явиться и подтвердить, что дофин является ее родным, а не сводным братом, а затем добиться его коронации.
С ролью своей она справилась блистательно, при первой же встрече во всеуслышание заявив дофину:
— Я говорю тебе от имени Господа, что ты истинный наследник короны Франции и сын короля, и Он послал меня к тебе, чтобы отвести тебя в Реймс, где ты получишь венчание и помазание, если хочешь.
Заметьте, речь идет вовсе не о предложении меча и грядущих воинских свершениях (они само собой разумеются), главная цель обозначена совершенно точно.
Англичанам оставалось одно — опорочить Жанну, сделав недействительным ее свидетельство, что и было осуществлено на Руанском процессе. Естественным ответным ходом явилось оправдание Жанны на контрпроцессе, проведенном в 1451 году: при жизни дамы дез Армуаз сделать это было невозможно, поскольку над спасенной Девой все-таки тяготел приговор инквизиции, да и оглашать подробности фальсификации казни было ни в коем случае нельзя. Поскольку близкий финал войны был уже очевиден, отказавшиеся от претензий на французский престол англичане согласились с оправданием Жанны. Следующим шагом явилось состоявшееся четыре с лишним века спустя причисление Орлеанской Девы к лику святых — французской монархии уже не существовало, но общественному сознанию требовалось, чтобы легитимность более чем сомнительного Карла VII была засвидетельствована высшим из авторитетов… И в этом смысле Жанна д’Арк воистину выиграла Столетнюю войну и спасла Францию.
Совсем недавно, в 1999 году, канадский режиссер Кристиан Дюгэй поставил фильм «Жанна д’Арк», где заглавную роль исполняла Лили Собески и снимались Жаклин Биссет, Мори Чайкин, Пауэрс Бут, Максимилиан Шелл, Питер О’Тул, Ширли Мак-Лейн, Роберт Лодок, Джонатан Хайд, Олимпия Дукакис, Нил Патрик Хэррис, Чэд Уиллетт, Питер Страусс и другие. Вслед за ним вышел еще один — под тем же названием, но поставленный знаменитым Люком Бессоном, где Орлеанскую Деву потрясающе сыграла Мила Йовович, а в других ролях блистали Джон Малкович, Фэй Дануэй, Дастин Хоффман, Тимоти Уэст, Паскаль Грегор, Винсент Кассель, Ричард Райдинг, Десмонд Харрингтон. И что же? — В обоих случаях по экранам мира в очередной раз прокатились несхожие, но тем не менее версии все того же мифа…
Так почему же он торжествует по сей день?
Очень просто: ведь природа мифа в том и состоит, что он черпает силы в себе самом, не нуждаясь в обосновании и не страшась никаких доказательств, никаких фактов, сколь бы ни были они весомы.
Слишком многим невыгодно его развенчание. Католической церкви — ибо она замешана в обоих процессах, обвинительном и оправдательном, а также в канонизации принцессы сомнительного происхождения. Демократам — ибо на место «дочери пахаря», плоти от плоти народной, встает в свете истины принцесса крови, зачатая во грехе. Наконец, среднему французу — за многие поколения он уже так сжился с легендой, что разрушение ее становится процессом весьма болезненным. К тому же едва ли не каждому французу на протяжении пяти с лишним веков приятно сознавать, что он — не «тварь дрожащая» перед сильными мира сего, а сила, творящая историю. Ведь есть неоспоримый прецедент — Орлеанская Дева, Дочь народа.
Зато использование мифа в целях сегодняшних — чрезвычайно удобно. Помните, например, малоприметную деталь о немцах, грабивших окрестности Домреми? Она делается совершенно понятной, если вспомнить, что впервые зафиксирована уже не у Мишле, а позже — в «Полном курсе истории Франции» Дезире Бланше и Жюля Пинара, написанном вскоре после поражения страны во Франко-прусской войне. И как активно использовался этот мотив участниками Сопротивления во время Второй мировой…
Еще многие поколения будут, как захватывающими детективами, зачитываться посвященными жизни Жанны д’Арк блистательными историческими книгами Робера Амбелена, Этьена Вейлль-Рейналя, Жана Гримо, Жерара Песма и тех, ныне неведомых, кто продолжит их изыскания. И тем не менее по страницам учебников по-прежнему будет торжественно шествовать непобедимый миф.
Но вернемся к нашему барону.
Служение Деве
Они встретились сразу по прибытии Жанны в Шинон. Когда дофин предложил Деве выбрать среди военачальников того, кто стал бы ее «телохранителем и ментором», Жанна без колебаний указала на Жиля де Рэ. И с этого момента неизменно была дружески расположена к маршалу, никогда, впрочем, не забывая (и не позволяя забыть), что она — хоть и рожденная вне брака, но принцесса крови, тогда как он — хоть и дальний ее родственник и первый барон Бретани, но всего лишь барон… А вот для Жиля де Рэ Орлеанская Дева стала любовью с первого взгляда. Отныне он целиком посвятил себя Жанне, отвечая на ее дружбу любовью, — безнадежной, но с каждым годом все более пылкой.
Безнадежность эта порождалась вовсе не разницей в положении: едва ли не у всякой королевы (что уж тут о принцессах говорить) бывали и вовсе не венценосные любовники… За примерами далеко ходить не надо — вспомните хоть любвеобильную матушку Жанны д’Арк, Изабеллу Баварскую. Причина была свойства физиологического: Орлеанская Дева являлась интерсексуалом или гермафродитом (как изящно сформулировала высочайшая гинекологическая комиссия в Шиноне, «…не способна к нормальным сношениям» ). И это делало ее недоступнее в большей мере, чем королевская кровь.
Правда, и в любви Жиля де Рэ разные историки видят прямо противоположные проявления натуры. Склонные следовать общепринятой точке зрения, как Робер Амбелен, делают такой, например, вывод: «В его глазах Жанна была пажом, одним из тех мальчиков, подростковую двуполость которых он обожал» . Однако гомосексуальность Жиля де Рэ ничем не доказана и вытекает скорее из подсознательного убеждения человека XX века, будто Синяя Борода, если уж и не специализировался на последовательном убиении жен, то лишь потому, что предпочитал им мальчиков… К счастью, другие умеют различить в образе, встающем из мемуаров современников и анализа деяний барона де Рэ, черты совершенно иные: способность испытывать всепоглощающую страсть и этой страстью жить.
При Жанне он играл не только роль телохранителя и ментора, но и входил в ее военный совет, который составляли также Жан Дюнуа, великий Бастард Орлеанский, сводный брат Жанны и Карла VII; Этьен де Виньоль по прозвищу Ла Ир; Жан Потон де Ксентрай; Жак де Шабанн ла Палис и его младший брат, Антуан де Шабанн-Даммартен (эти последние являлись, кстати, прямыми потомками Карла Великого, правда, по женской линии). И надо сказать, в совете этом Жиль де Рэ, младший по возрасту, являлся фактическим лидером. Как справедливо отмечают военные историки Эрнест и Тревор Дюпюи, «Жанна д’Арк военачальницей, по сути, не была и — не считая осознания важности морального фактора — в военном деле совершенно не разбиралась». Да ей и не надо было — в военном деле за нее превосходно разбирались Бастард Орлеанский и Жиль де Рэ.
Когда под Компьеном Жанна попала в плен, он предпринял ряд попыток ее освобождения, вербуя и оплачивая для этой цели наемников. Во славу Жанны он приказал написать «Орлеанскую мистерию» и оплатил связанные с ее постановкой расходы, вследствие чего окончательно пришли в расстройство его финансы: за серию представлений «Мистерии» он выплачивал по 80 000 золотых экю . Попросту говоря, Жиль де Рэ разорился вконец — настолько, что пришлось закладывать, а частично и продавать земли (к этому обстоятельству мы еще вернемся). Причин тому было две: с одной стороны, непомерно расточительные траты (блистательный воитель ни в коей мере не был рачительным хозяином), с другой — злоупотребления управляющих имениями, без зазрения совести обкрадывавших своего патрона (в отличие от маршала, все они ощутимо обогатились). Впоследствии, когда в 1437 году Жанна после своей мнимой казни и плена явилась в его замок Тиффож (теперь уже как дама дез Армуаз), Жиль де Рэ набрал и оплатил армию, которую поставил под знамена обожаемой Девы, и во славу ее имени вновь одну за другой одерживал победы над англичанами — вплоть до июня 1439 года, когда был арестован и предан суду инквизиции.
Великий грех
Под пыткой признаешься в чем угодно — хоть в сговоре с дьяволом, хоть в растлении и последующем убийстве ста сорока мальчиков. И Жиль де Рэ признался во всем, чего требовали, хотя до самого конца не понимал, за что обрушились на него эти кары земные. («Я уже возвел на себя столько, что можно было бы казнить десять тысяч человек», — приводит его слова протокол допроса от 21 октября 1440 года.) Зато нам сегодня это совершенно очевидно.
Подобно многим, Жиль де Рэ отличался легковерием. И, окончательно растратив огромное наследство, доставшееся от деда по материнской линии, решил поправить дела с помощью алхимии. Двумя веками позже таким же образом пытался пополнить опустевшую казну Великобритании Карл II Стюарт. В намерении своем он нимало не преуспел, наполнявшие лабораторию пары ртути преждевременно свели венценосца в могилу, однако обвинять его в сношениях с дьяволом никому и в голову не пришло. Конечно, XV век был на этот счет построже XVII столетия, но и тогда людей, занимавших столь высокое положение, как Жиль де Рэ, предпочитали не трогать, низвергая громы и молнии на тех, кто непосредственно работал по их поручению. Почему же для барона де Рэ было сделано исключение? Почему преследование не ограничилось теми, кто ему рьяно помогал, — его дальними родичами Жилем де Сийе и Роже де Бриквиллем; Эсташем Бланше, священником из епархии Сен-Ло; Анри Гриари и Этьеном Корийо; наконец, главным алхимиком — двадцатичетырехлетним итальянским монахом-миноритом из Ареццо по имени Франческо Прелати? Более того, их вообще освободили от судебного преследования. Почему понадобилось осудить и сжечь на костре предводителя бретонского дворянства и маршала Франции?
Ответ прост — процесс был затеян, чтобы конфисковать имущество Жиля де Рэ.
Проблем у Карла VII хватало, и не последней были расстроенные финансы. А тут разнесся слух, пущенный казначеем Бретани, чьего брата-священника Жиль де Рэ под горячую руку приказал бросить в темницу своего замка Шантосе (поступок, героя отнюдь не красящий, но из песни слова не выкинешь), — слух, будто маршал не просто занялся алхимией, но и получил-таки философский камень, благодаря чему теперь не знает нужды в золоте. И словно в подтверждение Жиль де Рэ вооружил очередной отряд, порученный командованию его вассала Жана де Сиканвилля, и отправил его под знамена дамы дез Армуаз. Кому могло прийти в голову, что ради этого барон по уши залез в долги?
Что такое благодарность, Карл VII понимал плохо. Зато хорошо помнил, что ради конфискации имущества сто лет назад его предок, Филипп IV Красивый, разогнал орден тамплиеров и сжег на костре великого магистра Ангеррана де Мариньи и весь капитул. Конечно, воинские дарования Жиля де Рэ великолепно послужили суверену и отечеству, но война ведь скоро кончится. А деньги — деньги нужны сейчас…
Участь маршала Франции была решена — тем более что ни алчущая все новых подвигов Орлеанская Дева, ни былые друзья и сподвижники за него не заступились… В отличие от боготворимой им Жанны д’Арк его в самом деле сожгли на костре.
Как извиняются короли
Трудно сказать, что именно сгубило во цвете лет короля Филиппа IV Красивого — легендарное проклятие тамплиеров или же горькое разочарование из-за того, что вожделенное их богатство то ли загадочным образом ускользнуло, то ли вовсе оказалось мифическим. Увы, Карл VII об этом прецеденте не то забыл, не то попросту не знал. И потому, поступив по примеру предка, пришел к такому же итогу: золота не оказалось, философского камня тоже, а недвижимость — земли и замки — по тем временам мало чего стоила.
Но сделанного не воротишь. И тогда родилось решение: в отличие от Жанны д’Арк, которую судили англичане, Жиля де Рэ оправдать, конечно, нельзя. Да и грехи, в коих он как ни крути, а признался, слишком уж тяжки… Но можно извиниться за содеянное косвенно — сохранив честь рода.
Еще в сентябре 1429 года, вверяя маршалу Франции Жилю де Рэ безопасность Орлеанской Девы, Карл VII пожаловал ему почетное дополнение к фамильному гербу. Прежде там изображался «на золотом фоне черный крест»; король же добавил к нему «кайму, усыпанную лилиями». Так вот, после позорной казни Жиля де Рэ это пожалование не отменили, а Прежану де Коэтиви, мужу его дочери Мари, было вменено в обязанность «принять имя, герб с черным крестом на золотом фоне и каймой, усыпанной лилиями, и все титулы баронии и сеньории де Рэ» — как и наследникам, рожденным от этого брака.
Трудно сказать, стало ли легче на том свете барону Жилю де Рэ при известии, что честь его рода не пострадала. Но, надо сказать, потомки его с честью носили этот герб и в те времена, когда матери пугали дочерей сказкой о Синей Бороде — и пугают по сей день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
С ролью своей она справилась блистательно, при первой же встрече во всеуслышание заявив дофину:
— Я говорю тебе от имени Господа, что ты истинный наследник короны Франции и сын короля, и Он послал меня к тебе, чтобы отвести тебя в Реймс, где ты получишь венчание и помазание, если хочешь.
Заметьте, речь идет вовсе не о предложении меча и грядущих воинских свершениях (они само собой разумеются), главная цель обозначена совершенно точно.
Англичанам оставалось одно — опорочить Жанну, сделав недействительным ее свидетельство, что и было осуществлено на Руанском процессе. Естественным ответным ходом явилось оправдание Жанны на контрпроцессе, проведенном в 1451 году: при жизни дамы дез Армуаз сделать это было невозможно, поскольку над спасенной Девой все-таки тяготел приговор инквизиции, да и оглашать подробности фальсификации казни было ни в коем случае нельзя. Поскольку близкий финал войны был уже очевиден, отказавшиеся от претензий на французский престол англичане согласились с оправданием Жанны. Следующим шагом явилось состоявшееся четыре с лишним века спустя причисление Орлеанской Девы к лику святых — французской монархии уже не существовало, но общественному сознанию требовалось, чтобы легитимность более чем сомнительного Карла VII была засвидетельствована высшим из авторитетов… И в этом смысле Жанна д’Арк воистину выиграла Столетнюю войну и спасла Францию.
Совсем недавно, в 1999 году, канадский режиссер Кристиан Дюгэй поставил фильм «Жанна д’Арк», где заглавную роль исполняла Лили Собески и снимались Жаклин Биссет, Мори Чайкин, Пауэрс Бут, Максимилиан Шелл, Питер О’Тул, Ширли Мак-Лейн, Роберт Лодок, Джонатан Хайд, Олимпия Дукакис, Нил Патрик Хэррис, Чэд Уиллетт, Питер Страусс и другие. Вслед за ним вышел еще один — под тем же названием, но поставленный знаменитым Люком Бессоном, где Орлеанскую Деву потрясающе сыграла Мила Йовович, а в других ролях блистали Джон Малкович, Фэй Дануэй, Дастин Хоффман, Тимоти Уэст, Паскаль Грегор, Винсент Кассель, Ричард Райдинг, Десмонд Харрингтон. И что же? — В обоих случаях по экранам мира в очередной раз прокатились несхожие, но тем не менее версии все того же мифа…
Так почему же он торжествует по сей день?
Очень просто: ведь природа мифа в том и состоит, что он черпает силы в себе самом, не нуждаясь в обосновании и не страшась никаких доказательств, никаких фактов, сколь бы ни были они весомы.
Слишком многим невыгодно его развенчание. Католической церкви — ибо она замешана в обоих процессах, обвинительном и оправдательном, а также в канонизации принцессы сомнительного происхождения. Демократам — ибо на место «дочери пахаря», плоти от плоти народной, встает в свете истины принцесса крови, зачатая во грехе. Наконец, среднему французу — за многие поколения он уже так сжился с легендой, что разрушение ее становится процессом весьма болезненным. К тому же едва ли не каждому французу на протяжении пяти с лишним веков приятно сознавать, что он — не «тварь дрожащая» перед сильными мира сего, а сила, творящая историю. Ведь есть неоспоримый прецедент — Орлеанская Дева, Дочь народа.
Зато использование мифа в целях сегодняшних — чрезвычайно удобно. Помните, например, малоприметную деталь о немцах, грабивших окрестности Домреми? Она делается совершенно понятной, если вспомнить, что впервые зафиксирована уже не у Мишле, а позже — в «Полном курсе истории Франции» Дезире Бланше и Жюля Пинара, написанном вскоре после поражения страны во Франко-прусской войне. И как активно использовался этот мотив участниками Сопротивления во время Второй мировой…
Еще многие поколения будут, как захватывающими детективами, зачитываться посвященными жизни Жанны д’Арк блистательными историческими книгами Робера Амбелена, Этьена Вейлль-Рейналя, Жана Гримо, Жерара Песма и тех, ныне неведомых, кто продолжит их изыскания. И тем не менее по страницам учебников по-прежнему будет торжественно шествовать непобедимый миф.
Но вернемся к нашему барону.
Служение Деве
Они встретились сразу по прибытии Жанны в Шинон. Когда дофин предложил Деве выбрать среди военачальников того, кто стал бы ее «телохранителем и ментором», Жанна без колебаний указала на Жиля де Рэ. И с этого момента неизменно была дружески расположена к маршалу, никогда, впрочем, не забывая (и не позволяя забыть), что она — хоть и рожденная вне брака, но принцесса крови, тогда как он — хоть и дальний ее родственник и первый барон Бретани, но всего лишь барон… А вот для Жиля де Рэ Орлеанская Дева стала любовью с первого взгляда. Отныне он целиком посвятил себя Жанне, отвечая на ее дружбу любовью, — безнадежной, но с каждым годом все более пылкой.
Безнадежность эта порождалась вовсе не разницей в положении: едва ли не у всякой королевы (что уж тут о принцессах говорить) бывали и вовсе не венценосные любовники… За примерами далеко ходить не надо — вспомните хоть любвеобильную матушку Жанны д’Арк, Изабеллу Баварскую. Причина была свойства физиологического: Орлеанская Дева являлась интерсексуалом или гермафродитом (как изящно сформулировала высочайшая гинекологическая комиссия в Шиноне, «…не способна к нормальным сношениям» ). И это делало ее недоступнее в большей мере, чем королевская кровь.
Правда, и в любви Жиля де Рэ разные историки видят прямо противоположные проявления натуры. Склонные следовать общепринятой точке зрения, как Робер Амбелен, делают такой, например, вывод: «В его глазах Жанна была пажом, одним из тех мальчиков, подростковую двуполость которых он обожал» . Однако гомосексуальность Жиля де Рэ ничем не доказана и вытекает скорее из подсознательного убеждения человека XX века, будто Синяя Борода, если уж и не специализировался на последовательном убиении жен, то лишь потому, что предпочитал им мальчиков… К счастью, другие умеют различить в образе, встающем из мемуаров современников и анализа деяний барона де Рэ, черты совершенно иные: способность испытывать всепоглощающую страсть и этой страстью жить.
При Жанне он играл не только роль телохранителя и ментора, но и входил в ее военный совет, который составляли также Жан Дюнуа, великий Бастард Орлеанский, сводный брат Жанны и Карла VII; Этьен де Виньоль по прозвищу Ла Ир; Жан Потон де Ксентрай; Жак де Шабанн ла Палис и его младший брат, Антуан де Шабанн-Даммартен (эти последние являлись, кстати, прямыми потомками Карла Великого, правда, по женской линии). И надо сказать, в совете этом Жиль де Рэ, младший по возрасту, являлся фактическим лидером. Как справедливо отмечают военные историки Эрнест и Тревор Дюпюи, «Жанна д’Арк военачальницей, по сути, не была и — не считая осознания важности морального фактора — в военном деле совершенно не разбиралась». Да ей и не надо было — в военном деле за нее превосходно разбирались Бастард Орлеанский и Жиль де Рэ.
Когда под Компьеном Жанна попала в плен, он предпринял ряд попыток ее освобождения, вербуя и оплачивая для этой цели наемников. Во славу Жанны он приказал написать «Орлеанскую мистерию» и оплатил связанные с ее постановкой расходы, вследствие чего окончательно пришли в расстройство его финансы: за серию представлений «Мистерии» он выплачивал по 80 000 золотых экю . Попросту говоря, Жиль де Рэ разорился вконец — настолько, что пришлось закладывать, а частично и продавать земли (к этому обстоятельству мы еще вернемся). Причин тому было две: с одной стороны, непомерно расточительные траты (блистательный воитель ни в коей мере не был рачительным хозяином), с другой — злоупотребления управляющих имениями, без зазрения совести обкрадывавших своего патрона (в отличие от маршала, все они ощутимо обогатились). Впоследствии, когда в 1437 году Жанна после своей мнимой казни и плена явилась в его замок Тиффож (теперь уже как дама дез Армуаз), Жиль де Рэ набрал и оплатил армию, которую поставил под знамена обожаемой Девы, и во славу ее имени вновь одну за другой одерживал победы над англичанами — вплоть до июня 1439 года, когда был арестован и предан суду инквизиции.
Великий грех
Под пыткой признаешься в чем угодно — хоть в сговоре с дьяволом, хоть в растлении и последующем убийстве ста сорока мальчиков. И Жиль де Рэ признался во всем, чего требовали, хотя до самого конца не понимал, за что обрушились на него эти кары земные. («Я уже возвел на себя столько, что можно было бы казнить десять тысяч человек», — приводит его слова протокол допроса от 21 октября 1440 года.) Зато нам сегодня это совершенно очевидно.
Подобно многим, Жиль де Рэ отличался легковерием. И, окончательно растратив огромное наследство, доставшееся от деда по материнской линии, решил поправить дела с помощью алхимии. Двумя веками позже таким же образом пытался пополнить опустевшую казну Великобритании Карл II Стюарт. В намерении своем он нимало не преуспел, наполнявшие лабораторию пары ртути преждевременно свели венценосца в могилу, однако обвинять его в сношениях с дьяволом никому и в голову не пришло. Конечно, XV век был на этот счет построже XVII столетия, но и тогда людей, занимавших столь высокое положение, как Жиль де Рэ, предпочитали не трогать, низвергая громы и молнии на тех, кто непосредственно работал по их поручению. Почему же для барона де Рэ было сделано исключение? Почему преследование не ограничилось теми, кто ему рьяно помогал, — его дальними родичами Жилем де Сийе и Роже де Бриквиллем; Эсташем Бланше, священником из епархии Сен-Ло; Анри Гриари и Этьеном Корийо; наконец, главным алхимиком — двадцатичетырехлетним итальянским монахом-миноритом из Ареццо по имени Франческо Прелати? Более того, их вообще освободили от судебного преследования. Почему понадобилось осудить и сжечь на костре предводителя бретонского дворянства и маршала Франции?
Ответ прост — процесс был затеян, чтобы конфисковать имущество Жиля де Рэ.
Проблем у Карла VII хватало, и не последней были расстроенные финансы. А тут разнесся слух, пущенный казначеем Бретани, чьего брата-священника Жиль де Рэ под горячую руку приказал бросить в темницу своего замка Шантосе (поступок, героя отнюдь не красящий, но из песни слова не выкинешь), — слух, будто маршал не просто занялся алхимией, но и получил-таки философский камень, благодаря чему теперь не знает нужды в золоте. И словно в подтверждение Жиль де Рэ вооружил очередной отряд, порученный командованию его вассала Жана де Сиканвилля, и отправил его под знамена дамы дез Армуаз. Кому могло прийти в голову, что ради этого барон по уши залез в долги?
Что такое благодарность, Карл VII понимал плохо. Зато хорошо помнил, что ради конфискации имущества сто лет назад его предок, Филипп IV Красивый, разогнал орден тамплиеров и сжег на костре великого магистра Ангеррана де Мариньи и весь капитул. Конечно, воинские дарования Жиля де Рэ великолепно послужили суверену и отечеству, но война ведь скоро кончится. А деньги — деньги нужны сейчас…
Участь маршала Франции была решена — тем более что ни алчущая все новых подвигов Орлеанская Дева, ни былые друзья и сподвижники за него не заступились… В отличие от боготворимой им Жанны д’Арк его в самом деле сожгли на костре.
Как извиняются короли
Трудно сказать, что именно сгубило во цвете лет короля Филиппа IV Красивого — легендарное проклятие тамплиеров или же горькое разочарование из-за того, что вожделенное их богатство то ли загадочным образом ускользнуло, то ли вовсе оказалось мифическим. Увы, Карл VII об этом прецеденте не то забыл, не то попросту не знал. И потому, поступив по примеру предка, пришел к такому же итогу: золота не оказалось, философского камня тоже, а недвижимость — земли и замки — по тем временам мало чего стоила.
Но сделанного не воротишь. И тогда родилось решение: в отличие от Жанны д’Арк, которую судили англичане, Жиля де Рэ оправдать, конечно, нельзя. Да и грехи, в коих он как ни крути, а признался, слишком уж тяжки… Но можно извиниться за содеянное косвенно — сохранив честь рода.
Еще в сентябре 1429 года, вверяя маршалу Франции Жилю де Рэ безопасность Орлеанской Девы, Карл VII пожаловал ему почетное дополнение к фамильному гербу. Прежде там изображался «на золотом фоне черный крест»; король же добавил к нему «кайму, усыпанную лилиями». Так вот, после позорной казни Жиля де Рэ это пожалование не отменили, а Прежану де Коэтиви, мужу его дочери Мари, было вменено в обязанность «принять имя, герб с черным крестом на золотом фоне и каймой, усыпанной лилиями, и все титулы баронии и сеньории де Рэ» — как и наследникам, рожденным от этого брака.
Трудно сказать, стало ли легче на том свете барону Жилю де Рэ при известии, что честь его рода не пострадала. Но, надо сказать, потомки его с честью носили этот герб и в те времена, когда матери пугали дочерей сказкой о Синей Бороде — и пугают по сей день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54