Департамент информации просматривал ленты. Эксперты проверяли их. Они
обязательно заметили бы скрытое воздействие на подсознание пользователя.
Михаил Корэйн не принадлежал к сумасшедшим, которые подозревали
правительство в перебивке лент, Сообщество в отравлении товаров или в
порабощении сознания выродками из развлекательных лент. Такого рода
пуристы могли отказаться от омолаживания, умереть от старости в семьдесят
пять лет, проведя жизнь вдали от общественной деятельности, потому что они
были невежественными самоучками.
Однако, к черту это все, к черту эту женщину по-прежнему выбирают. И
он не мог понять, почему.
Вот она, только слегка ссутулившаяся и с легкой проседью в черных
волосах. А ведь любой, умеющий считать, знал, что она старше, чем Союз,
что она постоянно пользуется омолаживающими препаратами и совершенно седая
под краской. Помощники толпились вокруг нее. Камеры нацеливались на нее,
как будто она центр вселенной. Проклятая костлявая сука!
Если Вы хотите вывести определенную породу человека, как призовую
свинью, обратитесь в Резьюн. Вы хотите солдат, хотите рабочих, Вам нужны
сильные спины и слабые мозги или полноценный гарантированный гений -
обратитесь в Резьюн.
И сенаторы и Советники подходят поклониться, шаркнуть ножкой,
произнести любезность - о Боже, кто-то даже вручает ей цветы!
Михаил Корэйн отвернулся с отвращением.
Двадцать лет он заседал в Девятке главой оппозиционной партии,
двадцать лет плыл против течения, добиваясь время от времени небольшого
успеха и всегда проигрывая по-крупному, включая последнее голосование.
Станислав Фогель, выдвинутый избирателями-торговцами, умер, а поскольку
Сообщество намеревалось нарушить свой договор как только сумеет вооружить
свои торговые корабли, освободившееся место следовало бы получить
центристам. Но нет. Торговый округ избрал Людмилу де Франко, племянницу
Фогеля. Эта проклятая оппортунистка де Франко только изображала, что она
следует выдержанным курсом. А на самом деле она экспансионистка не хуже
своего дяди. Что-то смешало карты. Кто-то был подкуплен, кто-то склонил
компанию "Андрус" на сторону де Франко, а центристы потеряли свой шанс
провести в Девятку своего пятого сторонника и добиться большинства в
правительстве впервые в истории.
Это было тяжелое разочарование.
А там, там внизу в зале, окруженная льстецами и всеми этими молодыми
талантливыми законодателями, находилась особа, что дергала за те
веревочки, до которых и с деньгами было не дотянуться.
Но истинная сила не в деньгах, а в политическом влиянии, хотя это и
не видимая глазу ценность. Зыбкий неуловимый товар.
И на этом висела судьба Союза.
В его голове уже не в первый раз рождались самые жестокие фантазии.
Будто каким-то образом на наружных ступенях какой-нибудь сумасшедший
сможет подбежать с пистолетом или ножом и одним взмахом решить все их
проблемы. Эти мысли в глубине души смутно беспокоили его. Но это изменит
Союз. Это даст человечеству шанс.
Жизнь одного человека значит очень мало в этих масштабах.
Он несколько раз глубоко вздохнул и направился в апартаменты
Советников побеседовать с теми немногочисленными, кто пришел
посочувствовать проигравшим. Стиснув зубы, он подошел с вежливыми
поздравлениями к Богдановичу, который, занимая место от Государственного
Департамента, председательствовал в Совете.
Богданович изобразил на лице абсолютное бесстрастие, а в добрых
глазах под седыми бровями - выражение этакого всеобщего дедушки,
преисполненного ласковой учтивости. Ни намека на триумф. Если бы он так же
искусно вел переговоры об устройстве Сообщества, Союз имел бы подходы к
Пелле. Богдановичу всегда лучше удавалась мелкая политика. И он тоже
засиделся. Его избиратели - все какие-нибудь специалисты, посланники,
назначенцы, администраторы со станций или иммиграционные - жалкое
количество людей, чтобы избрать орган, который вначале был гораздо менее
важным, чем оказался впоследствии. О господи, как могли создатели
Конституции позволить себе поиграть при построении политической системы?
Они называли это "новой моделью", "правительство формируется
информированными избирателями". И они тогда сбросили со счетов
тысячелетний опыт человечества, эта проклятая компания
обществоведов-теоретиков, включая Ольгу Эмори и Джеймса Карната, в те
времена, когда Сайтиин имела пять мест в Девятке и большинство в Совете
Миров.
- Не повезло тебе на этот раз, Михаил, - сказал Богданович, пожимая
ему руку и похлопывая ее.
- Что делать, - воля избирателей, - произнес Корэйн. - С ней не
поспоришь. - Он улыбнулся, полностью контролируя себя. - Мы все-таки
добились высокого процента.
Когда-нибудь, старый ты разбойник, когда-нибудь я получу большинство.
Вот увидишь!
- Воля избирателей, - повторил Богданович, по-прежнему улыбаясь. И
Корэйн улыбался, пока не заболели зубы, а затем отвернулся от Богдановича
к Дженнеру Харого, из того же выводка, представлявшему в Совете
могущественный Департамент Внутренних Дел, и Катерине Лао, возглавлявшей
Департамент Информации, который, разумеется, контролировал все ленты.
Вплыла Эмори, и они бросили его на полуслове, чтобы присоединиться к
ее свите. Корэйн обменялся огорченными взглядами с Промышленностью,
Нгуеном Тиеном с Викинга, и Финансами, Махмудом Чавезом со станции
Вояджер; оба центристы. Их четвертый сторонник, адмирал Леонид Городин,
находился тут же, в окружении своих свирепых адъютантов в форме. Оборона,
по иронии судьбы, была наименее надежной, наиболее склонна пересмотреть
свою позицию и переметнуться в лагерь экспансионистов, если услышит
подходящие аргументы. Таков был Городин. Он поддерживал центристов только
потому, что хотел держать под рукой новые военные транспорты класса
Эксцельсиор так, чтобы он мог их использовать, а не, по его словам,
"держать где-то далеко в тылу, когда Сообщество установит новое проклятое
эмбарго. Вы хотите, чтобы избиратели колотили в ваши двери, требуя
поставок, вы хотите новой настоящей войны, граждане, тогда отправим эти
корабли в Запредельность и останемся здесь в полной зависимости от
торговцев Сообщества..."
Не говоря уже о том, что, согласно пелльскому Договору, торговое
Сообщество будет перевозить грузы и не будет строить крейсеры, что Союз,
который понастроил изрядное количество грузовых кораблей, сохранит свой
флот, но не станет строить новые и конкурировать с торговцами... что сами
статьи Договора - это дипломатический залог, чтобы снова оживить
прекратившееся снабжение. Когда Богданович растолковал им все это, даже
Эмори голосовала против.
Этот договор протащили станции. Генеральный Совет в полном составе
был вынужден голосовать по этому вопросу, и он был ратифицирован с
минимальным перевесом. Союз устал от войны, вот и все. Устал от
разрушенной торговли и скудного снабжения.
Теперь Эмори хотела запустить новую волну исследований и колонизации
в глубокой Запредельности.
Все знали, что там можно найти только неприятности. И опыт Солнечной
системы на другой стороне космоса был тому убедительным доказательством.
Сол пришлось бегом вернуться к Сообществу и просить о торговле, просить
рынки сбыта. Сол имела соседей и ее неразумное любопытство, по всей
вероятности, и принесло беду Сообществу, почти в пространство Союза.
Городин постоянно и громогласно об этом объявлял. И требовал увеличения
отчислений в оборонный бюджет.
Из всех Советников самое уязвимое положение было у Городина. Ему
могли объявить вотум недоверия. От него могли избавиться, если он не
сможет добыть корабли, нужные Флоту, причем в совершенно определенных
зонах.
А новости о результатах выборов среди торговцев явились ударом,
причем жестоким. Центристы считали, что победа уже у них в кармане. Они и
в самом деле считали, что у них есть шанс остановить Эмори, а теперь все,
что они могут сделать, - это цепляться за процедуру и попытаться убедить
Совет в том, что голосование по проекту "Надежда" не должно происходить,
пока де Франко не прибудет в Эсперанс и не займет свое место, поскольку
проект затрагивает ассигнования на флот и вопрос об основных статьях
бюджета.
Или... они могут сломать кворум и отправить проект на голосование в
Совет Миров. Вся интрига Эмори повиснет в воздухе. Представители гораздо
более независимы, особенно большой блок от Сайтиин, в основном состоящий
из центристов. Дайте им только запустить зубы в такой сложный
законопроект, как этот: не "отшлифованный", не отредактированный Девяткой,
и они завязнут в нем на долгие месяцы, требуя внесения изменений, которые
Девятка будет отклонять, и снова, круг за кругом.
Пусть Городин еще попытается убедить Экспансионистов задержать
голосование. Городин еще определенно не заявил, на чьей он стороне, герой
войны, грудь в медалях. Бросить его на них, посмотреть, сможет ли он
повернуть их. Если нет, центристы смогут уйти, все четверо. В этом риск
большого политического урона, за это придется дорого платить.
Но не смотря на уроны можно выиграть время. Время для контактов с
лоббистами, время разобраться, могут ли они потянуть за определенные
веревочки, и понять, удастся ли убедить де Франко (когда та появится) быть
умеренной. Ведь именно такой она себя объявила - по крайней мере, принять
сторону центристов по законопроекту, который так важен для ее избирателей.
Она может, может проголосовать за откладывание.
Советники потянулись к своим местам. Последней появилась группа
Эмори. Предсказуемо.
Богданович постучал старомодным молоточком.
- Заседание открыто, - сказал председатель и перешел к результатам
выборов и официальному подтверждению вступления Людмилы де Франко в
должность Советника по Департаменту торговли.
Внесено и поддержано, Катерина Лао и Дженнер Харого. Лицо Эмори
ничего не выражало. Она никогда не вносила тривиальные предложения. Скука
на ее лице, медленные повороты стила в ее пальцах с длинными ногтями,
явное заученное спокойствие при прохождении формальностей.
Без обсуждения. Вежливый формальный круг подтверждающих "Да",
официально зарегистрированный.
- Рассматривается следующий вопрос, - произнес Богданович. - Принятие
Денциллом Лалом права голоса за сиру де Франко до ее прибытия.
Та же тоска. Другой скучный круг "да", Харого и Лао слегка друг друга
поддразнивают, слабые смешки. Городин, Чавез, Тиен никак не реагируют.
Эмори заметила это: Корэйн краем глаза видел, как она усмехнулась, поняв
их молчание. Стило прекратило вращательные движения. Взгляд Эмори стал
теперь другим, острым, когда она взглянула в сторону Корэйна и медленно,
слегка улыбнулась так, как это делают, чтобы смягчить случайную встречу
взглядов.
Но глаза совершенно не улыбались. Что ты сделаешь? - спрашивали они.
Как ты собираешься поступить, Корэйн?
Было не так уж много вариантов, и такому интеллекту, как у Эмори,
потребовалось совсем немного времени, чтобы в них разобраться. Во взгляде
медленно проявилось понимание, а затем он стал угрожающим, как рапира
фехтовальщика. Он ненавидел ее. Он ненавидел все, что она символизировала.
Однако, бог мой, иметь с ней дело - все равно, что вести телепатический
сеанс: он взглянул прямо ей в глаза, отвечая угрозой на угрозу, и изгибом
бровей передал: ты можешь толкнуть меня на край. Но полетим мы вместе. Да,
я сделаю это. Расколю Совет. Парализую правительство.
Ее закрытые глаза, ее ласковая улыбка говорили: Хороший удар, Корэйн.
А ты уверен, что ты хочешь этой войны? Ты можешь оказаться
неподготовленным к ней.
Нежность в его взгляде отвечала: Да. Будет именно так, Эмори. Если ты
хочешь кризис именно тогда, когда на повестке дня два таких важных для
тебя проекта, ты получишь его.
Она прищурилась, перевела взгляд на стол и обратно, жесткая улыбка,
глаза прикрыты. Значит, война. Улыбка становится шире. Ил переговоры.
Следи за моими действиями, Корэйн: ты совершаешь серьезную ошибку, если
доведешь до открытого разрыва.
Я выиграю, Корэйн. Ты можешь задержать меня. Ты можешь сначала
устроить выборы, черт тебя возьми. И на это уйдет больше времени, чем на
ожидание де Франко.
- Вопрос об ассигнованиях на станции Надежда, - произнес Богданович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61