Некоторое время лежали молча.
— Мне нужно в ванную, — прошептала Марина.
— Угу.
Марина перелезла через котовские ноги и зад, нащупала тапки и прошла в ванную. Оттуда донёсся шум воды из душа.
Котов встал с кровати, включил подсветку, взял в руки бутылку «Ркацители» и осмотрел пробку. Пробка была полиэтиленовая. Идти за ножом не хотелось; обжог край огнём зажигалки и сорвал зубами. Раздался характерный звук. Приготовил два стакана под вино и стал ждать.
— Ой, ты свет включил!
— Стесняешься? Отвернулся.
Марина юркнула под одеяло.
— Вина выпьешь? Сухого?
— Да. И покурить.
Завернулась в одеяло и села рядом.
Котов налил, чиркнул зажигалкой. Посидели, выпили, покурили. Снова легли и снова захотели друг друга. Уже не очень стесняясь, Марина положила свою руку на лобок Димы, и её пальчики принялись ласкать тот самый «нефритовый стержень», о котором читала и слышала так много и который всё ещё был для неё в диковинку. Стержень напрягся, они снова порывисто сплелись в объятиях.
— Поднимись на коленках, — сказал Дима.
Они оба встали на колени, Марина оперлась на руки, а Дима пристроился сзади и взял её за бёдра. Он поводил членом по щели. Там было всё раскрыто и влажно. Девушка сделала нетерпеливое движение. Не имея терпения для игр, Дима двинулся навстречу, и член легко скользнул во влагалище. Начали неторопливо, внимательно прислушиваясь к звукам, запахам и своим ощущениям. Немного погодя Марина опустилась на плечи и прогнула спину. В мягкой подсветке женские формы восхитительно выделялись на тёмном фоне полумрака. Время от времени Дима совсем вынимал член и вводил его снова, вновь и вновь вызывая ощущение самого начала полового акта.
Только минут через десять, уже уставшие, чувствуя приближение оргазма, они задышали, задёргались и кончили одновременно, в два голоса.
Котов проснулся через полчаса, чувствуя жажду и сильный аппетит. Стараясь не беспокоить гостью, вышел на кухню. Поставил большую сковородку на огонь, бросил в неё полпачки сливочного масла и вколотил одиннадцать яиц — все, что были.
Появилась Марина. Она была в котовской рубашке, застёгнутой на все пуговицы. Она тоже хотела есть, её разбудил запах. Они вдвоём умяли все одиннадцать, вернулись в комнату и допили сухое.
Котов откинулся на спину, оба уже ничего не стеснялись. В голове уже ничего не было, кроме тумана, алкоголя и похоти. Марина залезла сверху «валетом», залупила пальчиками головку и взяла член в рот. Голова её стала подниматься и опускаться. Дима, удобно устроившись головой на подушке, самозабвенно играл языком лепестками её восхитительного цветка. Всё потеряло значение. Впереди у них была вечность и ничего, кроме блаженства.
ОБРЫВОЧНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Принц вошёл за нею следом и огляделся. Крошечная мастерская располагалась в круглой башенке на крыше семиэтажного здания, из окон которой открывался вид на проспект им. Кирова (б. Каменноостровский).
Комнатка вмещала в себя кровать, столик с букетом полевых цветов, пару стульев и тумбочку. На полу лежали стопки книг и рулоны акварельных рисунков. Рисунками были оклеены все стены комнаты.
— Я уговорила родителей разрешить мне пожить здесь до начала учебного года. Моего старшего брата называют трагедией семьи, и я — последнее, что у них осталось.
— Можешь сказать им, что я буду за тобой присматривать.
— Не думаю, что они обрадуются.
Принц внимательно разглядывал рисунки, но ничего не понимал. Цвета и фигуры сменялись в удивительно знакомом порядке. Неожиданно, вглядываясь в один из рисунков, он ощутил, как в голове явственно проступает знакомая мелодия. Принц и сам не заметил, как начал её насвистывать. Повернувшись к Розе, он сказал:
— Кажется, я понял. Это музыка. Но как, чёрт побери, у тебя это выходит?
— Сама не знаю. Чем же ещё тебя удивить?
Принц взял её за руку и мягко привлёк к себе. Роза подняла на него глаза. Их взгляд выражал большее, чем любые произнесённые слова, а их первый поцелуй был не сравним ни с чем до или после этого.
— Мне нет и шестнадцати… — прошептала Роза.
— Отличный возраст. Стоит подождать ещё немного?
— Пожалуй, не стоит. До сегодняшнего дня я ждала принца… но, кажется, он уже приехал.
Среда
На другой день Котов лежал в бойлерной на любимой скамейке и вспоминал подробности вчерашнего свидания. Женщины попадались ему разные: чувственные и холодные, активные и пассивные, умные и дуры. Некоторые своим поведением могли надолго отбить интерес к плотским утехам, и очень редко встречались ему такие бойцы, как Марина.
Отоспавшись к вечеру хорошенько, Дима сосредоточился и позвонил Марусину с рабочего телефона.
— Александр Юрьевич? Здравствуйте, это говорит Дима из ансамбля…
— А-а! Очень хорошо, что вы позвонили. Значит так, Дима. Пожалуйста соберитесь вчетвером и приезжайте ко мне. У нас всё-таки будет серьёзный разговор. Когда вам удобно?
— Можем завтра вечером.
— Вот и хорошо. Значит, в восемь я вас жду. Пишите адрес…
Ломая грифель, Котов торопливо нацарапал карандашом домашний адрес Марусина.
— Обязательно будем! До свидания!
ОБРЫВОЧНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Утром того же дня в здании НКВД на Литейном-4 по селекторной громкой связи прозвучал голос полковника Ежова:
— Майора Кизяка ко мне в кабинет.
— Майор Кизяк по вашему приказанию прибыл.
— Неплохо выглядите, Александр Сулейманович. Как здоровье вашей драгоценнейшей супруги? Давно ли вы её навещали?
— Спасибо, ей уже лучше. Вчера её перевели из госпиталя обратно в камеру.
— Не благодарите; скоро вы сможете её увидеть.
Уголки рта майора Кизяка опустились, лицо вытянулось. Он настороженно, исподлобья взглянул на командира. Тот выдержал паузу и рассмеялся.
— Нет, нет, вы неправильно меня поняли. Я только хотел сказать, что ваши подозрения не подтвердились. Этим делом занимался Зубов, ваш товарищ, вы ведь знаете его методы… Он убедил меня, что ваша жена не владеет ни одним из иностранных языков. То, что она бормочет во сне, скорее всего невнятное произношение русских слов. Отправьте её на месяц в наш санаторий и сделайте хороший подарок.
— Спасибо, товарищ полковник.
— Что у вас в отделе? Агент Странник соблюдает условия сотрудничества?
— Так точно. Вчера приходил с подборкой июньских материалов самиздата.
— С облавами не перестарайтесь. Лягут на дно, нормы выработки снижать не буду.
— Понимаю вас. Учту.
— Королёв много себе позволяет, как их там… «Мать». Отец у него, видите ли, особа приближённая к императору. Не моги дотронуться. Попробуй подобраться с другого края. Кто у них всё это организовывает… ну, помещение там, билеты…
— Есть администратор, Ливинштейн.
— Ливинштейн, отлично. Поработай с ним прямо сегодня. Если на эту грёбанную «Мать» будет что-нибудь конкретное и не липа, я отправлю материалы прямо к Коршунову. Не люблю когда в статистике появляются неприкасаемые. А супругу свою забирай и вези домой.
— Слушаюсь. Разрешите идти?…
Свой первый настоящий барабан Саша Кизяк получил в летнем пионерском лагере. Сначала барабанщиком в их отряде был другой мальчик. Он шёл впереди строя с гордо поднятой головой, и палочки в его руках послушно плясали над пластиковой поверхностью. Этот мальчик показывал Саше разные приёмы игры и разрешал упражняться на барабане сколько он хочет.
Однажды, во время купания, Саша задержался на берегу и спрятал барабан далеко в кустах, потом перебежал в сторону от этого места, плюхнулся в воду и смешался с остальными ребятами.
Инструмент не нашли, и мальчика строго наказали.
Вскоре Саша принёс барабан в отряд и рассказал, как отнял его у местных мальчишек. При этом рубаха его была разорвана, а лицо выпачкано грязью.
Уже восхищённые взгляды девочек были для него достаточной наградой. С этого дня он стал отрядным барабанщиком.
Миновав большой барабан в полковом оркестре благодаря наличию военной кафедры в институте Физкультуры, к своим восемнадцати годам Кизяк овладел целой ударной установкой, играя на ней в студенческом вокально-инструментальном ансамбле. И, самое главное, Александр давно и успешно продвигался по комсомольской линии.
По окончании института Кизяк был направлен на работу в райком, а вскоре перешёл и в горком комсомола.
И вот наконец настало такое время, когда Александр должен был занять пост первого секретаря. В этот день, приуроченный к круглому юбилею комсомольской организации, в Большом концертном зале собрались видные партийные и комсомольские деятели, спортсмены и передовики труда, заслуженные работники искусств и ветераны. Программа была следующая:
1. Отчёты секретарей райкомов.
2. Отчёт и. о. Первого секретаря горкома ВЛКСМ (Ал. Кизяк).
3. Напутственное слово товарища из ЦК.
4. Праздничный концерт.
Пока тянулись отчёты, Александр сидел в президиуме. В животе у него пели трубы, а руки дрожали. От того, какое впечатление он произведёт на товарища из ЦК, зависело его назначение и дальнейшая карьера. А ещё, в первом ряду сидела красивая девушка, его невеста, вместе со своими родителями — очень, очень влиятельными людьми…
Наконец Александр услышал свою фамилию и, не чувствуя ног, под приветственные аплодисменты подошёл к микрофону.
— Товарищи! — начал он хорошо поставленным голосом, серьезно и торжественно. — Неуклонно возрастающий авторитет партии ставит перед комсомолом всё новые и новые задачи по совершенствованию знаний и навыков у нас, молодых, — строителей будущего, строителей коммунизма!
После этой хорошей фразы у Александра была запланирована небольшая пауза, после которой должен был последовать взрыв аплодисментов.
Но этого не произошло. За секунду до взрыва, в момент торжественной паузы, когда на лицах заслуженных товарищей появилась одобрительная улыбка, когда лицо невесты засветилось гордостью, а довольные родители скосили на неё глаза, в этот самый момент произошло ужасное, нелепое, невероятное и совершенно непоправимое: и. о. Первого секретаря горкома комсомола пукнул.
Громкий, неприличный звук был многократно усилен посредством чувствительных микрофонов и выдан в зал мощными динамиками.
Зал содрогнулся и застыл словно парализованный. Товарищ из ЦК, сидевший в президиуме, выронил ручку с золотым пером, она упала на сцену и разлетелась. Невеста в первом ряду потеряла сознание.
В глазах у Александра потемнело, он закрыл лицо руками и быстрыми шагами почти выбежал за кулисы, а затем через служебный выход на улицу.
Пронизанный насквозь леденящим ужасом, он не в состоянии был о чём-либо думать. По телу струился холодный пот, в висках стучало так, что голова была готова лопнуть от напряжения.
Прошло два года. Александр Сулейманович осунулся, похудел, лицо его стало одутловатым. Теперь он жил в Петрограде и работал учителем физкультуры в интернате для трудновоспитуемых.
Однажды в пивной к нему подсел приличного вида мужчина и, чуть заметно улыбаясь, проговорил:
— А ведь ты, Саша, сильно изменился.
Александр Сулейманович мутными глазами посмотрел на незнакомца.
— Не узнаёшь… А ведь мы с тобой учились в одном классе. Помнишь Ваньку Зубова?
Александр вдруг вспомнил тихого мальчика, когда-то учившегося с ним в одном классе. Ничем не примечательный в коллективе сверстников он запал в память благодаря одному случаю.
Как-то раз Саша Кизяк, желая порисоваться перед девочками, из-за пустяка влепил физически более слабому Ване звонкую затрещину. Мальчик не полез в драку, но только закрылся руками и взглянул на обидчика так, что тому стало не по себе.
К концу дня Саша забыл о случившемся и вместе с одноклассниками возвращался из школы. Когда он, оторвавшись от группы, свернул в свой переулок, Ваня Зубов нагнал его сзади и изо всех сил ударил ему между лопаток огромным, зажатым в кулаке, гвоздём. Саша закричал как сумасшедший и побежал.
Испуг заставил его скрыть правду от родителей, но с тех пор он усвоил на всю жизнь одну полезную истину: остерегайся того, кто не ответил на твой удар…
И вот он, Александр Кизяк, уже взрослый, но ещё молодой человек, небритый и нетрезвый, сидел перед этим самым Ваней Зубовым, хорошо одетым, холёным мужчиной, пахнущим одеколоном и парикмахерской.
Зубов раскрыл скрипящий кожаный бумажник, засветив пачкой крупных купюр, справился по какой-то своей памятке, поднял глаза на Александра и проговорил:
— Остальное подождёт. Пойдём отсюда.
Через четверть часа они сидели в отдельном кабинете спецресторана, Зубов держал в руках огромную раззолоченную карту и делал заказ. Официант, стилизованный под русского полового, записывал и услужливо повторял: «Да-с, так точно-с, будет в лучшем виде-с…».
Зубов налил в гранёные рюмки водку из запотевшего графина, они выпили по первой, и Зубов сказал главное:
— Должен тебе признаться, Саша, что наша сегодняшняя встреча не случайна.
Прошло много лет. Кизяк стал майором НКВД и уже третий год возглавлял отдел Рок-музыки, наркомании и гомосексуализма на Литейном-4.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39