Портвейну из горла отхлебнул, кактусом
похрустел, быка обглодал, кости в Гольфстрим забросил на радость жадным
акулам. Поднялась от тех костей волна океанская выше крыши, но Атлантище
"Всеволода Вишневского" от цунами ногой отгородил, прошла мимо волна, всех
гипербореев с Борейского полуострова смыла. Не стало гипербореев, сгинули,
аки обериуты. Сожрал Атлантище второго быка, червячка заморил, и уже не
спеша взялся за третьего.
- Кто тут у вас капитан Иван-дурак будет? - лениво спрашивает, глодая
бычью ногу.
- Ну, я! - с гонором отвечает Иван-дурак.
- Ты?! Да ну?! Да не может быть! "Гэ" ты, а не капитан. Это знать
надо: "гэ" у цивилизованных атлантов самое страшное ругательство.
- Зачем пожаловал, Иван-дурак?
Молчит Иван. Что отвечать Ивану? Приплыл, дескать, двигать Гишторию по
шпирали? Накручивать ее на ось "Этруссия - Эсэсэсэр - Атлантида"?
Доел Атлантище четвертого быка, так и не дождался ответа. Икнул -
будто гром отдаленный пророкотал в поднебесье. Успокоил икоту глотком
портвейна. Последнего быка есть не стал, возложил бычью тушу на корму
корабля. От такого перегруза "Всеволод Вишневский" нос к облакам задрал, а
корму опустил в пучину морскую.
Хороший знак: провиантом делится. Наелся, значит. Сытый - не злой; а
все равно страшно.
Уравновесили богатыри быка на палубе, ждут - чего дальше будет?
А Атлантище поковырял в зубах заостренным бревном и стал учить
Ивана-дурака уму-разуму:
- Чего дрожишь, Иван? Не дрожи, не трону. Хочешь, значит, Ванюша,
угодить в Гишторию? Похвальное дело, но Гиштория, Ванек, - это неизвестно
как все было. ЧТО-ТО, конечно, БЫЛО, но неизвестно КАК. Запомни, Ванятка:
главное в жизни не "ЧТО", а "КАК". Главное, Ванюха, не содержание, а форма.
Все на свете "гэ", а интерес для Гиштории представляет только то, КАК это
"гэ" видоизменяется. Что было, то было; что будет, то будет; может, вообще
ничего не было и ничего не будет. И так бывает. Смирись, не думай об этом,
не бери в голову. Делай чего-нибудь руками, чтоб голова не болела. Всяких
дел много, а что именно делать - тоже не имеет значения, там видно будет.
Вот я - на обе руки мастер. Могу и плотником, и сантехником, и электриком.
Могу дифференциальное уравнение до ума довести, могу твой корабль на орбиту
забросить вместо спутника. Не бойсь, не заброшу. Могу и за бутылкой
сходить, и озонову дыру заштопать. Мною любую дыру затыкают. За три тысячи
верст киселя хлебать - всегда пожалуйста, хоть жена не довольна. А я ей -
молчи, дура!.. И ты, Иван, не будь дураком. Умей чего-нибудь. Не хочешь на
конвейере, или тачку катать - чини чего-нибудь. Или на бензоколонке. Они
там... - Атлантище ткнул пальцем в небо, - они там любят, когда Иван при
деле. Так им спокойней. Вот я - чиню-починяю, все умею... Все ушли, меня
оставили потолок держать. Последним кого оставляют? Ивана. А как же! На
Иване Земля держится. А не хочешь робить - отдохни. Ляж, полежи, они из
своего будущего не видят. А увидят - скажи: отдыхаю, обедаю, наблюдаю, как
оно есть в природе. Они поймут - наблюдатель. Тоже нужно. А часов не
наблюдай, на время не смотри - опасно. Да и время всегда одно - без пяти
минут чего-то. Ладно, мне пора. Бывай, Иван, больше не свидимся. Там,
наверху... - Атлантище опять ткнул пальцем в небо и попал в подплывавшую
черную тучку.
Сверкнула из тучки молния, попала в стамеску, Атлантище только плечо
отдернул.
- Там, наверху, так решили: барахтайтесь тут сами, хватит мне торчать
затычкой в чужой дыре. Сейчас побарахтаетесь... Бывай, Иван, здоров!
Допил Атлантище весь портвейн, ни капли богатырям не оставил (а в
тайне надеялись на ту каплю!). Инструментальный ящик на плечо водрузил, на
стремянку влез, дернул что-то там за черной тучкой, будто цепочку в
ватерклозете. Заурчала, забулькала черная тучка, расползлась, загремела,
зарокотала...
Поднялась из нее вода занебесная - дождь в ручьи превратился, ручьи -
в речные потоки. Уселся Атлантище поскорей верхом на стремянку, сказал
волшебное слово: "Ну!" и полетел по воздуху, махая створками, на Канальские
острова, благо рядом. Вошел там в Воздушный Замок, включил зажигание.
Взревели, загрохотали сорок тысяч техногенных циклопов, вышибли из планеты
Воздушный Замок, как пробку из шампанской бутылки. Поднялась Вода до самого
Неба; сошлись, закипели две Большие Воды - и не выдержала небесная
механика, подвела вселенская сантехника - прорвало во всевышнем
ватерклозете стяжку Пространства, вышибло клапан Времени, - распечатались
две Мировые Бездны, сразились две Сотворящие Силы: одна,
Сила-силенная-обалденная, потащила "Всеволода Вишневского" в Дыру
Пространства; вторая, Сила-силища-офигенная, напротив, поволокла его в
Колодец Времени.
Кто перетянет - Время или Пространство?
Чувствуют богатыри - конец подкрался. Закрутило их, завертело в штопор
между Временем и Пространством; не выбраться им из штопора! Плывет мимо них
во Мраке и Хаосе хищная рыба-белиберда, шагают сапоги всмятку, летит
дичь-перелетная, скачет сивая кобыла, катятся турусы на колесах, а впереди
зияет дыра от бублика.
Нету богатырям спасения.
Как видит Иван-дурак: плывет в этом Мраке корабельный пес Полкан,
держит в зубах последнюю их надежду - ту самую стяжку-черточку, соединявшую
Пространство со Временем, а Время с Пространством...
Не долго думая, ухватился Иван за хвост Полкана, ухватил Аверьян Ивана
за ноги, Богдан ухватил Аверьяна за плечи, Демьян ухватил Богдана, Степан -
Демьяна, Касьян - Степана... Кондрашка из хаты выскочил - хватать-помогать!
Иван кричит:
- Полный назад, Ерема!
Ерема - не все дома - в трюме кочегарит: полный назад!
Удержали Полкана с соломинкой...
А там и Девятый Вал Времени подоспел - подхватил ту соломинку и
поволок из гишпанцев в турки, из турок в греки, а из греков уже в варяги:
изменил Днепр-Славутич свое течение, докатил богатырей до Этруссии, влился
в колодец времени как в воронку и выбросил "Всеволода Вишневского в
Москва-реку на Речной вокзал.
15
Тут и сказке конец.
Набежали москвичи:
- Провиант доставили!
А тот жареный атлантский бык - как здание Моссовета!
Ели того быка всей Москвой три дня с утра до вечера. Всем хватило. А
гостям столицы - накося-выкуси! Ели так: за ушами трещало, в рот не
попадало. Так ели, что не заметили, как штатские дюжи молодцы похватали
богатырей под белы руки, покидали в черны вороны, повезли на Лубянку к
Василисе Васильевне.
Выходила царица морская на площадь Дзержинского.
Дураки ей в ножки головой об асфальт поклонялися. А она, богиня
японская, на них не смотрит, нос воротит, молвит сквозь зубы своим людям:
- Зла на них не держу, что с дураков возьмешь? Им закон не писан.
Посему - отправить их всех...
"По этапу", - думают люди.
- Кого на пенсию, кого на пособие по безработице. Ну, а этого... -
указала пальцем на Ивана-дурака, - этого ко мне в кабинет.
Поник Иван головой.
"Отвоевал Иван", - думают люди.
Завели его в кабинет, усадили на диван кожаный, оставили вдвоем без
свидетелей.
Подошла к дивану Василиса Васильевна, бросилась Ивану на грудь и
заплакала:
- Ох, устала я, Вань! Ох, устала я с циклопами воевать и корчить из
себя блядь прожженную! Я ведь, Вань, до сей поры не трогана, не целована...
И так далее...
16
Много ли, мало ли лет прошло.
Колодец времени затянуло болотом.
"Всеволода Вишневского" переименовали во "Владимира Высоцкого".
Корабельный пес Полкан дожил до глубокой собачьей старости и сдох. С
почестями захоронен у ограды Цветного бульвара под развесистой липой.
Боцман Себастьянов, говорят, бросил пить-сквернословить, женился на
Авдотье Шалаевой; жили они в московской коммуналке прямо напротив
испанского посольства, хозяйством не обзаводились, то и дело в окно
выглядывали, все ждали вызова из Испании, и как только, так сразу уехали.
Дунька, говорят, довольна жизнью с гишпанцами.
Богатыри разбрелись по стране кто куда.
Емельянов лютыми зимами в Санкт-Петербурхе халтурит - печи кладет,
буржуйки ставит; а летом по украинской визе уезжает на Днепр-Славутич
ловить говорящую щуку в болоте времени. Демьянов устроился в "Макдональде".
Жарит-варит, деньги делает, друзей ухой угощает.
Романова украли памятники из общества "Память". Поят его, кормят,
спать укладывают и на руках носят как генетическую хоругвь конституционной
монархии.
Ульянова долго не принимали нигде на работу, и он ушел в подпольный ЦК
ВКПб, расположенный в подвале на Ленинском проспекте номер 33. Когда
цэкисты-вэкапэбисты выходят на демонстрацию, они поднимают Ульянова вместо
запрещенного красного знамени.
Теперь о Яшке Бронштейне.
Живет он в Одессе у самого синего-синего моря. В политику не лезет, в
Израиль не собирается, работает простым электриком - выкручивает где-надо
лишние лампочки, торгует лампочками на Привозе. Ранней весной промышляет на
берегу монетками, что летом дикари бросают в море, чтобы когда-нибудь
вернуться, - к весне те монетки волна выбрасывает. Попадаются даже центы,
иены и пфенниги - а это уже кое что, на водку хватает. Однажды выбросила
волна на берег в Лузановке древний металлический рубль с позеленевшим
лысеньким профилем Ульянова. Долго Янкель смотрел-разглядывал, никак не мог
вспомнить, где видел этого человека... Хотел было вернуть бесполезный рубль
синему морю, но передумал и спрятал зачем-то в карман.
Остальные - кто где. Живут себе, поживают. Никто не хочет попадать в
Историю.
"Ну, а Иван-дурак и Василиса Прекрасная? - может спросить иной
терпеливый читатель. - Когда же этой сказке конец наступит?"
И будет прав.
ЖИЛИ ОНИ ДОЛГО И СЧАСТЛИВО - ПОКА НЕ ПОМЕРЛИ.
Василиса Васильевна работала директором Лубянского института
"БЛАГДЕВДРЕВПРО" (Благородных Девиц Древневекового Происхождения). Невесты
из института шли на расхват - Даша, Глаша, Любаша, Маняша, Наташа и даже
Параша. Иван плавал капитаном на "Владимире Высоцком", бороздил Понт
Эвксинский в каботажных рейсах, ходил в Стамбул и в Испанию, а вот в
Америку не хотел почему-то.
Расписались они, сыграли свадьбу, но виделись редко. Зато каждый год
под Рождество уезжали под Киев в Древнюю Русь, снимали селянскую хату и все
зимние каникулы без роздыху предавались НАСТОЯЩЕЙ ЛЮБВИ.
Чего и вам желаю!
Тут и сказке конец.

1 2 3 4 5