Это был необыкновенно смазливый малый, с гладкой кожей, с черными дерзкими глазами и, как говорила Гизела, с «чувственным ртом молодого Байрона». Франциска, понятно, наравне с другими дамами Анатоля имела право увлекаться Александером, этого никто не оспаривал, но все возмущались тем, что она бешено аплодировала, как только он выходил на сцену, а когда уходил, забрасывала его цветами. Даже Ники, державший на коленях белую меховую накидку Франциски, казалось, испытывал неловкость, а ведь он не отличался тонкостью чувств. И теперь этот Александер играл только для Франциски. Просто противно смотреть!
В городском театре кончился сезон, но Александер все еще фланировал по улицам Анатоля. Вдруг стало известно, что он поселился у Франциски как гость. Франциска брала у него уроки драматического искусства. Внезапно она воспылала страстью к театру и основала театральный кружок. Решено было построить большой чудесный театр. День и ночь она только об этом и говорила. Александер вдруг сделался необычайно элегантным; он сопровождал Франциску, когда она выезжала на прогулку, и она нисколько не скрывала своей влюбленности. Но хоть бы она по крайней мере позаботилась плотно задергивать занавески в своей спальне! Она даже этого не делала, и это уже был настоящий скандал!
Антонию больше не принимали в доме Франциски, за то что она сделала как-то глазки Александеру. Ах, что это была за сцена!
Франциска пригласила своих друзей на ужин, — после ужина Александер выступит с отрывками из своих ролей. Янко отказался. Он написал, что не совсем здоров. Жак вообще не дал никакого ответа. Отказался и Рауль. Отказались почти все. Франциска наконец поняла. Она вручила Александеру деньги на путевые расходы и проводила его на вокзал.
Но зато каждое воскресенье Франциска аккуратно посещала обедню в монастыре Терний господних. Она пожертвовала в монастырь серебряный крест вышиною более метра и заплатила за ремонт монастырской крыши около десяти тысяч крон. Недавно она решила соорудить над могилой своего отца мавзолей из черного мрамора, очень простой, без всяких украшений. Ну кто мог бы предсказать Маниу, что он когда-нибудь будет покоиться в мавзолее? Настоятель славословил набожность Франциски и ее детское благоговение перед служителями церкви. Он иногда обедал у нее, и когда семидесятилетний старец, одно из самых почтенных и уважаемых лиц в городе, появлялся перед домом Франциски, она смиренно встречала его у садовой калитки и провожала, когда он уходил. После этого дом и даже улица часами были погружены в атмосферу благочестия.
XXVIII
Рауль все еще каждый вечер в девять часов приходил в «Парадиз» выпить бутылку легкого красного вина. Близость Каролы молодила его; он забывал желчные письма адвоката Ольги, свою депрессию и меланхолию. Его восхищали мягкие движения Каролы; она ходила, точно все еще была на сцене. А ее фигура! Иной раз он чувствовал себя таким влюбленным, что нежно целовал ей кончики пальцев. Однажды, когда они оказались в баре одни, Раулю удалось поцеловать ее в щеку. Это так взволновало его, что несколько минут сердце бешено колотилось в груди. А Карола густо покраснела и тщательно напудрила щеки. Вид у нее был чуточку рассерженный.
Рауль делал ей скромные подарки, скорее даже не подарки, а просто знаки внимания: конфеты, засахаренные фрукты. Он покупал их в трех-четырех магазинах, немножко там, немножко здесь, чтобы не вызвать подозрений у продавщиц. Десять лет брачной жизни воспитали его. В конце концов он осмелился подарить Кароле кольцо с красивым изумрудом.
— Это только маленький сувенир, — смущенно пробормотал он. — Мне кажется, что среди ваших колец недостает зеленого камня.
Карола посмотрела на подарок, и глаза ее радостно блеснули. Она нежно прикоснулась губами к камню, а затем перенизала свои кольца и сказала:
— Для вашего кольца должен быть особый палец! Раулю это очень понравилось, и весь следующий день он вспоминал этот очаровательный жест. Почему он, собственно говоря, медлит сделать ей предложение? Он чувствовал, что она этого ждет. Порой она молча подходила к нему, как-то вопросительно поглядывая и улыбаясь как близкому другу. Почему же он медлит? Потому что она служит в баре? Но она образованнее, чем все здешние глупые барыньки. И, разумеется, несравненно чистоплотнее всех этих задирающих нос дамочек, участниц «четверговых чаев», которые, наверно, моются не чаще трех раз в год. Да почему, почему не жениться на ней? Тогда она не была бы предметом сластолюбивых взглядов мужчин и всегда находилась бы подле него. Рауль даже в своих чувствах любил известный уют.
Однажды вечером представился, по-видимому, благоприятный случай узнать мнение Яскульского о Кароле. У Яскульского в отношении женщин был большой опыт. Лесоторговец в этот вечер был в мирном, задумчивом настроении и совершенно трезв.
— Роскошная женщина эта Карола! — начал Рауль. — Как ты находишь?
Яскульский выпятил губы, кивнул в знак согласия и жадным взором стал следить за каждым движением Каролы. Глаза его оживились, он пробормотал:
— Изумительна! Как статуя! Даже чешка на вилле Колоссер не может сравниться с ней.
— К тому же она образованна, говорит по-французски, много читала. А манеры ее разве не безукоризненны? — продолжал Рауль.
Глаза Яскульского заблестели. Он отпил вина, причмокнул и облизнулся:
— Ты прав, Рауль! Эта женщина... Много их у меня было, но такой не случалось видеть.
— Не правда ли? А ведь на ней, пожалуй, и жениться можно, как ты считаешь? — продолжал Рауль шепотом, прерывисто дыша от волнения.
— Жениться? — Яскульский с изумлением посмотрел на Рауля, и его мясистое лицо расплылось в широкую улыбку. — Так, так!.. — ответил он. — Она, разумеется, выше всех здешних девиц. Но почему непременно жениться? Надо думать, и она не святая!
— Да кто требует от нее, чтобы она была святой?
Голос Рауля прозвучал обиженно.
— Ну, это я просто так. Женщины — кто их разберет! Так ты говоришь — жениться? Как ты сказал? Жениться?
И Яскульский рассмеялся, но совсем не так, как всегда. Не обычным раскатистым хохотом, а сухим, ироническим смешком, который задел Рауля.
— Жениться? Я предложил ей триста крон, чтобы она пришла ко мне. Но она не приходит. Да, она какая-то особенная, это точно. — И тут Яскульский снова расхохотался. — Жениться! Нет, что это тебе в голову взбрело!
Рауль пожалел, что заговорил с Яскульским о женщине, которая, конечно, стояла неизмеримо выше этого необразованного мужлана.
В понедельник у Каролы был свободный день. Рауль много раз предлагал ей провести с ним этот вечер, но она неизменно отказывалась.
«Нет, это моя единственная радость — один вечер в неделю вообще ничего не видеть и не слышать. Понимаете? Я ложусь в постель и сплю. Какое наслаждение!» — И действительно, окна ее комнаты в понедельник вечером были всегда темны. Но однажды, когда Рауль бродил в сумерки по городу, — это было около девяти часов вечера, — он вдруг увидел впереди себя Каролу. Он узнал ее по широкому элегантному меховому манто. В руке у нее был пакет. «Куда это она идет? — подумал он. — Значит, сегодня она решила не спать». Карола прошла по Кладбищенскому переулку, миновала ярко освещенные буровые вышки возле кладбища и вдруг, к величайшему изумлению Рауля, свернула в цыганский квартал.
О цыганском квартале шла дурная слава. В нем жил разный подозрительный сброд: нищие, бедные евреи, оборванные цыгане. Здесь было только несколько настоящих улиц, на которых находились публичные дома. А на всем остальном пространстве, среди грязи и запустения, были разбросаны сотни жалких хибарок, сколоченных из старых досок и кусков жести. Рауль не понимал, что могло понадобиться Кароле в этой отдаленной части города. Тут было темно как в погребе, лишь кое-где мерцал огонек в каком-нибудь окошечке. Но, несмотря на темноту, Рауль ни на секунду не терял Каролу из виду. У одного из последних домиков, простой крестьянской лачуги, Карола остановилась. Потом она вошла. У Рауля захватило дух. Никогда еще с ним не случалось такой загадочной истории. Несколько минут он ждал, не выйдет ли Карола из домика, затем осторожно прокрался ближе — о, как билось его сердце! — и заглянул в мутное оконце. Да, действительно, Карола находилась там.
Комната была маленькая, с потолка свешивалась керосиновая лампа. Карола сбросила шубку и с сияющим, счастливым лицом принялась развязывать пакет. Рядом с ней на стуле стояла в напряженном ожидании девочка лет четырех — необыкновенно красивый ребенок с темными волосами — и следила за каждым ее движением. Карола вынимала из пакета засахаренные фрукты, конфеты, шоколад, игрушки, и девочка шумно выражала свой восторг. Схватив девочку в объятия, Карола долго и нежно целовала ее. Между ребенком и Каролой было необыкновенное сходство: несомненно, это была ее дочка, и Карола прятала ее в этом домике на окраине города.
Рауль, бледный, измученный, прислонился к стене. Он был совершенно растерян, в полном отчаянии. Не потому, что у нее был ребенок, ах нет! А потому, что он ревновал ее к этому ребенку, мучительно ревновал. Девочка была такая хорошенькая!
Через час Карола вышла из домика.
В эти дни с Раулем лучше было не иметь дела: он постоянно ворчал и нервничал. По целым часам он всё над чем-то размышлял. Он ревновал Каролу к чужому ребенку! Ах, как хороша эта девочка! Ему хотелось ласкать ее, ласкать и нежить без конца! Но это же безумие! Ведь это ребенок от другого мужчины. Кто отец ребенка? Поддерживает ли Карола и теперь отношения с ним? Всё ужасно, почти безнадежно усложнялось. Адвокат и нотариус Рауль Грегор решился бы, пожалуй, жениться на даме, служившей в баре «Парадиза», но если у этой дамы есть еще и внебрачный ребенок... нет, нет, это уже невозможно, совершенно невозможно! Весь Анатоль смеялся бы над ним. А Ольга, какой триумф для нее!
То, что Карола оставила своего ребенка у себя, это, несомненно, характеризует ее с самой прекрасной стороны, — ведь она легко могла бы отослать его на воспитание в другой город. Это просто трогательно! Девочка полюбилась ему, он охотно взял бы ее к себе. И всё-таки невозможно, немыслимо...
Целую неделю Рауль провел в размышлениях. Это была тяжелая внутренняя борьба. Он избегал «Парадиза». Затем появился опять. Он якобы был простужен. И в тот же вечер нашел в себе мужество спросить Каролу, любит ли она детей. При этом он посмотрел ей в глаза.
— О да, я очень, очень люблю детей, — быстро ответила Карола и густо покраснела. — У меня...
Она запнулась и странно взглянула на него.
Но в это время ее позвали, и она отошла.
Может быть, она хотела сделать ему признание? Рауль потерял сон. Его тянет к этой женщине, но брак с ней, конечно, невозможен, нет, об этом не может быть и речи. Да и ребенка он теперь больше не любит, ему даже неприятно думать об этой девочке. Что ему за дело до нее? Да, как трудна, как запутана жизнь!
Он решил отказаться от своих мечтаний и дал себе слово не видеть больше Каролы.
Это были ужасные дни! Когда на Рауля Грегора нападало дурное настроение, он не шумел и не бушевал, а только становился ворчливым. Никто тогда не мог угодить ему. Копии с документов были переписаны недостаточно чисто, почта неаккуратно сложена на письменном столе, чернила слишком густы. Он придирался к окружающим с утра до ночи, и от этих придирок настроение его только ухудшалось. Вечером он часами расхаживал по своей комнате, погруженный в мрачные мысли. Не раз он готов был уступить соблазну увидеть опять круглые белые плечи, мелькавшие перед его глазами. Скорей, скорей надеть ботинки! Но он не уходил. Он держал свое слово, он был человек с характером!
XXIX
Сегодня вечером, когда стемнело, над новой гостиницей Корошека в первый раз вспыхнула призрачная голубая надпись: «Отель „Траян"». От нее нельзя было отвести глаз. Но Корошек забился в угол: нервы у него сдали, он дрожал всем телом.
Корошека охватило какое-то болезненное беспокойство. Теперь, в сущности, всё было готово: вестибюль в зеркалах, кафе, отдельные кабинеты, номера. Через две недели можно было переселяться. Только в большом зале ресторана еще работали маляры; здесь всё было цвета сомон с серебром. Настилали блестящий паркетный пол — ну конечно, здесь же будут танцевать... Привезли и хрустальную люстру, которая будет висеть в середине зала. Ее еще не успели распаковать, только вскрыли ящики. Великолепная, чудесная люстра, почти двух метров в диаметре, именно такая, о какой мечтал Корошек.
Но Корошек стонал. Деньги, деньги, деньги! Много тысяч утекло у него между пальцами. Архитектор Фехери Дьюла надул Корошека: не на двадцать, не на тридцать, а почти на все сто процентов дороже сметы обошлась эта постройка. Подумайте-ка! Последние долговые обязательства Корошек сумел погасить только благодаря тому, что ему пришел на помощь счастливый случай. «Национальная нефть» купила у него старый «Траян» и дала весьма приличную цену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
В городском театре кончился сезон, но Александер все еще фланировал по улицам Анатоля. Вдруг стало известно, что он поселился у Франциски как гость. Франциска брала у него уроки драматического искусства. Внезапно она воспылала страстью к театру и основала театральный кружок. Решено было построить большой чудесный театр. День и ночь она только об этом и говорила. Александер вдруг сделался необычайно элегантным; он сопровождал Франциску, когда она выезжала на прогулку, и она нисколько не скрывала своей влюбленности. Но хоть бы она по крайней мере позаботилась плотно задергивать занавески в своей спальне! Она даже этого не делала, и это уже был настоящий скандал!
Антонию больше не принимали в доме Франциски, за то что она сделала как-то глазки Александеру. Ах, что это была за сцена!
Франциска пригласила своих друзей на ужин, — после ужина Александер выступит с отрывками из своих ролей. Янко отказался. Он написал, что не совсем здоров. Жак вообще не дал никакого ответа. Отказался и Рауль. Отказались почти все. Франциска наконец поняла. Она вручила Александеру деньги на путевые расходы и проводила его на вокзал.
Но зато каждое воскресенье Франциска аккуратно посещала обедню в монастыре Терний господних. Она пожертвовала в монастырь серебряный крест вышиною более метра и заплатила за ремонт монастырской крыши около десяти тысяч крон. Недавно она решила соорудить над могилой своего отца мавзолей из черного мрамора, очень простой, без всяких украшений. Ну кто мог бы предсказать Маниу, что он когда-нибудь будет покоиться в мавзолее? Настоятель славословил набожность Франциски и ее детское благоговение перед служителями церкви. Он иногда обедал у нее, и когда семидесятилетний старец, одно из самых почтенных и уважаемых лиц в городе, появлялся перед домом Франциски, она смиренно встречала его у садовой калитки и провожала, когда он уходил. После этого дом и даже улица часами были погружены в атмосферу благочестия.
XXVIII
Рауль все еще каждый вечер в девять часов приходил в «Парадиз» выпить бутылку легкого красного вина. Близость Каролы молодила его; он забывал желчные письма адвоката Ольги, свою депрессию и меланхолию. Его восхищали мягкие движения Каролы; она ходила, точно все еще была на сцене. А ее фигура! Иной раз он чувствовал себя таким влюбленным, что нежно целовал ей кончики пальцев. Однажды, когда они оказались в баре одни, Раулю удалось поцеловать ее в щеку. Это так взволновало его, что несколько минут сердце бешено колотилось в груди. А Карола густо покраснела и тщательно напудрила щеки. Вид у нее был чуточку рассерженный.
Рауль делал ей скромные подарки, скорее даже не подарки, а просто знаки внимания: конфеты, засахаренные фрукты. Он покупал их в трех-четырех магазинах, немножко там, немножко здесь, чтобы не вызвать подозрений у продавщиц. Десять лет брачной жизни воспитали его. В конце концов он осмелился подарить Кароле кольцо с красивым изумрудом.
— Это только маленький сувенир, — смущенно пробормотал он. — Мне кажется, что среди ваших колец недостает зеленого камня.
Карола посмотрела на подарок, и глаза ее радостно блеснули. Она нежно прикоснулась губами к камню, а затем перенизала свои кольца и сказала:
— Для вашего кольца должен быть особый палец! Раулю это очень понравилось, и весь следующий день он вспоминал этот очаровательный жест. Почему он, собственно говоря, медлит сделать ей предложение? Он чувствовал, что она этого ждет. Порой она молча подходила к нему, как-то вопросительно поглядывая и улыбаясь как близкому другу. Почему же он медлит? Потому что она служит в баре? Но она образованнее, чем все здешние глупые барыньки. И, разумеется, несравненно чистоплотнее всех этих задирающих нос дамочек, участниц «четверговых чаев», которые, наверно, моются не чаще трех раз в год. Да почему, почему не жениться на ней? Тогда она не была бы предметом сластолюбивых взглядов мужчин и всегда находилась бы подле него. Рауль даже в своих чувствах любил известный уют.
Однажды вечером представился, по-видимому, благоприятный случай узнать мнение Яскульского о Кароле. У Яскульского в отношении женщин был большой опыт. Лесоторговец в этот вечер был в мирном, задумчивом настроении и совершенно трезв.
— Роскошная женщина эта Карола! — начал Рауль. — Как ты находишь?
Яскульский выпятил губы, кивнул в знак согласия и жадным взором стал следить за каждым движением Каролы. Глаза его оживились, он пробормотал:
— Изумительна! Как статуя! Даже чешка на вилле Колоссер не может сравниться с ней.
— К тому же она образованна, говорит по-французски, много читала. А манеры ее разве не безукоризненны? — продолжал Рауль.
Глаза Яскульского заблестели. Он отпил вина, причмокнул и облизнулся:
— Ты прав, Рауль! Эта женщина... Много их у меня было, но такой не случалось видеть.
— Не правда ли? А ведь на ней, пожалуй, и жениться можно, как ты считаешь? — продолжал Рауль шепотом, прерывисто дыша от волнения.
— Жениться? — Яскульский с изумлением посмотрел на Рауля, и его мясистое лицо расплылось в широкую улыбку. — Так, так!.. — ответил он. — Она, разумеется, выше всех здешних девиц. Но почему непременно жениться? Надо думать, и она не святая!
— Да кто требует от нее, чтобы она была святой?
Голос Рауля прозвучал обиженно.
— Ну, это я просто так. Женщины — кто их разберет! Так ты говоришь — жениться? Как ты сказал? Жениться?
И Яскульский рассмеялся, но совсем не так, как всегда. Не обычным раскатистым хохотом, а сухим, ироническим смешком, который задел Рауля.
— Жениться? Я предложил ей триста крон, чтобы она пришла ко мне. Но она не приходит. Да, она какая-то особенная, это точно. — И тут Яскульский снова расхохотался. — Жениться! Нет, что это тебе в голову взбрело!
Рауль пожалел, что заговорил с Яскульским о женщине, которая, конечно, стояла неизмеримо выше этого необразованного мужлана.
В понедельник у Каролы был свободный день. Рауль много раз предлагал ей провести с ним этот вечер, но она неизменно отказывалась.
«Нет, это моя единственная радость — один вечер в неделю вообще ничего не видеть и не слышать. Понимаете? Я ложусь в постель и сплю. Какое наслаждение!» — И действительно, окна ее комнаты в понедельник вечером были всегда темны. Но однажды, когда Рауль бродил в сумерки по городу, — это было около девяти часов вечера, — он вдруг увидел впереди себя Каролу. Он узнал ее по широкому элегантному меховому манто. В руке у нее был пакет. «Куда это она идет? — подумал он. — Значит, сегодня она решила не спать». Карола прошла по Кладбищенскому переулку, миновала ярко освещенные буровые вышки возле кладбища и вдруг, к величайшему изумлению Рауля, свернула в цыганский квартал.
О цыганском квартале шла дурная слава. В нем жил разный подозрительный сброд: нищие, бедные евреи, оборванные цыгане. Здесь было только несколько настоящих улиц, на которых находились публичные дома. А на всем остальном пространстве, среди грязи и запустения, были разбросаны сотни жалких хибарок, сколоченных из старых досок и кусков жести. Рауль не понимал, что могло понадобиться Кароле в этой отдаленной части города. Тут было темно как в погребе, лишь кое-где мерцал огонек в каком-нибудь окошечке. Но, несмотря на темноту, Рауль ни на секунду не терял Каролу из виду. У одного из последних домиков, простой крестьянской лачуги, Карола остановилась. Потом она вошла. У Рауля захватило дух. Никогда еще с ним не случалось такой загадочной истории. Несколько минут он ждал, не выйдет ли Карола из домика, затем осторожно прокрался ближе — о, как билось его сердце! — и заглянул в мутное оконце. Да, действительно, Карола находилась там.
Комната была маленькая, с потолка свешивалась керосиновая лампа. Карола сбросила шубку и с сияющим, счастливым лицом принялась развязывать пакет. Рядом с ней на стуле стояла в напряженном ожидании девочка лет четырех — необыкновенно красивый ребенок с темными волосами — и следила за каждым ее движением. Карола вынимала из пакета засахаренные фрукты, конфеты, шоколад, игрушки, и девочка шумно выражала свой восторг. Схватив девочку в объятия, Карола долго и нежно целовала ее. Между ребенком и Каролой было необыкновенное сходство: несомненно, это была ее дочка, и Карола прятала ее в этом домике на окраине города.
Рауль, бледный, измученный, прислонился к стене. Он был совершенно растерян, в полном отчаянии. Не потому, что у нее был ребенок, ах нет! А потому, что он ревновал ее к этому ребенку, мучительно ревновал. Девочка была такая хорошенькая!
Через час Карола вышла из домика.
В эти дни с Раулем лучше было не иметь дела: он постоянно ворчал и нервничал. По целым часам он всё над чем-то размышлял. Он ревновал Каролу к чужому ребенку! Ах, как хороша эта девочка! Ему хотелось ласкать ее, ласкать и нежить без конца! Но это же безумие! Ведь это ребенок от другого мужчины. Кто отец ребенка? Поддерживает ли Карола и теперь отношения с ним? Всё ужасно, почти безнадежно усложнялось. Адвокат и нотариус Рауль Грегор решился бы, пожалуй, жениться на даме, служившей в баре «Парадиза», но если у этой дамы есть еще и внебрачный ребенок... нет, нет, это уже невозможно, совершенно невозможно! Весь Анатоль смеялся бы над ним. А Ольга, какой триумф для нее!
То, что Карола оставила своего ребенка у себя, это, несомненно, характеризует ее с самой прекрасной стороны, — ведь она легко могла бы отослать его на воспитание в другой город. Это просто трогательно! Девочка полюбилась ему, он охотно взял бы ее к себе. И всё-таки невозможно, немыслимо...
Целую неделю Рауль провел в размышлениях. Это была тяжелая внутренняя борьба. Он избегал «Парадиза». Затем появился опять. Он якобы был простужен. И в тот же вечер нашел в себе мужество спросить Каролу, любит ли она детей. При этом он посмотрел ей в глаза.
— О да, я очень, очень люблю детей, — быстро ответила Карола и густо покраснела. — У меня...
Она запнулась и странно взглянула на него.
Но в это время ее позвали, и она отошла.
Может быть, она хотела сделать ему признание? Рауль потерял сон. Его тянет к этой женщине, но брак с ней, конечно, невозможен, нет, об этом не может быть и речи. Да и ребенка он теперь больше не любит, ему даже неприятно думать об этой девочке. Что ему за дело до нее? Да, как трудна, как запутана жизнь!
Он решил отказаться от своих мечтаний и дал себе слово не видеть больше Каролы.
Это были ужасные дни! Когда на Рауля Грегора нападало дурное настроение, он не шумел и не бушевал, а только становился ворчливым. Никто тогда не мог угодить ему. Копии с документов были переписаны недостаточно чисто, почта неаккуратно сложена на письменном столе, чернила слишком густы. Он придирался к окружающим с утра до ночи, и от этих придирок настроение его только ухудшалось. Вечером он часами расхаживал по своей комнате, погруженный в мрачные мысли. Не раз он готов был уступить соблазну увидеть опять круглые белые плечи, мелькавшие перед его глазами. Скорей, скорей надеть ботинки! Но он не уходил. Он держал свое слово, он был человек с характером!
XXIX
Сегодня вечером, когда стемнело, над новой гостиницей Корошека в первый раз вспыхнула призрачная голубая надпись: «Отель „Траян"». От нее нельзя было отвести глаз. Но Корошек забился в угол: нервы у него сдали, он дрожал всем телом.
Корошека охватило какое-то болезненное беспокойство. Теперь, в сущности, всё было готово: вестибюль в зеркалах, кафе, отдельные кабинеты, номера. Через две недели можно было переселяться. Только в большом зале ресторана еще работали маляры; здесь всё было цвета сомон с серебром. Настилали блестящий паркетный пол — ну конечно, здесь же будут танцевать... Привезли и хрустальную люстру, которая будет висеть в середине зала. Ее еще не успели распаковать, только вскрыли ящики. Великолепная, чудесная люстра, почти двух метров в диаметре, именно такая, о какой мечтал Корошек.
Но Корошек стонал. Деньги, деньги, деньги! Много тысяч утекло у него между пальцами. Архитектор Фехери Дьюла надул Корошека: не на двадцать, не на тридцать, а почти на все сто процентов дороже сметы обошлась эта постройка. Подумайте-ка! Последние долговые обязательства Корошек сумел погасить только благодаря тому, что ему пришел на помощь счастливый случай. «Национальная нефть» купила у него старый «Траян» и дала весьма приличную цену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62