Ведь это не годится, чтобы он так позорил свою жену! Однако добраться до Гершуна было не так-то просто. Электрическая шарманка наводила на женщин страх. Это было настоящее чудище. Но все-таки соседкам удалось смягчить Гершуна. Он был не злой человек. Он великодушно согласился выпить у жены чашку кофе, но только при условии, чтобы ему было разрешено привести свою кассиршу. Тетка Гершун передала ему, что он может спокойно привести с собой эту даму.
И вот Гершун явился в своем костюме в крупную клетку и с этой вертлявой барышней. Тетушка Гершун наготовила пирогов. Она плакала, разливая кофе, и говорила черномазой кассирше:
— Кушайте, прошу вас, сударыня, кушайте, пожалуйста!
Гершун говорил очень мало. Затем он щелкнул крышкой золотых часов и сказал, что им пора идти на ярмарку. Так произошло примирение между Гершуном и его старухой. Но дальше Гершун не шел. Пока адвокат добьется, чтобы суд рассмотрел требования матушки Гершун, сам Гершун будет уже далеко отсюда. Он ведь ездит со своей каруселью с ярмарки на ярмарку. Извольте-ка его поймать! Гершун раз навсегда поклялся ничего не платить жене.
— Меня побили кнутовищем, и мне же платить?! Где тут справедливость?
Нет, этого кнутовища он никогда не забудет. Скажите пожалуйста! За пятнадцать лет один-единственный раз он напился, один-единственный раз! А ведь он купил у Яна из Комбеза эту кобылу, что останавливалась перед каждым трактиром. Но хоть Гершун и хвастался почем зря, не все в его жизни было так уж гладко и хорошо.
Через несколько дней все заметили вдруг, что у Гершуна на лбу огромный кровавый шрам. Это он свалился с карусели. Дело в том, что карусель была с секретом. В электрической шарманке была маленькая полка, и на полке Гершун держал бутылку коньяку. Исполнив «Пупсика», он обычно испытывал усталость и делал глоток из бутылки. И так шло с четырех часов дня до полуночи. Пока он был трезв, он стоял между вздыбившимися конями всегда на одном и том же месте, но, как только начинал пьянеть, выходил на самый край карусели, и чем больше он пил, тем смелее становился. Он стоял, выставив носок сапога за край мчащегося диска, и трубил своего «Пупсика» на удивление народу. Порой случалось, что он вдруг терял равновесие и срывался с карусели. У него уже был некоторый опыт, как нужно падать, но вечно это ему не будет проходить даром. Стефан, Стефан, берегись, когда-нибудь мчащийся диск раздробит тебе череп!
Да, вот что сталось с Гершуном, он теперь совсем барином заделался. Каждый вечер он бывал в «Парадизе», разглагольствовал там, но никого не угощал. И с девицами больше не заигрывал. Из прежних девиц здесь осталась только черненькая француженка. Она надеялась получить от Гершуна, как и в прошлый раз, полтораста крон — mon dieu, mon dieuСсылка17, но из этого ничего не вышло, так как вертлявая кассирша сидела рядом с Гершуном и он не смел даже взглянуть на француженку.
XV
В северной части города горела одна из скважин. В Анатоле это давно уже никого не трогало. Каждые две недели где-нибудь загоралась нефть. Неприятно было только то, что ветер относил весь зловонный чад в город. Все улицы заволок густой туман, в котором ничего не было видно; люди задыхались. Это горела скважина номер тридцать два «Национальной нефти», самая доходная из всех скважин компании, проработавшая всего какую-нибудь неделю. Она была глубиной в тысячу двести метров, и бурение ее стоило огромных денег. Нефть горела широким и мощным пламенем. Казалось, целая часть города объята огнем. «Национальной нефти» не везло: скважина номер тридцать два еще, быть может, спасла бы компанию. С расстроенным лицом промчался через город Борис. Он утверждал, что скважину подожгли его враги.
Целую неделю горела скважина, и только на восьмой день удалось потушить пожар. Оказалось, что нефть почти вся выгорела. Добыча была мизерна. С этого дня Борис уединился в своем доме. Его почти не видели в городе. Это несчастье подкосило его. Всё было против него. «Боги против меня!» — мрачно сказал он. Скважина номер тридцать два выбрасывала ежедневно почти три железнодорожных поезда нефти, и Борис, который совсем было пал духом, снова начал надеяться. За несколько дней все могло бы измениться, счастье должно же когда-нибудь улыбнуться им! Но скважина выгорела!
«А вот Янко, — думал он, — этому во всем везет. Во всем!» Мисс Сильверсмит уехала домой в отпуск. Ему пришлось уволить нескольких директоров и инженеров, и печать резко нападала на него. А теперь это несчастье с номером тридцать два! Какие-то негодяи, действовавшие через своих подручных, подожгли нефть, — он был в этом твердо убежден. «Анатолийская нефть» только и ждет, чтобы погубить его. Эти молодчики не отступят ни перед чем.
Борис позвонил и приказал подать ему виски и подложить дров в камин. Вечера стояли уже холодные. Его голос звучал, как всегда, спокойно и тихо, ничто не выдавало страшного волнения, которое он испытывал, только его холодное холеное лицо было бледным. Он долго сидел перед камином, вытянув ноги и глядя в огонь. Он всё видел в игре пламени: свою судьбу, свой закат. Вот плывет яхта сэра Джона: там сидят за ленчем. Борис видит Мери; она склоняет голову над тарелкой, ест финики. Солнечный луч искрится в ее светлых волосах... Мери лежит в голубых широких брюках в кресле на палубе. Ее маленькие загорелые ноги засунуты в плетеные сандалии, ногти на ногах подкрашены красным лаком. Подходит сэр Джон и садится рядом. Он говорит с ней. Борис видит, как движутся его губы. Он узнаёт по движению губ, что они говорят по-английски. Он даже слышит, что именно говорит сэр Джон, только отдельные слова он не может разобрать. Сэр Джон всё еще носит свой солитер на мизинце левой руки. Зеленый огонь вспыхивает в нем при каждом движении руки. Может быть, он подарит Мери на память это кольцо, или старинные китайские чаши, или черную вазу Уан-ши, которая стоила пять тысяч фунтов. Мери любит знаки внимания. Разумеется, ее любовь нельзя этим купить, но все же ей нравятся подарки. Сэр Джон до сих пор пользуется успехом у женщин, хотя ему за шестьдесят. Может быть, Мери уже отдалась ему, как знать? Вот она смеется. Если бы Борис был с ней, она, может быть, отдалась бы ему. А может быть, и нет, как знать? У Бориса сжалось сердце. Пламя в камине задымило. Мери и Джон исчезли. Ах, какой всё это вздор!..
Борис ясно сознает, что у него нет спасения. Знаки на рассыпающихся поленьях говорят слишком ясно. Он привык жить широко, таков его стиль. Первоклассные отели! Он не может есть, если лакеи плохо вышколены, лучше он будет голодать. Спальные вагоны, каюты первого класса, выхоленные, утонченные женщины, театры, званые обеды — вот его мир. Если «Национальная нефть» рухнет, что с ним будет? Кто он такой? Мелкий помещик, который не в состоянии даже платить проценты за свои обремененные долгами имения.
Его жизнь кончена. А ведь он мечтал стать консулом его величества британского короля! Его всегда интересовал только политический момент, только политический курс его страны. Иначе он никогда не оставил бы своей должности при посольстве в Лондоне. Он потерпел крушение, погас, как задутая свеча, умер. Он перестал быть европейцем. Берлин, Париж, Лондон — все куда-то кануло. Поезда-люкс, отели, театры, женщины, Мери — все в прошлом!
Борис осушает стакан и встает. Он очень худ и бледен, но лицо его спокойно и сосредоточено.
— Мне осталось только одно, — тихо говорит он по-английски , — Янко!
Только Янко еще может спасти его. Он решил обратиться к Янко, как ни трудно было ему пойти на это унижение.
XVI
Однажды утром Жак в необычно ранний час появился у нового дома Янко. Жак неторопливо брел, заложив руки в карманы брюк. Янко удивился.
— Смотри на меня, Янко, — со смехом крикнул Жак. — Я могу теперь разгуливать, я в отпуску на неопределенное время!
И он снова засмеялся, но Янко по его голосу услышал, что он взволнован.
— Что случилось?
Случилось вот что: сегодня утром Жак нашел свою контору запертой, и Брааке, сочувственно пожав плечами, передал ему телеграмму, полученную в эту ночь из Брюсселя. Приказ всемогущего Шарля Журдана.
— Вот копия телеграммы.
Янко прочел медленно и обстоятельно. Он покачал головой.
— Невероятно! — воскликнул он. — И они осмелились на такой шаг?
«Контору господина Грегора сегодня же опечатать. Компания сообщит о своих дальнейших решениях. Господин Грегор неоднократно грубо нарушал параграф седьмой договора, запрещавший ему всякие частные дела».
Жак отнюдь не отрицал, что занимался частными делами, например спекулировал земельными участками вместе с Франциской и за свой собственный страх и риск. Каждый на его месте поступал бы точно так же, если он не круглый дурак.
— Что же ты будешь делать, Жак? — в волнении спросил Янко. — Ты будешь жаловаться на них? Подай в суд.
Но Жак только рассмеялся.
— Как я могу вести судебное дело против полумиллиарда? Скажи сам, Янко! А кроме того, всё это только пустое запугивание, больше ничего. Брааке уже взял на себя посредничество и телеграфировал в Брюссель. Журдан хочет принудить Жака отказаться от своего договора о тантьеме, который он в свое время заключил с Альвенслебеном, только и всего! Журдан не любит договоров о тантьемах. Миллионеры никак не могут понять, что другие люди тоже хотят зарабатывать. Они суют себе в карман миллионы, но когда кто-нибудь другой хочет положить себе в карман сотню тысяч, они зовут адвоката. Они хотят взять себе и эти сто тысяч, вот в чем дело! Они образуют трест и не желают пускать в свой круг никаких посторонних.
Янко не понимал спокойствия Жака. Янко был возмущен. Договор в конце концов налагает известные обязательства, а «Международная ассоциация» в свое время обещала сохранить в силе все договоры Альвенслебена.
— В конце концов, ведь ты же и открыл здешнюю нефть! — воскликнул Янко.
Жак снисходительно улыбнулся:
— Эти люди не привыкли разводить сантименты! Как этот Журдан обошелся с Франциской? Несколько месяцев назад Журдан продлил свой договор с ней на три года. А через две недели он попытался урезать на одну треть ее тантьему: дела, видите ли, идут неважно. Франциска протестовала и грозила обратиться в суд. На следующий день все работы на участке Франциски были приостановлены, и ей пришлось сдаться. Ну, я мог бы тебе рассказать и другие истории. Нет, нечего и думать тягаться с трестом.
Они сидели на солнце и болтали. Изредка хорошо и побездельничать! У Янко в автомобиле нашлась бутылка виски и ледяная сельтерская вода. Это было весьма кстати — день был жаркий. Жаку понравилось здесь, он лежал в траве, смеялся, но всё-таки настроение у него было желчное. Уж эти всемогущие тресты, а еще хуже эти цезари современной экономики, которые в наши дни сменили абсолютных монархов! Прежде их называли Петрами Великими. А теперь они носят имя Журдана, с той только разницей, что у этих Журданов в сто раз больше власти, чем было у какого-нибудь Петра Великого. Вообще, если хорошенько задуматься над современной экономикой, то приходится признать, что этот сумасшедший Лео Михель вполне прав: капитал порабощает всех людей, и не только рабочих, — о нет! — но также и инженеров, и директоров, и ученых. Все они рабы, он сам, Жак, в том числе. Только там, на самой верхушке, еще есть отдельные свободные люди, властители!
— Но всё это не нужно принимать слишком серьезно, — со своей прежней, несколько легкомысленной улыбкой сказал Жак, по-видимому примиряясь с судьбой. — Только одно важно, Янко, — это выбраться самому наверх, а тогда жить можно! Ну, теперь довольно об этом. Пойдем смотреть твой новый дом.
Удивительный человек этот Янко! Ведь он по своей натуре совершенно нетребователен. Сейчас он живет в простом, невзрачном доме, а как начал строить, так подавай ему нечто необыкновенное, пышное гигантское: какой-то египетский дворец, который стоит безумных денег. Жак лазил по лесам наполовину выстроенного дома, дивился и только покачивал головой: «Что с Янко? Уж не заболел ли он манией величия?»
— Ты что, и в самом деле хочешь позолотить колонны, Янко? — чуточку насмешливо спросил Жак.
Да, конечно, он так решил.
— А ты не боишься, что это будет уж слишком пышно?
О нет, этого Янко не боится. Пусть всё будет как можно роскошнее. Ему хочется, чтобы кое-кто позеленел от зависти. Жак дал Янко еще один добрый совет:
— Прикажи построить вокруг всего парка стену в четыре метра высотой и заведи себе десяток злых собак.
— Как? — Янко не понял. — Непременно десяток?
— Не смейся, — продолжал Жак, — я говорю серьезно. Ты не знаешь людей. Я боюсь, что тебя как-нибудь затащат в горы и потребуют огромного выкупа. Затрудни им по крайней мере задачу!
Янко только рассмеялся в ответ.
Две недели Жак каждый день приходил к Янко. Он лежал в тени старых деревьев и наслаждался свободой. Так чудесно было разгуливать без всяких обязанностей. Янко и Жак распорядились, чтобы им доставляли еду сюда, и обедали на свежем воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
И вот Гершун явился в своем костюме в крупную клетку и с этой вертлявой барышней. Тетушка Гершун наготовила пирогов. Она плакала, разливая кофе, и говорила черномазой кассирше:
— Кушайте, прошу вас, сударыня, кушайте, пожалуйста!
Гершун говорил очень мало. Затем он щелкнул крышкой золотых часов и сказал, что им пора идти на ярмарку. Так произошло примирение между Гершуном и его старухой. Но дальше Гершун не шел. Пока адвокат добьется, чтобы суд рассмотрел требования матушки Гершун, сам Гершун будет уже далеко отсюда. Он ведь ездит со своей каруселью с ярмарки на ярмарку. Извольте-ка его поймать! Гершун раз навсегда поклялся ничего не платить жене.
— Меня побили кнутовищем, и мне же платить?! Где тут справедливость?
Нет, этого кнутовища он никогда не забудет. Скажите пожалуйста! За пятнадцать лет один-единственный раз он напился, один-единственный раз! А ведь он купил у Яна из Комбеза эту кобылу, что останавливалась перед каждым трактиром. Но хоть Гершун и хвастался почем зря, не все в его жизни было так уж гладко и хорошо.
Через несколько дней все заметили вдруг, что у Гершуна на лбу огромный кровавый шрам. Это он свалился с карусели. Дело в том, что карусель была с секретом. В электрической шарманке была маленькая полка, и на полке Гершун держал бутылку коньяку. Исполнив «Пупсика», он обычно испытывал усталость и делал глоток из бутылки. И так шло с четырех часов дня до полуночи. Пока он был трезв, он стоял между вздыбившимися конями всегда на одном и том же месте, но, как только начинал пьянеть, выходил на самый край карусели, и чем больше он пил, тем смелее становился. Он стоял, выставив носок сапога за край мчащегося диска, и трубил своего «Пупсика» на удивление народу. Порой случалось, что он вдруг терял равновесие и срывался с карусели. У него уже был некоторый опыт, как нужно падать, но вечно это ему не будет проходить даром. Стефан, Стефан, берегись, когда-нибудь мчащийся диск раздробит тебе череп!
Да, вот что сталось с Гершуном, он теперь совсем барином заделался. Каждый вечер он бывал в «Парадизе», разглагольствовал там, но никого не угощал. И с девицами больше не заигрывал. Из прежних девиц здесь осталась только черненькая француженка. Она надеялась получить от Гершуна, как и в прошлый раз, полтораста крон — mon dieu, mon dieuСсылка17, но из этого ничего не вышло, так как вертлявая кассирша сидела рядом с Гершуном и он не смел даже взглянуть на француженку.
XV
В северной части города горела одна из скважин. В Анатоле это давно уже никого не трогало. Каждые две недели где-нибудь загоралась нефть. Неприятно было только то, что ветер относил весь зловонный чад в город. Все улицы заволок густой туман, в котором ничего не было видно; люди задыхались. Это горела скважина номер тридцать два «Национальной нефти», самая доходная из всех скважин компании, проработавшая всего какую-нибудь неделю. Она была глубиной в тысячу двести метров, и бурение ее стоило огромных денег. Нефть горела широким и мощным пламенем. Казалось, целая часть города объята огнем. «Национальной нефти» не везло: скважина номер тридцать два еще, быть может, спасла бы компанию. С расстроенным лицом промчался через город Борис. Он утверждал, что скважину подожгли его враги.
Целую неделю горела скважина, и только на восьмой день удалось потушить пожар. Оказалось, что нефть почти вся выгорела. Добыча была мизерна. С этого дня Борис уединился в своем доме. Его почти не видели в городе. Это несчастье подкосило его. Всё было против него. «Боги против меня!» — мрачно сказал он. Скважина номер тридцать два выбрасывала ежедневно почти три железнодорожных поезда нефти, и Борис, который совсем было пал духом, снова начал надеяться. За несколько дней все могло бы измениться, счастье должно же когда-нибудь улыбнуться им! Но скважина выгорела!
«А вот Янко, — думал он, — этому во всем везет. Во всем!» Мисс Сильверсмит уехала домой в отпуск. Ему пришлось уволить нескольких директоров и инженеров, и печать резко нападала на него. А теперь это несчастье с номером тридцать два! Какие-то негодяи, действовавшие через своих подручных, подожгли нефть, — он был в этом твердо убежден. «Анатолийская нефть» только и ждет, чтобы погубить его. Эти молодчики не отступят ни перед чем.
Борис позвонил и приказал подать ему виски и подложить дров в камин. Вечера стояли уже холодные. Его голос звучал, как всегда, спокойно и тихо, ничто не выдавало страшного волнения, которое он испытывал, только его холодное холеное лицо было бледным. Он долго сидел перед камином, вытянув ноги и глядя в огонь. Он всё видел в игре пламени: свою судьбу, свой закат. Вот плывет яхта сэра Джона: там сидят за ленчем. Борис видит Мери; она склоняет голову над тарелкой, ест финики. Солнечный луч искрится в ее светлых волосах... Мери лежит в голубых широких брюках в кресле на палубе. Ее маленькие загорелые ноги засунуты в плетеные сандалии, ногти на ногах подкрашены красным лаком. Подходит сэр Джон и садится рядом. Он говорит с ней. Борис видит, как движутся его губы. Он узнаёт по движению губ, что они говорят по-английски. Он даже слышит, что именно говорит сэр Джон, только отдельные слова он не может разобрать. Сэр Джон всё еще носит свой солитер на мизинце левой руки. Зеленый огонь вспыхивает в нем при каждом движении руки. Может быть, он подарит Мери на память это кольцо, или старинные китайские чаши, или черную вазу Уан-ши, которая стоила пять тысяч фунтов. Мери любит знаки внимания. Разумеется, ее любовь нельзя этим купить, но все же ей нравятся подарки. Сэр Джон до сих пор пользуется успехом у женщин, хотя ему за шестьдесят. Может быть, Мери уже отдалась ему, как знать? Вот она смеется. Если бы Борис был с ней, она, может быть, отдалась бы ему. А может быть, и нет, как знать? У Бориса сжалось сердце. Пламя в камине задымило. Мери и Джон исчезли. Ах, какой всё это вздор!..
Борис ясно сознает, что у него нет спасения. Знаки на рассыпающихся поленьях говорят слишком ясно. Он привык жить широко, таков его стиль. Первоклассные отели! Он не может есть, если лакеи плохо вышколены, лучше он будет голодать. Спальные вагоны, каюты первого класса, выхоленные, утонченные женщины, театры, званые обеды — вот его мир. Если «Национальная нефть» рухнет, что с ним будет? Кто он такой? Мелкий помещик, который не в состоянии даже платить проценты за свои обремененные долгами имения.
Его жизнь кончена. А ведь он мечтал стать консулом его величества британского короля! Его всегда интересовал только политический момент, только политический курс его страны. Иначе он никогда не оставил бы своей должности при посольстве в Лондоне. Он потерпел крушение, погас, как задутая свеча, умер. Он перестал быть европейцем. Берлин, Париж, Лондон — все куда-то кануло. Поезда-люкс, отели, театры, женщины, Мери — все в прошлом!
Борис осушает стакан и встает. Он очень худ и бледен, но лицо его спокойно и сосредоточено.
— Мне осталось только одно, — тихо говорит он по-английски , — Янко!
Только Янко еще может спасти его. Он решил обратиться к Янко, как ни трудно было ему пойти на это унижение.
XVI
Однажды утром Жак в необычно ранний час появился у нового дома Янко. Жак неторопливо брел, заложив руки в карманы брюк. Янко удивился.
— Смотри на меня, Янко, — со смехом крикнул Жак. — Я могу теперь разгуливать, я в отпуску на неопределенное время!
И он снова засмеялся, но Янко по его голосу услышал, что он взволнован.
— Что случилось?
Случилось вот что: сегодня утром Жак нашел свою контору запертой, и Брааке, сочувственно пожав плечами, передал ему телеграмму, полученную в эту ночь из Брюсселя. Приказ всемогущего Шарля Журдана.
— Вот копия телеграммы.
Янко прочел медленно и обстоятельно. Он покачал головой.
— Невероятно! — воскликнул он. — И они осмелились на такой шаг?
«Контору господина Грегора сегодня же опечатать. Компания сообщит о своих дальнейших решениях. Господин Грегор неоднократно грубо нарушал параграф седьмой договора, запрещавший ему всякие частные дела».
Жак отнюдь не отрицал, что занимался частными делами, например спекулировал земельными участками вместе с Франциской и за свой собственный страх и риск. Каждый на его месте поступал бы точно так же, если он не круглый дурак.
— Что же ты будешь делать, Жак? — в волнении спросил Янко. — Ты будешь жаловаться на них? Подай в суд.
Но Жак только рассмеялся.
— Как я могу вести судебное дело против полумиллиарда? Скажи сам, Янко! А кроме того, всё это только пустое запугивание, больше ничего. Брааке уже взял на себя посредничество и телеграфировал в Брюссель. Журдан хочет принудить Жака отказаться от своего договора о тантьеме, который он в свое время заключил с Альвенслебеном, только и всего! Журдан не любит договоров о тантьемах. Миллионеры никак не могут понять, что другие люди тоже хотят зарабатывать. Они суют себе в карман миллионы, но когда кто-нибудь другой хочет положить себе в карман сотню тысяч, они зовут адвоката. Они хотят взять себе и эти сто тысяч, вот в чем дело! Они образуют трест и не желают пускать в свой круг никаких посторонних.
Янко не понимал спокойствия Жака. Янко был возмущен. Договор в конце концов налагает известные обязательства, а «Международная ассоциация» в свое время обещала сохранить в силе все договоры Альвенслебена.
— В конце концов, ведь ты же и открыл здешнюю нефть! — воскликнул Янко.
Жак снисходительно улыбнулся:
— Эти люди не привыкли разводить сантименты! Как этот Журдан обошелся с Франциской? Несколько месяцев назад Журдан продлил свой договор с ней на три года. А через две недели он попытался урезать на одну треть ее тантьему: дела, видите ли, идут неважно. Франциска протестовала и грозила обратиться в суд. На следующий день все работы на участке Франциски были приостановлены, и ей пришлось сдаться. Ну, я мог бы тебе рассказать и другие истории. Нет, нечего и думать тягаться с трестом.
Они сидели на солнце и болтали. Изредка хорошо и побездельничать! У Янко в автомобиле нашлась бутылка виски и ледяная сельтерская вода. Это было весьма кстати — день был жаркий. Жаку понравилось здесь, он лежал в траве, смеялся, но всё-таки настроение у него было желчное. Уж эти всемогущие тресты, а еще хуже эти цезари современной экономики, которые в наши дни сменили абсолютных монархов! Прежде их называли Петрами Великими. А теперь они носят имя Журдана, с той только разницей, что у этих Журданов в сто раз больше власти, чем было у какого-нибудь Петра Великого. Вообще, если хорошенько задуматься над современной экономикой, то приходится признать, что этот сумасшедший Лео Михель вполне прав: капитал порабощает всех людей, и не только рабочих, — о нет! — но также и инженеров, и директоров, и ученых. Все они рабы, он сам, Жак, в том числе. Только там, на самой верхушке, еще есть отдельные свободные люди, властители!
— Но всё это не нужно принимать слишком серьезно, — со своей прежней, несколько легкомысленной улыбкой сказал Жак, по-видимому примиряясь с судьбой. — Только одно важно, Янко, — это выбраться самому наверх, а тогда жить можно! Ну, теперь довольно об этом. Пойдем смотреть твой новый дом.
Удивительный человек этот Янко! Ведь он по своей натуре совершенно нетребователен. Сейчас он живет в простом, невзрачном доме, а как начал строить, так подавай ему нечто необыкновенное, пышное гигантское: какой-то египетский дворец, который стоит безумных денег. Жак лазил по лесам наполовину выстроенного дома, дивился и только покачивал головой: «Что с Янко? Уж не заболел ли он манией величия?»
— Ты что, и в самом деле хочешь позолотить колонны, Янко? — чуточку насмешливо спросил Жак.
Да, конечно, он так решил.
— А ты не боишься, что это будет уж слишком пышно?
О нет, этого Янко не боится. Пусть всё будет как можно роскошнее. Ему хочется, чтобы кое-кто позеленел от зависти. Жак дал Янко еще один добрый совет:
— Прикажи построить вокруг всего парка стену в четыре метра высотой и заведи себе десяток злых собак.
— Как? — Янко не понял. — Непременно десяток?
— Не смейся, — продолжал Жак, — я говорю серьезно. Ты не знаешь людей. Я боюсь, что тебя как-нибудь затащат в горы и потребуют огромного выкупа. Затрудни им по крайней мере задачу!
Янко только рассмеялся в ответ.
Две недели Жак каждый день приходил к Янко. Он лежал в тени старых деревьев и наслаждался свободой. Так чудесно было разгуливать без всяких обязанностей. Янко и Жак распорядились, чтобы им доставляли еду сюда, и обедали на свежем воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62