Я знаю, о чем говорю.
— В том-то и дело. Простой обыватель, никогда не имевший дела с наркотиками, всерьез ничего такого не скажет. Такова уж человеческая натура — нас тянет к запретному и порочному. Так было с самого сотворения мира, начиная со злополучного яблочка…
Летум терпеливо слушал. Когда на людей находит настроение пофилософствовать, им лучше дать выговориться. Вдруг, проскользнет что-то полезное…
— Вот я и думаю: ты говорил слишком уж вдохновенно, без фальши. Так не бывает; даже медики-наркологи втайне мечтают вкусить запретный плод, пусть и скрывают это даже от себя.
Смайлсон замолчал. Летум ждал продолжения, но его не последовало.
— Задай вопрос целиком. Мне будет легче ответить.
Смайлсон усмехнулся.
— Хорошо. Сам ты сей плод вкушал?
— Вкушал, — без промедления отозвался Летум. — И не единожды. Каков он на вкус?.. Даже не знаю. Приторно-сладкий, аж зубы ломит. Но все чувства уходят, остается лишь белесая дымка, в глубине которой таятся кошмары. Подробности не имеют значения, разглядывать там особенно нечего. А потом засыпаешь, чтобы мир в который уж вытряхнул тебя в свое колючее нутро. И слышишь дикий смех демонов, которые смотрят на тебя из каждого зеркала. Тело бьет дрожь, ты уже почти отвык от него. Тянешься за новой дозой…
Смайлсон слушал, потрясенный. Летум описывал всплывающие из молока картины, даже не пытаясь сгущать краски. Все так и было, вот только, казалось, с кем-то другим.
Они спустились с пирамиды и зашагали в сторону «главного проспекта».
Одно из воспоминаний доставило неожиданное удовольствие. Летум рассмеялся:
— Однажды меня застал отец. Мне тогда было… четырнадцать. Или пятнадцать?.. Нет, четырнадцать. Как бы там ни было, все вокруг замечали за наследником странные вещи, кроме главного Вагнера. Он, видите ли, мне доверял. — Летум фыркнул. — Мать сердцем чувствовала неладное, но отец просто отмахивался. Пока наконец ситуация не накалилась настолько, что оставалось только прямое вмешательство. Он решил проблему с присущей ему бескомпромиссностью и невозмутимостью. Нашел момент, чтобы ворваться в мои покои, во главе целой своры телохранителей!..
Смайлсон молчал, хватая из воздуха каждое слово. Летум не знал, верил ли лейтенант хоть одной этой рыбке. Впрочем, его это не слишком волновало. Главное, чтобы улов не пропал.
— Что же предстало глазам моего дражайшего папочки?.. Возлюбленный наследник, абсолютно голый, валяется на огромной кровати в окружении пятерых девиц, каждая из которых занимается своим делом! Ну, ты меня понимаешь. Все невменяемы и беспрерывно смеются. На простынях — россыпи зеленого крэка, что из водорослей. Им же покрыты вспотевшие тела. — Летум смеялся. — Лично я этого не помню, наутро мне рассказали телохранители.
— И что?
— То, что утром состоялась казнь. Не моя, разумеется, для этого я был слишком ценен, а тех интересных девиц. Они-то собственно, не при чем, но в этом и состоял нехитрый план… Какие-то модельки, которых я подцепил в ночном клубе и незаметно провел в нашу крепость. Их обезглавили, одну за другой, а меня заставили смотреть. Впрочем, я мало что соображал, демоны требовали новую дозу. Получить ее мне так и не удалось: меня связали мягкими ремнями и кормили внутривенно. Никаких медикаментов, чтобы смягчить боль.
— Большой риск, — с сомнением протянул Смайлсон.
— Да, но отцу было наплевать. Или я выживу, или сдохну, как бесполезный кусок мяса. Как видишь, мне повезло. — Летум помолчал. — Не пойми меня неверно, отец делал все это отнюдь не во имя отцовской любви. Ему был нужен сильный наследник, а я показал недопустимую слабость. Если бы я умер, отец умертвил бы моего младшего брата, а следом и мать, как неспособную рожать сыновей. Подозреваю, что он таки убил ее… Но разговор не о том. Нашей семейной империи была необходима сильная, уверенная рука, а не дрожащие пальчики наркомана с мозгом, выжженным крэком. Это был эксперимент, ничего более. Подобно тому, как селекционер подвергает новые породы скота различным испытаниям.
— Оно того стоило, — с завистью вздохнул Смайлсон. — Через пять лет ты сам уселся на трон. Хотел бы я хоть на пару часов очутиться в твоей шкуре…
Летум вздрогнул. У Маркиза было все, кроме ответственности. И он не хотел ограничиваться двумя жалкими часами. Усевшись на трон однажды — уже не можешь сидеть на чем-то другом. Даже думать об этом не можешь.
Летум вспомнил тот трон. Огромный, величественный, на каменном возвышении. Черный. Сиденье и высокая спинка покрыты дырами, прожженными лазерами и плазменными зарядами, пробитыми иглами и пулями, проеденными ядами и кислотой.
Не самое удобное кресло.
Летум вздрогнул и напрягся внутри. В этот самый момент, должно быть, младший братец примостил на троне свою тощую задницу. Тонкие холеные пальцы тискают твердые подлокотники, бледные глазки воровато бегают по сторонам, рахитичное тело покрыто пленкой пота под вычурным одеянием монарха.
Отогнав видение, Летум постарался, чтобы голос его звучал безмятежно и весело:
— Обещаю, ты получишь свои два часа!
— Заметано! — Смайлсон ухмыльнулся. — Обещаю, что ты попадешь домой!
Они рассмеялись, будто мальчишки. Каждый при этом думал о своем.
Летум мог раздать обещаний сколько угодно, кому угодно и когда угодно, в его понимании — просто слова. Для того же, чтобы выполнить это, конкретное, подаренное Смайлсону слово, ему вначале тробовалось попасть домой, на Зевс, в семейную крепость, чтобы вернуть престол законному наследнику и покарать нечестивца. Одно другого не легче. Если же Смайлсон сослужит на этом нелегком пути добрую службу — почему бы и нет?.. Два часа можно и потерпеть. С разумными ограничениями, разумеется. Лейтенант и то больше походил на главу, чем дефективный братец.
Впрочем, все это был бред утомленного сознания. Как и обмен нелепыми обещаниями. Джек Смайлсон, вне всяких сомнений, прекрасно это понимал. Цель была так же далека, как если бы Зевс находился в соседней галактике. Не хватит горючего.
Однако Летум не собирался сдаваться до последней капли.
— Но для этого ты должен навсегда забыть о наркотиках, — сказал он. — Вот тебе простая схема, плюсы и минусы: ты ловишь большой кайф, чтобы утром почувствовать стократную боль; витать в облаках, в обнимку с ангелами, чтобы с неизменным постоянством возвращаться к жуткой действительности — прозаичный эскапизм; отторжение телесной оболочки, но и деструкция мозга, который сам по себе является инструментом разрушения… Ты должен позабыть обо всем, чего желал и чего мечтал добиться. С первой же дозы синего крэка тебя будет интересовать один лишь наркотик. Пограничье забудет пирата по имени Смайлсон. Ты перестанешь представлять опасность для самого ничтожного врага. Все твои планы изойдут голубым порошком.
Смайлсон помотал головой.
— Тебе бы по головизору выступать, гневным проповедником…
— Книги, уроки риторики и печальный опыт. Я отнюдь не разгневан. Просто ставлю тебя перед фактом: наше сотрудничество будет продолжаться до тех пор, пока ты остаешься самим собой. Жалкий пожиратель зелья может все выболтать капитану, поэтому мне придется просто прикончить тебя. Ради своей же безопасности.
Смайлсон вздрогнул и невольно покосился на поскрипывающие кобуры.
— Сильный довод, — признал он. — Уверен, ты это сделаешь.
— На кону империя. Не забывай об этом.
— Я начинаю верить тебе, Летум Вагнер. — Смайлсон внимательно поглядел на измененное лицо собеседника. — Все сходится. То, что о тебе говорили, я подтверждаю простыми наблюдениями. Ты действительно тот самый Вагнер — Отцеубийца и Узурпатор.
Летум поморщился. Не самые жестокие прозвища, которыми его награждала столица, но наиболее ассоциативные. Казалось, они прилипли к нему с рождения. Они — и еще пара десятков.
— Наверное, в Пограничье я — герой комиксов.
— Скажи мне вот что: ты вправду прикончил папашу, как о тебе говорят?
В этот самый момент они вышли к шлюзам, возле которых толпились три сотни пиратов. У Летума оставалась возможность ответить, но он промолчал.
Глава 32
Нырнув в густой поток разгоряченных тел, они стали пробираться к шлюзам. Капитан обещал спуститься; Фрейзер был мертв, так что оставались только два человека, которые могли доложить Хоукинсу обстановку. Летум не собирался дарить Коллинзу возможность незаслуженно выслужиться.
Взгляд выхватил из толпы Брана — великан вовсю руководил пиратами, судя по зеленым нашивкам на куртках — из овдовевшей группы Фрейзера. Бойцы, подчиняясь грозному рыку, перетаскивали к шлюзам раненых корсаров. Летум не видел Брана с того самого момента, когда приказал ему обстрелять пирамиду. Видимо, здоровяк неплохо проявил себя во время штурма, заслужив уважение бесхозных бойцов.
Заметив своего капрала, Бран помахал рукой. Летум кивнул, сделав жест рукой — мол, продолжай. «Не вздумает же Хоукинс оставить раненых здесь, на поживу тамерланцам?» Риторический вопрос, конечно.
Коллинз действительно ошивался в опасной близости от шлюзов, карауля начальство, с готовностью высунув язык. Летум чувствовал, что от этого бородача следовало ждать неприятностей…
Они успели как раз вовремя — шкипер вышел из лифта и продвигался к ближайшему шлюзу. Лицо капитана выглядело задумчивым и сосредоточенным, почти сердитым. Ни капли положительных эмоций. «Пыжится».
Зато пираты веселились вовсю: некоторые даже пустились в пляс, образовав парочку хороводов. Летум опасался, как бы кто, под шумок, не добрался до содержимого пирамиды… Краем глаза Летум заметил, что по левую руку вспыхнул небольшой очаг напряжения; молчание ширилось, захватывая все новые буйные головы.
Обернувшись, Летум увидел странную процессию: пятеро бойцов с зелеными нашивками несли тяжелый черный ящик, снабженными четырьмя конечностями. Мимикрия скафандра поблекла и потускнела, будто броня осознавала гибель хозяина. Голова отсутствовала. Плечи и грудь трупа были заляпаны кровью и мозгом.
Пятеро пиратов хранили торжественное молчание. Смайлсон, будто случайно, пихнул локтем Летума в бок. При этом лейтенант не рассчитал своих сил, а потому Летум недовольно зашипел.
Один из пиратов, на рукаве которого зеленела потрепанная нашивка, поравнявшись с процессией, плюнул на труп своего лейтенанта. Его поддержали «коллеги», принявшись хулить и поносить покойного, на чем свет стоит. Пятеро носильщиков бережно опустили труп лейтенанта на палубу, и, не говоря ни слова, ринулись в атаку.
Смайлсон нахлобучил шлем и ринулся на пресечение. Летум наблюдал, стоя в сторонке. Лейтенант, с ног до головы закованный в броню, вспорол бурлящий комок, словно тяжелый танк на гусеничном ходу. Кто-то пытался чинить сопротивление, но Джек даже не замечал этих жалких усилий. Кулаки Смайлсона взлетали и опускались, словно два огромных молота, мгновенно возвращая смутьянам покой и здравомыслие. Летум опасался, как бы лейтенант своим вмешательством не причинил куда больший ущерб — с таким энтузиазмом он взялся за дело. Впрочем, беспорядки были пресечены в течение считанных секунд. Рукопашная так и не переросла в перестрелку, а значит, со своей задачей Смайлсон справился.
Потирая руки, он оглядел поле брани. Бойцы — все до одного из роты покойного — стонали, потирая ушибы. Кто-то даже пытался отползти подальше. Со всех сторон начали раздаваться смешки, быстро переросшие в неудержимую волну веселья.
Летум, впечатленный возможностями штурмового обмундирования морских пехотинцев, всерьез озаботился поиском возможностей экспроприировать скафандр Ганса Фрейзера. Шлем уже и так был у него, так что… «Зачем трупу одежка?» В Преисподней, конечно, Фрейзеру пригодилась бы любая мелочь — отбиваться от демонов с лазерными вилами, но и живым нужно чем-то пробавляться…
Невзирая на происхождение, Летум никогда не был особенно брезглив.
Шкипер стоял в сторонке, наблюдая за учиненным лейтенантом погромом. Летум в свою очередь наблюдал за ним. Ему не нравилось, как напряженный взгляд капитана время от времени возвращается к трупу. Фрейзер лежал на палубе, всеми забытый. Одинокий плевок стекал по тусклому панцирю.
Заметив Хоукинса, Смайлсон поспешил навстречу. Шлем был снят и уставно сунут за локтевой сгиб. Летум решил не отставать — как подсказывала нехитрая логика, сейчас им предстоят объяснения. Основной спрос, конечно, будет со Смайлсона, поэтому Летуму просто необходимо держаться поблизости. С другой стороны, шлем Фрейзера в данный момент находился у него, целехонького. Процессуальное положение обоих могло измениться в любую минуту — в зависимости от того, насколько, по мнению шкипера, был ценен Фрейзер, оставаясь живым.
Летум решил не чинить препятствий судебной машине. Он мог себя защитить, хотя и не знал ровным счетом ничего о пиратских порядочках. «Если спор разрешится очередным поединком, то опасаться мне нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— В том-то и дело. Простой обыватель, никогда не имевший дела с наркотиками, всерьез ничего такого не скажет. Такова уж человеческая натура — нас тянет к запретному и порочному. Так было с самого сотворения мира, начиная со злополучного яблочка…
Летум терпеливо слушал. Когда на людей находит настроение пофилософствовать, им лучше дать выговориться. Вдруг, проскользнет что-то полезное…
— Вот я и думаю: ты говорил слишком уж вдохновенно, без фальши. Так не бывает; даже медики-наркологи втайне мечтают вкусить запретный плод, пусть и скрывают это даже от себя.
Смайлсон замолчал. Летум ждал продолжения, но его не последовало.
— Задай вопрос целиком. Мне будет легче ответить.
Смайлсон усмехнулся.
— Хорошо. Сам ты сей плод вкушал?
— Вкушал, — без промедления отозвался Летум. — И не единожды. Каков он на вкус?.. Даже не знаю. Приторно-сладкий, аж зубы ломит. Но все чувства уходят, остается лишь белесая дымка, в глубине которой таятся кошмары. Подробности не имеют значения, разглядывать там особенно нечего. А потом засыпаешь, чтобы мир в который уж вытряхнул тебя в свое колючее нутро. И слышишь дикий смех демонов, которые смотрят на тебя из каждого зеркала. Тело бьет дрожь, ты уже почти отвык от него. Тянешься за новой дозой…
Смайлсон слушал, потрясенный. Летум описывал всплывающие из молока картины, даже не пытаясь сгущать краски. Все так и было, вот только, казалось, с кем-то другим.
Они спустились с пирамиды и зашагали в сторону «главного проспекта».
Одно из воспоминаний доставило неожиданное удовольствие. Летум рассмеялся:
— Однажды меня застал отец. Мне тогда было… четырнадцать. Или пятнадцать?.. Нет, четырнадцать. Как бы там ни было, все вокруг замечали за наследником странные вещи, кроме главного Вагнера. Он, видите ли, мне доверял. — Летум фыркнул. — Мать сердцем чувствовала неладное, но отец просто отмахивался. Пока наконец ситуация не накалилась настолько, что оставалось только прямое вмешательство. Он решил проблему с присущей ему бескомпромиссностью и невозмутимостью. Нашел момент, чтобы ворваться в мои покои, во главе целой своры телохранителей!..
Смайлсон молчал, хватая из воздуха каждое слово. Летум не знал, верил ли лейтенант хоть одной этой рыбке. Впрочем, его это не слишком волновало. Главное, чтобы улов не пропал.
— Что же предстало глазам моего дражайшего папочки?.. Возлюбленный наследник, абсолютно голый, валяется на огромной кровати в окружении пятерых девиц, каждая из которых занимается своим делом! Ну, ты меня понимаешь. Все невменяемы и беспрерывно смеются. На простынях — россыпи зеленого крэка, что из водорослей. Им же покрыты вспотевшие тела. — Летум смеялся. — Лично я этого не помню, наутро мне рассказали телохранители.
— И что?
— То, что утром состоялась казнь. Не моя, разумеется, для этого я был слишком ценен, а тех интересных девиц. Они-то собственно, не при чем, но в этом и состоял нехитрый план… Какие-то модельки, которых я подцепил в ночном клубе и незаметно провел в нашу крепость. Их обезглавили, одну за другой, а меня заставили смотреть. Впрочем, я мало что соображал, демоны требовали новую дозу. Получить ее мне так и не удалось: меня связали мягкими ремнями и кормили внутривенно. Никаких медикаментов, чтобы смягчить боль.
— Большой риск, — с сомнением протянул Смайлсон.
— Да, но отцу было наплевать. Или я выживу, или сдохну, как бесполезный кусок мяса. Как видишь, мне повезло. — Летум помолчал. — Не пойми меня неверно, отец делал все это отнюдь не во имя отцовской любви. Ему был нужен сильный наследник, а я показал недопустимую слабость. Если бы я умер, отец умертвил бы моего младшего брата, а следом и мать, как неспособную рожать сыновей. Подозреваю, что он таки убил ее… Но разговор не о том. Нашей семейной империи была необходима сильная, уверенная рука, а не дрожащие пальчики наркомана с мозгом, выжженным крэком. Это был эксперимент, ничего более. Подобно тому, как селекционер подвергает новые породы скота различным испытаниям.
— Оно того стоило, — с завистью вздохнул Смайлсон. — Через пять лет ты сам уселся на трон. Хотел бы я хоть на пару часов очутиться в твоей шкуре…
Летум вздрогнул. У Маркиза было все, кроме ответственности. И он не хотел ограничиваться двумя жалкими часами. Усевшись на трон однажды — уже не можешь сидеть на чем-то другом. Даже думать об этом не можешь.
Летум вспомнил тот трон. Огромный, величественный, на каменном возвышении. Черный. Сиденье и высокая спинка покрыты дырами, прожженными лазерами и плазменными зарядами, пробитыми иглами и пулями, проеденными ядами и кислотой.
Не самое удобное кресло.
Летум вздрогнул и напрягся внутри. В этот самый момент, должно быть, младший братец примостил на троне свою тощую задницу. Тонкие холеные пальцы тискают твердые подлокотники, бледные глазки воровато бегают по сторонам, рахитичное тело покрыто пленкой пота под вычурным одеянием монарха.
Отогнав видение, Летум постарался, чтобы голос его звучал безмятежно и весело:
— Обещаю, ты получишь свои два часа!
— Заметано! — Смайлсон ухмыльнулся. — Обещаю, что ты попадешь домой!
Они рассмеялись, будто мальчишки. Каждый при этом думал о своем.
Летум мог раздать обещаний сколько угодно, кому угодно и когда угодно, в его понимании — просто слова. Для того же, чтобы выполнить это, конкретное, подаренное Смайлсону слово, ему вначале тробовалось попасть домой, на Зевс, в семейную крепость, чтобы вернуть престол законному наследнику и покарать нечестивца. Одно другого не легче. Если же Смайлсон сослужит на этом нелегком пути добрую службу — почему бы и нет?.. Два часа можно и потерпеть. С разумными ограничениями, разумеется. Лейтенант и то больше походил на главу, чем дефективный братец.
Впрочем, все это был бред утомленного сознания. Как и обмен нелепыми обещаниями. Джек Смайлсон, вне всяких сомнений, прекрасно это понимал. Цель была так же далека, как если бы Зевс находился в соседней галактике. Не хватит горючего.
Однако Летум не собирался сдаваться до последней капли.
— Но для этого ты должен навсегда забыть о наркотиках, — сказал он. — Вот тебе простая схема, плюсы и минусы: ты ловишь большой кайф, чтобы утром почувствовать стократную боль; витать в облаках, в обнимку с ангелами, чтобы с неизменным постоянством возвращаться к жуткой действительности — прозаичный эскапизм; отторжение телесной оболочки, но и деструкция мозга, который сам по себе является инструментом разрушения… Ты должен позабыть обо всем, чего желал и чего мечтал добиться. С первой же дозы синего крэка тебя будет интересовать один лишь наркотик. Пограничье забудет пирата по имени Смайлсон. Ты перестанешь представлять опасность для самого ничтожного врага. Все твои планы изойдут голубым порошком.
Смайлсон помотал головой.
— Тебе бы по головизору выступать, гневным проповедником…
— Книги, уроки риторики и печальный опыт. Я отнюдь не разгневан. Просто ставлю тебя перед фактом: наше сотрудничество будет продолжаться до тех пор, пока ты остаешься самим собой. Жалкий пожиратель зелья может все выболтать капитану, поэтому мне придется просто прикончить тебя. Ради своей же безопасности.
Смайлсон вздрогнул и невольно покосился на поскрипывающие кобуры.
— Сильный довод, — признал он. — Уверен, ты это сделаешь.
— На кону империя. Не забывай об этом.
— Я начинаю верить тебе, Летум Вагнер. — Смайлсон внимательно поглядел на измененное лицо собеседника. — Все сходится. То, что о тебе говорили, я подтверждаю простыми наблюдениями. Ты действительно тот самый Вагнер — Отцеубийца и Узурпатор.
Летум поморщился. Не самые жестокие прозвища, которыми его награждала столица, но наиболее ассоциативные. Казалось, они прилипли к нему с рождения. Они — и еще пара десятков.
— Наверное, в Пограничье я — герой комиксов.
— Скажи мне вот что: ты вправду прикончил папашу, как о тебе говорят?
В этот самый момент они вышли к шлюзам, возле которых толпились три сотни пиратов. У Летума оставалась возможность ответить, но он промолчал.
Глава 32
Нырнув в густой поток разгоряченных тел, они стали пробираться к шлюзам. Капитан обещал спуститься; Фрейзер был мертв, так что оставались только два человека, которые могли доложить Хоукинсу обстановку. Летум не собирался дарить Коллинзу возможность незаслуженно выслужиться.
Взгляд выхватил из толпы Брана — великан вовсю руководил пиратами, судя по зеленым нашивкам на куртках — из овдовевшей группы Фрейзера. Бойцы, подчиняясь грозному рыку, перетаскивали к шлюзам раненых корсаров. Летум не видел Брана с того самого момента, когда приказал ему обстрелять пирамиду. Видимо, здоровяк неплохо проявил себя во время штурма, заслужив уважение бесхозных бойцов.
Заметив своего капрала, Бран помахал рукой. Летум кивнул, сделав жест рукой — мол, продолжай. «Не вздумает же Хоукинс оставить раненых здесь, на поживу тамерланцам?» Риторический вопрос, конечно.
Коллинз действительно ошивался в опасной близости от шлюзов, карауля начальство, с готовностью высунув язык. Летум чувствовал, что от этого бородача следовало ждать неприятностей…
Они успели как раз вовремя — шкипер вышел из лифта и продвигался к ближайшему шлюзу. Лицо капитана выглядело задумчивым и сосредоточенным, почти сердитым. Ни капли положительных эмоций. «Пыжится».
Зато пираты веселились вовсю: некоторые даже пустились в пляс, образовав парочку хороводов. Летум опасался, как бы кто, под шумок, не добрался до содержимого пирамиды… Краем глаза Летум заметил, что по левую руку вспыхнул небольшой очаг напряжения; молчание ширилось, захватывая все новые буйные головы.
Обернувшись, Летум увидел странную процессию: пятеро бойцов с зелеными нашивками несли тяжелый черный ящик, снабженными четырьмя конечностями. Мимикрия скафандра поблекла и потускнела, будто броня осознавала гибель хозяина. Голова отсутствовала. Плечи и грудь трупа были заляпаны кровью и мозгом.
Пятеро пиратов хранили торжественное молчание. Смайлсон, будто случайно, пихнул локтем Летума в бок. При этом лейтенант не рассчитал своих сил, а потому Летум недовольно зашипел.
Один из пиратов, на рукаве которого зеленела потрепанная нашивка, поравнявшись с процессией, плюнул на труп своего лейтенанта. Его поддержали «коллеги», принявшись хулить и поносить покойного, на чем свет стоит. Пятеро носильщиков бережно опустили труп лейтенанта на палубу, и, не говоря ни слова, ринулись в атаку.
Смайлсон нахлобучил шлем и ринулся на пресечение. Летум наблюдал, стоя в сторонке. Лейтенант, с ног до головы закованный в броню, вспорол бурлящий комок, словно тяжелый танк на гусеничном ходу. Кто-то пытался чинить сопротивление, но Джек даже не замечал этих жалких усилий. Кулаки Смайлсона взлетали и опускались, словно два огромных молота, мгновенно возвращая смутьянам покой и здравомыслие. Летум опасался, как бы лейтенант своим вмешательством не причинил куда больший ущерб — с таким энтузиазмом он взялся за дело. Впрочем, беспорядки были пресечены в течение считанных секунд. Рукопашная так и не переросла в перестрелку, а значит, со своей задачей Смайлсон справился.
Потирая руки, он оглядел поле брани. Бойцы — все до одного из роты покойного — стонали, потирая ушибы. Кто-то даже пытался отползти подальше. Со всех сторон начали раздаваться смешки, быстро переросшие в неудержимую волну веселья.
Летум, впечатленный возможностями штурмового обмундирования морских пехотинцев, всерьез озаботился поиском возможностей экспроприировать скафандр Ганса Фрейзера. Шлем уже и так был у него, так что… «Зачем трупу одежка?» В Преисподней, конечно, Фрейзеру пригодилась бы любая мелочь — отбиваться от демонов с лазерными вилами, но и живым нужно чем-то пробавляться…
Невзирая на происхождение, Летум никогда не был особенно брезглив.
Шкипер стоял в сторонке, наблюдая за учиненным лейтенантом погромом. Летум в свою очередь наблюдал за ним. Ему не нравилось, как напряженный взгляд капитана время от времени возвращается к трупу. Фрейзер лежал на палубе, всеми забытый. Одинокий плевок стекал по тусклому панцирю.
Заметив Хоукинса, Смайлсон поспешил навстречу. Шлем был снят и уставно сунут за локтевой сгиб. Летум решил не отставать — как подсказывала нехитрая логика, сейчас им предстоят объяснения. Основной спрос, конечно, будет со Смайлсона, поэтому Летуму просто необходимо держаться поблизости. С другой стороны, шлем Фрейзера в данный момент находился у него, целехонького. Процессуальное положение обоих могло измениться в любую минуту — в зависимости от того, насколько, по мнению шкипера, был ценен Фрейзер, оставаясь живым.
Летум решил не чинить препятствий судебной машине. Он мог себя защитить, хотя и не знал ровным счетом ничего о пиратских порядочках. «Если спор разрешится очередным поединком, то опасаться мне нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41