Бог свидетель, вы пришли в самое время, только не понимаю, как вам это удалось. Похоже, тут не обошлось без этого лучника?
Во главе спасительного отряда и вправду был Эйлвард. Он стоял, все еще зеленый от недавней морской болезни и с головы до ног мокрый.
Найджел с удивлением посмотрел на него.
— Где ты был? Я искал тебя на палубе нашей шхуны, но не нашел, — сказал он.
— Так я был в воде, добрый сэр, и клянусь рукоятью меча, для желудка куда лучше быть в воде, чем на воде, — ответил Эйлвард. — Когда вы в первый раз отправились к шхуне, я поплыл за вами: я видел, что французская лодка болтается на воде, и подумал, что, пока вы там с ними управляетесь, я ее захвачу. Я подплыл к ней, когда вам пришлось отступить, спрятался за ней в воде и молился, как мне уже давно не случалось. Потом вы снова приплыли, но меня никто так и не заметил; я влез в лодку, перерезал канат, взял весла и поплыл за подмогой.
— Клянусь святым Павлом, ты это отлично придумал и выполнил не хуже! — воскликнул Найджел. — Думаю, сегодня из всех нас ты самый отличившийся. Однако среди всех этих людей, живых и мертвых, я не вижу никого похожего на так досадившего нам в прошлом Рыжего Хорька, как его описал лорд Чандос. Плохо будет, если, несмотря на все наши усилия, он доберется до Франции на каком-нибудь другом судне.
— Это мы скоро выясним, — ответил Бэддинг, — идемте, обыщем судно от клотика до киля, пока он не сбежал.
У основания мачты был люк, ведущий вниз, в глубину судна. Англичане уже подходили к нему, как вдруг странное зрелище заставило их замереть на месте. В темном квадратном отверстии показалась медно-красная голова, за которой тотчас последовали покрытые металлом плечи. Потом на палубу медленно поднялась человеческая фигура в полных доспехах. В металлической перчатке человек держал тяжелую булаву. Подняв ее, он двинулся на врага. Он не произнес ни слова, в воздухе раздавался только тяжелый стук его шагов. В фигуре не было ничего человеческого, она казалась страшным, грозным механизмом, лишенным всяких чувств, медлительным, неумолимым, беспощадным.
Английских моряков охватил ужас. Один из них попытался было проскочить мимо бронзовой фигуры, но тут же быстрым движением был прижат к борту, и от мощного удара по голове тяжелой палицей мозги его брызнули во все стороны. Остальные в безумной панике бросились обратно к лодке. Эйлвард выстрелил, но тетива у него намокла, и стрела, ударившись о сверкающий нагрудник, громко зазвенела и отскочила в воду. Мастерс ударил по медной голове мечом, но клинок со звоном скользнул по металлу, даже не поцарапав шлем, а в следующий момент лучник без памяти рухнул на палубу. Матросы в ужасе отступили от страшной безмолвной фигуры и сгрудились на корме; их боевой дух был сломлен.
Подняв палицу, медная фигура снова двинулась вперед к беспомощной кучке потерявших голову людей, которые мешали своим более смелым товарищам что-либо предпринять, как вдруг Найджел, растолкав матросов, бросился вперед и в один прыжок оказался на открытом месте. Он стоял, улыбаясь, с мечом наготове, и ждал противника.
Солнце уже село, и длинная розово-лиловая полоса, протянувшаяся над Каналом на западе, быстро меркла — надвигались ранние сумерки. В небе слабо замерцали редкие звезды, но света было еще довольно, чтобы охватить взглядом всю сцену: «Мэри Роуз», покачивавшуюся на длинной волне, широкую французскую шхуну, на белой окровавленной палубе которой тут и там лежали тела убитых; кучку людей на корме: одни пытались защищаться, другие бежать — жалкая, беспорядочная, барахтающаяся горстка.
А между ними и мачтой две фигуры: сверкающий броней металлический человек с занесенной над головой палицей, неподвижный, настороженный, безмолвный, и Найджел, с непокрытой головой, со счастливым, бесстрашным лицом, который, изогнувшись, быстро передвигался перед ним по палубе, держа наготове сверкающий меч, выискивая хоть какое-нибудь отверстие в металлической скорлупе.
Человеку в броне было ясно, что стоит ему только загнать противника в угол, и он тут же сразит его наповал. Но этому не суждено было сбыться. Найджел, которого не стесняли доспехи, имел перед ним большое преимущество в скорости. Несколько быстрых шагов в ту или другую сторону уводили его от сокрушительных, но неловких ударов палицы. Эйлвард и Бэддинг выпрыгнули было на палубу, чтобы помочь ему, но он так повелительно и гневно крикнул, чтобы они отошли, что они опустили оружие и стояли, словно окаменев, молча следя за этой неравной борьбой.
Было мгновение, когда показалось, что юному оруженосцу пришел конец: отпрыгнув назад от врага, он споткнулся об одно из тел, все еще лежавших на палубе, и растянулся на спине, но и тут быстро и ловко уклонился от готового обрушиться на него тяжелого удара, вскочил на ноги, вонзил меч глубоко в шлем француза и, вытаскивая его, еще более расширил разрез. Палица снова опустилась, и на сей раз Найджелу не удалось полностью увернуться: удар пришелся по мечу и задел левое плечо. Он зашатался, а палица взвилась вверх, чтобы окончательно свалить его. В одно мгновенье он понял, что ему не отпрыгнуть достаточно далеко. Но ведь можно, наоборот, броситься как можно ближе к закованному в сталь человеку, и тогда палица тоже минует его. Он тут же отбросил меч и, стремительно метнувшись к врагу, обхватил его за талию. Рука с булавой согнулась, и рукоять ударила обнаженную русоволосую голову. И тут же Найджел под ликующие крики зрителей одним могучим рывком приподнял врага и с грохотом опрокинул его навзничь на палубу. Сам он едва держался на ногах, голова у него кружилась, он чувствовал, что теряет сознание; но уже в руках у него был охотничий кинжал, и он был готов всадить его в дыру в стальном шлеме.
— Сдавайтесь, благородный сэр! — сказал он, обращаясь к распростертой фигуре.
— Я не сдаюсь рыбакам и лучникам. Я гербовый дворянин. Убей меня!
— Я тоже дворянин с гербом; клянусь пощадить вас.
— В таком случае сдаюсь.
Кинжал со стуком упал на палубу. Моряки и лучники бросились вперед и увидели, что Найджел лежит почти без сознания, уткнувшись лицом в доски. Они оттащили его в сторону и несколькими ловкими ударами сбили с врага шлем. Под ним оказалось веснушчатое, с резкими чертами, лицо и копна ярко-рыжих волос. Найджел на миг приподнялся на локте.
— Вы — Рыжий Хорек? — спросил он.
— Так прозвали меня враги, — с улыбкой ответил француз. — Я счастлив, сэр, что побежден таким отважным и благородным джентльменом.
— Благодарю вас, добрый сэр, — слабым голосом отозвался Найджел. — Я тоже счастлив, что повстречал такого учтивого противника, и я всегда буду помнить о том удовольствии, которое доставила мне встреча с вами.
Сказав это, он опустил окровавленную голову на грудь врага и погрузился в глубокое беспамятство.
Глава XV
Как Рыжий Хорек посетил Косфорд
Древний летописец в «Жесте о сьёре Найджеле» сетует на то, что ему приходится часто прерывать повествование, потому что из тридцати одного года войн герой в разное время провел не менее семи лет, оправляясь от ран или болезней, которые обычно сопутствуют лишениям и перенапряжению сил. И на этот раз, на самом пороге славного пути, накануне великого дела, ему была уготована как раз такая судьба.
Он без сил и почти без памяти лежал на постели в низкой бедно обставленной комнате, расположенной под нависающей угловой стрельницей во внутреннем дворе крепости Кале, а под самым его окном вершились важные дела. Получив три раны, с головой, разбитой рукоятью булавы Хорька, он качался между жизнью и смертью; изувеченное тело влекло его вниз, дух молодости тянул вверх.
Словно в каком-то удивительном сне перед ним развертывалась схватка во дворе крепости, под его окном. Уже потом ему смутно вспоминалось, как внезапно раздался испуганный крик, лязг металла, удары по воротам, рев голосов, гулкий звон, словно полсотни силачей кузнецов били молотами по наковальне; как наконец шум утих и стали слышны стоны, пронзительные крики, взывающие к милосердию святых, приглушенный гул речей, тяжкое бряцанье металлических поножей.
По всей вероятности, не раз во время этой неистовой схватки он подползал к узкому окошку и, ухватившись за железные прутья, смотрел вниз, на жестокий бой, кипевший под ним. В красном пламени факелов, высунутых из окон и с крыши, ему был виден стремительный водоворот доспехов и оружия, медь и сталь, отбрасывавшие во все стороны багровые блики. Еще долгое время спустя эта беспорядочная великолепная картина не раз вставала у него перед глазами: разлетающиеся ламбрекены, шлемы, украшенные драгоценностями, гербы, богатая отделка одежды и щитов, где чернедь и червлень, серебро и зелень на андреевском кресте, стропила и полосы вспыхивали перед ним, словно мгновенно расцветающие пышные цветы, которые тут же увядали, никли в тени, но вслед за тем снова пробивались к свету. Он видел кроваво-красные цвета Чандоса, видел и его самого — высокую фигуру грозного воина, неистово бьющегося в первых рядах. Видел и три черных пояса на золотом щите — герб благородного Мэнни. А вон тот могучий воин с мечом, конечно же, сам царственный Эдуард, потому что только у него и у стремительного юноши в черных доспехах, сражающегося с ним рядом, не было никаких знаков отличия.
«Мэнни! Мэнни! Святой Георгий и Англия!» — раздавался низкий гортанный крик, и в ответ, заглушая лязг и грохот сраженья, гремело: «Шарни! Шарни! Святой Денис и Франция!»
Этот водоворот смутных видений все еще кружился в голове Найджела, когда наконец сознание его стало проясняться, и он понял, что лежит обессилевший, но с ясной головой на низком ложе в угловой стрельнице. Возле него, растирая грубыми пальцами лаванду и посыпая ею пол и постель, сидел Эйлвард. Его лук стоял у спинки кровати, на конце его болтался стальной шлем. А сам он, в одной рубашке, сидя на краю, отгонял мух и сыпал душистую траву на своего господина.
— Клянусь рукоятью меча, — вдруг громко выкрикнул он и широко, так, что обнажились его зубы, улыбнулся от радости, — слава Пресвятой Деве и всем святым! Что я вижу! Ведь потеряй я вас, я не посмел бы вернуться в Тилфорд. Вы целых три недели пролежали, лепеча, как ребенок! А теперь по глазам видно, что стали самим собой.
— Да, я был немножко ранен, — слабым голосом отозвался Найджел. — Но какой позор, какое несчастье, что я пролежал здесь, хотя было столько дела для моих рук! Ты куда, лучник?
— Сказать доброму сэру Джону, что вы поправляетесь.
— Нет, постой, побудь немного со мной, Эйлвард. Ведь, кажется, была какая-то драка — там, на лодках? И я встретил достойнейшего человека и обменялся с ним парой ударов? И он мне сдался, да?
— Да, добрый сэр.
— А где он сейчас?
— Внизу, в замке.
Слабая улыбка пробежала по бледному лицу Найджела.
— Я знаю, что я с ним сделаю, — сказал он.
— Пожалуйста, лежите, добрый сэр, — заволновался Эйлвард. — Утром вас смотрел сам королевский лекарь и сказал, что, если с головы у вас сорвать повязку, вы наверняка умрете.
— Не бойся, добрый лучник, я не стану двигаться. Только расскажи, что случилось на лодке?
— Да говорить-то почти нечего, добрый сэр. Если бы этот Хорек не был сам своим оруженосцем и не провозился столько времени с доспехами, они, может, и одолели бы нас. Он выбрался на палубу, когда его товарищи уже полегли. Мы взяли его на «Мэри Роуз», потому, что он был ваш. А остальных побросали в море.
— И живых, и мертвых?
— Всех.
— Это очень плохо.
Эйлвард только передернул плечами.
— Я пытался спасти одного мальчика, да Кок Бэддинг не позволил, а за него были и Черный Саймон и все остальные. «Так принято у нас в проливе, — сказали они, — сегодня мы их, завтра они нас». И они оторвали его от того, за что он держался, и бросили за борт. Он так кричал! Клянусь рукоятью меча! Не нравится мне море и морские обычаи. Когда оно доставит меня в Англию, я больше и близко к нему не подойду.
— Ты не прав, на море вершатся большие дела, и на судах есть много достойных людей, — возразил Найджел. — Куда бы ты ни отправился по воде, ты обязательно натолкнешься на людей, встреча с которыми принесет тебе радость. Если переплыть Пролив, вот как мы, то встретишь французов, а они нам очень нужны — как же иначе завоевать почести? Или, если поплыть на юг, то рано или поздно можно надеяться встретить неверных и сразиться с ними, а кто отважится на это — прославится. Поразмысли, лучник, как прекрасна такая жизнь: ты отправляешься в путь в погоне за успехом и мечтаешь повстречать много доблестных рыцарей, которые тоже ищут приключений; и тогда, если тебя победят, ты умрешь за веру и перед тобой распахнутся врата царства небесного. И северные моря тоже путь к славе для того, кто ее ищет, потому что они ведут в восточные страны и в страны, где еще по сию пору живут язычники, которые отвращают лицо свое от Святого писания. Там тоже можно надеяться на подвиги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Во главе спасительного отряда и вправду был Эйлвард. Он стоял, все еще зеленый от недавней морской болезни и с головы до ног мокрый.
Найджел с удивлением посмотрел на него.
— Где ты был? Я искал тебя на палубе нашей шхуны, но не нашел, — сказал он.
— Так я был в воде, добрый сэр, и клянусь рукоятью меча, для желудка куда лучше быть в воде, чем на воде, — ответил Эйлвард. — Когда вы в первый раз отправились к шхуне, я поплыл за вами: я видел, что французская лодка болтается на воде, и подумал, что, пока вы там с ними управляетесь, я ее захвачу. Я подплыл к ней, когда вам пришлось отступить, спрятался за ней в воде и молился, как мне уже давно не случалось. Потом вы снова приплыли, но меня никто так и не заметил; я влез в лодку, перерезал канат, взял весла и поплыл за подмогой.
— Клянусь святым Павлом, ты это отлично придумал и выполнил не хуже! — воскликнул Найджел. — Думаю, сегодня из всех нас ты самый отличившийся. Однако среди всех этих людей, живых и мертвых, я не вижу никого похожего на так досадившего нам в прошлом Рыжего Хорька, как его описал лорд Чандос. Плохо будет, если, несмотря на все наши усилия, он доберется до Франции на каком-нибудь другом судне.
— Это мы скоро выясним, — ответил Бэддинг, — идемте, обыщем судно от клотика до киля, пока он не сбежал.
У основания мачты был люк, ведущий вниз, в глубину судна. Англичане уже подходили к нему, как вдруг странное зрелище заставило их замереть на месте. В темном квадратном отверстии показалась медно-красная голова, за которой тотчас последовали покрытые металлом плечи. Потом на палубу медленно поднялась человеческая фигура в полных доспехах. В металлической перчатке человек держал тяжелую булаву. Подняв ее, он двинулся на врага. Он не произнес ни слова, в воздухе раздавался только тяжелый стук его шагов. В фигуре не было ничего человеческого, она казалась страшным, грозным механизмом, лишенным всяких чувств, медлительным, неумолимым, беспощадным.
Английских моряков охватил ужас. Один из них попытался было проскочить мимо бронзовой фигуры, но тут же быстрым движением был прижат к борту, и от мощного удара по голове тяжелой палицей мозги его брызнули во все стороны. Остальные в безумной панике бросились обратно к лодке. Эйлвард выстрелил, но тетива у него намокла, и стрела, ударившись о сверкающий нагрудник, громко зазвенела и отскочила в воду. Мастерс ударил по медной голове мечом, но клинок со звоном скользнул по металлу, даже не поцарапав шлем, а в следующий момент лучник без памяти рухнул на палубу. Матросы в ужасе отступили от страшной безмолвной фигуры и сгрудились на корме; их боевой дух был сломлен.
Подняв палицу, медная фигура снова двинулась вперед к беспомощной кучке потерявших голову людей, которые мешали своим более смелым товарищам что-либо предпринять, как вдруг Найджел, растолкав матросов, бросился вперед и в один прыжок оказался на открытом месте. Он стоял, улыбаясь, с мечом наготове, и ждал противника.
Солнце уже село, и длинная розово-лиловая полоса, протянувшаяся над Каналом на западе, быстро меркла — надвигались ранние сумерки. В небе слабо замерцали редкие звезды, но света было еще довольно, чтобы охватить взглядом всю сцену: «Мэри Роуз», покачивавшуюся на длинной волне, широкую французскую шхуну, на белой окровавленной палубе которой тут и там лежали тела убитых; кучку людей на корме: одни пытались защищаться, другие бежать — жалкая, беспорядочная, барахтающаяся горстка.
А между ними и мачтой две фигуры: сверкающий броней металлический человек с занесенной над головой палицей, неподвижный, настороженный, безмолвный, и Найджел, с непокрытой головой, со счастливым, бесстрашным лицом, который, изогнувшись, быстро передвигался перед ним по палубе, держа наготове сверкающий меч, выискивая хоть какое-нибудь отверстие в металлической скорлупе.
Человеку в броне было ясно, что стоит ему только загнать противника в угол, и он тут же сразит его наповал. Но этому не суждено было сбыться. Найджел, которого не стесняли доспехи, имел перед ним большое преимущество в скорости. Несколько быстрых шагов в ту или другую сторону уводили его от сокрушительных, но неловких ударов палицы. Эйлвард и Бэддинг выпрыгнули было на палубу, чтобы помочь ему, но он так повелительно и гневно крикнул, чтобы они отошли, что они опустили оружие и стояли, словно окаменев, молча следя за этой неравной борьбой.
Было мгновение, когда показалось, что юному оруженосцу пришел конец: отпрыгнув назад от врага, он споткнулся об одно из тел, все еще лежавших на палубе, и растянулся на спине, но и тут быстро и ловко уклонился от готового обрушиться на него тяжелого удара, вскочил на ноги, вонзил меч глубоко в шлем француза и, вытаскивая его, еще более расширил разрез. Палица снова опустилась, и на сей раз Найджелу не удалось полностью увернуться: удар пришелся по мечу и задел левое плечо. Он зашатался, а палица взвилась вверх, чтобы окончательно свалить его. В одно мгновенье он понял, что ему не отпрыгнуть достаточно далеко. Но ведь можно, наоборот, броситься как можно ближе к закованному в сталь человеку, и тогда палица тоже минует его. Он тут же отбросил меч и, стремительно метнувшись к врагу, обхватил его за талию. Рука с булавой согнулась, и рукоять ударила обнаженную русоволосую голову. И тут же Найджел под ликующие крики зрителей одним могучим рывком приподнял врага и с грохотом опрокинул его навзничь на палубу. Сам он едва держался на ногах, голова у него кружилась, он чувствовал, что теряет сознание; но уже в руках у него был охотничий кинжал, и он был готов всадить его в дыру в стальном шлеме.
— Сдавайтесь, благородный сэр! — сказал он, обращаясь к распростертой фигуре.
— Я не сдаюсь рыбакам и лучникам. Я гербовый дворянин. Убей меня!
— Я тоже дворянин с гербом; клянусь пощадить вас.
— В таком случае сдаюсь.
Кинжал со стуком упал на палубу. Моряки и лучники бросились вперед и увидели, что Найджел лежит почти без сознания, уткнувшись лицом в доски. Они оттащили его в сторону и несколькими ловкими ударами сбили с врага шлем. Под ним оказалось веснушчатое, с резкими чертами, лицо и копна ярко-рыжих волос. Найджел на миг приподнялся на локте.
— Вы — Рыжий Хорек? — спросил он.
— Так прозвали меня враги, — с улыбкой ответил француз. — Я счастлив, сэр, что побежден таким отважным и благородным джентльменом.
— Благодарю вас, добрый сэр, — слабым голосом отозвался Найджел. — Я тоже счастлив, что повстречал такого учтивого противника, и я всегда буду помнить о том удовольствии, которое доставила мне встреча с вами.
Сказав это, он опустил окровавленную голову на грудь врага и погрузился в глубокое беспамятство.
Глава XV
Как Рыжий Хорек посетил Косфорд
Древний летописец в «Жесте о сьёре Найджеле» сетует на то, что ему приходится часто прерывать повествование, потому что из тридцати одного года войн герой в разное время провел не менее семи лет, оправляясь от ран или болезней, которые обычно сопутствуют лишениям и перенапряжению сил. И на этот раз, на самом пороге славного пути, накануне великого дела, ему была уготована как раз такая судьба.
Он без сил и почти без памяти лежал на постели в низкой бедно обставленной комнате, расположенной под нависающей угловой стрельницей во внутреннем дворе крепости Кале, а под самым его окном вершились важные дела. Получив три раны, с головой, разбитой рукоятью булавы Хорька, он качался между жизнью и смертью; изувеченное тело влекло его вниз, дух молодости тянул вверх.
Словно в каком-то удивительном сне перед ним развертывалась схватка во дворе крепости, под его окном. Уже потом ему смутно вспоминалось, как внезапно раздался испуганный крик, лязг металла, удары по воротам, рев голосов, гулкий звон, словно полсотни силачей кузнецов били молотами по наковальне; как наконец шум утих и стали слышны стоны, пронзительные крики, взывающие к милосердию святых, приглушенный гул речей, тяжкое бряцанье металлических поножей.
По всей вероятности, не раз во время этой неистовой схватки он подползал к узкому окошку и, ухватившись за железные прутья, смотрел вниз, на жестокий бой, кипевший под ним. В красном пламени факелов, высунутых из окон и с крыши, ему был виден стремительный водоворот доспехов и оружия, медь и сталь, отбрасывавшие во все стороны багровые блики. Еще долгое время спустя эта беспорядочная великолепная картина не раз вставала у него перед глазами: разлетающиеся ламбрекены, шлемы, украшенные драгоценностями, гербы, богатая отделка одежды и щитов, где чернедь и червлень, серебро и зелень на андреевском кресте, стропила и полосы вспыхивали перед ним, словно мгновенно расцветающие пышные цветы, которые тут же увядали, никли в тени, но вслед за тем снова пробивались к свету. Он видел кроваво-красные цвета Чандоса, видел и его самого — высокую фигуру грозного воина, неистово бьющегося в первых рядах. Видел и три черных пояса на золотом щите — герб благородного Мэнни. А вон тот могучий воин с мечом, конечно же, сам царственный Эдуард, потому что только у него и у стремительного юноши в черных доспехах, сражающегося с ним рядом, не было никаких знаков отличия.
«Мэнни! Мэнни! Святой Георгий и Англия!» — раздавался низкий гортанный крик, и в ответ, заглушая лязг и грохот сраженья, гремело: «Шарни! Шарни! Святой Денис и Франция!»
Этот водоворот смутных видений все еще кружился в голове Найджела, когда наконец сознание его стало проясняться, и он понял, что лежит обессилевший, но с ясной головой на низком ложе в угловой стрельнице. Возле него, растирая грубыми пальцами лаванду и посыпая ею пол и постель, сидел Эйлвард. Его лук стоял у спинки кровати, на конце его болтался стальной шлем. А сам он, в одной рубашке, сидя на краю, отгонял мух и сыпал душистую траву на своего господина.
— Клянусь рукоятью меча, — вдруг громко выкрикнул он и широко, так, что обнажились его зубы, улыбнулся от радости, — слава Пресвятой Деве и всем святым! Что я вижу! Ведь потеряй я вас, я не посмел бы вернуться в Тилфорд. Вы целых три недели пролежали, лепеча, как ребенок! А теперь по глазам видно, что стали самим собой.
— Да, я был немножко ранен, — слабым голосом отозвался Найджел. — Но какой позор, какое несчастье, что я пролежал здесь, хотя было столько дела для моих рук! Ты куда, лучник?
— Сказать доброму сэру Джону, что вы поправляетесь.
— Нет, постой, побудь немного со мной, Эйлвард. Ведь, кажется, была какая-то драка — там, на лодках? И я встретил достойнейшего человека и обменялся с ним парой ударов? И он мне сдался, да?
— Да, добрый сэр.
— А где он сейчас?
— Внизу, в замке.
Слабая улыбка пробежала по бледному лицу Найджела.
— Я знаю, что я с ним сделаю, — сказал он.
— Пожалуйста, лежите, добрый сэр, — заволновался Эйлвард. — Утром вас смотрел сам королевский лекарь и сказал, что, если с головы у вас сорвать повязку, вы наверняка умрете.
— Не бойся, добрый лучник, я не стану двигаться. Только расскажи, что случилось на лодке?
— Да говорить-то почти нечего, добрый сэр. Если бы этот Хорек не был сам своим оруженосцем и не провозился столько времени с доспехами, они, может, и одолели бы нас. Он выбрался на палубу, когда его товарищи уже полегли. Мы взяли его на «Мэри Роуз», потому, что он был ваш. А остальных побросали в море.
— И живых, и мертвых?
— Всех.
— Это очень плохо.
Эйлвард только передернул плечами.
— Я пытался спасти одного мальчика, да Кок Бэддинг не позволил, а за него были и Черный Саймон и все остальные. «Так принято у нас в проливе, — сказали они, — сегодня мы их, завтра они нас». И они оторвали его от того, за что он держался, и бросили за борт. Он так кричал! Клянусь рукоятью меча! Не нравится мне море и морские обычаи. Когда оно доставит меня в Англию, я больше и близко к нему не подойду.
— Ты не прав, на море вершатся большие дела, и на судах есть много достойных людей, — возразил Найджел. — Куда бы ты ни отправился по воде, ты обязательно натолкнешься на людей, встреча с которыми принесет тебе радость. Если переплыть Пролив, вот как мы, то встретишь французов, а они нам очень нужны — как же иначе завоевать почести? Или, если поплыть на юг, то рано или поздно можно надеяться встретить неверных и сразиться с ними, а кто отважится на это — прославится. Поразмысли, лучник, как прекрасна такая жизнь: ты отправляешься в путь в погоне за успехом и мечтаешь повстречать много доблестных рыцарей, которые тоже ищут приключений; и тогда, если тебя победят, ты умрешь за веру и перед тобой распахнутся врата царства небесного. И северные моря тоже путь к славе для того, кто ее ищет, потому что они ведут в восточные страны и в страны, где еще по сию пору живут язычники, которые отвращают лицо свое от Святого писания. Там тоже можно надеяться на подвиги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54