Начиная с некоторого номера (психологи называют его индексом рефлекторного резонанса), мысли Героя У. уже перестают иметь какое-либо отношение к Предмету X, а обращены непосредственно на себя, отчего Герой У впадает в депрессию, и взор его туманится
У каждого мыслящего субъекта свой индекс рефлекторного резонанса В среднем у детей до пяти лет он равен 2.6, у замужних женщин – 2.5, у ведущих научных сотрудников и хоккеистов – 4.3, у актеров – 0.9.
Подобный эффект размножения через отражение знаком нам с детства Два зеркала, поставленные друг напротив друга, отражаются друг в друге необозримое количество раз и, тем самым, достаточно хорошо иллюстрируют процесс человеческого мышления Последние исследования, проведенные в Стэнфордском университете, подтвердили наихудшие ожидания оказалось, что в опыте с двумя зеркалами каждое последующее отражение смещено относительно предыдущего на одну и ту же величину, прямо пропорциональную расстоянию между зеркалами. Это означает, что цепочка отражений, начавшись в одном из зеркал, образует дугу огромного радиуса и заканчивается во втором зеркале. Поэтому число отражений, хоть и огромно, но конечно, и тот, кто имеет ум, сочтет число отражений без труда, ибо число это – человеческое
– Ты что, издеваешься? – спросил я, закончив читать.
– Если не нравится, могу еще кое-что рассказать.
– Начинай…
И Стас начал рассказывать.
– Так вот, для затравки, несколько слов о предыстории проблемы. На самом деле предыстории две, а не одна. Во-первых, сколько человечество существует, столько оно пытается понять, чем таким оно, то есть человечество, отличается от тех существ, которых принято называть неразумными. Проще говоря, чем отличается человеческий разум от животного…
– А я думал, с этим уже давно все ясно, – перебил я Стаса.
У меня не было времени слушать всем давно известные вещи.
– Не перебивай, дай досказать… Во-вторых, всем очень интересно, что у нас может быть общего с разумными представителями иных миров и есть ли на свете какой-либо принцип или закон, по которому действует любой разум, и земной, и внеземной – не важно. Что касается первого вопроса, то ответ искали и в конце концов нашли в области скорее морально-этической, чем физиологической. Только человеку свойственно осознавать разницу между «Добром» и «Злом» и при этом не в контексте какой-либо личной выгоды. То есть понимать, что «Добро» – это не всегда «польза», а «Зло» – далеко не то же самое, что вред. Кроме того, некоторые считали, что человек наделен свободой воли; он может осуществлять свободный выбор между добром и злом, между белым и черным, между тем, встать ли ему пораньше, чтобы идти на работу, или, наоборот, поваляться в постели…
Стас потянулся к банке с настойкой. Я выхватил ее у него из-под носа.
– Давай ближе к делу. Татьяна скоро придет.
– Хорошо, ближе так ближе. Ученые решили, что и внеземной разум должен функционировать более или менее так же, как человеческий, то есть различать добро и зло и иметь свободу воли, или свободу выбора – что то же самое. Следующее важное отличие человеческого разума – это способность к так называемой рефлексии. Иначе говоря, способность создавать внутри себя образ или модель себя самого и как бы смотреть на себя со стороны. Мы, люди, можем обдумывать свой следующий поступок, моделируя в своем воображении его последствия. И мы способны представить себе не только предмет наших размышлений, но и себя, размышляющего об этом предмете. На этом метафизика кончается и начинается математика.
– Может, как-нибудь без нее? – жалостливо попросил я.
– Зачем тогда ты просил меня все это читать? – возмутился Стас. – Ну да ладно… Я постараюсь попроще. В конце двадцатого века от рождества Христова Лефевр предложил простую математическую модель – модель рефлексирующего разума. Сразу скажу, что простой она была только в конце двадцатого века. Сейчас все обстоит гораздо хуже… В смысле, для тебя – хуже, если ты хочешь понять, как эта модель работает. Так вот, в основе модели лежат несколько аксиом и постулатов. Например, для простоты предположили, что мыслящий субъект принимает решение, основываясь на трех вещах…
– Какое решение? В смысле, решение чего, какой задачи?
– Ну, предположим, надо тебе решить, идти сегодня на работу или не идти. Или, нет, надо придумать что-то более животрепещущее… Это должен быть выбор между добром и злом… Вот: выпить тебе еще этиловой настойки или нет?
– Выпить!
– Э нет. Не так быстро. Надо решать согласно теории. А теория говорит нам, что первое, на чем основано твое решение, это то, куда толкает тебя окружающий мир. При этом мы считаем выпивку безусловным злом, а трезвость соответственно добром.
– Миру плевать…
– Нет, не плевать. На подсознательном уровне он заставляет тебя выпить, чтобы, к примеру, снять напряжение или еще чего.
– Хорошо, мир – за!
– Пойдем дальше. Второе, что ты принимаешь в расчет, это твое личное предположение о том, чего желает от тебя мир.
– С миром мы вроде уже покончили…
– То было на подсознательном уровне. А на сознательном – мир – против. Вот Татьяна же против?
– Против, но она – еще не весь мир, – возразил я.
– Не худшая его часть зато… Не важно… Итак, ты думаешь, что мир против выпивки, хотя на самом деле он – за. И – хватит об этом. Перейдем лучше к третьему фактору…
– А сколько их всего?
– Я же сказал – три… И не перебивай. Третий фактор – это твоя внутренняя интенция, иначе говоря, твое НАМЕРЕНИЕ выбрать то или иное решение. Если оно совпадет с твоим решением, то тебя назвали бы «реалистом».
– А я реалист?
– Сейчас увидим. Так какова будет твоя интенция?
– Выпить!
– Вот заладил… – Стас заглянул в приготовленную заранее шпаргалку. – Ладно, выходит, ты и в самом деле «реалист», – согласно модели – окончательное решение – «за».
– Ну ладно, пусть так. А если, скажем, миру, как это и есть на самом деле, все равно, то какой будет ответ?
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Хм, а если Татьяне тоже безразлично, пьем мы тут или нет?
– То три против четырех, что ты выпьешь.
– А-а-а, то есть ответ – это вероятность того или иного решения.
– Угу, так точно.
– И что, как-нибудь экспериментально эту теорию можно подтвердить?
– Можно.
– И как?
– Ты слышал про «эффект золотого сечения» в экспериментальной психологии?
– Про то, что всем нравятся женщины, у которых некоторые пропорции близки к золотому сечению, – слышал. Так ты хочешь сказать, что твоя теория может объяснить сей странный феномен?
– Отчасти – да. Можно провести такой простой эксперимент: собрать кучу народа и попросить их оценить своих знакомых по принципу сильный-слабый, или, скажем смелый-трусливый. И окажется, что в среднем люди выбирают положительное качество с частотой, близкой к золотому сечению, – то есть с вероятностью шестьдесят два процента. Это число как бы сублимирует наше представление о добре и зле. И это же число получается как решение уравнения, предложенного Лефевром. Из его уравнения следует, что люди тянутся к добру с вероятностью шестьдесят два процента.
– Да, теперь я что-то такое припоминаю. Где-то я уже об этом слышал… – Я вспомнил, как Франкенберг говорил, будто бы он «изменил сублимационное число». – А при чем тут свобода воли?
– Она тоже предусмотрена моделью. И потом ведь модель не предсказывает твой поступок, а дает лишь вероятность того или иного решения. Каким оно будет, твое решение, зависит от тебя.
– Ладно, положим, уяснил, – сказал я не очень уверенно. – Выходит, алгоритм такой: берем мое изначальное намерение или, как ты говоришь, интенцию, смешиваем с влиянием среды и с тем, что я думаю про это впияние, и получаем окончательное решение. Мне только про интенцию непонятно – она ведь тоже зависит и от окружающего мира, не важно, сознаю я эту зависимость или нет. Моя интенция – штука не более понятная, чем то, что ты называешь окончательным решением. Как тут быть?
– Ты, можно сказать, зришь в корень. Процедуру поиска окончательного решения надо повторять много раз, на каждом шаге беря в качестве интенции предыдущее решение. Такой последовательный поиск и есть наша рефлексия, то есть общение с самим собою, с образом себя внутри себя. В модели поиск осуществляется путем решения системы уравнений. В двадцатом веке уравнение было одно – простенькое квадратное, теперь же решают систему интегральных континуальных уравнений, но это ужетакие дебри…
– В дебри мне не надо, – поспешил я его заверить, – | мне надо суть уловить. А ее я представляю себе следующим образом: существует некая модель, согласно которой функционирует наш разум. Начали ее создавать в двадцатом земном веке и с тех пор значительно продвинулись. Но принцип работы все тот же: берется какое-то количество входных данных, решается система уравнений, а ее решение – это вероятность того, что субъект в конечном, итоге примет то или иное решение. Я ничего не напутал?
– Ты схватываешь на лету! – похвалил меня Стас и приложился к банке с настойкой.
Я решил, что пора поставить точку.
– В таком случае спасибо за исчерпывающее объяснение. Впрочем, когда учитель говорит, что ученик все понял, то это может означать, что учителю просто надоело объяснять… Не понимаю только, если вся эта теория так хорошо известна, то почему профессор Фра… – Я едва не проболтался. Пока я лихорадочно соображал, как мне выкрутиться, Стас удивленно переспросил:
– Что за профессор Фра?
– Да так, знакомый один… Не важно…
– Какой знакомый? – раздалось из прихожей. За болтовней я не услышал, как вернулась Татьяна. Так или иначе, но ее приход дал повод сойти со скользкой темы.
– Как ты тихо вошла, а Стас уже пришел, мы тут беседуем без тебя, – проговорил я скороговоркой, знаками показывая Стасу, чтоб тот спрятал банки. Он так и не придумал, куда их деть, поэтому, войдя в комнату, Татьяна застала его стоящим в глубоком раздумье, с банками в руках. Пойманный с поличным, он страшно смутился и взглядом стал искать поддержки у меня. Но я уже твердо решил всю вину свалить на него, и помощи от меня ему ждать не следовало.
– Стас, как тебе не стыдно! Я же просила! – накинулась на него Татьяна. – Ну ни в чем нельзя на тебя положиться!
– Я… я больше не буду, – пообещал Стас.
– Не буду… уже приняли, значит, – продолжала она возмущаться.
Я стал ее успокаивать:
– Да ладно тебе, мы ведь так только, за встречу, за скорое выздоровление.
– А ты… а ты марш готовить еду для гостей, они вот-вот придут. – Наказание для меня оказалось не столь суровым, как я ожидал. Из ее слов следовало, что Стас на гостя не тянул.
Кроме него мы ожидали еще троих. Первой пришла лучшая Татьянина подруга Маргарита (для друзей – Марго). Они вместе учились на историческом. Про Марго всем известно, что она жуткая спорщица и болтушка, но вот касательно ее личной жизни, а в особенности касательно роли Стаса в этой самой личной жизни, известно мало. Следом за Маргаритой пришла парочка Татьяниных коллег – Йохан и Ванда.
Ванда – очаровательное маленькое существо с огромными, удивленно смотрящими на мир голубыми глазами. В этом мире наибольшего восхищения достоин, разумеется, Йохан, поэтому Ванда смотрит ему в рот, даже когда тот ест. О характере их взаимоотношений я мог лишь догадываться, но там тоже, видно, не так все просто, поскольку весь вечер Йохан то пододвигался к Ванде на то минимальное расстояние, когда пора начинать есть из одной тарелки, то, наоборот, отодвигался, едва не садясь Стасу на колени, – все трое ютились на коротком диванчике. Вновь прибывшие, как и Стас, пришли не с пустыми руками, и Татьяна постепенно смирилась с изобилием напитков на столе.
Йохан – из нас самый старший, в его волосах уже появилась седина, но ее было ровно столько, сколько требуется, чтобы женщины считали ее признаком зрелости, но не старости. Держался он солидно – так, как и подобает вести себя руководителю исследовательской группы, куда входили все, кроме меня. Таким образом, я оказался в подавляющем меньшинстве, но это меня только радовало, поскольку привлекать к себе внимание мне никак не хотелось. К тому же все понимающая Татьяна в корне пресекала любую попытку гостей заставить меня рассказать о моих приключениях, или, лучше сказать, злоключениях, так что, вопреки ожиданиям, мне не пришлось по этому поводу напрягаться. Татьяна и гости болтали, главным образом, об экспедиции на Сапфо. Экспедиция прошла не слишком удачно, поскольку никаких следов фаонских сапиенсов они не обнаружили.
– Словно чисто-чисто за собой убрали, – эмоционально рассказывала Ванда, – знаете, такое ведь часто с нами бывает, когда знаешь, что кто-то чужой был в твоем доме, но никаких следов нет. И непонятно, откуда это чувство… интуиция, что ли, не знаю, как назвать… Я читала, что когда люди впервые высадились на Фаоне, на Оркусе и на других землеподобных планетах, то они испытали то же самое ощущение – будто вот только что кто-то здесь был, но исчез бесследно прямо перед прибытием землян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
У каждого мыслящего субъекта свой индекс рефлекторного резонанса В среднем у детей до пяти лет он равен 2.6, у замужних женщин – 2.5, у ведущих научных сотрудников и хоккеистов – 4.3, у актеров – 0.9.
Подобный эффект размножения через отражение знаком нам с детства Два зеркала, поставленные друг напротив друга, отражаются друг в друге необозримое количество раз и, тем самым, достаточно хорошо иллюстрируют процесс человеческого мышления Последние исследования, проведенные в Стэнфордском университете, подтвердили наихудшие ожидания оказалось, что в опыте с двумя зеркалами каждое последующее отражение смещено относительно предыдущего на одну и ту же величину, прямо пропорциональную расстоянию между зеркалами. Это означает, что цепочка отражений, начавшись в одном из зеркал, образует дугу огромного радиуса и заканчивается во втором зеркале. Поэтому число отражений, хоть и огромно, но конечно, и тот, кто имеет ум, сочтет число отражений без труда, ибо число это – человеческое
– Ты что, издеваешься? – спросил я, закончив читать.
– Если не нравится, могу еще кое-что рассказать.
– Начинай…
И Стас начал рассказывать.
– Так вот, для затравки, несколько слов о предыстории проблемы. На самом деле предыстории две, а не одна. Во-первых, сколько человечество существует, столько оно пытается понять, чем таким оно, то есть человечество, отличается от тех существ, которых принято называть неразумными. Проще говоря, чем отличается человеческий разум от животного…
– А я думал, с этим уже давно все ясно, – перебил я Стаса.
У меня не было времени слушать всем давно известные вещи.
– Не перебивай, дай досказать… Во-вторых, всем очень интересно, что у нас может быть общего с разумными представителями иных миров и есть ли на свете какой-либо принцип или закон, по которому действует любой разум, и земной, и внеземной – не важно. Что касается первого вопроса, то ответ искали и в конце концов нашли в области скорее морально-этической, чем физиологической. Только человеку свойственно осознавать разницу между «Добром» и «Злом» и при этом не в контексте какой-либо личной выгоды. То есть понимать, что «Добро» – это не всегда «польза», а «Зло» – далеко не то же самое, что вред. Кроме того, некоторые считали, что человек наделен свободой воли; он может осуществлять свободный выбор между добром и злом, между белым и черным, между тем, встать ли ему пораньше, чтобы идти на работу, или, наоборот, поваляться в постели…
Стас потянулся к банке с настойкой. Я выхватил ее у него из-под носа.
– Давай ближе к делу. Татьяна скоро придет.
– Хорошо, ближе так ближе. Ученые решили, что и внеземной разум должен функционировать более или менее так же, как человеческий, то есть различать добро и зло и иметь свободу воли, или свободу выбора – что то же самое. Следующее важное отличие человеческого разума – это способность к так называемой рефлексии. Иначе говоря, способность создавать внутри себя образ или модель себя самого и как бы смотреть на себя со стороны. Мы, люди, можем обдумывать свой следующий поступок, моделируя в своем воображении его последствия. И мы способны представить себе не только предмет наших размышлений, но и себя, размышляющего об этом предмете. На этом метафизика кончается и начинается математика.
– Может, как-нибудь без нее? – жалостливо попросил я.
– Зачем тогда ты просил меня все это читать? – возмутился Стас. – Ну да ладно… Я постараюсь попроще. В конце двадцатого века от рождества Христова Лефевр предложил простую математическую модель – модель рефлексирующего разума. Сразу скажу, что простой она была только в конце двадцатого века. Сейчас все обстоит гораздо хуже… В смысле, для тебя – хуже, если ты хочешь понять, как эта модель работает. Так вот, в основе модели лежат несколько аксиом и постулатов. Например, для простоты предположили, что мыслящий субъект принимает решение, основываясь на трех вещах…
– Какое решение? В смысле, решение чего, какой задачи?
– Ну, предположим, надо тебе решить, идти сегодня на работу или не идти. Или, нет, надо придумать что-то более животрепещущее… Это должен быть выбор между добром и злом… Вот: выпить тебе еще этиловой настойки или нет?
– Выпить!
– Э нет. Не так быстро. Надо решать согласно теории. А теория говорит нам, что первое, на чем основано твое решение, это то, куда толкает тебя окружающий мир. При этом мы считаем выпивку безусловным злом, а трезвость соответственно добром.
– Миру плевать…
– Нет, не плевать. На подсознательном уровне он заставляет тебя выпить, чтобы, к примеру, снять напряжение или еще чего.
– Хорошо, мир – за!
– Пойдем дальше. Второе, что ты принимаешь в расчет, это твое личное предположение о том, чего желает от тебя мир.
– С миром мы вроде уже покончили…
– То было на подсознательном уровне. А на сознательном – мир – против. Вот Татьяна же против?
– Против, но она – еще не весь мир, – возразил я.
– Не худшая его часть зато… Не важно… Итак, ты думаешь, что мир против выпивки, хотя на самом деле он – за. И – хватит об этом. Перейдем лучше к третьему фактору…
– А сколько их всего?
– Я же сказал – три… И не перебивай. Третий фактор – это твоя внутренняя интенция, иначе говоря, твое НАМЕРЕНИЕ выбрать то или иное решение. Если оно совпадет с твоим решением, то тебя назвали бы «реалистом».
– А я реалист?
– Сейчас увидим. Так какова будет твоя интенция?
– Выпить!
– Вот заладил… – Стас заглянул в приготовленную заранее шпаргалку. – Ладно, выходит, ты и в самом деле «реалист», – согласно модели – окончательное решение – «за».
– Ну ладно, пусть так. А если, скажем, миру, как это и есть на самом деле, все равно, то какой будет ответ?
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Хм, а если Татьяне тоже безразлично, пьем мы тут или нет?
– То три против четырех, что ты выпьешь.
– А-а-а, то есть ответ – это вероятность того или иного решения.
– Угу, так точно.
– И что, как-нибудь экспериментально эту теорию можно подтвердить?
– Можно.
– И как?
– Ты слышал про «эффект золотого сечения» в экспериментальной психологии?
– Про то, что всем нравятся женщины, у которых некоторые пропорции близки к золотому сечению, – слышал. Так ты хочешь сказать, что твоя теория может объяснить сей странный феномен?
– Отчасти – да. Можно провести такой простой эксперимент: собрать кучу народа и попросить их оценить своих знакомых по принципу сильный-слабый, или, скажем смелый-трусливый. И окажется, что в среднем люди выбирают положительное качество с частотой, близкой к золотому сечению, – то есть с вероятностью шестьдесят два процента. Это число как бы сублимирует наше представление о добре и зле. И это же число получается как решение уравнения, предложенного Лефевром. Из его уравнения следует, что люди тянутся к добру с вероятностью шестьдесят два процента.
– Да, теперь я что-то такое припоминаю. Где-то я уже об этом слышал… – Я вспомнил, как Франкенберг говорил, будто бы он «изменил сублимационное число». – А при чем тут свобода воли?
– Она тоже предусмотрена моделью. И потом ведь модель не предсказывает твой поступок, а дает лишь вероятность того или иного решения. Каким оно будет, твое решение, зависит от тебя.
– Ладно, положим, уяснил, – сказал я не очень уверенно. – Выходит, алгоритм такой: берем мое изначальное намерение или, как ты говоришь, интенцию, смешиваем с влиянием среды и с тем, что я думаю про это впияние, и получаем окончательное решение. Мне только про интенцию непонятно – она ведь тоже зависит и от окружающего мира, не важно, сознаю я эту зависимость или нет. Моя интенция – штука не более понятная, чем то, что ты называешь окончательным решением. Как тут быть?
– Ты, можно сказать, зришь в корень. Процедуру поиска окончательного решения надо повторять много раз, на каждом шаге беря в качестве интенции предыдущее решение. Такой последовательный поиск и есть наша рефлексия, то есть общение с самим собою, с образом себя внутри себя. В модели поиск осуществляется путем решения системы уравнений. В двадцатом веке уравнение было одно – простенькое квадратное, теперь же решают систему интегральных континуальных уравнений, но это ужетакие дебри…
– В дебри мне не надо, – поспешил я его заверить, – | мне надо суть уловить. А ее я представляю себе следующим образом: существует некая модель, согласно которой функционирует наш разум. Начали ее создавать в двадцатом земном веке и с тех пор значительно продвинулись. Но принцип работы все тот же: берется какое-то количество входных данных, решается система уравнений, а ее решение – это вероятность того, что субъект в конечном, итоге примет то или иное решение. Я ничего не напутал?
– Ты схватываешь на лету! – похвалил меня Стас и приложился к банке с настойкой.
Я решил, что пора поставить точку.
– В таком случае спасибо за исчерпывающее объяснение. Впрочем, когда учитель говорит, что ученик все понял, то это может означать, что учителю просто надоело объяснять… Не понимаю только, если вся эта теория так хорошо известна, то почему профессор Фра… – Я едва не проболтался. Пока я лихорадочно соображал, как мне выкрутиться, Стас удивленно переспросил:
– Что за профессор Фра?
– Да так, знакомый один… Не важно…
– Какой знакомый? – раздалось из прихожей. За болтовней я не услышал, как вернулась Татьяна. Так или иначе, но ее приход дал повод сойти со скользкой темы.
– Как ты тихо вошла, а Стас уже пришел, мы тут беседуем без тебя, – проговорил я скороговоркой, знаками показывая Стасу, чтоб тот спрятал банки. Он так и не придумал, куда их деть, поэтому, войдя в комнату, Татьяна застала его стоящим в глубоком раздумье, с банками в руках. Пойманный с поличным, он страшно смутился и взглядом стал искать поддержки у меня. Но я уже твердо решил всю вину свалить на него, и помощи от меня ему ждать не следовало.
– Стас, как тебе не стыдно! Я же просила! – накинулась на него Татьяна. – Ну ни в чем нельзя на тебя положиться!
– Я… я больше не буду, – пообещал Стас.
– Не буду… уже приняли, значит, – продолжала она возмущаться.
Я стал ее успокаивать:
– Да ладно тебе, мы ведь так только, за встречу, за скорое выздоровление.
– А ты… а ты марш готовить еду для гостей, они вот-вот придут. – Наказание для меня оказалось не столь суровым, как я ожидал. Из ее слов следовало, что Стас на гостя не тянул.
Кроме него мы ожидали еще троих. Первой пришла лучшая Татьянина подруга Маргарита (для друзей – Марго). Они вместе учились на историческом. Про Марго всем известно, что она жуткая спорщица и болтушка, но вот касательно ее личной жизни, а в особенности касательно роли Стаса в этой самой личной жизни, известно мало. Следом за Маргаритой пришла парочка Татьяниных коллег – Йохан и Ванда.
Ванда – очаровательное маленькое существо с огромными, удивленно смотрящими на мир голубыми глазами. В этом мире наибольшего восхищения достоин, разумеется, Йохан, поэтому Ванда смотрит ему в рот, даже когда тот ест. О характере их взаимоотношений я мог лишь догадываться, но там тоже, видно, не так все просто, поскольку весь вечер Йохан то пододвигался к Ванде на то минимальное расстояние, когда пора начинать есть из одной тарелки, то, наоборот, отодвигался, едва не садясь Стасу на колени, – все трое ютились на коротком диванчике. Вновь прибывшие, как и Стас, пришли не с пустыми руками, и Татьяна постепенно смирилась с изобилием напитков на столе.
Йохан – из нас самый старший, в его волосах уже появилась седина, но ее было ровно столько, сколько требуется, чтобы женщины считали ее признаком зрелости, но не старости. Держался он солидно – так, как и подобает вести себя руководителю исследовательской группы, куда входили все, кроме меня. Таким образом, я оказался в подавляющем меньшинстве, но это меня только радовало, поскольку привлекать к себе внимание мне никак не хотелось. К тому же все понимающая Татьяна в корне пресекала любую попытку гостей заставить меня рассказать о моих приключениях, или, лучше сказать, злоключениях, так что, вопреки ожиданиям, мне не пришлось по этому поводу напрягаться. Татьяна и гости болтали, главным образом, об экспедиции на Сапфо. Экспедиция прошла не слишком удачно, поскольку никаких следов фаонских сапиенсов они не обнаружили.
– Словно чисто-чисто за собой убрали, – эмоционально рассказывала Ванда, – знаете, такое ведь часто с нами бывает, когда знаешь, что кто-то чужой был в твоем доме, но никаких следов нет. И непонятно, откуда это чувство… интуиция, что ли, не знаю, как назвать… Я читала, что когда люди впервые высадились на Фаоне, на Оркусе и на других землеподобных планетах, то они испытали то же самое ощущение – будто вот только что кто-то здесь был, но исчез бесследно прямо перед прибытием землян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59