Однако этот допрос напоминал Марку работу хорошего адвоката, который умеет вытянуть из свидетелей только те факты, которые ему нужны. Туризин одержал легкую победу, посеяв в совете достаточно сомнений, и в конце концов решение было отложено.
— Свары, — коротко сказал Гай Филипп, когда они с трибуном шли в римский лагерь. Он вложил а это простое слово столько чувства, что оно прозвучало грязнее любого ругательства.
— Ты говоришь так, как будто римляне застрахованы от этого, — ответил трибун. — Вспомни, когда Сулла и Гай Флавий воевали с Митридатом — много ли внимания они уделяли планам друг друга? А когда они наконец объединили свои силы, к Сулле перешло столько солдат Флавия, что тот покончил с собой от такого позора.
— И правильно сделал, скажу я тебе, — тут же отозвался Гай Филипп. — Он, мерзавец, призывал к бунту против своего командира! Он хотел захватить власть над армией, свинья! Он… — Центурион остановился и скроил гримасу, полную отвращения. — Хорошо, ты прав, я понимаю, что ты имел в виду. Но наше положение мне все-таки не нравится.
— Я же не говорю, что мне оно нравится.
Следующее утро прошло в ожидании, а вся армия, находившаяся в Клиате, мучилась сомнениями — сумел ли Баанес Ономагулос вырваться из ловушки, подстроенной Каздом… если только эта ловушка существовала.
Около полудня Скаурус получил приказ явиться на второй военный совет. На этот раз гонец Ономагулоса был не камором, а видессианским офицером среднего ранга. Его изможденное лицо было в язвах от солнечных ожогов. Маврикиос представил его командирам как Сизиноса Музеле, а затем дал ему слово.
— Я думал, что все наши разведчики схвачены и не достигли цели, — сказал он между двумя глотками вина; как и Артапан, он жестоко страдал от жажды: к концу опасного путешествия у него не осталось ни глотка воды. — Но когда я добрался сюда, я узнал, что оба камора прибыли в город за день до меня. Почему вы не идете к нам? — требовательно спросил он. — Ведь вам все известно! Мы все еще удерживаем маленькую долину, отбивая все атаки каздов, но как долго мы сумеем продержаться? Ручей, протекающий там, становится грязной лужей. У нас почти нет воды и совсем немного продовольствия. А эти варвары — они такие сытые, как саранча в ржаном поле. И я никогда не видел столько каздов в одном месте. Мы, наверно, смогли бы разорвать кольцо, но они не дадут нам уйти далеко и просто растерзают нас на части. Во имя Фоса, братья, без вашей помощи мы погибнем — и погибнем ни за что.
Пока Музеле говорил, Маврикиос неподвижно смотрел на Туризина. Однако о том, что из-за подозрительности Туризина армия потеряла целый день, он ничего не сказал. Что ж, подумал Марк, это, пожалуй, выглядит многообещающе. Перед лицом настоящего кризиса притворное недовольство братьев друг другом отошло в сторону.
Туризин начал первым.
— Есть ли здесь кто-нибудь, кто думает, что мы не должны выступать? Признаюсь, что вчера я был неправ. С вашей помощью и с помощью наших солдат мы, вероятно, сможем исправить эту ошибку.
После рассказа Сизиноса офицеры почти не спорили друг с другом. Единственным вопросом было — как скоро сможет выступить армия.
— Не волнуйся, Сизинос, мы спасем твоих ребят! — крикнул капитан видессианских солдат. Но Сизинос не ответил: он заснул там, где сидел; донесение было доставлено, и ничто больше не удерживало его от сна.
13
В этот полдень Клиат напоминал растревоженный муравейник. Чтобы ускорить подготовку к походу, Маврикиос обещал золотую монету каждому солдату того отряда, который выступит первым. Солдаты быстро сновали взад-вперед, вытаскивая своих товарищей из таверн и домов веселья. Звучали тысячи поспешных прощаний: Император не имел ни малейшего желания отягощать армию маркитантами, женщинами и детьми. Никто не жаловался. Если они потерпят поражение, близким лучше оставаться в безопасности, в Клиате, нежели в полевом лагере, во власти жестокого врага.
Хелвис была сестрой воина и вдовой воина. Она не раз посылала в битвы любимых и знала, что не стоит обременять Скауруса своими слезами. Она сказала лишь одно:
— Пусть Фос сделает так, чтобы мы встретились снова.
— Привези мне голову казда, папа, — сказал Мальрик.
— Да ты, дружок, кровожаден, — сказал Марк, обнимая сына Хелвис. — А что ты будешь с ней делать?
— Я ее сожгу, — объявил мальчик. — Они хуже, чем еретики-видессиане, так говорит мама. Сжечь их всех!
Трибун изучающе взглянул на Хелвис.
— Я не скажу, что она неправа. Однако для меня будет достаточно, если я привезу назад свою голову.
Приз Императора выиграли римляне, в чем Марк и не сомневался. Для легионеров не так страшно было воевать с Каздом, как сносить недовольство Гая Филиппа, который не простил бы им поражения в этом соревновании.
Большая часть армии не намного отстала от них. Всех подогревало желание спасти от каздов своих братьев. К изумлению трибуна, ворота Клиата широко распахнулись за час до заката, и до наступления темноты последний солдат вышел из города.
Первые ночные часы Маврикиос очень торопился. Бесконечный топот тысяч сапог, стук металлических подков, скрип сотен телег, везущих вооружение, амуницию и провиант, был настолько монотонным, что уши отказывались слушать. В этом гуле выделялись только проклятия и звук падения тел — кто-то по неосмотрительности оступался в темноте. Так прерывистый пульс привлекает внимание, в то время как ровный остается незамеченным. На Марка произвела большое впечатление скорость, с которой в темноте по незнакомой местности двигалась армия.
— Ты уже забыл, что это такое — армия, готовая к бою, — сказал Гай Филипп. — Однако надеюсь, что Маврикиос не вымотает нас слишком быстрым переходом.
— Ох, боги этого не допустят! — вмешался Виридовикс. — Я уже сейчас устал больше, чем за весь поход.
— Ты был бы в лучшей форме, если бы не прощался так долго с той клиатской девкой, — заметил центурион. — Ты и так еле держался на ногах, когда возвращался в лагерь.
— А что, ты знаешь лучший способ проводить время летним днем? — подмигнув, спросил галл.
— Нет, черт бы тебя побрал! — ответил Гай Филипп, и зависть, прозвучавшая в его голосе, заставила рассмеяться всех римлян, сидевших у костра.
Горячий огонь воодушевления двигал армию на запад. Они шли уже три дня. Сопротивление каздов было слабым. Армия Ономагулоса очистила дорогу, по которой шли солдаты Маврикиоса, и маленькие отряды каздов не могли противостоять мощи видессиан. Большинство из них предпочитало не нападать, а удирать. В первые дни похода видессиане покрыли более чем половину расстояния, отделявшего их от окруженных солдат Ономагулоса. Но после, как и опасался Гай Филипп, движение замедлилось. Солдаты, потратившие свои силы на этот бросок, устали. Офицеры подбадривали их, призывали «поднажать», но и сами они тоже были измотаны.
Марк шел под горячим полуденным солнцем. Мысли его не простирались далее плеча соседа в строю. Кираса давила на плечи, а меч монотонно качался на боку при каждом шаге. Трибун подумал о том, что им очень повезло идти в самой голове колонны и пылью от сапог дышали те, кто шел следом, а не римляне.
Когда армия остановилась на ночлег, он упал на подстилку и тут же заснул, как за несколько дней перед тем заснул гонец Ономагулоса.
Он проснулся с головной болью и с ломотой в костях, как будто его опоили зельем.
В полдень на четвертый день похода разведчики-каморы примчались с запада доложить о большом облаке пыли, которое приближалось к видессианской армии. Маврикиос не стал рисковать и приказал своим солдатам встать в боевую линию. Когда приказ Императора дошел до римлян, Марк почувствовал усталое возбуждение. Так или иначе, подумал он, скоро их испытания закончатся. Он так вымотался, что ему было почти безразлично, кто выйдет победителем.
Вскоре они увидели коричневые облака пыли на западе. Солдаты приготовили к бою оружие. Повсюду можно было видеть, как один воин что-то горячо говорит другому, видимо, давая последние указания на случай своей гибели. Пыльные облака приближались. Император послал на разведку две сотни каморов. Скаурус увидел, как они исчезают в густой пыли. Несколько минут ожидания показались невыносимо долгими. Когда разведчики галопом неслись обратно, легко было заметить, что они взволнованы. Каморы подпрыгивали в седлах, поднимали лошадей на дыбы и бросали в воздух свои шапки, с которыми не расставались даже в самую жаркую погоду. Снова и снова они что-то выкрикивали. Наконец всадники приблизились настолько, что Марк услышал:
— Ономаг! Ономаг!
Трибун очень устал и все же почувствовал, как радостное возбуждение пробежало по его телу. Ксенофонт, подумал он, чувствовал нечто подобное, когда из задних рядов его потрепанной армии донесся крик солдата: «Таласса! Таласса!» («Море! Море!»).
Но впереди шли не только воины Ономагулоса. Казды тоже были там — они наступали им на пятки. Маврикиос бросил против врагов ударную кавалерию — видессиан, каморов, катришей и, наконец, намдалени. Могучая атака островитян отбросила легковооруженного врага и дала возможность уцелевшим солдатам отряда Баанеса воссоединиться с армией Императора. Радость встречи была короткой — первый же взгляд на шатающихся от усталости солдат развеял ее. Крики и стоны раненых, печальный вид изможденного войска — все это слишком ярко говорило об опасности, с которой армии Маврикиоса еще предстояло столкнуться.
Ономагулоса осторожно доставили на носилках. На ноге его кровоточила большая рана от удара копьем.
— Прошу прощения, командир, — извинился Горгидас перед Скаурусом. — Этим беднягам нужна моя помощь.
Не дожидаясь разрешения трибуна, он поспешил к раненым. Но Марк смотрел на тех, кто уцелел, и ему совсем не понравилось это зрелище. Возвратившиеся солдаты потеряли всякий боевой дух, они были побежденными. Он читал это в их глазах, видел в их осунувшихся неподвижных лицах, поникших плечах. Они казались ему людьми, понявшими бесполезность попыток выстоять против снежной лавины. Два слова было у них на устах. «Вода!» — было первым, и когда им давали флягу, она опустошалась в одно мгновение. Другое слово произносилось еле слышно. Побежденные не хотели пугать им своих спасителей. Марк подумал, что они, вероятно, предпочли бы вообще не произносить его. Но когда один за другим солдаты валились на землю, он слышал, как затихали их голоса, как сквозил в них страх. Поскольку имя, наводившее ужас, шептали все вокруг, Марку потребовалось всего несколько минут, чтобы разобрать его: «Авшар». Тогда он понял все.
Марк видел, что строй его солдат нарушился. Их тормозили беженцы Баанеса, которые еле плелись. Солнце уже село. Вместо того, чтобы двинуться быстрым маршем, — а ситуация того требовала — Император приказал разбить лагерь, решив выступить в поход завтра утром. Этот приказ встретил полное одобрение солдат.
Марк вынужден был признать, что постоянная угроза нападения делала армию более боеспособной. Палисады из бревен и грубые насыпи были возведены с такой быстротой, что даже римляне не могли угнаться за видессианами. Кавалерия, которая отогнала каздов от солдат Ономагулоса, теперь защищала их лагерь.
Сражение было нелегким. Железная лавина намдалени отбросила каздов, но отнюдь не подавила их желания подраться. С запада к ним постоянно приходили свежие силы, и казды устроили настоящую битву. Поднялась та обычная сумятица, которая случается, когда сталкиваются крупные кавалерийские соединения.
Отряды конников брали разбег, сшибались, отходили и снова нападали друг на друга. Стрелы тучами летели из луков, и сабли вспыхивали в лучах солнца.
— Хорошо, что мы уже почти покончили со строительством укреплений, — сказал Гай Филипп, вглядываясь в пыльную дымку на западе. — Я не думаю, что наши кони там слишком хорошо скачут. Эти кровавые ублюдки кое-что понимают в верховой езде. Кстати, сколько их там?
На это у Скауруса ответа не нашлось. Пыль и расстояние делали невозможными точные подсчеты сил противника Более того, казды и их двоюродные братья — каморы, которые воевали под стягами Императора, имели запасных лошадей для каждого дня, и это создавало иллюзию еще большей численности неприятеля. Но если отбросить в сторону цифры, то центурион, к сожалению, прав, как всегда.
Намдалени были мастерами и побеждали каздов в ближнем бою, каморы уравнивали их в скорости. Но видессиане, которые составляли костяк имперской кавалерии, не могли сокрушить врага вблизи или сразиться с ним на расстоянии.
Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее конники Маврикиоса стали отступать к не готовым еще фортификационным сооружениям.
Марк услышал победные крики преследовавших их каздов. Отступавшие кавалеристы не могли войти в ворота лагеря, где столпились видессиане и наемники. Возникла давка. Враги с криками и гиканьем посылали стрелу за стрелой в удобные мишени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Свары, — коротко сказал Гай Филипп, когда они с трибуном шли в римский лагерь. Он вложил а это простое слово столько чувства, что оно прозвучало грязнее любого ругательства.
— Ты говоришь так, как будто римляне застрахованы от этого, — ответил трибун. — Вспомни, когда Сулла и Гай Флавий воевали с Митридатом — много ли внимания они уделяли планам друг друга? А когда они наконец объединили свои силы, к Сулле перешло столько солдат Флавия, что тот покончил с собой от такого позора.
— И правильно сделал, скажу я тебе, — тут же отозвался Гай Филипп. — Он, мерзавец, призывал к бунту против своего командира! Он хотел захватить власть над армией, свинья! Он… — Центурион остановился и скроил гримасу, полную отвращения. — Хорошо, ты прав, я понимаю, что ты имел в виду. Но наше положение мне все-таки не нравится.
— Я же не говорю, что мне оно нравится.
Следующее утро прошло в ожидании, а вся армия, находившаяся в Клиате, мучилась сомнениями — сумел ли Баанес Ономагулос вырваться из ловушки, подстроенной Каздом… если только эта ловушка существовала.
Около полудня Скаурус получил приказ явиться на второй военный совет. На этот раз гонец Ономагулоса был не камором, а видессианским офицером среднего ранга. Его изможденное лицо было в язвах от солнечных ожогов. Маврикиос представил его командирам как Сизиноса Музеле, а затем дал ему слово.
— Я думал, что все наши разведчики схвачены и не достигли цели, — сказал он между двумя глотками вина; как и Артапан, он жестоко страдал от жажды: к концу опасного путешествия у него не осталось ни глотка воды. — Но когда я добрался сюда, я узнал, что оба камора прибыли в город за день до меня. Почему вы не идете к нам? — требовательно спросил он. — Ведь вам все известно! Мы все еще удерживаем маленькую долину, отбивая все атаки каздов, но как долго мы сумеем продержаться? Ручей, протекающий там, становится грязной лужей. У нас почти нет воды и совсем немного продовольствия. А эти варвары — они такие сытые, как саранча в ржаном поле. И я никогда не видел столько каздов в одном месте. Мы, наверно, смогли бы разорвать кольцо, но они не дадут нам уйти далеко и просто растерзают нас на части. Во имя Фоса, братья, без вашей помощи мы погибнем — и погибнем ни за что.
Пока Музеле говорил, Маврикиос неподвижно смотрел на Туризина. Однако о том, что из-за подозрительности Туризина армия потеряла целый день, он ничего не сказал. Что ж, подумал Марк, это, пожалуй, выглядит многообещающе. Перед лицом настоящего кризиса притворное недовольство братьев друг другом отошло в сторону.
Туризин начал первым.
— Есть ли здесь кто-нибудь, кто думает, что мы не должны выступать? Признаюсь, что вчера я был неправ. С вашей помощью и с помощью наших солдат мы, вероятно, сможем исправить эту ошибку.
После рассказа Сизиноса офицеры почти не спорили друг с другом. Единственным вопросом было — как скоро сможет выступить армия.
— Не волнуйся, Сизинос, мы спасем твоих ребят! — крикнул капитан видессианских солдат. Но Сизинос не ответил: он заснул там, где сидел; донесение было доставлено, и ничто больше не удерживало его от сна.
13
В этот полдень Клиат напоминал растревоженный муравейник. Чтобы ускорить подготовку к походу, Маврикиос обещал золотую монету каждому солдату того отряда, который выступит первым. Солдаты быстро сновали взад-вперед, вытаскивая своих товарищей из таверн и домов веселья. Звучали тысячи поспешных прощаний: Император не имел ни малейшего желания отягощать армию маркитантами, женщинами и детьми. Никто не жаловался. Если они потерпят поражение, близким лучше оставаться в безопасности, в Клиате, нежели в полевом лагере, во власти жестокого врага.
Хелвис была сестрой воина и вдовой воина. Она не раз посылала в битвы любимых и знала, что не стоит обременять Скауруса своими слезами. Она сказала лишь одно:
— Пусть Фос сделает так, чтобы мы встретились снова.
— Привези мне голову казда, папа, — сказал Мальрик.
— Да ты, дружок, кровожаден, — сказал Марк, обнимая сына Хелвис. — А что ты будешь с ней делать?
— Я ее сожгу, — объявил мальчик. — Они хуже, чем еретики-видессиане, так говорит мама. Сжечь их всех!
Трибун изучающе взглянул на Хелвис.
— Я не скажу, что она неправа. Однако для меня будет достаточно, если я привезу назад свою голову.
Приз Императора выиграли римляне, в чем Марк и не сомневался. Для легионеров не так страшно было воевать с Каздом, как сносить недовольство Гая Филиппа, который не простил бы им поражения в этом соревновании.
Большая часть армии не намного отстала от них. Всех подогревало желание спасти от каздов своих братьев. К изумлению трибуна, ворота Клиата широко распахнулись за час до заката, и до наступления темноты последний солдат вышел из города.
Первые ночные часы Маврикиос очень торопился. Бесконечный топот тысяч сапог, стук металлических подков, скрип сотен телег, везущих вооружение, амуницию и провиант, был настолько монотонным, что уши отказывались слушать. В этом гуле выделялись только проклятия и звук падения тел — кто-то по неосмотрительности оступался в темноте. Так прерывистый пульс привлекает внимание, в то время как ровный остается незамеченным. На Марка произвела большое впечатление скорость, с которой в темноте по незнакомой местности двигалась армия.
— Ты уже забыл, что это такое — армия, готовая к бою, — сказал Гай Филипп. — Однако надеюсь, что Маврикиос не вымотает нас слишком быстрым переходом.
— Ох, боги этого не допустят! — вмешался Виридовикс. — Я уже сейчас устал больше, чем за весь поход.
— Ты был бы в лучшей форме, если бы не прощался так долго с той клиатской девкой, — заметил центурион. — Ты и так еле держался на ногах, когда возвращался в лагерь.
— А что, ты знаешь лучший способ проводить время летним днем? — подмигнув, спросил галл.
— Нет, черт бы тебя побрал! — ответил Гай Филипп, и зависть, прозвучавшая в его голосе, заставила рассмеяться всех римлян, сидевших у костра.
Горячий огонь воодушевления двигал армию на запад. Они шли уже три дня. Сопротивление каздов было слабым. Армия Ономагулоса очистила дорогу, по которой шли солдаты Маврикиоса, и маленькие отряды каздов не могли противостоять мощи видессиан. Большинство из них предпочитало не нападать, а удирать. В первые дни похода видессиане покрыли более чем половину расстояния, отделявшего их от окруженных солдат Ономагулоса. Но после, как и опасался Гай Филипп, движение замедлилось. Солдаты, потратившие свои силы на этот бросок, устали. Офицеры подбадривали их, призывали «поднажать», но и сами они тоже были измотаны.
Марк шел под горячим полуденным солнцем. Мысли его не простирались далее плеча соседа в строю. Кираса давила на плечи, а меч монотонно качался на боку при каждом шаге. Трибун подумал о том, что им очень повезло идти в самой голове колонны и пылью от сапог дышали те, кто шел следом, а не римляне.
Когда армия остановилась на ночлег, он упал на подстилку и тут же заснул, как за несколько дней перед тем заснул гонец Ономагулоса.
Он проснулся с головной болью и с ломотой в костях, как будто его опоили зельем.
В полдень на четвертый день похода разведчики-каморы примчались с запада доложить о большом облаке пыли, которое приближалось к видессианской армии. Маврикиос не стал рисковать и приказал своим солдатам встать в боевую линию. Когда приказ Императора дошел до римлян, Марк почувствовал усталое возбуждение. Так или иначе, подумал он, скоро их испытания закончатся. Он так вымотался, что ему было почти безразлично, кто выйдет победителем.
Вскоре они увидели коричневые облака пыли на западе. Солдаты приготовили к бою оружие. Повсюду можно было видеть, как один воин что-то горячо говорит другому, видимо, давая последние указания на случай своей гибели. Пыльные облака приближались. Император послал на разведку две сотни каморов. Скаурус увидел, как они исчезают в густой пыли. Несколько минут ожидания показались невыносимо долгими. Когда разведчики галопом неслись обратно, легко было заметить, что они взволнованы. Каморы подпрыгивали в седлах, поднимали лошадей на дыбы и бросали в воздух свои шапки, с которыми не расставались даже в самую жаркую погоду. Снова и снова они что-то выкрикивали. Наконец всадники приблизились настолько, что Марк услышал:
— Ономаг! Ономаг!
Трибун очень устал и все же почувствовал, как радостное возбуждение пробежало по его телу. Ксенофонт, подумал он, чувствовал нечто подобное, когда из задних рядов его потрепанной армии донесся крик солдата: «Таласса! Таласса!» («Море! Море!»).
Но впереди шли не только воины Ономагулоса. Казды тоже были там — они наступали им на пятки. Маврикиос бросил против врагов ударную кавалерию — видессиан, каморов, катришей и, наконец, намдалени. Могучая атака островитян отбросила легковооруженного врага и дала возможность уцелевшим солдатам отряда Баанеса воссоединиться с армией Императора. Радость встречи была короткой — первый же взгляд на шатающихся от усталости солдат развеял ее. Крики и стоны раненых, печальный вид изможденного войска — все это слишком ярко говорило об опасности, с которой армии Маврикиоса еще предстояло столкнуться.
Ономагулоса осторожно доставили на носилках. На ноге его кровоточила большая рана от удара копьем.
— Прошу прощения, командир, — извинился Горгидас перед Скаурусом. — Этим беднягам нужна моя помощь.
Не дожидаясь разрешения трибуна, он поспешил к раненым. Но Марк смотрел на тех, кто уцелел, и ему совсем не понравилось это зрелище. Возвратившиеся солдаты потеряли всякий боевой дух, они были побежденными. Он читал это в их глазах, видел в их осунувшихся неподвижных лицах, поникших плечах. Они казались ему людьми, понявшими бесполезность попыток выстоять против снежной лавины. Два слова было у них на устах. «Вода!» — было первым, и когда им давали флягу, она опустошалась в одно мгновение. Другое слово произносилось еле слышно. Побежденные не хотели пугать им своих спасителей. Марк подумал, что они, вероятно, предпочли бы вообще не произносить его. Но когда один за другим солдаты валились на землю, он слышал, как затихали их голоса, как сквозил в них страх. Поскольку имя, наводившее ужас, шептали все вокруг, Марку потребовалось всего несколько минут, чтобы разобрать его: «Авшар». Тогда он понял все.
Марк видел, что строй его солдат нарушился. Их тормозили беженцы Баанеса, которые еле плелись. Солнце уже село. Вместо того, чтобы двинуться быстрым маршем, — а ситуация того требовала — Император приказал разбить лагерь, решив выступить в поход завтра утром. Этот приказ встретил полное одобрение солдат.
Марк вынужден был признать, что постоянная угроза нападения делала армию более боеспособной. Палисады из бревен и грубые насыпи были возведены с такой быстротой, что даже римляне не могли угнаться за видессианами. Кавалерия, которая отогнала каздов от солдат Ономагулоса, теперь защищала их лагерь.
Сражение было нелегким. Железная лавина намдалени отбросила каздов, но отнюдь не подавила их желания подраться. С запада к ним постоянно приходили свежие силы, и казды устроили настоящую битву. Поднялась та обычная сумятица, которая случается, когда сталкиваются крупные кавалерийские соединения.
Отряды конников брали разбег, сшибались, отходили и снова нападали друг на друга. Стрелы тучами летели из луков, и сабли вспыхивали в лучах солнца.
— Хорошо, что мы уже почти покончили со строительством укреплений, — сказал Гай Филипп, вглядываясь в пыльную дымку на западе. — Я не думаю, что наши кони там слишком хорошо скачут. Эти кровавые ублюдки кое-что понимают в верховой езде. Кстати, сколько их там?
На это у Скауруса ответа не нашлось. Пыль и расстояние делали невозможными точные подсчеты сил противника Более того, казды и их двоюродные братья — каморы, которые воевали под стягами Императора, имели запасных лошадей для каждого дня, и это создавало иллюзию еще большей численности неприятеля. Но если отбросить в сторону цифры, то центурион, к сожалению, прав, как всегда.
Намдалени были мастерами и побеждали каздов в ближнем бою, каморы уравнивали их в скорости. Но видессиане, которые составляли костяк имперской кавалерии, не могли сокрушить врага вблизи или сразиться с ним на расстоянии.
Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее конники Маврикиоса стали отступать к не готовым еще фортификационным сооружениям.
Марк услышал победные крики преследовавших их каздов. Отступавшие кавалеристы не могли войти в ворота лагеря, где столпились видессиане и наемники. Возникла давка. Враги с криками и гиканьем посылали стрелу за стрелой в удобные мишени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54