Даже родители выслушивали его с
притворным интересом в твердом убеждении, что все сводится к яркому свету,
запечатлевшемуся на сетчатке. Он научился молчать о переходах и обо всем,
с ними связанном, и с годами у него сложилось убеждение, что он, Джон
Бретон, уникален, что только с ним бывает подобное. Случайный разговор с
Гарри Колдером все это изменил, и вызванный им интерес оказался
единственной подлинной зацепкой в унылом и горьком настоящем.
Бретон начал по вечерам засиживаться в библиотеке, сознавая, что ищет
воплощения идее, подсказанной его фантазиями об убийце Кэт и лихорадочно
бьющейся у него в мозгу. Он прочитал специализированную литературу о
мигренях, очень скудную, потом взялся за более общие медицинские
исследования, за биографии знаменитостей, страдавших мигренями, и за
многое другое, что, как подсказывал инстинкт, могло навести его на верный
путь. Прежде Бретон никогда не думал о мигренях, не связывал их с собой.
Ему смутно казалось, что они - недавнее порождение стрессов, присущих
цивилизации. Из книг он узнал, что они были широко известны и древним
культурам, в частности, древнегреческой. Античные греки пользовались
термином "гемикрания" - полуголовная боль. В подавляющем большинстве
случаев за зрительными расстройствами следовала сильнейшая боль в одной
половине головы, приводившая к рвоте. У некоторых, на их счастье,
отсутствовал один из этих двух симптомов, а в редчайших случаях
отсутствовали оба. Такое состояние называлось "гемикрания сине долоре" -
гемикрания без мук.
Бретона особенно поражала точность, с какой его собственные
зрительные ощущения описывались другими людьми в другие времена.
Медицинские термины были разными - тейкопсия, мерцающие помрачения зрения,
но ему особенно понравилось "крепостные фигуры" как наиболее выразительное
определение. Термин этот первым употребил Джон Фотерджилл, врач, живший в
XVIII веке, который написал: "...особое мерцание в глазах, предметы быстро
меняют видимое изображение и обведены радужными зубцами, по форме
напоминающими крепостные стены".
Фотерджилл указал и на причину: слишком большое количество сухариков
с маслом за завтраком. Объяснение это Бретон счел лишь чуть более
неудовлетворительным по сравнению с новейшими теориями, неопределенно
трактовавшими о временных раздражениях зрительных центров. Как-то на
исходе сумрачного дня он сидел в зале старинного здания, словно на дне
каменного колодца, и перелистывал мало известный медицинский журнал.
Внезапно он оледенел, увидев очень точные рисунки - не крепостных фигур, с
которыми не справился бы ни один художник, но черной звезды, которая
иногда появлялась вместо них.
Один рисунок принадлежал Блезу Паскалю, французскому философу, а
другой был набросан в XII веке аббатисой Хильдегардой в Бингене. Аббатиса
написала:
"Я узрела великую звезду, дивную и красивую, рассыпающую множество
искр, с коими она следовала к югу... и внезапно все они были уничтожены,
обращены в черные уголья и сброшены в бездну, так что более я их не
видела".
Бретон поспешно перевернул страницу, но, как и в других подобных
описаниях, никакого упоминания о последовавшем затем видении прошлого он
не нашел. Видимо, в этом отношении он и правда был уникален.
Год спустя Бретон аккуратно записал в тетради:
"Теперь я все больше склоняюсь к выводу, что люди, страдающие
мигренями - это не удавшиеся путешественники во времени. Силой,
обеспечивающей темпоральную мотивацию, является желание вернуться в
прошлое, возможно, в надежде вновь пережить периоды особого счастья, но
скорее, чтобы исправить ошибки, которые, как показало дальнейшее,
неблагоприятно воздействовали на ход событий.
До смерти Кэт я представлял собой случайный пример человека, который
почти мог вернуться в прошлое, но не благодаря особой мотивации, а из-за
пониженной сопротивляемости, какого-то врожденного порока нервной системы.
(Расстройства зрения могут вызываться некоторым темпоральным смещением
сетчатки, которая ведь тесно связана с мозгом и потому является сенсорным
органом, соучаствующим в деятельности центральной нервной системы).
После смерти Кэт мой ретроактивный потенциал достиг аномально
высокого уровня, что привело к учащению переходов. Не касаясь проблемы
философского истолкования, которое согласовывалось бы с законами физики,
надо сосредоточиться на вопросе, как претворить теорию в практику.
Эрготамины, мочегонные и прочие препараты, используемые для смягчения
гемикрании, явно совсем не то, что мне требуется..."
И через пять лет:
"Сегодня получил ежемесячный чек от Хетти. Сумма больше обычной, так
что я смогу уплатить по счетам компании "Клермонт сайентифик". Это большое
облегчение, так как я не хочу пока лишаться у них кредита. Правда, у меня
остается в резерве дом, причем его стоимость заметно возросла. (Отличная
была мысль передать управление моей фирмой Хетти и Таферу, новому
сотруднику. Единственно, что меня тревожит, так это навязчивое подозрение,
что она добавляет к моему чеку собственные деньги.)
Нынче знаменательный день. От предварительных исследований я перехожу
к экспериментальной стадии. Я мог бы достичь ее и раньше, если бы не
сбивался на ложные пути. Все они были подсказаны доктором Гарнетом в
клинике, специализирующейся по мигреням, и я рад, что моя связь с этим
учреждением подходит к концу. Продромальные симптомы и кровоснабжение
мозга, реакции на различные препараты, аминокислотный обмен - сплошные
тупики. (То есть для моей работы. Не хочу быть несправедливым к Гарнету.)
Подумать только: своим успехом я обязан тому, что натер ладонь
отверткой со скверной ручкой!
Не знаю, что толкнуло меня использовать жидкость из огромного
волдыря, вздувшегося на правой ладони, но, видимо, причиной были мои
размышления о том, нельзя ли использовать гемикральную боль для усиления
хрономотивных импульсов. Работа в клинике подтвердила, что во время
припадков мигрени у людей, на свое несчастье страдающих "гемикранией сине
долоре", в головных артериях возникает особое вещество, называемое
"кинин".
Серозная жидкость волдыря сама по себе боли не вызывает, но я
установил, что по извлечении и после соприкосновения со стеклом в ней
появляется кинин, который - если вернуть жидкость в волдырь - боль
вызывает, и довольно-таки сильную. Вводя себе кинин при начале тейкопсии
перед последними тремя переходами, я вызвал настоящую гемикранию и -
впервые! - я услышал шум этих вязов на ветру!
Данный этап моей работы завершен, и теперь передо мной стоит проблема
темпорального перемещения значительной физической массы - иными словами,
моего тела.
Для этого потребуется многократное усиление нервных импульсов, и меня
мучает предчувствие, что придется отыскивать лазейку в правилах Кирхгофа.
Но моя уверенность непоколебима. Однако мне необходимо успокоиться,
не то я ускорю новый переход. Волнение - общепризнанный фактор,
способствующий гемикрании. Где-то у меня хранится выписка из речи
французского патриота доктора Эдуарда Ливейна который в 1873 году сказал:
"Нам всем известно, что далеко не всякий может позволить себе удовольствие
содействовать театральным представлениям, ежедневно превозносящим славу
Франции в грохоте и дыме..."
И еще через три года:
"Обойти правила Кирхгофа оказалось проще, чем я ожидал, - четвертое
измерение открывает множество возможностей - но я неверно представлял
предстоящие расходы. Продажа дома и мебели принесла лишь ничтожную долю
требовавшейся суммы. К счастью, мне удалось убедить Хетти и Тафера
аннулировать наше восьмилетнее соглашение и просто выкупить фирму. Они,
особенно Хетти, обеспокоена моим состоянием, но, по-моему, мне удалось
убедить их, что я совершенно здоров и психически, и физически. Хетти
заметно постарела и слишком много курит.
Кэт, милая моя, последний раз я говорю с тобой посредством этой
тетради. Недалеко время, когда мы будем вместе перелистывать ее страницы.
Так до того дня, любовь моя, до того дня..."
Бретон дождался сумерек и только тогда отправился в парк. Он оставил
теперь уже дряхлый "бьюик" в нескольких сотнях шагов от входа с
Пятидесятой авеню и потратил несколько минут на проверку снаряжения.
Сначала шляпа. Она лежала на заднем сиденье - обычная, уже не новая шляпа,
только из-под ее полей порой пробивались оранжевые отблески. Он взял ее,
аккуратно надел на голову и занялся соединением проводков, выведенных под
ленту, с проводками, торчавшими из воротничка рубашки. Покончив с этим, он
поднял воротник дождевика и для проверки пошевелил руками и ногами.
Проводки, скрепленные с кожей, натягивали ее довольно болезненно, но его
движений это не стесняло.
Затем Бретон взял ружье. Собирая личные вещи после продажи дома, он
случайно обнаружил это ружье в шкафу в подвале, покрытое густой белой
пылью, и забрал с собой в квартиру, которую снял в восточном районе. При
осмотре выяснилось, что затвор заело - очевидно, в результате какого-то
забытого происшествия - и он отдал его починить в оружейную мастерскую.
Изящные очертания ружья портил массивный инфракрасный прицел, который он
добавил, учитывая ночное время. Бретон вставил в обойму прохладные
латунные цилиндрики, которые вынимал из кармана, вложил ее в ружье и
передернул затвор. Возможно, в его распоряжении будет не более двух
секунд, чтобы обнаружить цель, прицелиться и выстрелить - ни единого мига
из этого скудного запаса времени нельзя было потратить зря.
Он несколько минут тихо сидел в машине, дожидаясь, пока вокруг никого
не будет. Со времени последнего перехода миновала почти неделя, и он
чувствовал, что выбрал верный момент. Сердце билось от волнения - один из
факторов, вызывающих гемикранию. Электрическая активность его мозга была
выше нормальной и рождала напряженное ожидание. Почти галлюцинаторное
изменение в восприятии, знакомое всем, кто страдает мигренями, как первый
симптом очередного припадка, одевало самые обыденные предметы ореолом
неожиданности - печалью, скрытой угрозой, пьянящим очарованием. Едва
последний прохожий скрылся из вида, Бретон вышел из машины, взял ружье и
спрятал его под дождевиком, держа приклад сквозь прорезь кармана. Ночной
ветер набрасывался на него с разных направлений, шарил по нему, точно
пальцы слепца, пока он шагал неуклюже и осторожно - мешало ружье.
Когда он подходил к воротам парка, начались первые нарушения зрения.
Перед правым глазом замерцал свет и начал расплываться сложным радужным
пятном. Бретону почудилась стайка водомерок, натыкающихся друг на друга,
дробящих солнечный свет глянцевыми бронзовыми спинками. Он обрадовался,
что это не заходящая черная звезда - крепостным фигурам на формирование
требовалось больше времени.
Бретон вошел в парк и направился к его центру по должке, по которой с
металлическим шуршанием катились сухие листья. На скамейках, там, где
горели фонари, сидели влюбленные парочки, но он быстро пересек лужайку и
через секунду-другую был проглочен глухим мраком. Он вынул ружье из-под
дождевика и приложил приклад к плечу, чтобы проверить прицел, но его
правый глаз был ослеплен вращением цветных фигур, и он вспомнил, что у
него есть только один выход: положиться на заранее отрепетированную
систему действий. Когда он нашел три вяза, слепящий свет почти достиг
максимума.
Он приблизился к треугольной купе на тридцать ярдов, просунул левую
руку под широкий ремень ружья и упал на одно колено в классической
снайперской позе. Сырая земля охватила его ногу овалом холода. "Я,
конечно, сошел с ума", - подумал он, но его губы снова и снова повторяли
ее имя. Кэт! Кэт! Он дернул шляпу, и под ней послышалось тихое жужжание -
прибинтованные к его телу мощные аккумуляторы начали подавать энергию. В
тот же момент автоматический шприц впрыснул кинин в выбритый кружок над
правым виском. Словно ледяное жало пронзило кожу, и облако мучительной
боли начало разливаться по его голове вместе с поступающим в височную
артерию кинином. Бретон машинально отметил, что вокруг никого не было, и
он напрасно потратил столько усилий, чтобы закамуфлировать свои
приспособления... И тут завеса радужных геометрических фигур начала резко
стягиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
притворным интересом в твердом убеждении, что все сводится к яркому свету,
запечатлевшемуся на сетчатке. Он научился молчать о переходах и обо всем,
с ними связанном, и с годами у него сложилось убеждение, что он, Джон
Бретон, уникален, что только с ним бывает подобное. Случайный разговор с
Гарри Колдером все это изменил, и вызванный им интерес оказался
единственной подлинной зацепкой в унылом и горьком настоящем.
Бретон начал по вечерам засиживаться в библиотеке, сознавая, что ищет
воплощения идее, подсказанной его фантазиями об убийце Кэт и лихорадочно
бьющейся у него в мозгу. Он прочитал специализированную литературу о
мигренях, очень скудную, потом взялся за более общие медицинские
исследования, за биографии знаменитостей, страдавших мигренями, и за
многое другое, что, как подсказывал инстинкт, могло навести его на верный
путь. Прежде Бретон никогда не думал о мигренях, не связывал их с собой.
Ему смутно казалось, что они - недавнее порождение стрессов, присущих
цивилизации. Из книг он узнал, что они были широко известны и древним
культурам, в частности, древнегреческой. Античные греки пользовались
термином "гемикрания" - полуголовная боль. В подавляющем большинстве
случаев за зрительными расстройствами следовала сильнейшая боль в одной
половине головы, приводившая к рвоте. У некоторых, на их счастье,
отсутствовал один из этих двух симптомов, а в редчайших случаях
отсутствовали оба. Такое состояние называлось "гемикрания сине долоре" -
гемикрания без мук.
Бретона особенно поражала точность, с какой его собственные
зрительные ощущения описывались другими людьми в другие времена.
Медицинские термины были разными - тейкопсия, мерцающие помрачения зрения,
но ему особенно понравилось "крепостные фигуры" как наиболее выразительное
определение. Термин этот первым употребил Джон Фотерджилл, врач, живший в
XVIII веке, который написал: "...особое мерцание в глазах, предметы быстро
меняют видимое изображение и обведены радужными зубцами, по форме
напоминающими крепостные стены".
Фотерджилл указал и на причину: слишком большое количество сухариков
с маслом за завтраком. Объяснение это Бретон счел лишь чуть более
неудовлетворительным по сравнению с новейшими теориями, неопределенно
трактовавшими о временных раздражениях зрительных центров. Как-то на
исходе сумрачного дня он сидел в зале старинного здания, словно на дне
каменного колодца, и перелистывал мало известный медицинский журнал.
Внезапно он оледенел, увидев очень точные рисунки - не крепостных фигур, с
которыми не справился бы ни один художник, но черной звезды, которая
иногда появлялась вместо них.
Один рисунок принадлежал Блезу Паскалю, французскому философу, а
другой был набросан в XII веке аббатисой Хильдегардой в Бингене. Аббатиса
написала:
"Я узрела великую звезду, дивную и красивую, рассыпающую множество
искр, с коими она следовала к югу... и внезапно все они были уничтожены,
обращены в черные уголья и сброшены в бездну, так что более я их не
видела".
Бретон поспешно перевернул страницу, но, как и в других подобных
описаниях, никакого упоминания о последовавшем затем видении прошлого он
не нашел. Видимо, в этом отношении он и правда был уникален.
Год спустя Бретон аккуратно записал в тетради:
"Теперь я все больше склоняюсь к выводу, что люди, страдающие
мигренями - это не удавшиеся путешественники во времени. Силой,
обеспечивающей темпоральную мотивацию, является желание вернуться в
прошлое, возможно, в надежде вновь пережить периоды особого счастья, но
скорее, чтобы исправить ошибки, которые, как показало дальнейшее,
неблагоприятно воздействовали на ход событий.
До смерти Кэт я представлял собой случайный пример человека, который
почти мог вернуться в прошлое, но не благодаря особой мотивации, а из-за
пониженной сопротивляемости, какого-то врожденного порока нервной системы.
(Расстройства зрения могут вызываться некоторым темпоральным смещением
сетчатки, которая ведь тесно связана с мозгом и потому является сенсорным
органом, соучаствующим в деятельности центральной нервной системы).
После смерти Кэт мой ретроактивный потенциал достиг аномально
высокого уровня, что привело к учащению переходов. Не касаясь проблемы
философского истолкования, которое согласовывалось бы с законами физики,
надо сосредоточиться на вопросе, как претворить теорию в практику.
Эрготамины, мочегонные и прочие препараты, используемые для смягчения
гемикрании, явно совсем не то, что мне требуется..."
И через пять лет:
"Сегодня получил ежемесячный чек от Хетти. Сумма больше обычной, так
что я смогу уплатить по счетам компании "Клермонт сайентифик". Это большое
облегчение, так как я не хочу пока лишаться у них кредита. Правда, у меня
остается в резерве дом, причем его стоимость заметно возросла. (Отличная
была мысль передать управление моей фирмой Хетти и Таферу, новому
сотруднику. Единственно, что меня тревожит, так это навязчивое подозрение,
что она добавляет к моему чеку собственные деньги.)
Нынче знаменательный день. От предварительных исследований я перехожу
к экспериментальной стадии. Я мог бы достичь ее и раньше, если бы не
сбивался на ложные пути. Все они были подсказаны доктором Гарнетом в
клинике, специализирующейся по мигреням, и я рад, что моя связь с этим
учреждением подходит к концу. Продромальные симптомы и кровоснабжение
мозга, реакции на различные препараты, аминокислотный обмен - сплошные
тупики. (То есть для моей работы. Не хочу быть несправедливым к Гарнету.)
Подумать только: своим успехом я обязан тому, что натер ладонь
отверткой со скверной ручкой!
Не знаю, что толкнуло меня использовать жидкость из огромного
волдыря, вздувшегося на правой ладони, но, видимо, причиной были мои
размышления о том, нельзя ли использовать гемикральную боль для усиления
хрономотивных импульсов. Работа в клинике подтвердила, что во время
припадков мигрени у людей, на свое несчастье страдающих "гемикранией сине
долоре", в головных артериях возникает особое вещество, называемое
"кинин".
Серозная жидкость волдыря сама по себе боли не вызывает, но я
установил, что по извлечении и после соприкосновения со стеклом в ней
появляется кинин, который - если вернуть жидкость в волдырь - боль
вызывает, и довольно-таки сильную. Вводя себе кинин при начале тейкопсии
перед последними тремя переходами, я вызвал настоящую гемикранию и -
впервые! - я услышал шум этих вязов на ветру!
Данный этап моей работы завершен, и теперь передо мной стоит проблема
темпорального перемещения значительной физической массы - иными словами,
моего тела.
Для этого потребуется многократное усиление нервных импульсов, и меня
мучает предчувствие, что придется отыскивать лазейку в правилах Кирхгофа.
Но моя уверенность непоколебима. Однако мне необходимо успокоиться,
не то я ускорю новый переход. Волнение - общепризнанный фактор,
способствующий гемикрании. Где-то у меня хранится выписка из речи
французского патриота доктора Эдуарда Ливейна который в 1873 году сказал:
"Нам всем известно, что далеко не всякий может позволить себе удовольствие
содействовать театральным представлениям, ежедневно превозносящим славу
Франции в грохоте и дыме..."
И еще через три года:
"Обойти правила Кирхгофа оказалось проще, чем я ожидал, - четвертое
измерение открывает множество возможностей - но я неверно представлял
предстоящие расходы. Продажа дома и мебели принесла лишь ничтожную долю
требовавшейся суммы. К счастью, мне удалось убедить Хетти и Тафера
аннулировать наше восьмилетнее соглашение и просто выкупить фирму. Они,
особенно Хетти, обеспокоена моим состоянием, но, по-моему, мне удалось
убедить их, что я совершенно здоров и психически, и физически. Хетти
заметно постарела и слишком много курит.
Кэт, милая моя, последний раз я говорю с тобой посредством этой
тетради. Недалеко время, когда мы будем вместе перелистывать ее страницы.
Так до того дня, любовь моя, до того дня..."
Бретон дождался сумерек и только тогда отправился в парк. Он оставил
теперь уже дряхлый "бьюик" в нескольких сотнях шагов от входа с
Пятидесятой авеню и потратил несколько минут на проверку снаряжения.
Сначала шляпа. Она лежала на заднем сиденье - обычная, уже не новая шляпа,
только из-под ее полей порой пробивались оранжевые отблески. Он взял ее,
аккуратно надел на голову и занялся соединением проводков, выведенных под
ленту, с проводками, торчавшими из воротничка рубашки. Покончив с этим, он
поднял воротник дождевика и для проверки пошевелил руками и ногами.
Проводки, скрепленные с кожей, натягивали ее довольно болезненно, но его
движений это не стесняло.
Затем Бретон взял ружье. Собирая личные вещи после продажи дома, он
случайно обнаружил это ружье в шкафу в подвале, покрытое густой белой
пылью, и забрал с собой в квартиру, которую снял в восточном районе. При
осмотре выяснилось, что затвор заело - очевидно, в результате какого-то
забытого происшествия - и он отдал его починить в оружейную мастерскую.
Изящные очертания ружья портил массивный инфракрасный прицел, который он
добавил, учитывая ночное время. Бретон вставил в обойму прохладные
латунные цилиндрики, которые вынимал из кармана, вложил ее в ружье и
передернул затвор. Возможно, в его распоряжении будет не более двух
секунд, чтобы обнаружить цель, прицелиться и выстрелить - ни единого мига
из этого скудного запаса времени нельзя было потратить зря.
Он несколько минут тихо сидел в машине, дожидаясь, пока вокруг никого
не будет. Со времени последнего перехода миновала почти неделя, и он
чувствовал, что выбрал верный момент. Сердце билось от волнения - один из
факторов, вызывающих гемикранию. Электрическая активность его мозга была
выше нормальной и рождала напряженное ожидание. Почти галлюцинаторное
изменение в восприятии, знакомое всем, кто страдает мигренями, как первый
симптом очередного припадка, одевало самые обыденные предметы ореолом
неожиданности - печалью, скрытой угрозой, пьянящим очарованием. Едва
последний прохожий скрылся из вида, Бретон вышел из машины, взял ружье и
спрятал его под дождевиком, держа приклад сквозь прорезь кармана. Ночной
ветер набрасывался на него с разных направлений, шарил по нему, точно
пальцы слепца, пока он шагал неуклюже и осторожно - мешало ружье.
Когда он подходил к воротам парка, начались первые нарушения зрения.
Перед правым глазом замерцал свет и начал расплываться сложным радужным
пятном. Бретону почудилась стайка водомерок, натыкающихся друг на друга,
дробящих солнечный свет глянцевыми бронзовыми спинками. Он обрадовался,
что это не заходящая черная звезда - крепостным фигурам на формирование
требовалось больше времени.
Бретон вошел в парк и направился к его центру по должке, по которой с
металлическим шуршанием катились сухие листья. На скамейках, там, где
горели фонари, сидели влюбленные парочки, но он быстро пересек лужайку и
через секунду-другую был проглочен глухим мраком. Он вынул ружье из-под
дождевика и приложил приклад к плечу, чтобы проверить прицел, но его
правый глаз был ослеплен вращением цветных фигур, и он вспомнил, что у
него есть только один выход: положиться на заранее отрепетированную
систему действий. Когда он нашел три вяза, слепящий свет почти достиг
максимума.
Он приблизился к треугольной купе на тридцать ярдов, просунул левую
руку под широкий ремень ружья и упал на одно колено в классической
снайперской позе. Сырая земля охватила его ногу овалом холода. "Я,
конечно, сошел с ума", - подумал он, но его губы снова и снова повторяли
ее имя. Кэт! Кэт! Он дернул шляпу, и под ней послышалось тихое жужжание -
прибинтованные к его телу мощные аккумуляторы начали подавать энергию. В
тот же момент автоматический шприц впрыснул кинин в выбритый кружок над
правым виском. Словно ледяное жало пронзило кожу, и облако мучительной
боли начало разливаться по его голове вместе с поступающим в височную
артерию кинином. Бретон машинально отметил, что вокруг никого не было, и
он напрасно потратил столько усилий, чтобы закамуфлировать свои
приспособления... И тут завеса радужных геометрических фигур начала резко
стягиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21