у здешних чуть длиннее верхние конечности, чуть короче нижние, мало волос и мало зубов, но мозг вполне развит…
У этих малышей кто-то выгрыз мозг. Их черепушки вскрыли, точно консервные банки с тушенкой, и явно это сделали не охранники комбината.
– Клянусь Геркулесом… – пробормотал Гвоздь, разглядывая фиолетовых младенцев. – Бауэр, это похоже на гнойных комаров с Юноны, но…
– Комары не вскрывают черепа, – быстро вставил Свиная Нога.
– Я – Селен… Бауэр, немедленно возвращайтесь… отставить!.. – нервным писком прорывается декурион.
Возвращаться? Но мы не прошли и половины пути. К тому же я не был уверен, что Селен приказывал мне.
Я распорядился, чтобы Гвоздь и Хобот вылезли через ближайший треугольник в крыше улицы посмотреть, что там ползает. Эти треугольные окна, они забавно себя ведут. Постоянно захлопываются и открываются, сами по себе, но если высунуть руку или манипулятор, окно остается открыто. Объяснения явлению тоже пока не нашли, вероятно, это способ вентиляции или поддержания нужной температуры внутри сегментов. Ведь в городах на Бете круглый год такое ощущение, словно стоит глубокая осень. Если в окрестных полях солнечно или, напротив, хлопьями валит снег, в городе вечно моросит теплый косой дождь. Откуда ни возьмись собираются тучи и висят над кривыми остриями, косыми арками и спиралями недоделанных, ведущих в никуда улиц.
А может быть, городу нужны дожди, чтобы расти? Может быть, ему нужна вода, этот вечный катализатор?
В здешних болотах полно всяких безмозглых рептилий, и некоторые вполне благополучно пробираются в город. Поэтому я не слишком удивился, когда бортмеханик доложил об отсутствии внятной гамма-активности. Какой-нибудь нырец или распадник, или даже крылатая пестрая жаба. Эти довольно опасны, несколько укусов могут привести к смерти…
8
ЖДАТЬ И УЧИТЬСЯ
Великие лишения воспитывают в человеке тирана.
Ф. Ницше
Я совершенно точно был уверен, что не падал со стула. Но словно выпал куда-то и летел вверх ногами. Руки вспотели, во рту стало кисло от крови; оказалось, что немного прикусил язык…
Оберст смотрел на нас, как на дохлых мух.
– Гитлер не планировал воевать против русского народа. Он был вынужден начать войну, чтобы спасти Россию от ига жидовских комиссаров. Немцы всегда дружили со славянами; два народа белой расы, Два сильных, гордых народа не могли не дружить. Но комиссары во главе с Лениным, а он-то всяко русским не был, они повели Россию к гибели. Сталин не сумел победить космополитов, а после него в Кремль пришли воры. Но таких воров, как последние двадцать лет, в России еще не было. Они просрали республики, раздали земли, потом раздали олигархам нашу с вами нефть и газ.
«Но Путин – русский…»
– Но Путин ведь русский… – пискнул Роммель.
– Ну и что? – горестно переспросил Оберст. – Он делает то, что ему велят на Западе и что велят богачи.
– Так он же против богачей! – проявил вдруг эрудицию Лось. – Вон, этого… Ходорковского посадил, и вообще… Он сказал же, что всех тряханет. Всех, млин, пересажает, кто нечестно приватизировал…
– Это он тебе лично позвонил и доложился? – спросил Мюллер.
Я незаметно покачал головой. Сперва из стороны в сторону, потом взад-вперед. Плохо дело. Наверное, из-за того удара ботинком, млин. Я представил себе, что придется переться в больницу, а там к башке приделают железяки и начнут задавать тупые вопросы. А вдруг еще найдут опухоль, как у двоюродной сестры отца? Если у меня найдут опухоль, я порежу вены или брошусь с моста. Это я решил твердо. С предками базарить бесполезно, отец скажет, что мне лишь бы колледж прогуливать, а сам я якобы здоров как бык…
– Можно посадить еще сто человек, но русским людям от этого легче жить не станет, – нахмурился Оберст. – Президент наезжает на тех, кто на власть бочку катит или кто деньгами буржуйским партиям помогает. Вот отняли у ЮКОСа деньги, и что? Кому из вас легче стало жить? Вот так вот! Запомните, парни! Даже если всех богатых пересажать, нам с вами ни хрена не достанется. Потому что не для своих власть, а для Запада. Вот сейчас в торговую организацию войдем, ВТО. Жопа такая начнется, хоть вешайся. Все подорожает вслед за бензином; американцы прикажут нашим цены втрое поднять, те и рады стараться…
– А на хрена нам туда, если втрое дороже? – удивился Лось. – В эту торговую, эту, как ее?..
– Ты прав, парень, нам с тобой, да и всем порядочным людям, там ловить нечего. Зато есть богатые ублюдки, которым не терпится продать Америке по дешевке металлопрокат, нефть и прочие общие наши богатства. Люди в провинции скоро одуванчики с голодухи жрать начнут; вон, показывали – суп из крапивы варят. Боевые офицеры кормят семьи охотой и рыбалкой. Зато вступим, япона мать, в ВТО. Несколько заводов начнут гнать сталь на Запад, а про лес и нефть вообще молчу. Еще десяток вилл себе на Лазурном Берегу отгрохают. Да вы хоть представляете, где Лазурный Берег находится?
Я признался, что понятия не имею, где такие берега. Но Оберст не стал подкалывать или заставлять, типа, выучить про Лазурный Берег к следующему уроку.
– Смотрите, парни, что творят мерзавцы с нашей родиной. Какой бы ни был президент крутой, он не может поступать иначе, он слушает олигархов и Америку. Не будет слушаться – не проживет и месяца…
– Это – без базара! – Фельдфебель открыл форточку и закурил. – Моментом свои же замочат!
Оберст толкал речь, а я смотрел на Фельдфебеля. У него были классные кованые ботинки и мозоли на кулаках. Чем дольше я смотрел, тем меньше наш будущий командир мне нравился. У него глаза были, млин, как у соседского бультерьера. Прозрачные такие, заглянуть страшно. Еще хреновее мне стало, когда Оберст сказал, что Фельдфебеля надо слушаться, как отца родного. Но выбора не оставалось.
Точнее, я сам не хотел оставлять себе выбор. Роммель, Фриц и другие могли свалить, поплакаться в ментовке и забраться под юбки своим мамочкам, но меня эта шняга заколебала. Снова таскать долбаные учебники, снова корчить умную харю, бухать с гопниками вроде Шварца и лизать зад всяким задротам в учительской?!
Хватит, натрахался!
Лучше с Фельдфебелем, Рябовым и другими конкретными пацанами заняться конкретным делом. Оберст ни разу прямо не сказал, что же нам предстоит. Но, как пить дать, предстояло что-то офигительно интересное. А еще мне было в кайф, что можно было не задрачиваться насчет того, где пожрать, где взять бабло и чем заняться. Мне это обалденно нравилось, и я видел, что Лосю тоже в жилу. С Мюллером и Ильичом никогда так не было. По сравнению с Оберстом, наши, млин, центровые смотрелись как обдолбавшиеся бакланы. У Ильича никогда денег не водилось, и толком объяснить ни про Сталина, ни про Гитлера он не мог. Часто как случалось? Сидели толпой, как придурки, ждали с моря погоды и смолили одну на троих…
– А что мы будем делать? – провякал Фриц.
– Будем учиться.
– Учиться?! Ни хрена себе! Мне и в школе хватает…
Я хотел сунуть малолетке Фрицу в грызло, чтобы не гнал пургу, но Оберст вовсе не разозлился. Он снова был спокоен, как слон после ведра валерьянки.
«Будем учиться борьбе…»
– Будем учиться борьбе, – сказал наш вождь.
– Какой борьбе? – изобразил тупую улыбку Мюллер. – Карате или самбо?
– Я говорю о борьбе за власть, – Оберст словно не заметил насмешки. – Впрочем, крепкие парни нужны партии. Насчет боевой подготовки не волнуйтесь, все давно продумано.
Оберст был настоящий вождь. Он думал за всех. Я прикинул – а что если признаться Оберсту? С кем я еще могу поделиться этой шнягой? С кем я еще могу побазарить о своих дурацких снах, о том, что стал слышать всякую фигню, чертовски похожую на чужие мысли, о том, что Рябов болен, о том, что мне страшно…
Мне малехо страшно. Это полная фигня, но это правда.
Оберст сказал, что ночевать разрешит в кафе, а сам пока позвонит в ментовку, разведает обстановку, что и как. Если телки на нас телегу не накатали, то мы пойдем по домам, а дорогу сюда пока забудем. Всех разыщет Фельдфебель, а его, то есть Оберста, искать не нужно. Пожал нам руки и свалил. Всем пожал, даже Мюллеру и Фрицу.
Когда Фельдфебель вышел побазарить по трубе, Мюллер снова завелся, с понтом, крутой очень. Он сказал, что знает парней из «бригад», так вот в «бригадах» еще можно жить, а то, что этот Оберст предлагает, – называется «ни вздохнуть, ни пернуть», и на хрена такая радость?
Я сказал Мюллеру – не парься! Не хочешь с нами – катись, обойдемся. Лось гундел, что он так не согласен, что без бабла никакого понту прислуживаться, что лучше свалить на дачу к Ильичу, там спрятаться… Но я знал, что Лось пойдет за мной. Так и вышло. Лось пошел и Роммель, а Ильича мы после подтянули. Фриц так и не проканал, что лучше всем вместе, а про Мюллера я вообще молчу.
Он заяву такую кинул, типа, мы все предатели, раз прислуживаемся. Ну, шлакоблок, одним словом, иначе и не назовешь. Это надо еще посмотреть, кто больше предатель. Мюллер обиделся, а мне его обиды по фигу были. Уже позже к нам опять прибился Фриц и еще двоих пацанов привел.
Лось и Фриц спрашивали Фельдфебеля, как все будет и когда начнем заниматься рукопашной, но он только плевал сквозь зубы и заставлял читать. Три дня мы там проторчали, дурью маялись. Жрать нам давали, курево и пиво, Фельдфебель по триста рублей каждому выделил. Я ни о чем не спрашивал, я читал книжки и газеты, которые оставил Оберст. Лосю я сказал, чтобы тот фигней не маялся, как малолетка, а спокойно ждал.
Все у нас будет, я даже не сомневался. Надо уметь ждать. Леопард умеет выжидать, и сова умеет, и змея. Если мы – хищники, мы должны вырабатывать терпение. Если мы овцы – мы ищем только вкусную травку и куда положить разжиревшее брюхо.
Мы – львы.
Мы – спасение белого человека. Если мы ошибемся, то будем надолго отброшены назад.
Мы не можем позволить себе ошибку.
На четвертый день Фельдфебель приехал рано утром, пяти не было, приказал моментом собраться. С ним был Рябов и еще пятеро пацанов. Я с ходу врубился, что предстоит акция. Фельдфебель сообщил, что Оберсту наше дело удалось замять; он разыскал папашу того баклана, которого чуть не пришили Шварц с братом, дал ему денег и заставил забрать заяву. А телки вообще не заявляли. Короче, все проканало. По харе Роммеля я уже засек, что удоду не терпится домой, но под юбку к бабушке его никто отпускать не собирался.
– Куда в такую рань, офигели? – замельтешил спросонья Фриц, отвернулся к стенке и укрылся с головой курткой.
Лось и Фил тоже разнылись, чтобы им дали поспать. Эти дурики накануне в карты до часу дулись, на сигареты, хотя я им трижды говорил, что могут поднять рано; Фельдфебель накануне предупреждал.
«К мамочке захотели?..»
– К мамочке захотели? – оскалился Фельдфебель.
Он махнул пацанам, те, такие, живо стянули Фрица на пол, а Фила облили водой. Тот подскочил, млин, хотел на кого-то прыгнуть, да быстро потух. Пятерых, млин, в кованых мартенсах увидал и слегка обосрался. Пока Фил матерился, Лось прочухал, кто в доме хозяин, и сам вскочил. Я уже давно оделся и ждал команды. Рябов выложил на стол обрезки труб, замотанные тряпками. У меня что-то сладко заныло в спине. Так бывало перед хорошим махачем, когда шли со всякими шлакоблоками стенка на стенку. Но сегодня предстояло кое-что повеселее обыкновенной драки. Это Фриц у нас специалист по железякам, а так мы стараемся заранее их не брать; с железом можно загреметь на всю катушку. С железом менты загребут – все свежачки за год на тебя повесят…
Фельдфебель приказал, чтобы мы сразу взяли железяки. Лось, такой, взвесил на ладони трубу и присвистнул. Ильич тоже лыбился. Эти бакланы ни фига не врубались, а до меня в момент докатило. Оберст отмазал нас, чтобы приклеить к себе намертво. Если бы я захотел, мог бы пацанов остановить, но я промолчал. Я первый взял трубу. Фельдфебель ухмыльнулся мне, показав вставные зубы.
– Экзамен, девочки, – прогудел он. – Постарайтесь не описаться!
ЗАПАХ КРОВИ
…За линией сигнальных маячков, у самого края бетонной полосы, окружавшей громаду комбината, нам встретился оранжевый бульдозер. Не какой-то там скромный рыхлитель асфальта, а один из тех могучих монстров, что используют строители при расчистке площадей под новые космодромы. Его кабина футов на десять возвышалась над нами; на фоне этой оранжевой махины наши шагатели казались козявками. Очевидно, бульдозер давно выполнил свою функцию здесь и спокойно спал в одном из подземных ангаров, на консервации. Но недавно его потревожили…
Бульдозерист загнал машину левой гусеницей за край ограничительной канавки, но тело города не выдержало. Гусеница провалилась в трещину, несколько ближайших к канавке красновато-ржавых пилонов рухнули, засыпав бульдозер обломками. Наверное, бульдозерист пытался выбраться, но этим только усугубил свое тяжелое положение. Машина накренилась, готовясь совсем скатиться в нижние каверны города. Любая тяжелая техника проваливается в глубины города, в подземные темные ярусы, откуда ее очень сложно извлекать…
– Эй, наверху!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
У этих малышей кто-то выгрыз мозг. Их черепушки вскрыли, точно консервные банки с тушенкой, и явно это сделали не охранники комбината.
– Клянусь Геркулесом… – пробормотал Гвоздь, разглядывая фиолетовых младенцев. – Бауэр, это похоже на гнойных комаров с Юноны, но…
– Комары не вскрывают черепа, – быстро вставил Свиная Нога.
– Я – Селен… Бауэр, немедленно возвращайтесь… отставить!.. – нервным писком прорывается декурион.
Возвращаться? Но мы не прошли и половины пути. К тому же я не был уверен, что Селен приказывал мне.
Я распорядился, чтобы Гвоздь и Хобот вылезли через ближайший треугольник в крыше улицы посмотреть, что там ползает. Эти треугольные окна, они забавно себя ведут. Постоянно захлопываются и открываются, сами по себе, но если высунуть руку или манипулятор, окно остается открыто. Объяснения явлению тоже пока не нашли, вероятно, это способ вентиляции или поддержания нужной температуры внутри сегментов. Ведь в городах на Бете круглый год такое ощущение, словно стоит глубокая осень. Если в окрестных полях солнечно или, напротив, хлопьями валит снег, в городе вечно моросит теплый косой дождь. Откуда ни возьмись собираются тучи и висят над кривыми остриями, косыми арками и спиралями недоделанных, ведущих в никуда улиц.
А может быть, городу нужны дожди, чтобы расти? Может быть, ему нужна вода, этот вечный катализатор?
В здешних болотах полно всяких безмозглых рептилий, и некоторые вполне благополучно пробираются в город. Поэтому я не слишком удивился, когда бортмеханик доложил об отсутствии внятной гамма-активности. Какой-нибудь нырец или распадник, или даже крылатая пестрая жаба. Эти довольно опасны, несколько укусов могут привести к смерти…
8
ЖДАТЬ И УЧИТЬСЯ
Великие лишения воспитывают в человеке тирана.
Ф. Ницше
Я совершенно точно был уверен, что не падал со стула. Но словно выпал куда-то и летел вверх ногами. Руки вспотели, во рту стало кисло от крови; оказалось, что немного прикусил язык…
Оберст смотрел на нас, как на дохлых мух.
– Гитлер не планировал воевать против русского народа. Он был вынужден начать войну, чтобы спасти Россию от ига жидовских комиссаров. Немцы всегда дружили со славянами; два народа белой расы, Два сильных, гордых народа не могли не дружить. Но комиссары во главе с Лениным, а он-то всяко русским не был, они повели Россию к гибели. Сталин не сумел победить космополитов, а после него в Кремль пришли воры. Но таких воров, как последние двадцать лет, в России еще не было. Они просрали республики, раздали земли, потом раздали олигархам нашу с вами нефть и газ.
«Но Путин – русский…»
– Но Путин ведь русский… – пискнул Роммель.
– Ну и что? – горестно переспросил Оберст. – Он делает то, что ему велят на Западе и что велят богачи.
– Так он же против богачей! – проявил вдруг эрудицию Лось. – Вон, этого… Ходорковского посадил, и вообще… Он сказал же, что всех тряханет. Всех, млин, пересажает, кто нечестно приватизировал…
– Это он тебе лично позвонил и доложился? – спросил Мюллер.
Я незаметно покачал головой. Сперва из стороны в сторону, потом взад-вперед. Плохо дело. Наверное, из-за того удара ботинком, млин. Я представил себе, что придется переться в больницу, а там к башке приделают железяки и начнут задавать тупые вопросы. А вдруг еще найдут опухоль, как у двоюродной сестры отца? Если у меня найдут опухоль, я порежу вены или брошусь с моста. Это я решил твердо. С предками базарить бесполезно, отец скажет, что мне лишь бы колледж прогуливать, а сам я якобы здоров как бык…
– Можно посадить еще сто человек, но русским людям от этого легче жить не станет, – нахмурился Оберст. – Президент наезжает на тех, кто на власть бочку катит или кто деньгами буржуйским партиям помогает. Вот отняли у ЮКОСа деньги, и что? Кому из вас легче стало жить? Вот так вот! Запомните, парни! Даже если всех богатых пересажать, нам с вами ни хрена не достанется. Потому что не для своих власть, а для Запада. Вот сейчас в торговую организацию войдем, ВТО. Жопа такая начнется, хоть вешайся. Все подорожает вслед за бензином; американцы прикажут нашим цены втрое поднять, те и рады стараться…
– А на хрена нам туда, если втрое дороже? – удивился Лось. – В эту торговую, эту, как ее?..
– Ты прав, парень, нам с тобой, да и всем порядочным людям, там ловить нечего. Зато есть богатые ублюдки, которым не терпится продать Америке по дешевке металлопрокат, нефть и прочие общие наши богатства. Люди в провинции скоро одуванчики с голодухи жрать начнут; вон, показывали – суп из крапивы варят. Боевые офицеры кормят семьи охотой и рыбалкой. Зато вступим, япона мать, в ВТО. Несколько заводов начнут гнать сталь на Запад, а про лес и нефть вообще молчу. Еще десяток вилл себе на Лазурном Берегу отгрохают. Да вы хоть представляете, где Лазурный Берег находится?
Я признался, что понятия не имею, где такие берега. Но Оберст не стал подкалывать или заставлять, типа, выучить про Лазурный Берег к следующему уроку.
– Смотрите, парни, что творят мерзавцы с нашей родиной. Какой бы ни был президент крутой, он не может поступать иначе, он слушает олигархов и Америку. Не будет слушаться – не проживет и месяца…
– Это – без базара! – Фельдфебель открыл форточку и закурил. – Моментом свои же замочат!
Оберст толкал речь, а я смотрел на Фельдфебеля. У него были классные кованые ботинки и мозоли на кулаках. Чем дольше я смотрел, тем меньше наш будущий командир мне нравился. У него глаза были, млин, как у соседского бультерьера. Прозрачные такие, заглянуть страшно. Еще хреновее мне стало, когда Оберст сказал, что Фельдфебеля надо слушаться, как отца родного. Но выбора не оставалось.
Точнее, я сам не хотел оставлять себе выбор. Роммель, Фриц и другие могли свалить, поплакаться в ментовке и забраться под юбки своим мамочкам, но меня эта шняга заколебала. Снова таскать долбаные учебники, снова корчить умную харю, бухать с гопниками вроде Шварца и лизать зад всяким задротам в учительской?!
Хватит, натрахался!
Лучше с Фельдфебелем, Рябовым и другими конкретными пацанами заняться конкретным делом. Оберст ни разу прямо не сказал, что же нам предстоит. Но, как пить дать, предстояло что-то офигительно интересное. А еще мне было в кайф, что можно было не задрачиваться насчет того, где пожрать, где взять бабло и чем заняться. Мне это обалденно нравилось, и я видел, что Лосю тоже в жилу. С Мюллером и Ильичом никогда так не было. По сравнению с Оберстом, наши, млин, центровые смотрелись как обдолбавшиеся бакланы. У Ильича никогда денег не водилось, и толком объяснить ни про Сталина, ни про Гитлера он не мог. Часто как случалось? Сидели толпой, как придурки, ждали с моря погоды и смолили одну на троих…
– А что мы будем делать? – провякал Фриц.
– Будем учиться.
– Учиться?! Ни хрена себе! Мне и в школе хватает…
Я хотел сунуть малолетке Фрицу в грызло, чтобы не гнал пургу, но Оберст вовсе не разозлился. Он снова был спокоен, как слон после ведра валерьянки.
«Будем учиться борьбе…»
– Будем учиться борьбе, – сказал наш вождь.
– Какой борьбе? – изобразил тупую улыбку Мюллер. – Карате или самбо?
– Я говорю о борьбе за власть, – Оберст словно не заметил насмешки. – Впрочем, крепкие парни нужны партии. Насчет боевой подготовки не волнуйтесь, все давно продумано.
Оберст был настоящий вождь. Он думал за всех. Я прикинул – а что если признаться Оберсту? С кем я еще могу поделиться этой шнягой? С кем я еще могу побазарить о своих дурацких снах, о том, что стал слышать всякую фигню, чертовски похожую на чужие мысли, о том, что Рябов болен, о том, что мне страшно…
Мне малехо страшно. Это полная фигня, но это правда.
Оберст сказал, что ночевать разрешит в кафе, а сам пока позвонит в ментовку, разведает обстановку, что и как. Если телки на нас телегу не накатали, то мы пойдем по домам, а дорогу сюда пока забудем. Всех разыщет Фельдфебель, а его, то есть Оберста, искать не нужно. Пожал нам руки и свалил. Всем пожал, даже Мюллеру и Фрицу.
Когда Фельдфебель вышел побазарить по трубе, Мюллер снова завелся, с понтом, крутой очень. Он сказал, что знает парней из «бригад», так вот в «бригадах» еще можно жить, а то, что этот Оберст предлагает, – называется «ни вздохнуть, ни пернуть», и на хрена такая радость?
Я сказал Мюллеру – не парься! Не хочешь с нами – катись, обойдемся. Лось гундел, что он так не согласен, что без бабла никакого понту прислуживаться, что лучше свалить на дачу к Ильичу, там спрятаться… Но я знал, что Лось пойдет за мной. Так и вышло. Лось пошел и Роммель, а Ильича мы после подтянули. Фриц так и не проканал, что лучше всем вместе, а про Мюллера я вообще молчу.
Он заяву такую кинул, типа, мы все предатели, раз прислуживаемся. Ну, шлакоблок, одним словом, иначе и не назовешь. Это надо еще посмотреть, кто больше предатель. Мюллер обиделся, а мне его обиды по фигу были. Уже позже к нам опять прибился Фриц и еще двоих пацанов привел.
Лось и Фриц спрашивали Фельдфебеля, как все будет и когда начнем заниматься рукопашной, но он только плевал сквозь зубы и заставлял читать. Три дня мы там проторчали, дурью маялись. Жрать нам давали, курево и пиво, Фельдфебель по триста рублей каждому выделил. Я ни о чем не спрашивал, я читал книжки и газеты, которые оставил Оберст. Лосю я сказал, чтобы тот фигней не маялся, как малолетка, а спокойно ждал.
Все у нас будет, я даже не сомневался. Надо уметь ждать. Леопард умеет выжидать, и сова умеет, и змея. Если мы – хищники, мы должны вырабатывать терпение. Если мы овцы – мы ищем только вкусную травку и куда положить разжиревшее брюхо.
Мы – львы.
Мы – спасение белого человека. Если мы ошибемся, то будем надолго отброшены назад.
Мы не можем позволить себе ошибку.
На четвертый день Фельдфебель приехал рано утром, пяти не было, приказал моментом собраться. С ним был Рябов и еще пятеро пацанов. Я с ходу врубился, что предстоит акция. Фельдфебель сообщил, что Оберсту наше дело удалось замять; он разыскал папашу того баклана, которого чуть не пришили Шварц с братом, дал ему денег и заставил забрать заяву. А телки вообще не заявляли. Короче, все проканало. По харе Роммеля я уже засек, что удоду не терпится домой, но под юбку к бабушке его никто отпускать не собирался.
– Куда в такую рань, офигели? – замельтешил спросонья Фриц, отвернулся к стенке и укрылся с головой курткой.
Лось и Фил тоже разнылись, чтобы им дали поспать. Эти дурики накануне в карты до часу дулись, на сигареты, хотя я им трижды говорил, что могут поднять рано; Фельдфебель накануне предупреждал.
«К мамочке захотели?..»
– К мамочке захотели? – оскалился Фельдфебель.
Он махнул пацанам, те, такие, живо стянули Фрица на пол, а Фила облили водой. Тот подскочил, млин, хотел на кого-то прыгнуть, да быстро потух. Пятерых, млин, в кованых мартенсах увидал и слегка обосрался. Пока Фил матерился, Лось прочухал, кто в доме хозяин, и сам вскочил. Я уже давно оделся и ждал команды. Рябов выложил на стол обрезки труб, замотанные тряпками. У меня что-то сладко заныло в спине. Так бывало перед хорошим махачем, когда шли со всякими шлакоблоками стенка на стенку. Но сегодня предстояло кое-что повеселее обыкновенной драки. Это Фриц у нас специалист по железякам, а так мы стараемся заранее их не брать; с железом можно загреметь на всю катушку. С железом менты загребут – все свежачки за год на тебя повесят…
Фельдфебель приказал, чтобы мы сразу взяли железяки. Лось, такой, взвесил на ладони трубу и присвистнул. Ильич тоже лыбился. Эти бакланы ни фига не врубались, а до меня в момент докатило. Оберст отмазал нас, чтобы приклеить к себе намертво. Если бы я захотел, мог бы пацанов остановить, но я промолчал. Я первый взял трубу. Фельдфебель ухмыльнулся мне, показав вставные зубы.
– Экзамен, девочки, – прогудел он. – Постарайтесь не описаться!
ЗАПАХ КРОВИ
…За линией сигнальных маячков, у самого края бетонной полосы, окружавшей громаду комбината, нам встретился оранжевый бульдозер. Не какой-то там скромный рыхлитель асфальта, а один из тех могучих монстров, что используют строители при расчистке площадей под новые космодромы. Его кабина футов на десять возвышалась над нами; на фоне этой оранжевой махины наши шагатели казались козявками. Очевидно, бульдозер давно выполнил свою функцию здесь и спокойно спал в одном из подземных ангаров, на консервации. Но недавно его потревожили…
Бульдозерист загнал машину левой гусеницей за край ограничительной канавки, но тело города не выдержало. Гусеница провалилась в трещину, несколько ближайших к канавке красновато-ржавых пилонов рухнули, засыпав бульдозер обломками. Наверное, бульдозерист пытался выбраться, но этим только усугубил свое тяжелое положение. Машина накренилась, готовясь совсем скатиться в нижние каверны города. Любая тяжелая техника проваливается в глубины города, в подземные темные ярусы, откуда ее очень сложно извлекать…
– Эй, наверху!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48