— Ну как, достойный сэр? — воскликнул оружейник, надев Найджелу на голову стальной шлем и скрепляя его с нашейником, который спускался до плеч. — Клянусь Тувалкаином, доспех сидит на вас, как панцирь на крабе. Даже из Испании или Италии не привозили ничего лучше.
Найджел стоял перед отполированным щитом, который служил зеркалом, и вертелся из стороны в сторону, прихорашиваясь, словно птаха с блестящими перьями. Все приводило его в восторг: гладкий нагрудник, изумительные налокотники и поножи, замечательные гибкие рукавицы и юбка кольчуги. Он несколько раз подпрыгнул, чтобы показать, как он легок, потом выбежал из мастерской, ухватился за луку и вскочил в седло. Уот с сыном, стоя на пороге, захлопали в ладоши.
Найджел снова соскочил с коня, вбежал обратно в мастерскую и с лязгом упал на колени перед образом Пресвятой Девы, висевшим на черной от копоти стене. Он горячо молился о том, чтобы нечто недостойное не коснулось его души, не запятнало его чести, пока он может носить эти доспехи, чтобы Бог приумножил его силы ради свершения благородных и благочестивых дел. Странное это было обращение к религии, проповедующей мир на земле. И все же не одно столетие меч и вера шествовали бок о бок, поддерживая друг друга, и в смутные времена образ идеального рыцаря всегда так или иначе связывался с поисками истинного света. «Benedictus dominus Deus meus, qui docet manus meas ad praelium, et digitos meos ad bellum»* ["Благословен Господь Бог мой. который учит руку мою сражаться и пальцы мои воевать" (лат.).] — возглашала душа рыцаря-воина.
И вот наконец доспехи были навьючены на мула оружейника и отправились с Найджелом в Тилфорд. Там он еще раз примерил их, чтобы порадовать леди Эрментруду, которая то хлопала в ладоши, то проливала слезы. Она радовалась, что ее отважный внук идет на войну, и в то же время горевала, что может потерять его. Ее собственное будущее тоже устроилось наилучшим образом. В Тилфорд был определен управляющий, чтобы присматривать за хозяйством, а самой леди Эрментруде были предоставлены покои в Уиндзоре, где она вместе с другими почтенными дамами своего возраста и положения могла проводить предзакатные дни жизни, вспоминая давным-давно забытые сплетни и шепотом рассказывая всякие скандальные истории из жизни бабушек и дедушек молодых придворных. Теперь Найджел мог с легким сердцем оставить ее и отправиться во Францию.
Но прежде чем покинуть вересковый край, где он прожил столько лет, ему предстояло нанести еще один прощальный визит. В тот вечер он надел свой лучший камзол из темно-лилового генуэзского бархата с меховой горностаевой оторочкой, новую шляпу, обрамленную спереди белоснежным пером, и серебряный с чеканкой пояс. Он ехал верхом на Поммерсе, на запястье у него сидел сокол, сбоку висел меч. Найджел был молод, красив и чист душою. Прекрасная картина! Он ехал проститься со старым Даплинским* [Даплин — деревня в Шотландии, где в 1332 году шотландцы были разбиты англичанами.] рыцарем. А у того было две дочери, Эдит и Мэри, и Эдит издавна слыла одной из первых красавиц в крае.
Сэр Джон Баттесторн, Даплинский рыцарь, получил это прозвище потому, что лет восемнадцать назад участвовал в удивительном сражении, когда вся шотландская армия была в одночасье разгромлена горсткой авантюристов и наемников, выступавших не под флагом какого-нибудь народа, а воевавших за свой страх и риск. Их подвиг не попал на страницы истории, потому что не представлял интереса ни для одного народа, и все же в свое время во всех уголках страны много говорили об этой великой битве, ибо в тот день, когда цвет шотландского рыцарства полег на поле боя, мир впервые понял, что в ведении войны появлялось нечто новое и что английский лучник, отчаянно храбрый, с детских лет мастерски владеющий луком, стал силой, с которой приходится серьезно считаться даже закованному в сталь европейскому рыцарству.
Вернувшись из шотландского похода, сэр Джон стал королевским егермейстером и прославился на всю Англию как превосходный знаток охотничьего дела. Когда же, наконец, он так растолстел, что ни одна лошадь не выдерживала его тяжести, он скромно, но с удобством обосновался в старом доме в Косфорде, на восточном склоне Хайндхедского холма. Здесь, когда лицо его еще больше побагровело, а борода поседела, он мирно проводил вечер своей жизни в окружении ловчих птиц и собак. Обычно он сидел, вытянув распухшие ноги на скамеечке, а возле него стояла фляга вина с пряностями. Много старых товарищей заезжало сюда по пути из Лондона в Портсмут; бывали и молодые кавалеры из окрестных поместий — чтобы послушать рассказы толстого старого рыцаря о былых войнах или узнать о жизни леса и об охоте что-нибудь такое, чего не знал больше никто на свете.
Но, по правде сказать, что бы ни думал сам старый рыцарь, молодые люди наезжали к нему не только ради его старых историй и старого вина, а, скорее, ради того, чтобы полюбоваться хорошеньким личиком его младшей дочери или посоветоваться с умной и решительной старшей.
Пожалуй, никогда еще на одном дереве не произрастали такие разные побеги. Схожи девушки были лишь в том, что обе были высоки ростом и стройны. Во всем остальном у них не было ничего общего.
Эдит была прелестная голубоглазая блондинка с волосами цвета спелой ржи. Она любила поболтать, весело посмеяться, пошутить, подразнить и расточала улыбки всем окружающим ее молодым людям во главе с Найджелом из Тилфорда. Как котенок, она играла со всем, что попадалось ей под руку, но кое-кто стал замечать, что ее ласковые бархатные лапки иногда выпускают и острые коготки.
Мэри, напротив, была черноволоса и смугла, с простыми суровыми чертами лица; ее карие глаза твердо и прямо смотрели на мир из-под резко прорисованных, расходящихся дугами бровей. Никто не назвал бы ее красавицей, а когда хорошенькая сестра обвивала рукой ее плечи и прижималась щекой к щеке, жестокий контраст делал свое дело: красота одной и непригожесть другой еще больше бросались в глаза.
И все-таки всегда находился кто-то, кто, глядя на ее необычное решительное лицо и поймав отблеск огня, загоравшегося в глубине темных глаз, понимал, что в этой молчаливой женщине с гордой царственной осанкой таилась сдерживаемая покамест сила, более привлекательная, чем блистательная грация сестры.
Вот такие были в Косфорде дамы, и к ним-то в тот вечер ехал Найджел в камзоле из генуэзского бархата, с новым белым пером на шляпе. Он проехал Терслийский кряж позади скалы, возле которой в далекие стародавние времена буйные саксы поклонялись своему богу войны Тору. Проезжая мимо камня, Найджел искоса посмотрел на него и пришпорил Поммерса: ходили слухи, что и теперь еще в безлунные ночи вокруг, бывает, пляшут блуждающие огоньки: кое-кто даже слышал стоны и рыдания тех, чью жизнь некогда приносили в жертву, чтобы потешить дьявола. Скала Тора, следы Тора, кубок Тора — вся округа являла собою зловещий памятник богу войны, хотя благочестивые монахи давным-давно заменили его непонятное прозвание именем его отца — Дьявола. Найджел обернулся, чтобы еще раз взглянуть на седой древний валун, и его отважное сердце дрогнуло. Что это такое? Потянуло вдруг холодным вечерним воздухом? Или какой-то внутренний голос шепнул юноше, что придет день и он тоже, возможно, будет лежать, связанный, на таком же утесе, а вокруг будет бесноваться забрызганная кровью, завывающая толпа язычников?
Мгновение спустя скала, смутные страхи и все остальное разом вылетели у него из головы: впереди на желтеющей песчаной дороге вдруг появилась та самая прекрасная Эдит, чей образ так часто заслонял от него сон. Ее гибкая, стройная фигурка, освещенная лучами заходящего солнца, грациозно покачивалась в седле в такт движениям скачущей легким галопом лошади. При виде девушки горячая волна крови ударила ему в лицо: Найджела, не знающего страха ни перед чем на свете, неотразимо влекли и в то же время устрашали тайны нежной женственности. Его душа истинного рыцаря видела в Эдит, как, впрочем, и во всех женщинах, недосягаемое совершенство, которое поднимало их высоко над грубым миром мужчин. Общение с ними приносило и радость и страх — как бы собственное ничтожество, простая речь или манеры не показались этим изящным, нежным существам слишком низменными. Вот какие мысли промелькнули в голове у Найджела, пока белая лошадь скакала ему навстречу. Однако в следующую минуту все его страхи и сомнения рассеял искренний голос девушки, весело помахавшей ему хлыстом в знак приветствия.
— Добро пожаловать, Найджел! — донеслось до него. — Куда это вы держите путь? Конечно, не к вашим друзьям в Косфорд? Ведь не ради них вы надели такой прекрасный камзол! Ну, Найджел, как ее зовут? Говорите скорее, чтобы я ее навеки возненавидела!
— Что вы, Эдит, — тоже смеясь воскликнул молодой сквайр, — конечно, в Косфорд!
— Так поедем вместе, мне не хочется ехать дальше. А я хорошо выгляжу?
Когда Найджел охватил взглядом хорошенькое зардевшееся личико, золотистые локоны, сверкающие глаза и прелестную, грациозную фигурку в черно-алом платье для верховой езды, за него ответили его глаза.
— Вы прекрасны, как всегда, Эдит.
— Почему вы говорите это так холодно? Разве вас растили для бесед в монастырской келье, а не в покоях дамы? Задай я такой же вопрос молодому сэру Джорджу Брокасу или сквайру из Фернхерста, они всю дорогу до Косфорда ликовали бы. Они оба мне больше по сердцу, чем вы, Найджел.
— Тем хуже для моего сердца, — печально вымолвил Найджел.
— Но все равно пусть ваше сердце не теряет надежды.
— А я уже потерял и само сердце.
— Вот уже лучше, — засмеялась Эдит, — можете же вы быть галантным, когда пожелаете, господин Дичок! Только вам больше нравится говорить о всяких высоких и скучных вещах с моей сестрой. Она терпеть не может разговоров и обходительности сэра Джорджа, зато мне они нравятся. А теперь скажите, Найджел, зачем вы едете сегодня в Косфорд?
— Попрощаться с вами.
— Со мной одной?
— Нет, Эдит, с вами, вашей сестрой, и с добрым рыцарем — вашим отцом.
— Сэр Джордж сказал бы, что только со мной. Рядом с ним вы совсем никудышный кавалер. А правда, Найджел, что вы едете во Францию?
— Да, Эдит.
— Об этом все болтают после того, как в Тилфорде побывал король. Говорят, вы едете в свите короля? Это правда?
— Правда, Эдит.
— Тогда скажите, куда же вы едете и когда?
— Увы, этого я сказать не могу.
— В самом деле? — Она тряхнула головой и поскакала вперед, надув губы и сердито сверкая глазами. Найджел с недоумением посмотрел на нее.
— Так-то, Эдит, — произнес он наконец, — вы цените мое доброе имя? Вы хотите, чтобы я нарушил данное слово?
— Ваше доброе имя — это ваша забота, а мои симпатии — моя, — бросила девушка, — вы печетесь об одном, ну а я уж буду о другом.
Они молча проехали деревню Терсли. Потом ей в голову пришла какая-то мысль, она тут же сменила гнев на милость и бросилась по другому следу.
— Что бы вы стали делать, если бы меня вдруг кто-нибудь обидел? Отец как-то говорил, что хоть вы малы ростом, перед вами не устоит никто из здешних молодых людей. Вступились бы вы за меня, если б меня кто обидел?
— Конечно. Я, да и любой благородный человек, всегда готов вступиться за каждую женщину.
— Вы или любой, я или каждая — что это за разговор? Вы думаете, что это комплимент, когда тебя вот так смешивают со стадом? Я говорила о вас и о себе. Если бы меня обидели, вы заступились бы за меня?
— Испытайте меня и сами увидите.
— Хорошо, я так и поступлю. Конечно, и сэр Джордж Брокас, и сквайр из Фернхерста с удовольствием бы сделали то, о чем я их попрошу, но я хочу, чтобы это были вы, Найджел.
— Прошу вас, скажите в чем дело?
— Вы знаете Поля де ла Фосса из Шэлфорда?
— Это такой низенький человек с горбатой спиной?
— Он не ниже вас, Найджел, а что до его спины, так многие бы поменялись с ним лицом.
— Тут я не судья. Но я не хотел сказать ничего худого. Так в чем же дело?
— Он посмеялся надо мной, и я хочу ему отомстить.
— Что? Вы хотите отомстить несчастному калеке?
— Я же говорю вам, что он посмеялся надо мной.
— А как?
— Я-то думала, что настоящий рыцарь полетит мне на помощь, ничего не спрашивая. Но раз вам это так нужно, скажу. Так вот, он был среди кавалеров, что всегда толпились возле меня, и уверял меня, что он навеки мой. А потом, просто потому, что ему показалось, будто мне нравятся и другие, он бросил меня и теперь ухаживает за Мод Туайнем, этой веснушчатой девчонкой из его деревни.
— А почему это вас обидело, если он не был вашим мужем?
— Он ведь был одним из моих поклонников, так? А потом посмеялся надо мной со своей девкой. Наговорил ей обо мне всякой всячины. Выставил меня перед ней круглой дурой. Да, да, я все вижу по ее желтому лицу и тусклым глазам, когда по воскресеньям мы встречаемся в церкви. Она всегда улыбается — да, да, она мне улыбается. Поезжайте к нему, Найджел. Убивать его не надо, даже ранить не надо — просто дать ему хорошенько по лицу хлыстом, а потом возвращайтесь и скажите, как мне вас отблагодарить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54