Флетчер слишком хорошо знал двойственную веществ, чтобы поверить, будто нечто может быть уничтожено полностью. То, что уже открыто, не способно вернуться в небытие. Флетчер надеялся лишь на то, что повторить его эксперимент не так-то просто. Они с Раулем добились очень серьезных результатов. Теперь он и мальчик (ему все еще нелегко думать о Рауле как о мальчике) должны, как воры, уничтожить все следы. Сжечь лабораторные записи и разбить оборудование, чтобы нунций исчез, будто его и не было. Потом он позовет мальчика, который сейчас следил за кострами перед зданием, отведет его на край скалы, они возьмутся за руки и вместе бросятся вниз. Прилив смоет их кровь и унесет тела в океан. Огонь и вода завершат работу.
Конечно, не исключено, что в будущем кто-нибудь снова попытается получить нунций; но нынешняя комбинация обстоятельств и дисциплин, сделавшая открытие возможным, была слишком специфической. Во имя спасения человечества Флетчер надеялся, что это повторится очень не скоро. Без соединения странных, интуитивных оккультных знаний Яффе и научного метода Флетчера чуда не случилось бы, а так ли уж часто люди науки («приспешники», как их называл Яффе) садятся за один стол с магами? Нет, и слава богу, что нет. Слишком это опасно. Оккультисты, чьи коды разгадал Яффе, знали о природе вещей намного больше, чем Флетчер. Когда на языке метафор они говорили о Сосуде перерождения и Золотом потомстве, они стремились к тому же, чему он посвятил свою жизнь. Они хотели дать искусственный толчок эволюции и позволить человеку вознестись над самим собой. «Obscurum per obscurius, ignotum per ignoti-us», – советовали они. Объясняй темное еще более темным, непонятное – еще более непонятным. Они знали, о чем писали. То, что открыл Флетчер, лежало на границе между их знаниями и его наукой. Он получил вещество, способное (так думал он) донести сигнал до каждой, даже самой ничтожной клетки живого организма и заставить ее эволюционировать. Сначала он назвал это вещество «нунций» – посланник. Но теперь понял, что это неподходящее название. Препарат не был посланником бога, он был сам – бог. Со своей собственной жизнью, собственной энергией и целями. Его необходимо уничтожить, пока он не начал переписывать Книгу Бытия с Рэндольфом Яффе в качестве Адама.
– Отец?
К нему подошел Рауль, снова раздетый. Много лет проходив обнаженным, он так и не смог привыкнуть к одежде. И он опять назвал Флетчера этим проклятым словом.
– Я тебе не отец, – напомнил Флетчер. – Никогда им не был и не буду. Вобьешь ты себе это в голову?
Рауль выслушал его, как всегда. По его глазам, почти лишенным белков, трудно было что-то прочесть, но их внимательный взгляд неизменно трогал сердце Флетчера.
– Ну, что? – спросил Флетчер уже мягче.
– Костры, – ответил мальчик.
– Что с ними такое?
– Ветер, отец… – начал Рауль.
Ветер подул с океана несколько минут назад. Вслед за Раулем Флетчер подошел к миссии, где с подветренной стороны они приготовили погребальные костры для нунция, и увидел, что ветер разметал и далеко унес немало бумаг.
– Черт подери! – выругался Флетчер. Он больше злился на себя, не занявшегося кострами самостоятельно, нежели на невнимательность мальчика. – Я же говорил, не клади так много бумаги сразу.
Он взял Рауля за руку, покрытую, как и все его тело, шелковистыми волосами. Внезапно запахло дымом, и огонь взметнулся вверх. Рауль вздрогнул, Флетчер знал, что мальчику стоило немалых усилий преодолеть врожденный страх перед огнем. Он сделал это ради «отца». Больше ни для кого он на такое не пошел бы. Вспомнив об этом, Флетчер обнял Рауля за плечи, и тот, как в своей предыдущей жизни, прильнул и уткнулся в него лицом, вдыхая запах человека.
– Пусть летят, – сказал Флетчер.
Он наблюдал, как очередной порыв ветра выхватывает из костра бумаги и они летят, словно листки календаря, унося полные боли и вдохновения дни. Если кто-нибудь и подберет пару листков, то все равно ничего не поймет. Просто Флетчер одержим идеей уничтожить все до последней страницы. Но разве не одержимость привела к тому, что случилось?
Мальчик высвободился из его объятий и направился к кострам.
– Нет, Рауль… не нужно… пусть летят…
Мальчик сделал вид, будто не слышит. К этому трюку он прибегал и до того, как прикосновение нунция изменило его. Сколько раз Флетчер обращался к обезьяне Раулю, а тот не обращал на него внимания. Несомненно, некая внутренняя извращенность побудила ученого испытать Великое деяние именно на этом подобии человека, теперь превратившемся в вопиющий пример.
Но Рауль и не думал собирать разлетевшиеся бумаги. Его приземистое невысокое тело напряглось, голова приподнялась. Он принюхался.
– Что такое? Чувствуешь чей-то запах?
– Да.
– Где?
– Поднимается на холм.
Флетчеру не нужно было спрашивать у Рауля, кто идет. То, что сам Флетчер не чувствовал запаха и не слышал шагов, свидетельствовало лишь о несовершенстве его органов чувств. Но он знал, откуда приближается гость. В миссию вела одна дорога. Она шла по пересеченной местности, а затем поднималась вокруг огромного холма. Без сомнений, она оказалась суровым испытанием даже для склонных к мазохизму иезуитов. Они проложили эту дорогу и построили эту миссию, а потом, возможно, отчаялись отыскать здесь бога и ушли отсюда. Если сейчас их души вернутся, подумал Флетчер, они найдут божество – в трех склянках с голубой жидкостью. Впрочем, найдет его и человек, поднимавшийся на холм. Конечно, это Яффе. Никто другой не знал, что они здесь.
– Черт бы его побрал, – пробормотал Флетчер. – Почему именно сейчас?
Дурацкий вопрос – Яффе пришел именно сейчас, потому что проведал об опасности, нависшей над Великим деянием. Он умел присутствовать там, где физически его не было; он оставлял шпионить свой фантом. Флетчер не понимал, как Яффе это делает. Одна из магических штучек. Флетчер решил для себя, что это фокус, и перестал думать о нем – как и о многом другом, что связано с Яффе. Но через несколько минут Яффе появится, и Флетчер с мальчиком не успеют завершить задуманное.
Осталось два одинаково важных дела. Во-первых, убить Рауля и уничтожить тело, чтобы по изменениям, произошедшим с ним, никто не смог понять природу нунция. Во-вторых, избавиться от трех колб в здании миссии.
Туда он и направился – через весь собственноручно устроенный хаос. Рауль шел следом, ступая босыми ногами по обломкам мебели и оборудования. В здании осталась лишь одна не разгромленная комната – его келья. Там стояли лишь стол, кресло и старомодная стереосистема. Кресло располагалось напротив окна, выходившего на океан. В первые дни после успешной трансмутации Рауля, когда Флетчер еще не осознал всех возможных последствий своего научного триумфа, они с мальчиком сидели здесь, глядели на небо и слушали Моцарта. Флетчер учил Рауля тому, что музыка – главная загадка мироздания. Самая главная.
Больше не будет ни умиротворяющего Моцарта, ни вида неба, ни заботливых уроков. Времени осталось только на выстрел Флетчер достал из ящика стола пистолет, который лежал там вместе с запасом мескалина.
– Мы умрем? – спросил Рауль.
Он знал, что это случится. Но не думал, что так быстро.
– Да.
– Тогда нужно выйти. К обрыву.
– Нет времени. Я… мне нужно сделать еще кое-что, прежде чем я присоединюсь к тебе.
– Но ты обещал, что мы вместе…
– Я помню.
– Ты обещал!
– О господи, Рауль! Я все помню. Но он идет. Если он заберет тебя, живого или мертвого, он использует тебя. Он узнает, как действует нунций.
Он хотел испугать мальчика, и ему это удалось. Тот всхлипнул, лицо его исказилось ужасом. Когда Флетчер поднял пистолет, Рауль сделал шаг назад.
– Я скоро присоединюсь к тебе, – сказал Флетчер. – Клянусь. Сразу, как только смогу.
– Отец, пожалуйста…
– Я не твой отец! Запомни наконец! Я никому не отец! Из-за этой вспышки он окончательно утратил контроль над мальчиком. Флетчер прицелился, но Рауль уже был за дверью. Пуля попала в стену. Флетчер бросился в погоню и выстрелил еще раз, но мальчик был проворный, как обезьяна. Он выскочил из здания лаборатории раньше, чем Флетчер в третий раз успел нажать на курок.
Флетчер отшвырнул пистолет в сторону. Преследовать Рауля – бесполезная трата времени. Лучше поторопиться с уничтожением нунция. Бесценной субстанции было немного, но и этого хватит, чтобы заразить любую систему и разрушить в ней весь порядок эволюции. Дни и ночи Флетчер размышлял над тем, как избавиться от вещества. Выбросить его нельзя – страшно представить, что произойдет, попади нунций в землю. Флетчер придумал единственный выход – вылить субстанцию в океан. В таком решении была приятная последовательность. Долгий путь к той ступени развития, на которой находилось сейчас человечество, начался в океане. Открытие Флетчера тоже было связано с ним: наблюдая за мириадами жизненных форм морских обитателей, ученый впервые представил себе нечто, побуждающее организмы меняться. Эта идея и привела в итоге к трем колбам в кабинете. Теперь Флетчер вернет субстанцию стихии, вдохновившей его. Нунций буквально станет каплей в море, сила его растворится и рассеется.
Он подошел к стойке, где стояли три колбы. В трех бутылках был бог – молочно-голубой, как небо у Пьеро Франческа*. Внутри вдруг возникло движение, там что-то заклубилось. Если оно знает о приближении Флетчера, знает ли оно о его намерениях? Флетчер слабо представлял себе природу того, что он создал. Возможно, оно умеет читать мысли.
Он остановился – как истинный ученый, он не мог не восхититься происходящим феноменом. Флетчер знал, что жидкость обладает силой, но его потрясла способность вещества ферментировать себя – это было видно даже в примитивном движении: вещество поднималось по стенкам колб. Уверенность Флетчера в своей правоте растаяла. Можно ли лишать мир такого чуда? Так ли уж оно ненасытно? Оно ведь хочет лишь ускорить развитие вещей. Чтоб чешую сменил мех, мех – гладкая кожа, а плоть, возможно, – дух. Успокаивающие мысли.
Но затем он вспомнил Рэндольфа Яффе из Омахи, штат Небраска, мясника и сортировщика мертвых писем, собирателя людских тайн. Использует ли такой человек нунций во благо? В руках доброго и любящего Великое деяние стало бы действительно Великим, и каждое живое существо на Земле осознало бы цель собственного существования. Но Яффе не был ни добрым, ни любящим. Маг и вор чужих озарений, он не думал о принципах знания, а лишь о том, как возвыситься с его помощью.
Когда Флетчер вспомнил об этом, он перестал задаваться вопросом, имеет ли он право уничтожить это чудо. Теперь он спрашивал себя, как смеет он колебаться.
Отбросив сомнения, он шагнул к колбам. Нунций почувствовал, что ему собираются причинить вред. Жидкость забурлила, пытаясь подняться как можно выше.
Едва Флетчер коснулся полки, он вдруг понял истинное намерение нунция. Вещество не просто стремилось вырваться на свободу. Оно хотело добраться до самого Флетчера – переделать того, кто собирался причинить ему вред.
Но понимание пришло слишком поздно. Прежде чем он успел отдернуть протянутую руку или хотя бы чем-то при ее, одна из колб разлетелась вдребезги. Куски стекла рассекли ладонь Флетчера, и на кожу выплеснулся нунций. Он отшатнулся и поднес руку к глазам. Она была порезана в нескольких местах; самый длинный порез пересекал ладонь, словно по ней провели ногтем. От боли у него закружилась голова, но через минуту все прошло – и боль, и головокружение. Их сменило абсолютно иное ощущение. Даже не «ощущение» – здесь не подходило столь обыкновенное слово. Это напоминало Моцарта – но музыка лилась не в уши, а прямо в душу. Слушая ее, невозможно было остаться прежним.
V
Миновав первый изгиб горной дороги, Рэндольф увидел дым, поднимавшийся от костров за зданием миссии. С первого взгляда беспокойство, томившее его в последнее время, превратилось в уверенность: наемный гений взбунтовался. Яффе надавил на педаль газа своего джипа, проклиная густую пыль, что облаками вылетала из-под колес и не давала ехать быстрее. До сегодняшнего дня и его, и Флетчера устраивало, что Великое деяние совершается вдали от цивилизации. Сначала от Яффе потребовалось немало усилий, чтобы доставить в лабораторию оборудование, которое запросил требовательный Флетчер. Но потом стало легче. Путешествие в Петлю зажгло огонь в глазах Яффе. Женщина из Иллинойса, чьего имени он так и не узнал, говорила: «Ты видел что-то необычное, правда?» – и теперь ее слова на самом деле стали правдой. Он видел место, лежащее вне времени; он был там, куда, вопреки рассудку, его привело жадное стремление к Искусству. И люди знали это, хотя он и не рассказывал им о своих приключениях. Они заглядывали ему в глаза и из страха или благоговейного трепета выполняли все его желания.
Но Флетчер был исключением. Отчаяние и страсть к наркотикам сделали этого человека управляемым, но он сохранил волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Конечно, не исключено, что в будущем кто-нибудь снова попытается получить нунций; но нынешняя комбинация обстоятельств и дисциплин, сделавшая открытие возможным, была слишком специфической. Во имя спасения человечества Флетчер надеялся, что это повторится очень не скоро. Без соединения странных, интуитивных оккультных знаний Яффе и научного метода Флетчера чуда не случилось бы, а так ли уж часто люди науки («приспешники», как их называл Яффе) садятся за один стол с магами? Нет, и слава богу, что нет. Слишком это опасно. Оккультисты, чьи коды разгадал Яффе, знали о природе вещей намного больше, чем Флетчер. Когда на языке метафор они говорили о Сосуде перерождения и Золотом потомстве, они стремились к тому же, чему он посвятил свою жизнь. Они хотели дать искусственный толчок эволюции и позволить человеку вознестись над самим собой. «Obscurum per obscurius, ignotum per ignoti-us», – советовали они. Объясняй темное еще более темным, непонятное – еще более непонятным. Они знали, о чем писали. То, что открыл Флетчер, лежало на границе между их знаниями и его наукой. Он получил вещество, способное (так думал он) донести сигнал до каждой, даже самой ничтожной клетки живого организма и заставить ее эволюционировать. Сначала он назвал это вещество «нунций» – посланник. Но теперь понял, что это неподходящее название. Препарат не был посланником бога, он был сам – бог. Со своей собственной жизнью, собственной энергией и целями. Его необходимо уничтожить, пока он не начал переписывать Книгу Бытия с Рэндольфом Яффе в качестве Адама.
– Отец?
К нему подошел Рауль, снова раздетый. Много лет проходив обнаженным, он так и не смог привыкнуть к одежде. И он опять назвал Флетчера этим проклятым словом.
– Я тебе не отец, – напомнил Флетчер. – Никогда им не был и не буду. Вобьешь ты себе это в голову?
Рауль выслушал его, как всегда. По его глазам, почти лишенным белков, трудно было что-то прочесть, но их внимательный взгляд неизменно трогал сердце Флетчера.
– Ну, что? – спросил Флетчер уже мягче.
– Костры, – ответил мальчик.
– Что с ними такое?
– Ветер, отец… – начал Рауль.
Ветер подул с океана несколько минут назад. Вслед за Раулем Флетчер подошел к миссии, где с подветренной стороны они приготовили погребальные костры для нунция, и увидел, что ветер разметал и далеко унес немало бумаг.
– Черт подери! – выругался Флетчер. Он больше злился на себя, не занявшегося кострами самостоятельно, нежели на невнимательность мальчика. – Я же говорил, не клади так много бумаги сразу.
Он взял Рауля за руку, покрытую, как и все его тело, шелковистыми волосами. Внезапно запахло дымом, и огонь взметнулся вверх. Рауль вздрогнул, Флетчер знал, что мальчику стоило немалых усилий преодолеть врожденный страх перед огнем. Он сделал это ради «отца». Больше ни для кого он на такое не пошел бы. Вспомнив об этом, Флетчер обнял Рауля за плечи, и тот, как в своей предыдущей жизни, прильнул и уткнулся в него лицом, вдыхая запах человека.
– Пусть летят, – сказал Флетчер.
Он наблюдал, как очередной порыв ветра выхватывает из костра бумаги и они летят, словно листки календаря, унося полные боли и вдохновения дни. Если кто-нибудь и подберет пару листков, то все равно ничего не поймет. Просто Флетчер одержим идеей уничтожить все до последней страницы. Но разве не одержимость привела к тому, что случилось?
Мальчик высвободился из его объятий и направился к кострам.
– Нет, Рауль… не нужно… пусть летят…
Мальчик сделал вид, будто не слышит. К этому трюку он прибегал и до того, как прикосновение нунция изменило его. Сколько раз Флетчер обращался к обезьяне Раулю, а тот не обращал на него внимания. Несомненно, некая внутренняя извращенность побудила ученого испытать Великое деяние именно на этом подобии человека, теперь превратившемся в вопиющий пример.
Но Рауль и не думал собирать разлетевшиеся бумаги. Его приземистое невысокое тело напряглось, голова приподнялась. Он принюхался.
– Что такое? Чувствуешь чей-то запах?
– Да.
– Где?
– Поднимается на холм.
Флетчеру не нужно было спрашивать у Рауля, кто идет. То, что сам Флетчер не чувствовал запаха и не слышал шагов, свидетельствовало лишь о несовершенстве его органов чувств. Но он знал, откуда приближается гость. В миссию вела одна дорога. Она шла по пересеченной местности, а затем поднималась вокруг огромного холма. Без сомнений, она оказалась суровым испытанием даже для склонных к мазохизму иезуитов. Они проложили эту дорогу и построили эту миссию, а потом, возможно, отчаялись отыскать здесь бога и ушли отсюда. Если сейчас их души вернутся, подумал Флетчер, они найдут божество – в трех склянках с голубой жидкостью. Впрочем, найдет его и человек, поднимавшийся на холм. Конечно, это Яффе. Никто другой не знал, что они здесь.
– Черт бы его побрал, – пробормотал Флетчер. – Почему именно сейчас?
Дурацкий вопрос – Яффе пришел именно сейчас, потому что проведал об опасности, нависшей над Великим деянием. Он умел присутствовать там, где физически его не было; он оставлял шпионить свой фантом. Флетчер не понимал, как Яффе это делает. Одна из магических штучек. Флетчер решил для себя, что это фокус, и перестал думать о нем – как и о многом другом, что связано с Яффе. Но через несколько минут Яффе появится, и Флетчер с мальчиком не успеют завершить задуманное.
Осталось два одинаково важных дела. Во-первых, убить Рауля и уничтожить тело, чтобы по изменениям, произошедшим с ним, никто не смог понять природу нунция. Во-вторых, избавиться от трех колб в здании миссии.
Туда он и направился – через весь собственноручно устроенный хаос. Рауль шел следом, ступая босыми ногами по обломкам мебели и оборудования. В здании осталась лишь одна не разгромленная комната – его келья. Там стояли лишь стол, кресло и старомодная стереосистема. Кресло располагалось напротив окна, выходившего на океан. В первые дни после успешной трансмутации Рауля, когда Флетчер еще не осознал всех возможных последствий своего научного триумфа, они с мальчиком сидели здесь, глядели на небо и слушали Моцарта. Флетчер учил Рауля тому, что музыка – главная загадка мироздания. Самая главная.
Больше не будет ни умиротворяющего Моцарта, ни вида неба, ни заботливых уроков. Времени осталось только на выстрел Флетчер достал из ящика стола пистолет, который лежал там вместе с запасом мескалина.
– Мы умрем? – спросил Рауль.
Он знал, что это случится. Но не думал, что так быстро.
– Да.
– Тогда нужно выйти. К обрыву.
– Нет времени. Я… мне нужно сделать еще кое-что, прежде чем я присоединюсь к тебе.
– Но ты обещал, что мы вместе…
– Я помню.
– Ты обещал!
– О господи, Рауль! Я все помню. Но он идет. Если он заберет тебя, живого или мертвого, он использует тебя. Он узнает, как действует нунций.
Он хотел испугать мальчика, и ему это удалось. Тот всхлипнул, лицо его исказилось ужасом. Когда Флетчер поднял пистолет, Рауль сделал шаг назад.
– Я скоро присоединюсь к тебе, – сказал Флетчер. – Клянусь. Сразу, как только смогу.
– Отец, пожалуйста…
– Я не твой отец! Запомни наконец! Я никому не отец! Из-за этой вспышки он окончательно утратил контроль над мальчиком. Флетчер прицелился, но Рауль уже был за дверью. Пуля попала в стену. Флетчер бросился в погоню и выстрелил еще раз, но мальчик был проворный, как обезьяна. Он выскочил из здания лаборатории раньше, чем Флетчер в третий раз успел нажать на курок.
Флетчер отшвырнул пистолет в сторону. Преследовать Рауля – бесполезная трата времени. Лучше поторопиться с уничтожением нунция. Бесценной субстанции было немного, но и этого хватит, чтобы заразить любую систему и разрушить в ней весь порядок эволюции. Дни и ночи Флетчер размышлял над тем, как избавиться от вещества. Выбросить его нельзя – страшно представить, что произойдет, попади нунций в землю. Флетчер придумал единственный выход – вылить субстанцию в океан. В таком решении была приятная последовательность. Долгий путь к той ступени развития, на которой находилось сейчас человечество, начался в океане. Открытие Флетчера тоже было связано с ним: наблюдая за мириадами жизненных форм морских обитателей, ученый впервые представил себе нечто, побуждающее организмы меняться. Эта идея и привела в итоге к трем колбам в кабинете. Теперь Флетчер вернет субстанцию стихии, вдохновившей его. Нунций буквально станет каплей в море, сила его растворится и рассеется.
Он подошел к стойке, где стояли три колбы. В трех бутылках был бог – молочно-голубой, как небо у Пьеро Франческа*. Внутри вдруг возникло движение, там что-то заклубилось. Если оно знает о приближении Флетчера, знает ли оно о его намерениях? Флетчер слабо представлял себе природу того, что он создал. Возможно, оно умеет читать мысли.
Он остановился – как истинный ученый, он не мог не восхититься происходящим феноменом. Флетчер знал, что жидкость обладает силой, но его потрясла способность вещества ферментировать себя – это было видно даже в примитивном движении: вещество поднималось по стенкам колб. Уверенность Флетчера в своей правоте растаяла. Можно ли лишать мир такого чуда? Так ли уж оно ненасытно? Оно ведь хочет лишь ускорить развитие вещей. Чтоб чешую сменил мех, мех – гладкая кожа, а плоть, возможно, – дух. Успокаивающие мысли.
Но затем он вспомнил Рэндольфа Яффе из Омахи, штат Небраска, мясника и сортировщика мертвых писем, собирателя людских тайн. Использует ли такой человек нунций во благо? В руках доброго и любящего Великое деяние стало бы действительно Великим, и каждое живое существо на Земле осознало бы цель собственного существования. Но Яффе не был ни добрым, ни любящим. Маг и вор чужих озарений, он не думал о принципах знания, а лишь о том, как возвыситься с его помощью.
Когда Флетчер вспомнил об этом, он перестал задаваться вопросом, имеет ли он право уничтожить это чудо. Теперь он спрашивал себя, как смеет он колебаться.
Отбросив сомнения, он шагнул к колбам. Нунций почувствовал, что ему собираются причинить вред. Жидкость забурлила, пытаясь подняться как можно выше.
Едва Флетчер коснулся полки, он вдруг понял истинное намерение нунция. Вещество не просто стремилось вырваться на свободу. Оно хотело добраться до самого Флетчера – переделать того, кто собирался причинить ему вред.
Но понимание пришло слишком поздно. Прежде чем он успел отдернуть протянутую руку или хотя бы чем-то при ее, одна из колб разлетелась вдребезги. Куски стекла рассекли ладонь Флетчера, и на кожу выплеснулся нунций. Он отшатнулся и поднес руку к глазам. Она была порезана в нескольких местах; самый длинный порез пересекал ладонь, словно по ней провели ногтем. От боли у него закружилась голова, но через минуту все прошло – и боль, и головокружение. Их сменило абсолютно иное ощущение. Даже не «ощущение» – здесь не подходило столь обыкновенное слово. Это напоминало Моцарта – но музыка лилась не в уши, а прямо в душу. Слушая ее, невозможно было остаться прежним.
V
Миновав первый изгиб горной дороги, Рэндольф увидел дым, поднимавшийся от костров за зданием миссии. С первого взгляда беспокойство, томившее его в последнее время, превратилось в уверенность: наемный гений взбунтовался. Яффе надавил на педаль газа своего джипа, проклиная густую пыль, что облаками вылетала из-под колес и не давала ехать быстрее. До сегодняшнего дня и его, и Флетчера устраивало, что Великое деяние совершается вдали от цивилизации. Сначала от Яффе потребовалось немало усилий, чтобы доставить в лабораторию оборудование, которое запросил требовательный Флетчер. Но потом стало легче. Путешествие в Петлю зажгло огонь в глазах Яффе. Женщина из Иллинойса, чьего имени он так и не узнал, говорила: «Ты видел что-то необычное, правда?» – и теперь ее слова на самом деле стали правдой. Он видел место, лежащее вне времени; он был там, куда, вопреки рассудку, его привело жадное стремление к Искусству. И люди знали это, хотя он и не рассказывал им о своих приключениях. Они заглядывали ему в глаза и из страха или благоговейного трепета выполняли все его желания.
Но Флетчер был исключением. Отчаяние и страсть к наркотикам сделали этого человека управляемым, но он сохранил волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79