– «Янки», – высказался Барт.
Перевод: «Сегодня вечером по телевизору матч “Янки” и “Ред Сокс”. Давай останемся в “Арсенале” до конца трансляции».
– Не могу, – ответил я. – Веду обедать «лягушатника» в «Жемчужину».
– Французика?
– Да нет, ныряльщика со скубой. Он участвует в акции Блю-Киллс. Не беспокойся, ты обороняй форт, а я приеду на велике.
– У тебя фонарь на нем есть?
Я рассмеялся.
– С каких пор тебя это волнует?
– Это опасно, чувак. Тебя же на дороге не видно.
– Я просто считаю, что меня видно. Я считаю, что на мне флуоресцентный костюм и что могу предложить премию в миллион долларов первому же водиле, который сумеет меня сбить. От этого и танцую.
Иногда приятно сбежать из центра с его атмосферой Восточного Бейрута и посидеть в баре, где вода в унитазах спускается с первого раза и где не нашли ни одного трупа. Мы облюбовали одно местечко в Уотертауне, как раз через реку от нашего дома, бар под названием «Арсенал». Как и следовало ожидать, он начисто лишен атмосферы. Бывает, что в баре лишку атмосферы, и в Бостоне таких немало. Через улицу от «Арсенала» находился зал игровых автоматов, а любому бару это только в плюс. Заскочил в бар, выпил пива, перешел дорогу в «игровые автоматы» погонять шарики, потом назад за пивом и по новой. Так можно счастливо и бессмысленно убить вечер.
Мы убили несколько часов. Я выиграл несколько партий. Посмотрел пришедший по почте хлам. Мне много всего приходит, так как у меня есть акции сотен корпораций – обычно по одной. Так я попадаю в список рассылки для акционеров, что бывает полезно. Но с ними столько мороки: покупать их приходится под чужим именем, в качестве адреса указывать номер почтового ящика, оплачивать опять же по почте, чтобы никто не мог ударить мне в спину, в эфире обвинив в злоупотреблении моим положением.
Я пролистал годовой отчет «Фотекса»: уйма всего о замечательных новеньких шинах, но ничего про токсичные отходы. Из информационного бюллетеня узнал кое-какие корпоративные новости. Похоже, у Дольмечера появился новый босс: основатель, он же президент, «Биотроникс» «ушел в отставку» и был заменен пешкой из рядов «Баско». Тут были фотографии основателя (молодой, худощавый, борода и усы) и нового типа, какого-то Джо Палуки в черепаховых очках. Типичная история. Основателей «Биотроникс», талантливых ребят из МТИ и БУ вышибают, чтобы освободить место для клона старой гвардии.
Бартоломью пустился флиртовать с шикарной студенточкой-социологиней последнего курса, которая, наверное, прикатила сюда из Суитвейла в надежде отхватить студента Гарварда или компьютерщика, но их роман умер, как только она заметила, что он покрыт чем-то, удивительно похожим на грязь. Барт работает в прокате машин. Весь день напролет он таскает и сбрасывает в кучи шины, и к пяти сам уже вулканизирован.
Когда пришло время, я выволок велик из фургона Барта и через реку отправился в Брайтон (эдакий ирландский квартал-чапельник, выпирающий к западу от основного Бостона), а затем – по проулкам и тротуарам на восток, пока не оказался в Олстоне, в продолжении того же «чапельника», но неухоженном и многонациональном. В частности, тут жили многие выходцы из Азии. Если судить по одним только ресторанчикам, здесь преобладали китайцы, им в спину дышали таиландцы, а вьетнамцы занимали отстающее третье место. Но, по-моему, это далеко не так. Китайцы и вьетнамцы (и, если уж на то пошло, греки) вывешивают меню, как только переступают черту города, – такой у них безусловный рефлекс. А вот приезжающим в Америку вьетнамцам изначально приходится много тяжелее, и в еде они привередливы, как кошки. Возможно, унаследовали это от французов. Китайские блюда для них – клейкие и сальные, а таиландские – монотонные, сплошь цитронелла и кокосовое молоко. Вьетнамцы к еде относятся серьезно.
Расположено заведение Хоа – хуже не придумаешь. В Бостоне, где домовладельцы принесут скорее канистру с бензином, чем с краской, остальные подобные здания давно превратились в дымящиеся руины. Это был одинокий монстр в итальянском стиле, надгробным памятником торчавший на магистрали Массачусетс-пайк лицом к Гарвард-стрит. Припарковаться тут – не проблема, но вот вопрос, найдете ли вы машину, когда вернетесь. Внутри – светло и голо, как в гимнастическом зале, лишь несколько разномастных столиков и по стенам – ресторанные рецензии из различных газет в рамках с фразами вроде «“Жемчужина” – алмаз в породе» или «Удивительное открытие на Пайк».
Первые несколько месяцев у меня было стойкое ощущение, что я единолично держу заведение на плаву, настаивая, чтобы мы проводили тут все расширенные заседания «ЭООС». Но когда появились эти рецензии, его «открыли для себя» будущие «брамины» из Гарвардской школы экономики, которые являлись сюда поклоняться духу предпринимательства Хоа. Мне уже не казалось, что дети Хоа останутся голодными, если я не буду питаться тут три раза в неделю. Но когда заходили споры, где бы поесть, мой выбор всегда оставался за «Жемчужиной».
Я занес велик в парадный вход – привилегия, заслуженная не одной сотней обедов. Хоа и его брат не уставали удивляться, что я, сравнительно преуспевающий американец, езжу на велосипеде. С тем же успехом я, наверное, мог бы упорно носить остроконечную шляпу и черный балахон. Сами они ездили исключительно на машинах, и их шероховатые от слоев краски развалюхи крали или жгли несколько раз в год.
Миновав вестибюль, я огляделся, прикидывая, кто из обедающих ждет меня. Мужчина в круглых очках с дюймовым кейсом из крокодиловой кожи? Нет, это не «человек-лягушка» «ЭООС». И не пять азиатов, деловито вымогающих что-то, чего нет в меню. Три брайтонские ирландки с подсиненными волосами, ошеломленные отсутствием у чашек ручек? Маловероятно. Но вот тип за тридцать под размытой фотографией памятника морпеху: волосы до плеч, нитка разноцветных никарагуанских бус, велосипедный шлем на столе, – этот подойдет. В данный момент он на полузабытом вьетнамском допрашивал брата Хоа относительно чая.
– Эй, приятель, – окликнул он, подняв глаза. – Я тебя узнал. Тебя в «Шестидесяти минутах» показывали. Как жизнь?
– Том Экерс, верно? – Я сел, и он спустил велосипедный шлем на пол.
– Ага. Симпатичное местечко. Ты часто тут бываешь?
– Постоянно.
– Что вкусного?
– Все. Но лучше начать с императорских роллов.
– Дороговато.
– Таких нигде больше не найдешь. Во всех остальных вьетнамских ресторанчиках роллы заворачивают в блин из рисовой муки. И получается совсем как китайский ролл. Здесь используют рисовую бумагу.
– Ух ты!
– Она такая хрупкая, что большинство поваров не хотят с ней связываться. Но у жены Хоа настоящий талант, она, наверно, пальцами ног сумеет свернуть ролл.
– А как у них с рыбными блюдами? Я красного мяса не ем.
Мой совет – рыба в имбирном соусе – застрял у меня в глотке, ведь это блюдо – горка неподдающегося идентификации белого мяса в соусе.
Мне стало стыдно за такую мысль. Хоа, человек, который едва-едва перебивается из-за дорогущей рисовой бумаги, не станет подавать клиентам донную рыбу. А я, если вдуматься, просто сволочь.
– Все вкусно, – сказал я. – Здесь отлично кормят.
Том Экерс оказался вольнонаемным ныряльщиком из Сиэтла, который при любой возможности хватался за шанс поработать на «ЭООС». Когда мне понадобились дополнительные скуба-ныряльщики, головной офис разыскал его и оплатил билет до Бостона. Это стандартная практика. Мы предпочитаем не брать волонтеров, поскольку добровольцы излишне ретивы и часто перебарщивают. Мы предпочитаем посылать приглашения на участие в акции.
В обычных обстоятельствах его отправили бы прямо в Джерси, но ему хотелось навестить друзей в Бостоне. Он жил у них несколько дней, а сегодня собирался заночевать у меня, чтобы утром мы смогли выехать пораньше.
– Приятно снова тебя видеть, – сказал Хоа, подкравшийся ко мне, пока я отвлекся на чувство вины.
Двигался он беззвучно, даже воздух вокруг как будто не тревожил. Ему было за сорок – высокий для вьетнамца, но болезненно худой. Его брат был ниже и круглее, но плохо говорил по-английски, и его имя я не мог произнести. А то имя, которое я не могу произнести, я не запоминаю.
– Как поживаешь, Хоа?
– Вы оба ездите на велосипедах?
Подняв руки, он схватил воображаемый руль и при этом снисходительно улыбнулся, указав глазами на шлем Тома. Двойная диковина: не один, а два взрослых американца на велосипедах!
Как выяснилось, он хотел предложить Тому занести велосипед внутрь, чтобы с него не сняли колеса. В вестибюле не хватило места, поэтому Том занес его через черный ход и поставил у двери на кухне.
– В проулке уйма народа толчется.
– Вьетнамцы?
– Кажется, да.
– Они всегда приходят к задней двери за пропаренным рисом. Хоа отдает его даром или берет то, что они могут заплатить.
– Здорово!
Мы посидели за пятизвездочным обедом, и обошелся он приблизительно по баксу за звездочку. Я выпил «Будвайзер», а Том – таиландское пиво. Раньше и я так поступал: брал мексиканское пиво в мексиканских заведениях, азиатское пиво – в азиатских. Но как-то раз мы с Дебби и Бартом провели тест на вкусовые качества приблизительно двенадцати импортных сортов. Тест был вдвойне слепой (под конец мы с Бартом напились до слепоты), но пришли к выводу, что разницы нет никакой. Дешевое пиво есть дешевое пиво. Зачем платить лишний бакс за этническую принадлежность? Более того, многие из этих дешевых импортных сортов в ходе теста были забракованы. Оказались просто омерзительными на вкус.
Нашим официантом стал брат Хоа. Такое редко случается, но у Хоа был забот полон рот с тремя склочными ирландками, а еще ему пришлось устроить кому-то головомойку: шипение посудомоечных машин прорезали гнусавые вьетнамские вскрики. Ужин Тому понравился, но он быстро наелся.
– С собой завернуть? – спросил брат Хоа.
– Э-э… конечно. Почему нет?
– Хорошо. – Он порассматривал нас с минуту, борясь с робостью. – Плохо, когда люди приходят, едят мало, а я выбрасываю еду. Очень сержусь. Она многим нужна. Например, черным. Она им нужна. Поэтому я сержусь, понимаете, и говорю с ними. Иногда я говорю про Эфиопию.
Он ушел, оставив нас в полном потрясении.
– Ну надо же! – выдохнул Том. – Его всерьез это задевает.
Из кухни появился младший официант, очевидно, это ему учинил разнос Хоа. Я предположил, что большую часть своей жизни он провел уже в этой стране. В прошлые разы, когда я его видел, он с откровенно хмурым лицом небрежно расхаживал вразвалочку по залу или бил баклуши у стены. Когда он вышел сейчас, мы снова встретились глазами – второй раз за сегодняшний день. Потом, вздернув губу, он отвел глаза.
Есть определенный взгляд, какой бросают на меня люди, считающие меня назойливым пустобрехом, который носится со всякими пустяками. Именно так мальчишка сейчас на меня посмотрел. Чтобы до него достучаться, придется как-то доказать свою крутизну. Например, сохранять невозмутимость в каком-нибудь кризисе с угрозой для жизни. К сожалению, организовать такое событие довольно трудно.
Что-то подобное мы как раз устраивали в Блю-Киллс, но в бостонские новости оно скорее всего не попадет. Это часть имиджа «ЭООС»: нам надо рисковать, быть стойкими и храбрыми, чтобы на нас не смотрели, как младший официант на меня.
Он даже не подозревал, как поганят ему жизнь. «Баско» и пара других компаний годами вываливали на его родину токсичные отходы. А теперь здесь, в Америке, он ест те же химикаты, от той же компании, но со дна гавани. И в обоих случаях «Баско» основательно наживается.
– О чем задумался? – спросил Том.
– Терпеть не могу, когда мне задают этот чертов вопрос, – отозвался я, но без злости.
– Вид у тебя взвинченный.
– Я думал про «эйджент орандж».
– Ух ты! – присвистнул он. – И я тоже.
Том покатил следом за мной через Олстон и Брайтон. Мне пришлось ехать медленно, потому что я выбирал партизанские тропы, как всегда, когда решаю, что машины за мной охотятся. После темноты я твердо держусь мнения: любой может тебя сбить, и ничего ему за это не будет. Так зачем давать какому-то пьяному шанс размазать меня по капоту? Вот почему на моем велосипеде нет даже фонарика, вот почему я не обзавелся кошмарным светоотражающим костюмом. Ведь если сам нарываешься на ситуацию, когда для того чтобы остаться в живых, нужно, чтобы тебя видели (видели и на это плевали!), тебе хана.
Том пробормотал что-то про паранойю, но скоро я был уже далеко и его не слышал. Мы отлично прокатились в темноте. На своих великах мы были слабы и уязвимы, но невидимы, неуловимы и чувствовали все, что творится в радиусе двух кварталов. Пара экстремистов окружающей среды держат путь в токсичном мире к мешку с «веселящим» и койке на базе.
6
Мы вторглись во владения «Швейцарских Сволочей» незадолго до рассвета. С моря их штурмовали три «Зодиака», два «ныряльщика-лягушки», парень в защитном скафандре и наша плавучая база «Иглобрюх».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45