Бейлис по суду был оправдан.
Когда этот процесс подготовлялся, мне казалось, что представители русской власти на нем будут ссылаться на «Протоколы» и, следовательно, будут доказывать их подлинность. Это я тем более допускал что в правительственных сферах было решено поддерживать на суде легенду о ритуальных убийствах.
Я поэтому стал готовиться воспользоваться этим процессом для нападения на правительство на страницах издававшегося тогда мной в Париже журнала «Будущее». Но выступать по поводу «Протоколов» во время дела Бейлиса мне не пришлось, потому что ни представители правительства, и никто из антисемитов на этом процесс не решился выступить с защитой «Протоколов». Этим тогдашние антисемиты сами признали подделку «Протоколов».
Я как-то спросил Белецкого, имел ли Департамент полиции в виду во время процесса Бейлиса воспользоваться «Сионскими Протоколами»?
Он, смеясь, мне ответил:
— Ну, нет! Хотя некоторые нам и предлагали ими воспользоваться, но мы прекрасно понимали, что это значило наверняка провалить все дело. Ведь, это — явная подделка!
Нельзя же было срамиться! Разве с такими документами можно выступать на суде!
— Вы не сомневаетесь, что это подделка? — спросил я.
— Конечно! — ответил мне Белецкий. — Если бы мы допускали мысль, что это не подделка, то разве мы бы не воспользовались ими на процессе Бейлиса — и после него?
По словам Белецкого, даже те, кто предлагал им тогда воспользоваться «Протоколами», не верили в их подлинность, но сами пользовались ими и пропагандировали их только потому, что в «Протоколах» они видели совпадение планов сионских мудрецов с деятельностью русских революционеров евреев, особенно в 1905…06 гг., а потому считали, что ими можно было бы хорошо воспользоваться для агитации против евреев.
По еврейскому вопросу и, в частности, о «Протоколах» мне до революции 1917 г. приходилось говорить еще и с другими лицами, причастными к Департаменту полиции и к охранным отделениям, кроме Лопухина, Мануйлова, Белецкого, — например, с M. Е. Бакаем, служившим в Департаменте полиции и в варшавском охранном отделении. Некоторые из них, а в особенности Бакай, мне рассказывали много интересного об отношении правительства к еврейскому вопросу. Иногда они упоминали и о «Протоколах», но всегда как-то между прочим. «Протоколы» им тоже казались такой же несерьезной темой, как Лопухину, Мануйлову и Белецкому.
Так для меня стояло дело с «Протоколами» до 1917…18 гг.
К февральской революции 1917 г., за последние несколько лет, еврейский вопрос в России не давал себя знать какими-нибудь особенно острыми событиями, которые заставили бы бить тогда тревогу.
Существовали антисемиты и в правительстве, и в Государственной Думе, и в обществе. Были: Марков II, Пуришкевич, Замысловский, Шмаков, д-р Дубровин. Они вели свою антисемитскую пропаганду. Печатали и распространяли «Протоколы». Но этим их «Протоколам» никто не придавал никакого значения.
С первых же дней после революции, при Временном Правительстве была отменена не только черта оседлости, но были отменены и всякого рода другие ограничения евреев. Равноправие было применено к евреям, как неотъемлемое благо всех русских граждан. Евреи были введены в сенат и во все государственные учреждения на одинаковых правах с другими национальностями. В литературе и в обществе о гонениях на евреев стали говорить только, как о печальном прошлом. По еврейскому вопросу, казалось, исполнились все пожелания русских демократов. Никакого еврейского вопроса как будто не было.
Нельзя было предвидеть, что скоро в связи с «Протоколами» он снова займет страшное место в России, а затем то же самое будет сделано в мировых размерах и в других странах.
Мои встречи с антисемитами на юге России. (1919-1920 гг.).
С конца 1917 г. в России неожиданно всюду явно усилилось антисемитское движение.
Вскоре после февральской революции, большевики развили в России в широчайших размерах свою деятельность, и в октябре 1917 г. захватили власть. Они возбудили против себя величайшее негодование во всех слоях русского общества. Но так как среди них видную роль играли большевики евреи: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Свердлов и др. (правда, с еврейством не имевшие ничего общего), то многие стали говорить, что большевицкое движение, главным образом, или даже исключительно, еврейское и им руководят евреи и их какие-то таинственные организации, преследующие свои специальные еврейские интересы, враждебные России. Но эти большевики евреи, как Троцкий, на самом деле имели такое же отношение к евреям, как Ленин, Луначарский, Горький, Коллонтай — к русским, Дзержинский — к полякам, Сталин — к грузинам и т. д. Их теснейшим образом связывали друг с другом: программа, тактика, общая ненависть ко всем не большевикам, общие надежды, взгляды на будущее, Интернационал, и их общие вожаки: Маркс, Энгельс, а в последнее время Ленин и его товарищи по партии.
Благодаря такому слиянию у толпы понятий «большевики» и «евреи», тогдашние антисемиты в России, до того не имевшие в общественной и политической жизни никакого серьезного значения, получили сильную неожиданную поддержку именно потому, что они давно сливали воедино слова «евреи», «революционеры» и «социалисты».
Пользуясь анархией, наступившей с захватом власти большевиками, русские реакционеры-антисемиты немедленно стали усиленно издавать и распространять «Протоколы». Эта их пропаганда сразу нашла сочувствующих в темной массе, и они подняли голову. «Протоколы» сделались в России тогда популярной книгой у тех, кто до тех пор только слышал о них, но не обращал на них никакого внимания.
Это неожиданное массовое нарастание антисемитизма в России и его обострение мы уже в 1918 г. могли констатировать из Парижа. До нас стали доходить известия и о том, что антисемитизм особенно развивается в армии, боровшейся с большевиками на юге России, что там происходят погромы еврейского населения и усиленно переиздаются и распространяются «Протоколы».
В это время в Париже я издавал антибольшевицкие издания «Общее Дело» и «La Cause Commune» — «Общее Дело» было мною начато еще в Петербурге в 1917 г. и только возобновлено в Париже, в августе 1918 г.
По делам редакции этих изданий мне приходилось иметь постоянные сношения с высшими представителями Добровольческой Армии в Крыму и на Кавказе, как и на Дальнем Востоке. Они с горячим сочувствием относились к моим изданиям и лично ко мне, как противнику большевиков, боровшемуся с ними все время — и тогда, когда они еще только подготовляли переворот в России, и тогда, когда они захватили власть.
Но им, национально настроенным, более или менее умеренным партиям, приходилось мириться и с тем, что я — революционер, республиканец, демократ, социалист, и с тем, что в своих органах все время я, не переставая, продолжал говорить об этом.
В конце 1919 г. я решил из Парижа съездить на Кавказ и в Крым, чтобы ближе познакомиться с борьбой, которая велась там с большевиками, главным образом Добровольческой армией.
Из Константинополя я приехал в Севастополь и прямо с парохода явился в главную квартиру местных военных властей. Меня встретил комендант города генерал Субботин. Он горячо благодарил меня за услуги, которые я оказывал армии своим «Общим Делом». Затем, во время разговора, он неожиданно передал мне какую-то брошюру. Не показывая мне ее заглавия, он стал говорить об ее огромном значении и о том, что мне необходимо ею воспользоваться в «Общем Деле». Когда я развернул брошюру, я увидел, что это были… только что переизданные, кажется, в Таганроге, «Сионские Протоколы»! Генерал Субботин, конечно, знал мое определенно отрицательное отношение к антисемитизму, но он, очевидно, полагал, что в данное время моя вражда к большевикам все таки заставить меня воспользоваться «Протоколами», где, как ему казалось, окончательно разоблачена тайна руководства евреями большевицким движением.
Разумеется, я тотчас же самым резким образом ему заявил, что «Протоколы» — подлог, что они по своему содержанию — абсурд и, если я когда-нибудь буду в «Общем Деле» писать о них, то только лишь как о вредном и очень опасном подлоге.
Генерал Субботин был, видимо, смущен резкими моими отзывами о «Протоколах» и внутренне — этого он не мог даже скрыть — был очень недоволен мной за мой отказ воспользоваться ими в «Общем Деле». Сначала он пытался, было, аргументировать свое предложение. Но скоро, видя безнадежность этого, как-то резко прервал наш разговор о «Протоколах», и к ним мы более не возвращались (а мог бы и расстрелять по законам военного времени, между прочим :) .
Генерал Субботин — увы! — в Севастополе не был исключением. Я еще тогда же понял, что он, несомненно, был окружен антисемитами. Но будучи антисемитом, распространяя и пропагандируя «Протоколы», он, надо заметить, в то же самое время широчайшим образом пользовался услугами местных евреев и на каждом шагу обращался к ним за помощью.
Позднее генерал Субботин занимался пропагандой «Протоколов» на юге Франции, а потом — в Южной Америке. Одни из близких ему лиц продолжают и теперь делать это в Германии при Гитлере и Розенберге, другие издают в Южной Америке определенно антисемитскую газету «Русь», где в прошлом году они снова перепечатали «Протоколы».
Из Севастополя я поехал на Северный Кавказ. Там побывал в главной квартире Добровольческой Армии у генрала А. И. Деникина, а затем в Новороссийск. Во время моих переговоров с Деникиным и с его ближайшим помощником генералом Романовским, вскоре убитым реакционерами в Константинополе, и вообще с их окружением я увидел, что они мало интересовались и мало придавали значения «Протоколам», избегали говорить о них и только с раздражением отзывались о тех, кто их распространяли.
Но если в официальных военных сферах Добровольческой Армии на Кавказе я не встречал сочувствия к антисемитизму и, в частности, к «Протоколам», то не встречал я там и должного понимания опасности антисемитской пропаганды и распространения «Протоколов». Военные власти не вели борьбы с антисемитами, которая могла бы положить конец их преступной деятельности — и поэтому антисемиты действовали открыто.
Они разлагали армию и компрометировали дело борьбы с большевиками, — и таким образом расчищали им дорогу .
Моя вторая поездка в Крым в 1920 г.
Переговоры с генералом Врангелем по еврейскому вопросу.
В начале 1920 г. я вернулся из Крыма в Париж, а осенью того же года снова мне пришлось ехать туда же — тоже по делам редакции «Общего Дела», как и в первый раз (шпионить что-ли?) . В это время Кавказ был уже весь потерян для антибольшевиков, и их борьба с большевиками сосредоточилась, главным образом, в Крыму, где во главе нового правительства встал генерал Врангель, сменивший в марте 1920 г. генерала Деникина.
В Севастополе я был очень тепло встречен Врангелем, и мы с ним много говорили о дальнейшей пропаганде против большевиков в русской и французской прессе. Предполагалась широкая постановка «Общего Дела» в Париже, а в Севастополе я предполагал выпускать специальное его крымское издание. Но когда я договаривался с Врангелем, я не подозревал, что через несколько дней неожиданно произойдет катастрофа, армии и населенно придется спешно эвакуироваться заграницу.
В моих переговорах с Врангелем большое место занял еврейский вопрос.
Врангель сказал мне, что завален жалобами на евреев. По его словам, их обвиняли в том, что среди них много предателей, большевицких агентов, что они спекулянты и т.д. Он спросил меня, как я буду относиться в «Общем Деле» к этим обвинениям. Я ему ответил, что, если против кого-нибудь из евреев, действительно, есть серьезные обвинения, то кто бы они ни были, их нужно немедленно предать суду, и гласно объявить об его результатах. Среди демократов, сказал я, нет и не может быть никого, кто стал бы защищать виновного, кто бы он ни был — еврей или нееврей, но конечно, необходимо, чтобы предъявляемые обвинения были обоснованы, и затем вообще все виновные, принадлежащие к другим национальностям, должны были бы подвергаться таким же самым преследованиям, как и евреи.
Кроме того, возбуждая обвинения против виновных евреев, — добавил я, — нужно в то же самое время наметить евреев, которые могут пользоваться безусловным доверием власти и общества, и назначить их на ответственные правительственные места, какие занимают неевреи.
Я сказал Врангелю, что в «Общем Деле» у меня работает мой друг, за которого я вполне отвечаю, русский и еврейский патриот , журналист д-р Д. С. Пасманик. Так вот, такому человеку можно без боязни поручить, например, все дела по печати.
Обсуждая общую политику крымского правительства, я указал Врангелю на то, что необходимо немедленно же от имени правительства сделать вполне определенные заявления, не оставляющие никакого сомнения, как это было сделано Временным Правительством, об одинаковом отношении ко всем национальностям, — к евреям в том числе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Когда этот процесс подготовлялся, мне казалось, что представители русской власти на нем будут ссылаться на «Протоколы» и, следовательно, будут доказывать их подлинность. Это я тем более допускал что в правительственных сферах было решено поддерживать на суде легенду о ритуальных убийствах.
Я поэтому стал готовиться воспользоваться этим процессом для нападения на правительство на страницах издававшегося тогда мной в Париже журнала «Будущее». Но выступать по поводу «Протоколов» во время дела Бейлиса мне не пришлось, потому что ни представители правительства, и никто из антисемитов на этом процесс не решился выступить с защитой «Протоколов». Этим тогдашние антисемиты сами признали подделку «Протоколов».
Я как-то спросил Белецкого, имел ли Департамент полиции в виду во время процесса Бейлиса воспользоваться «Сионскими Протоколами»?
Он, смеясь, мне ответил:
— Ну, нет! Хотя некоторые нам и предлагали ими воспользоваться, но мы прекрасно понимали, что это значило наверняка провалить все дело. Ведь, это — явная подделка!
Нельзя же было срамиться! Разве с такими документами можно выступать на суде!
— Вы не сомневаетесь, что это подделка? — спросил я.
— Конечно! — ответил мне Белецкий. — Если бы мы допускали мысль, что это не подделка, то разве мы бы не воспользовались ими на процессе Бейлиса — и после него?
По словам Белецкого, даже те, кто предлагал им тогда воспользоваться «Протоколами», не верили в их подлинность, но сами пользовались ими и пропагандировали их только потому, что в «Протоколах» они видели совпадение планов сионских мудрецов с деятельностью русских революционеров евреев, особенно в 1905…06 гг., а потому считали, что ими можно было бы хорошо воспользоваться для агитации против евреев.
По еврейскому вопросу и, в частности, о «Протоколах» мне до революции 1917 г. приходилось говорить еще и с другими лицами, причастными к Департаменту полиции и к охранным отделениям, кроме Лопухина, Мануйлова, Белецкого, — например, с M. Е. Бакаем, служившим в Департаменте полиции и в варшавском охранном отделении. Некоторые из них, а в особенности Бакай, мне рассказывали много интересного об отношении правительства к еврейскому вопросу. Иногда они упоминали и о «Протоколах», но всегда как-то между прочим. «Протоколы» им тоже казались такой же несерьезной темой, как Лопухину, Мануйлову и Белецкому.
Так для меня стояло дело с «Протоколами» до 1917…18 гг.
К февральской революции 1917 г., за последние несколько лет, еврейский вопрос в России не давал себя знать какими-нибудь особенно острыми событиями, которые заставили бы бить тогда тревогу.
Существовали антисемиты и в правительстве, и в Государственной Думе, и в обществе. Были: Марков II, Пуришкевич, Замысловский, Шмаков, д-р Дубровин. Они вели свою антисемитскую пропаганду. Печатали и распространяли «Протоколы». Но этим их «Протоколам» никто не придавал никакого значения.
С первых же дней после революции, при Временном Правительстве была отменена не только черта оседлости, но были отменены и всякого рода другие ограничения евреев. Равноправие было применено к евреям, как неотъемлемое благо всех русских граждан. Евреи были введены в сенат и во все государственные учреждения на одинаковых правах с другими национальностями. В литературе и в обществе о гонениях на евреев стали говорить только, как о печальном прошлом. По еврейскому вопросу, казалось, исполнились все пожелания русских демократов. Никакого еврейского вопроса как будто не было.
Нельзя было предвидеть, что скоро в связи с «Протоколами» он снова займет страшное место в России, а затем то же самое будет сделано в мировых размерах и в других странах.
Мои встречи с антисемитами на юге России. (1919-1920 гг.).
С конца 1917 г. в России неожиданно всюду явно усилилось антисемитское движение.
Вскоре после февральской революции, большевики развили в России в широчайших размерах свою деятельность, и в октябре 1917 г. захватили власть. Они возбудили против себя величайшее негодование во всех слоях русского общества. Но так как среди них видную роль играли большевики евреи: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Свердлов и др. (правда, с еврейством не имевшие ничего общего), то многие стали говорить, что большевицкое движение, главным образом, или даже исключительно, еврейское и им руководят евреи и их какие-то таинственные организации, преследующие свои специальные еврейские интересы, враждебные России. Но эти большевики евреи, как Троцкий, на самом деле имели такое же отношение к евреям, как Ленин, Луначарский, Горький, Коллонтай — к русским, Дзержинский — к полякам, Сталин — к грузинам и т. д. Их теснейшим образом связывали друг с другом: программа, тактика, общая ненависть ко всем не большевикам, общие надежды, взгляды на будущее, Интернационал, и их общие вожаки: Маркс, Энгельс, а в последнее время Ленин и его товарищи по партии.
Благодаря такому слиянию у толпы понятий «большевики» и «евреи», тогдашние антисемиты в России, до того не имевшие в общественной и политической жизни никакого серьезного значения, получили сильную неожиданную поддержку именно потому, что они давно сливали воедино слова «евреи», «революционеры» и «социалисты».
Пользуясь анархией, наступившей с захватом власти большевиками, русские реакционеры-антисемиты немедленно стали усиленно издавать и распространять «Протоколы». Эта их пропаганда сразу нашла сочувствующих в темной массе, и они подняли голову. «Протоколы» сделались в России тогда популярной книгой у тех, кто до тех пор только слышал о них, но не обращал на них никакого внимания.
Это неожиданное массовое нарастание антисемитизма в России и его обострение мы уже в 1918 г. могли констатировать из Парижа. До нас стали доходить известия и о том, что антисемитизм особенно развивается в армии, боровшейся с большевиками на юге России, что там происходят погромы еврейского населения и усиленно переиздаются и распространяются «Протоколы».
В это время в Париже я издавал антибольшевицкие издания «Общее Дело» и «La Cause Commune» — «Общее Дело» было мною начато еще в Петербурге в 1917 г. и только возобновлено в Париже, в августе 1918 г.
По делам редакции этих изданий мне приходилось иметь постоянные сношения с высшими представителями Добровольческой Армии в Крыму и на Кавказе, как и на Дальнем Востоке. Они с горячим сочувствием относились к моим изданиям и лично ко мне, как противнику большевиков, боровшемуся с ними все время — и тогда, когда они еще только подготовляли переворот в России, и тогда, когда они захватили власть.
Но им, национально настроенным, более или менее умеренным партиям, приходилось мириться и с тем, что я — революционер, республиканец, демократ, социалист, и с тем, что в своих органах все время я, не переставая, продолжал говорить об этом.
В конце 1919 г. я решил из Парижа съездить на Кавказ и в Крым, чтобы ближе познакомиться с борьбой, которая велась там с большевиками, главным образом Добровольческой армией.
Из Константинополя я приехал в Севастополь и прямо с парохода явился в главную квартиру местных военных властей. Меня встретил комендант города генерал Субботин. Он горячо благодарил меня за услуги, которые я оказывал армии своим «Общим Делом». Затем, во время разговора, он неожиданно передал мне какую-то брошюру. Не показывая мне ее заглавия, он стал говорить об ее огромном значении и о том, что мне необходимо ею воспользоваться в «Общем Деле». Когда я развернул брошюру, я увидел, что это были… только что переизданные, кажется, в Таганроге, «Сионские Протоколы»! Генерал Субботин, конечно, знал мое определенно отрицательное отношение к антисемитизму, но он, очевидно, полагал, что в данное время моя вражда к большевикам все таки заставить меня воспользоваться «Протоколами», где, как ему казалось, окончательно разоблачена тайна руководства евреями большевицким движением.
Разумеется, я тотчас же самым резким образом ему заявил, что «Протоколы» — подлог, что они по своему содержанию — абсурд и, если я когда-нибудь буду в «Общем Деле» писать о них, то только лишь как о вредном и очень опасном подлоге.
Генерал Субботин был, видимо, смущен резкими моими отзывами о «Протоколах» и внутренне — этого он не мог даже скрыть — был очень недоволен мной за мой отказ воспользоваться ими в «Общем Деле». Сначала он пытался, было, аргументировать свое предложение. Но скоро, видя безнадежность этого, как-то резко прервал наш разговор о «Протоколах», и к ним мы более не возвращались (а мог бы и расстрелять по законам военного времени, между прочим :) .
Генерал Субботин — увы! — в Севастополе не был исключением. Я еще тогда же понял, что он, несомненно, был окружен антисемитами. Но будучи антисемитом, распространяя и пропагандируя «Протоколы», он, надо заметить, в то же самое время широчайшим образом пользовался услугами местных евреев и на каждом шагу обращался к ним за помощью.
Позднее генерал Субботин занимался пропагандой «Протоколов» на юге Франции, а потом — в Южной Америке. Одни из близких ему лиц продолжают и теперь делать это в Германии при Гитлере и Розенберге, другие издают в Южной Америке определенно антисемитскую газету «Русь», где в прошлом году они снова перепечатали «Протоколы».
Из Севастополя я поехал на Северный Кавказ. Там побывал в главной квартире Добровольческой Армии у генрала А. И. Деникина, а затем в Новороссийск. Во время моих переговоров с Деникиным и с его ближайшим помощником генералом Романовским, вскоре убитым реакционерами в Константинополе, и вообще с их окружением я увидел, что они мало интересовались и мало придавали значения «Протоколам», избегали говорить о них и только с раздражением отзывались о тех, кто их распространяли.
Но если в официальных военных сферах Добровольческой Армии на Кавказе я не встречал сочувствия к антисемитизму и, в частности, к «Протоколам», то не встречал я там и должного понимания опасности антисемитской пропаганды и распространения «Протоколов». Военные власти не вели борьбы с антисемитами, которая могла бы положить конец их преступной деятельности — и поэтому антисемиты действовали открыто.
Они разлагали армию и компрометировали дело борьбы с большевиками, — и таким образом расчищали им дорогу .
Моя вторая поездка в Крым в 1920 г.
Переговоры с генералом Врангелем по еврейскому вопросу.
В начале 1920 г. я вернулся из Крыма в Париж, а осенью того же года снова мне пришлось ехать туда же — тоже по делам редакции «Общего Дела», как и в первый раз (шпионить что-ли?) . В это время Кавказ был уже весь потерян для антибольшевиков, и их борьба с большевиками сосредоточилась, главным образом, в Крыму, где во главе нового правительства встал генерал Врангель, сменивший в марте 1920 г. генерала Деникина.
В Севастополе я был очень тепло встречен Врангелем, и мы с ним много говорили о дальнейшей пропаганде против большевиков в русской и французской прессе. Предполагалась широкая постановка «Общего Дела» в Париже, а в Севастополе я предполагал выпускать специальное его крымское издание. Но когда я договаривался с Врангелем, я не подозревал, что через несколько дней неожиданно произойдет катастрофа, армии и населенно придется спешно эвакуироваться заграницу.
В моих переговорах с Врангелем большое место занял еврейский вопрос.
Врангель сказал мне, что завален жалобами на евреев. По его словам, их обвиняли в том, что среди них много предателей, большевицких агентов, что они спекулянты и т.д. Он спросил меня, как я буду относиться в «Общем Деле» к этим обвинениям. Я ему ответил, что, если против кого-нибудь из евреев, действительно, есть серьезные обвинения, то кто бы они ни были, их нужно немедленно предать суду, и гласно объявить об его результатах. Среди демократов, сказал я, нет и не может быть никого, кто стал бы защищать виновного, кто бы он ни был — еврей или нееврей, но конечно, необходимо, чтобы предъявляемые обвинения были обоснованы, и затем вообще все виновные, принадлежащие к другим национальностям, должны были бы подвергаться таким же самым преследованиям, как и евреи.
Кроме того, возбуждая обвинения против виновных евреев, — добавил я, — нужно в то же самое время наметить евреев, которые могут пользоваться безусловным доверием власти и общества, и назначить их на ответственные правительственные места, какие занимают неевреи.
Я сказал Врангелю, что в «Общем Деле» у меня работает мой друг, за которого я вполне отвечаю, русский и еврейский патриот , журналист д-р Д. С. Пасманик. Так вот, такому человеку можно без боязни поручить, например, все дела по печати.
Обсуждая общую политику крымского правительства, я указал Врангелю на то, что необходимо немедленно же от имени правительства сделать вполне определенные заявления, не оставляющие никакого сомнения, как это было сделано Временным Правительством, об одинаковом отношении ко всем национальностям, — к евреям в том числе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47