– Бонд-стрит? – переспросила Джиджи. – Хотите прыгнуть выше головы?
– Нет, мэм. Я долго думала и в конце концов решила, что по-другому не выйдет. Жены торговцев ко мне носа не покажут, если узнают от мисс Нили о моем прошлом. А знатные дамы, может, и не побрезгуют, если я стану хорошо делать свое дело.
В ее словах была доля правды.
– Все равно я посоветовала бы вам перевоплотиться в добропорядочную вдову.
– Да, мэм.
– И не спешите млеть от восторга перед клиентками благородных кровей. Сперва выясните, кто оплачивает их счета и какого обхождения они ждут, удостоив вас своим посещением.
– Да, мэм. – Мисс Шумейкер едва лепетала от волнения.
– И смотрите в оба. В город часто приезжают богатые американцы. Их надо обслуживать как можно быстрее
– Да, мэм.
Джиджи выписала чек и положила его в конверт.
– Отнесите это миссис Рамзи в соседнюю комнату. Она уладит оставшиеся формальности.
Миссис Рамзи заключит с мисс Шумейкер стандартный договор «Ссудного товарищества миссис Крез», объяснит, что делать с чеком, а потом выведет посетительницу на улицу через черный ход. Джиджи не хотелось, чтобы просительницы делились друг с другом своей радостью, иначе стало бы известно, что она удовлетворяет почти все просьбы.
– О, мэм! Спасибо, мэм! – Мисс Шумейкер присела в таком низком реверансе, что чуть не упала.
– Еще конфетку! – закричал ее сын, до этого сидевший как мышка.
– Тише! – Мисс Шумейкер достала из сумки жестяную коробочку, открыла ее и дала малышу конфету.
Коробка! Бог ты мой! От Демеля из Вены! Точно такая же стояла на столе у Камдена, прямо рядом с ее рукой, когда они в последний раз предавались любви.
– Кто вам это дал? – резко спросила Джиджи.
– Джентльмен на улице, мэм, – ответила мисс Шумейкер, нерешительно посмотрев на Джиджи. – Тимми все плакал и плакал, и тогда он дал ему эти конфеты. Простите, мэм. Не надо было мне их брать. Наверное, нехорошо получилось.
– Успокойтесь, вы ни в чем не виноваты.
– Но, мэм…
– Мисс Шумейкер, вас ждет миссис Рамзи.
Джиджи обыскала весь квартал вокруг «Ссудного товарищества миссис Крез», но Камдена нигде не было. Тогда она села в ландо и поехала обратно к Адамсу. Шотландец нанял для нее кеб, который доставил ее к мадам Элиз, где Джиджи скоротала время, выбирая ткань для новой шали. Через пятнадцать минут прибыла ее собственная карета, из которой она вышла на этом же месте три часа назад.
Вернувшись домой, Джиджи обнаружила Камдена в его спальне – он укладывал стопку накрахмаленных сорочек в дорожный саквояж.
– Зачем ты за мной следил?
– Из любопытства, моя дорогая миссис Крез. Я случайно забрел в ту каретную лавку, и тут появляешься ты. – Тремейн пожал плечами и улыбнулся. – А ты что бы сделала, если бы увидела, что я разоделся, как король в день коронации, и, назвавшись лордом Толстосумом, отправился по каким-то таинственным делам?
– Поехала бы по своим собственным делам, – ответила Джиджи не слишком уверенно.
– Да, конечно, – пробормотал маркиз. – Не волнуйся, я не выдам твою тайну.
– Вовсе это не тайна. Просто я скрываю свое имя. Женщины, которые приходят за помощью в мое ссудное товарищество, не из тех, кого постные святоши называют «достойными сочувствия бедняками». Я просто не хочу никому ничего объяснять.
– Понятно.
– Ничего тебе не понятно! – Да и что он может понимать, этот мистер Само Совершенство? – Ко мне приходят женщины, которые в прошлом имели несчастье оступиться. Им нужно только несколько фунтов, чтобы снова встать на ноги.
– Сколько денег ты сегодня ссудила?
Джиджи медлила с ответом.
– Шестьдесят пять фунтов.
Камден посмотрел на нее с удивлением.
– Не так уж и мало. А мисс Шумейкер сколько перепало?
– Десять фунтов. – Десять фунтов считались немалой суммой. Девушки, зарабатывавшие на жизнь своим трудом, зачастую не получали и двух фунтов в месяц.
– А мисс Даттон?
– Восемь фунтов. У мисс Даттон необычайные способности к каллиграфии. Она не пропадет, если сможет обуздать свои дурные наклонности.
Тремейн положил в саквояж три галстука, потом спросил:
– И ты ссудила ей деньги под честное, слово? Ведь у мисс Даттон тоже не было рекомендации?
– Я плачу частному сыщику. За шесть лет меня подвели только три женщины, да и то одну из них сбила карета.
– Восхитительно!
– Не надо говорить со мной таким снисходительным тоном! – Джиджи досадливо поморщилась. – Пусть «Ссудное товарищество миссис Крез» не укладывается в рамки условностей, но это – законное и достойное предприятие! Благодаря ему я спокойнее сплю по ночам.
Камден защелкнул замок саквояжа и подошел к жене.
– Успокойся, пожалуйста. – Он положил руки ей на плечи, но Джиджи отстранила их. Тогда он взял ее лицо в ладони и повторил: – Успокойся, пожалуйста. Я не шутил. То, что ты делаешь, – восхитительно. Хорошо, что кто-то помнит о таких женщинах. И я рад, что это именно ты.
Даже объяви он, что собирается причислить ее клику святых, Джиджи не была бы так потрясена. Камден опустил руки и подошел к столику у стены – завести часы. Не глядя на него, она пробормотала:
– Я просто хотела дать им еще один шанс, вот и все Шанс, которого она сама так и не дождалась.
Маркиз обернулся и пристально взглянул на жену. Потом, ни слова не говоря, принялся заводить часы.
И тут Джиджи почувствовала, что слишком уж разоткровенничалась.
– Что ж, не стану тебе мешать, – сказала она. – Желаю приятной поездки.
– Я еду в Девон, чтобы отобедать с твоей матерью и герцогом Перрином. Поезд отправляется в двенадцать часов пятьдесят три минуты от вокзала Виктория. Скажи кухарке, чтобы положила сандвич и на твою долю. Можешь поехать со мной.
В голове Джиджи пронеслись сотни мыслей, но в конце концов она остановилась на одной-единственной: «Ему очень удобно, чтобы я все время находилась под рукой – тогда он без помех сможет делать себе наследника, и моя мать не станет докучать ему разговорами о разводе, да и за столом будет не так неловко перед герцогом». Но все равно она ужасно обрадовалась приглашению.
– Я ведь уже сказала ей, что не приеду, – пробормотала Джиджи в нерешительности.
– Скажи, что передумала, – ответил Камден. – Думаю, она обрадуется.
Глава 20
Копенгаген, июль 1888 года
Камдену нравилось быть любимым дядей для своих племянников. Нравилась роль таинственного гостя, чьи эффектные приезды оставляют в трепетных юных сердцах неизгладимое впечатление волшебства и навсегда врезаются в память благодаря шоколаду, затейливым игрушкам и играм в «лошадку».
Плавание получилось беспокойным. Его судно прибыло в порте опозданием на тридцать шесть часов. Добравшись до дома Клаудии, он застал там только мальчиков и слуг, а Клаудия с мужем куда-то уехали. Камден распорядился, чтобы ужин подали в детскую, и съел его в обществе двухлетнего Теодора, лопотавшего рядом на стульчике, и пятимесячного Ганса, пристроившегося у него на коленях.
Теодор получил в подарок новый калейдоскоп, который вызвал у него бурю восторга и сломался уже через четверть часа. Малыш с минуту разглядывал обломки, после чего громко разревелся. Но Камден, знавший, как усмирять малолетних крикунов (Кристофер был младше его на семь лет), отвлек Теодора магнитами. Как только малыш понял, что маленькие черные кубики – волшебные, он с воодушевлением принялся лепить их друг к другу, а также к ложкам и столовым ножам. А вот Ганс держался с отменной учтивостью – жевал новую погремушку и время от времени гукал от счастья.
Теодор, которого уже не укладывали на дневной сон, утомился быстрее, и няня отнесла его в кроватку. Ганс же, высосав бутылочку молока, уснул у Камдена на руках, прижавшись щекой к его плечу и напустив теплую лужицу слюней на его батистовую рубашку. Камден поцеловал малыша в крохотное ушко, и его сердце сжалось от неясной тоски.
Закончив обучение в Париже, он уехал в Штаты и сколотил там немалое состояние. Но богатство – само по себе вещь замечательная и чрезвычайно приятная – не могло согреть ему постель и заполнить его дом детьми, о которых он мечтал.
В этот момент в комнате появилась Клаудия. Она поцеловала Камдена в щеку, Ганса – в макушку и пошла поцеловать Теодора, уже сладко спавшего в своей кроватке.
Вскоре сестра вернулась.
– Он вырос, правда? – спросила она, погладив Ганса по руке.
– Когда не видишь ребенка несколько месяцев, он удваивается в размерах, – с улыбкой ответил Камден. – Хорошо провела вечер?
– Неплохо. Мы с Педаром обедали с твоей женой.
Он не видел Джиджи с мая восемьдесят третьего года – больше пяти лет.
– Ты шутишь, – пробормотал Камден.
– Нет-нет. – Клаудия покачана головой. – Твоя жена здесь. Три дня назад она заходила ко мне. Я навестила ее на следующий день и пригласила на обед, а сегодня она прислала ответное приглашение. Мы обедали у нее в отеле.
К великой чести Камдена, он не уронил Ганса на пол.
– Но что она делает в Копенгагене?
– Осматривает достопримечательности. У нее турне по Скандинавии. Она уже побывала в Норвегии и Швеции.
– Одна?
Как только предательский вопрос сорвался с его губ, он пожалел, что не вырвал себе язык.
– Нет, с личным гаремом, – съязвила Клаудия. От ее проницательности ему становилось не по себе. – Я-то откуда знаю? С любовником она меня не знакомила, а я не устраивала за ней слежку. Если, тебе так интересно, возьми да узнай сам.
– Ты не поняла. Я имел в виду… нет ли с ней матери. – Он отдал Ганса няне. – И вообще меня не касаются дела леди Тремейн.
– К твоему сведению, леди Тремейн исправно выполняет свой семейный долг. Она каждую неделю навещает отца с матерью, когда те бывают в Лондоне. Посылает подарки моим детям к Рождеству и на дни рождения. Когда же Кристофер проматывает свое месячное содержание, именно она учит его вести счет деньгам; – сказала его сестра. – По-моему, тебе надо с ней повидаться. Она ведь совсем не…
Камден приложил палец к губам сестры:
– Помнишь, что ты сказала? Если мне будет интересно, я сам все узнаю.
К вечеру его благоразумные намерения обратились в пепел – как сигары, которые он курил с Педаром. Он смог держать рот на замке по пути к отелю, где остановилась некая миссис Аллен. Смог выйти из кареты Клаудии, когда приехал на место. И почти сумел войти в двери отеля, которые уже распахнул перед ним вышколенный швейцар. И вот тут нелепое любопытство сломило его волю. Вместо того чтобы отправиться к миссис Аллен – молодой, богатой и привлекательной вдове из Филадельфии, которая во время путешествия через Атлантику недвусмысленно намекала, что неплохо бы, не теряя времени даром, где-нибудь уединиться, – он помчался через весь город в отель, где остановилась его жена.
Там ему сообщили, что леди Тремейн приехала только с горничной и что из гостей она принимала лишь Клаудию и Педара.
Получив ответ на мучивший его вопрос, Камден, казалось бы, должен был на этом успокоиться. Но неожиданно для себя самого он завел с портье разговор о кронах, а именно – за сколько крон портье согласился бы тайно снабжать его, Камдена, кое-какой информацией, касающейся леди Тремейн. То есть речь шла о слежке за ней.
Выяснить маршрут ее передвижений не составило никакого труда, поскольку все заботы об этом она поручила персоналу отеля. На следующее же утро Камден начал получать отчеты о ее приходах и уходах. Через несколько дней он знал, что она ела на завтрак, какие достопримечательности осмотрела, в какое время принимала вечернюю ванну и даже у какого магазина останавливалась, чтобы купить льняные скатерти.
Однако чем больше он узнавал, тем сильнее его одолевало любопытство. Как она выглядит? Пощадили ли ее годы? Похожа ли она на себя прежнюю? Или изменилась до неузнаваемости?
Он тут же отменил обед с миссис Аллен, когда узнал, что Джиджи идет вечером в сады Тиволи – главный парк развлечений в Копенгагене. Днем ему еще хватало силы воли не приближаться к ней. Но вечером… Как знать, может быть, ему удастся увидеть ее одним глазком, а самому остаться незамеченным?
Камден исходил сады Тиволи вдоль и поперек и уже решил, что впадает в слабоумие, когда наконец заметил Джиджи на большой карусели. Она сидела на деревянной лошадке и заливисто смеялась, изо всех сил вцепившись в позолоченный деревянный шест; а ее длинные белые юбки струились по воздуху от кружения карусели и летнего ветерка с моря.
Она была довольна. Нет, не просто довольна. Счастлива!
В янтарном сиянии парковых огней казалось, что она – это не она, а персонаж норвежской сказки – необузданное и чувственное дитя природы. Из толпы на нее глазели мужчины – глазели, округлив глаза и приоткрыв рты.
Камден же смотрел на жену как завороженный. О чем он думал? Он не знал. Почему-то в глубине души он ожидал – нет, скорее надеялся – увидеть осунувшуюся страдалицу, скрывающую свою боль под маской безразличия Надеялся, что она до сих пор томится по нему, до сих пор любит его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37