Именно столько
ты тут и просидишь.
- Догадываюсь.
- Исключительно верная догадка, сынок. Одно из величайших преимуществ
комбинации лютеранства, точнее, здешней его разновидности, с политикой
заключается в том, что с противниками можно не церемониться. По их теориям
выходит вот что. Раз уж мы сами благодаря всему, что делали на этом свете,
приговорили себя к вечным мукам за гробом и бодро-весело отправимся в ад,
то такой мелочи, как здешняя пожизненная скучища, просто не заметим.
- Изящная теория. За что вы тут? - этот вопрос Теллон задал из чистой
вежливости; единственное, чего ему сейчас хотелось, так это подремать на
солнышке. Он обнаружил, что еще способен видеть сны, а во сне его карие
пластмассовые глаза были ничуть не хуже настоящих.
- Я доктор медицины. Приехал сюда из Луизианы, еще в те времена,
когда планету только-только открыли. Конечно, тогда она называлась иначе -
не Эмм-Лютер. Я вложил в этот мир целую жизнь - жизнь, полную тяжкого
труда. И я люблю его. Поэтому, когда планета откололась от империи, я
пытался вернуть ее на истинный путь.
Теллон горько усмехнулся:
- И, насколько я понимаю, когда дело дошло до практических деталей
возвращения этого мира на путь истинный, вы стали избавлять его от слишком
упрямых политиков?
- Понимаешь, сынок, у меня на родине есть поговорка: нельзя
разубедить человека в том, в чем его предварительно кто-то не убедил.
Поэтому...
- Поэтому вы отбываете пожизненное заключение, да и при любом другом
режиме получили бы тот же приговор, если не хуже, - сердито произнес
Теллон. Когда он договорил, воцарилось молчание. Какое-то насекомое
прогудело рядом с его лицом и скрылось в теплом воздухе.
- Я удивлен, что ты так говоришь, сынок. Я думал, у нас общие
интересы, но, боюсь, был назойлив. Пожалуй, я пойду.
Теллон кивнул, вслушиваясь, как Уинфилд с усилием поднимается на
ноги. Что-то снова легонько чиркнуло его по ноге. На сей раз он сумел
схватить эту штуку и обнаружит, что держит в руке кончик трости.
- Прошу прощения, - сказал Уинфилд. - Трость - древнее орудие членов
нашего братства, но полезность ее отрицать невозможно. Без трости я
налетел бы на вас, что привело бы лишь к обоюдному замешательству.
Прошло несколько секунд, пока до Теллона дошел смысл этих округлых,
будто обкатанных фраз.
- Подождите. Вы хотите сказать, что...
- Вот именно, сынок. Я слепой. Через несколько лет ты научишься
выговаривать это слово.
- Почему вы раньше не сказали? Я не знал. Пожалуйста, присядьте. -
Теллон нащупал руку собеседника и крепко ухватил его за рукав. Уинфилд,
похоже, задумался над таким поворотом событий, но потом сел снова, тяжело
кряхтя при этом. Теллон догадался, что он - человек тучный и нездоровый.
Напыщенность Уинфилда (в особенности его постоянное "сынок") раздражала
Теллона, но все же перед ним был человек, уже прошедший ту дорогу, по
которой Теллону еще предстояло пройти. Некоторое время они сидели молча,
вслушиваясь в ритмичный скрип гравия - остальные заключенные совершали
моцион в другой части двора.
- Полагаю, ты размышляешь над тем, не потерял ли я зрение по той же
причине, что и ты, - произнес наконец Уинфилд.
- В общем, да.
- Нет, сынок. Ничего особенно драматического. Восемь лет назад я
попытался отсюда бежать, намереваясь пробиться обратно на Землю. Но дальше
болота я не ушел. Конечно, это самое легкое; до болота кто угодно
доберется. А вот что действительно трудно, так это перебраться через него.
Там обитает довольно противная разновидность блох, самки которых норовят
отложить яйца прямо тебе в глаза. Когда охранники притащили меня обратно в
Павильон, мои глаза представляли собой самые настоящие гнезда этих тварей.
Доктору Хеку пришлось немало повозиться, чтобы они не добрались до
мозга. Он почти неделю был вне себя от счастья, все насвистывал Джильберта
и Салливэна.
Теллон был потрясен:
- Но что вы собирались делать, если бы вам удалось пересечь болото?
Нью-Виттенбургский космопорт в тысяче миль отсюда, да и будь он хоть в
тысяче ярдов, вы никогда не прошли бы через контроль.
- Сынок, - Уинфилд, казалось, огорчился, - твой ум слишком занят
мелочами. Я ценю людей, которые помнят о мелочах, но только если эти
мелочи не отвлекают их от главного.
- От главного? Это вашу безумную идею протопать пешком несколько сот
световых лет до Луизианы вы называете главным?!
- Весь наш прогресс, Сэм, - история безумных идей. Космические
перелеты со сверхсветовой скоростью тоже считались безумной идеей, пока
кто-то не осуществил их на деле. Я не могу поверить, что ты готов гнить
тут до конца своих дней.
- Может, я и не готов к этому, но поступить собираюсь именно так.
- Даже если я предложу взять тебя с собой в следующий раз? - Голос
Уинфилда перешел в шепот.
Теллон рассмеялся - впервые с того момента, как Мак-Налти дохромал до
его офиса и протянул ему листок бумаги с космическим адресом новой
планеты.
- Уходите, старина, - сказал он. - Дайте мне отдохнуть.
Но Уинфилд продолжал говорить:
- Теперь все будет совершенно по-другому. Тогда я не был готов к
переходу через болото, но за эти восемь лет я подготовился. Уверяю тебя, я
знаю, как через него перебраться.
- Но вы слепой! Вам трудно будет даже перейти детскую площадку.
- Слепой-то я слепой, да уж, - таинственно сказал Уинфилд. - Не такой
и слепой.
- Говорить-то вы говорите, - тем же тоном ответил Теллон, - но
исключительную чушь.
- Ты вот что послушай, сынок. - Уинфилд придвинулся ближе и задышал
Теллону прямо в ухо. От него пахло хлебом с маслом. - Ты изучал
электронику и знаешь, что у нас на Земле, да и в большинстве других миров,
для слепых изобрели множество всяких приборов.
- Тут все по-другому, док. Электронная промышленность Эмм-Лютера -
часть его программы создания космических зондов. Все специалисты по
электронике работают либо на эту программу, либо на связанные с ней
приоритетные проекты, либо вообще сидят на той новой планете, что они
открыли. Кроме того. Гражданский Арбитр объявил, что к человеческому телу,
созданному по образу и подобию Божьему, нельзя добавлять никаких
рукотворных частей, ибо это противоречит религиозным догмам. Устройств, о
которых вы говорите, в этой части Галактики просто не существует.
- Нет, они существуют, - торжествующе произнес Уинфилд. - Или почти
существуют. Сейчас я пытаюсь изготовить примитивный сонарный "фонарь",
прямо здесь, в тюремном центре перевоспитания. Точнее, Эд Хогарт,
начальник мастерской центра, пытается изготовить его под моим
руководством. Я, естественно, не могу выполнять ручную работу.
Теллон безропотно вздохнул. Похоже, все, что говорит Уинфилд, слишком
абсурдно и фантастично.
- Вы хотите сказать, что за вами совсем не следят? И их не волнует,
что нарушаются два самых строгих запрета? Причем нарушаются в
государственном учреждении и за государственный счет?
Уинфилд шумно поднялся на ноги.
- Жаль, сынок, что ты смотришь на это так скептически. Но я готов
предположить, что в иных, не столь тяжелых обстоятельствах ты способен
вести себя как цивилизованный человек. Пойдем-ка со мной.
- Куда?
- В мастерскую. Там тебя ждет пара сюрпризов.
Держась за пухлую руку Уинфилда, Теллон вышел вслед за ним из
четырехугольного внутреннего двора. Он и сам не ожидают, что сможет
испытывать к чему-нибудь такой интерес.
Уинфилд, постукивая тростью, двигался уверенно и довольно быстро.
Пока они шли, множество людей сочувственно приветствовали Теллона,
прикасаясь к его плечу, а один сунул ему в свободную руку пачку сигарет.
Теллон заставлял себя не опускать голову и идти непринужденной походкой,
но это было почти невозможно: он чувствовал, что на его лице застыла
извиняющаяся улыбка слепого.
Чтобы попасть в мастерскую, им нужно было пройти мимо главного
корпуса тюрьмы и преодолеть двести ярдов до вспомогательного корпуса. По
дороге Уинфилд объяснил, что его "фонарь" излучает узкий луч
высокочастотного ультразвука и имеет приемник, улавливающий эхо;
электронная схема накладывает эхо и исходный сигнал друг на друга. Идея
заключалась вот в чем. Частота излучения звукогенератора периодически
"сползает" с 80 до 40 килогерц, благодаря чему частота исходного сигнала
всегда немного ниже, чем у отраженного. При наложении сигналов друг на
друга возникают биения, частота которых пропорциональна расстоянию до
предмета, попавшего в луч "фонаря", что позволит слепому постепенно
воссоздать для себя картину окружающего мира.
Кое-что Уинфилд разработал сам, кое-что помнил по публикациям в
старых медико-технических журналах. Эд Хогарт - по-видимому, заядлый
любитель технических новинок - соорудил ему опытный образец. Но когда ему
понадобилось понизить частоту, чтобы сделать высокочастотные колебания
слышными человеческому уху, у него начались затруднения по части
электроники.
Слушая, Теллон ощущал растущее уважение к старому врачу, который,
казалось, был просто неспособен признать свое поражение. Они дошли до
центра перевоспитания и остановились у входа.
- Прежде, чем мы войдем, сынок, еще один момент. Я хочу, чтобы ты
пообещал ничего не говорить Эду о том, зачем мне на самом деле сонарный
"фонарь". Если он догадается, то моментально бросит над ним работать,
чтобы спасти меня от меня самого, как гласит поговорка.
- Хорошо, - сказал Теллон, - но взамен и вы пообещаете мне кое-что.
Если у вас действительно есть план побега, не включайте меня в этот план.
Если я когда-нибудь надумаю покончить с собой, то выберу способ полегче.
Они поднялись по лестнице на один пролет и вошли в мастерскую. Теллон
сразу понял, что это мастерская, по знакомому запаху горячего припоя и
застоявшегося сигаретного дыма - запаху, который так и не изменился с его
студенческих лет.
- Ты здесь, Эд? - Эхо от голоса Уинфилда подсказало, что мастерская
совсем маленькая. - Я привел гостя.
- Я знаю, что ты привел гостя, - произнес рядом тонкий, раздраженный
голос. - Я ведь могу его видеть. Ты так давно ослеп, что уже и всех
остальных стал считать слепыми, - голос становился все тише и перешел
наконец в едва слышное сварливое бормотание.
Уинфилд раскатисто захохотал и шепнул Теллону:
- Эд родился на этой планете, но одно время очень активно участвовал
в старом движении унионистов и не догадался уйти из него, когда власть
перешла к лютеранам. Арестовывал его Крюгер. Эд пытался бежать и повредил
себе пятки - конечно, совершенно случайно. Здесь довольно много трофеев
Крюгера - они скачут по Павильону, как птички.
- Со слухом у меня тоже все в порядке, - предупредил Хогарт.
- Эд, это Сэм Теллон - человек, который чуть не прикончил
Черкасского. Здорово разбирается в электронике, так что, возможно, вам
теперь удастся заставить мой фонарь работать.
- У меня диплом электронщика, - сказал Теллон, - но это еще не
значит, что я в ней так уж здорово разбираюсь.
- Но ты сможешь по крайней мере найти дефекты в простенькой схеме
понижения частоты, - сказал Уинфилд. - Пощупай-ка вот это.
Он подвел Теллона к верстаку и положил его руки на замысловатое
устройство из металла и пластика около трех футов в поперечнике.
- Это он и есть? - Теллон обследовал массивные блоки пальцами. -
Зачем вам эта штука? Мне показалось, что вы имели в виду прибор, который
можно унести в одной руке.
- Это модель, - нетерпеливо рявкнул Хогарт. - Она в двадцать раз
больше настоящего прибора, чтобы доктор мог разобраться в ней на ощупь. А
я потом воспроизведу ее в нужном масштабе Идея хорошая, только она не
работает.
- Теперь заработает, - самоуверенно сказал Уинфилд. - Что ты на это
скажешь, сынок?
Теллон задумался. Уинфилд казался ему чокнутым старым простаком, а
Хогарт, по всей вероятности, был ему под стать, но за то короткое время,
что Теллон провел с ними, он почти позабыл о своей слепоте.
- Я помогу вам, - сказал он. - У вас хватит материалов на два опытных
образца?
Уинфилд возбужденно стиснул ему руку:
- Не волнуйся об этом, сынок. Хелен проследит, чтобы мы получили все
необходимые детали.
- Хелен?
- Да, Хелен Жюст. Она начальница центра перевоспитания.
- И она не возражает против того, что вы делаете эту штуку?
- Не возражает? Скажешь тоже! - заревел Уинфилд. - Да это в основном
была ее идея. Она стояла за этот план с самого начала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29