– Это точно, – вставил Хилл. – Островок раньше так паршиво не смотрелся.
– И еще, – Газерс помрачнел, – нас тут поджидал Хинкель, и на морде у него, чтоб ты знал, такое чванство и злорадство – словами конкретно не передать.
– Аура мегаломании, – важно добавил Циммерман, намекая, что получал образование не только в дешевых клубах и прочих грязных притонах.
– Когда он сообщил, что все это – его рук дело, – продолжил Газерс, – мы, понятно, захотели его вздрючить. И знаешь, что он учудил? Взял да и поднялся в небо, вон в ту тучу диссонансов. Музычка под стать его гнилой душонке. Бросил нас тут, а сам сбежал на вершину. – Гитарист ткнул пальцем. – Вон туда.
Джон-Том и Мадж повернулись, подчиняясь указующему персту, – на черную облачную спираль, медленно крутящуюся над утесами под бессистемный рокот громов.
– А прежде чем удрать, – продолжал Газерс, – сказал, что подключился к злым силам и они дали ему власть над всей музыкой во вселенной. Начинать пришлось в этом мире, но он нисколько не сомневается, что очень скоро покорит музыку везде. – Гитарист помотал головой. – Это ж надо быть таким психом!
– Злые силы? – переспросил Джон-Том. – Какие именно?
Хилл кашлянул.
– Да нам-то откуда знать? Этот придурок нас, простых лабухов, в детали не посвящал. Может, он их в телефонном справочнике нашел? Типа «Силы. Злые».
Циммерман медленно кивнул.
– В «Манхэттенских желтых страницах» чего только ни увидишь.
– Ладно, что бы он там ни подразумевал, – скривился Газерс, – оно оказалось достаточно мощным, чтобы нас сюда засосать. Где бы это «сюда» ни находилось. Он сказал, что хочет конкретно поквитаться за то, как мы с ним обращались.
– Ага, как будто он сам не попытался нас поиметь, – пожаловался Хил.
– А знаете, что самое плохое в житухе на таком вот острове? – сказал Газерс. – Мы играть не можем. Ни одной паршивенькой нотки. Ни побарабанить, ни побренчать. Он крадет музыку. Не знаю, как это ему удается, но результат налицо.
Мадж сочувственно поглядел на исхудалых, оборванных музыкантов.
– Похоже, этот ваш чувак – настоящая гнида. Даже одежку в дорогу прихватить не позволил.
Хилл отступил на полшага.
– Усатый, ты о чем? Наш прикид – на нас.
– О, шеф, мои извинения. – От дальнейших комментариев выдр воздержался.
– Он сделался на этом острове царем, – сообщил вновь прибывшим Газерс, – и творит чары, чтобы отовсюду спереть всю музыку. С каждым разом у него получается лучше, и очередная порция гармонии проваливается в эту дыру.
– Ага, даже такая ворона, как Хинкель, может отточить игру, – объяснил Хилл. – Но не пение. Тут он с чем родился, с тем и помрет.
– Он отлавливает музыку без разбора, – сообщил Газерс. – Кажется, я слыхал китовьи песенки, о которых ты говорил. Я их знаю, потому что «Экзетер Якоффс» их записывают и используют…
– Приятель, «Экзетер Якоффс» чего только не используют, – напомнил Хилл. – В одной теме у них была кошка…
– Не будем отвлекаться, – перебил Джон-Том. – Мы говорили о музыке.
Где Хинкель держит ее?
– В горе. – Циммерман пнул ноздреватую серую породу. – Этот остров, кажись, бывший вулкан. Тут полно расщелин и пещер. Много чего можно спрятать.
– Краденое сливается в главный кратер и поет само для себя – такой какофонии ты отродясь не слышал, – объяснил Газерс. – Целое озеро надерганной отовсюду музыки. – Он показал на свои обшарпанные оранжевые с черным кожаные ботинки. – Залезть туда, дядя, не так-то просто, тебе бы мои шузы…
– Да, посмотреть там есть на что, – чуть ли не с завистью проговорил Хилл. – Уже не говоря о том, чтобы послушать. Я это к тому, приятель, что если ты смыслишь в контрапункте…
– Хинкель все там запрятал, – перебил его Газерс. – Китовьи песни, птичьи песни, рок, фолк, народную музыку, электронную, классику и такую, какой я в жизни не слыхал, и все это туда свалено и мыкается без всякой надежды на спасение.
– И самой плохонькой из краденых мелодий его ослиный рев в подметки не годится, – пылко добавил Циммерман.
– Но зачем это все? – допытывался Джон-Том. – Чего он добивается? С какой целью?
Газерс снова замотал патлатой головой и беспомощно сказал:
– Откуда мне знать? Это его спросить надо.
– Сначала мы думали… ну, типа, чтобы отомстить, – рассуждал Хилл.
– А сейчас нам кажется, дело не только в этом.
– Ага, – согласился Газерс. – Может, он так рассудил: если спереть весь музон, людям ничего другого не останется, кроме как его петухов слушать. И поверьте, парни, если вы не слышали, как Хинкель поет Дигби, вы не можете себе представить, какой это мрак.
– Не можете, – эхом подтвердил Циммерман.
– Оба-на! – тявкнул Мадж. – Ниче, щас мы положим конец этой фигне.
– Он хлопнул Джон-Тома по спине. – Мой кореш – не тока великий чаропевец, он еще и великий… ладно, ладно, согласен, через край хватил. Он еще и неплохой музыкант.
– Не слишком ли ты щедр на комплименты в этом походе? – поинтересовался Джон-Том.
Мадж невинно заморгал.
– Шеф, да это ж моя натура, ты че, вчера родился?
– Не поможет, – с сожалением произнес Газерс. – Не знаю, дядя, насколько ты хорош, да это и неважно. Хинкель, сволочуга, день ото дня все сильнее. Залезешь к нему, он и твою музыку стибрит. Высосет прямо из этой стремной гитары, и охнуть не успеешь. А тебе останется бессвязный лепет.
– С вами так было? – поинтересовался Джон-Том.
Циммерман с жалким видом кивнул:
– В чистом виде. Теперь мы даже а капелла не можем петь. Выходит воронье карканье.
Газерс постукивал лезвием самодельного томагавка по ладони.
– Мы решили чисто конкретно набраться терпения, выиграть время, авось и получится к Хинкелю подобраться. Но хоть его пение и яйца выеденного не стоит, он не совсем кретин. Задницу всегда прикрывает.
– Мы ребята мирные, – вставил Хилл. – Когда не на сцене, расслабиться любим. Но сейчас – совсем другое дело. Хинкель опасен, его необходимо, типа, остановить. – Взгляд поднялся к облачным утесам.
– Но тут есть проблема: он не один. Было б иначе, мы бы просто залезли туда и навешали ему.
– Ага, навешали бы, – подтвердил Циммерман. – Но ему помогают.
– Помогают? – В Мадже проснулись подозрения. – Кто и как?
– Попробуйте его остановить – увидите, – веско заявил Газерс. – Вы и представить себе не в силах, до чего там погано.
– Да, невиданная погань, – согласился Хилл. – И неслыханная.
– Я много чего на своем веку видел и слышал. – Джон-Том сохранял хладнокровие. – И с воображением у меня полный ажур. – Он кивнул на тихонько звенящее облачко нот. – Возьмем, к примеру, эту музыку. Как я подозреваю, ваш бывший приятель украл ее, но удержать не сумел. Она сильнее любой другой. Наверное, она сбежала и отправилась искать подмогу. Аккорды всегда друг дружку поддерживают.
– Он… как бы сказать… не идеален, – старательно подбирал слова Циммерман. – Силен – это да, но не всемогущ, в натуре. Не успел еще опыта набраться. И если все-таки его можно остановить, надо поторапливаться.
– Вы, ребята, на чокнутых здорово смахиваете, – заметил Джон-Том. – Но говорите, как смышленые.
– Да уж, видок у вас! – шепотком поддержал его выдр.
– Ну ты, дядя! Да, мы любим тяжелую музыку, но разве это означает, что у нас и мозги тяжелые? – парировал Газерс.
– Ты за себя говори. – Хилл выбивал на плоском камне дробь окоренными сучками и даже при столь невинном занятии боязливо косился на вершину. – Лично мне без мозгов очень даже неплохо живется.
– Ладно, среди нас есть исключения, – раздраженно согласился Газерс. – А ты, дядя, что имеешь рассказать?
Джон-Том пустился в воспоминания.
– Это было давным-давно. Я учился в колледже, решал, дотягивать ли на адвоката или оставаться с любимой музыкой.
– Да уж, трудный выбор.
Циммерман хихикнул:
– А ты сомневаешься? Ты моих родных не знаешь.
– Вот что, дядя, только не надо тут мне ныть про родню, – осерчал Газерс. – Мои предки в Скарсдейле живут, снобье, каких свет не видел.
Я для них паршивая овца, и когда бываю дома, вожу гостей через дверь для слуг, чтоб ты знал! Друзья моих предков говорят, что я своих знакомых по помойкам собираю, прикинь.
– А мои предки считают, мне самому на помойке место, – пробормотал Циммерман.
– Я надеялся, если группа прогремит, моя родня… – Газерс оборвал фразу, и Джон-Том понял, что под маской спокойствия прячется настоящий страх. И одиночество. Эта троица – просто большие дети, для них музыка – весь мир. И вот их обидели, обокрали, даже пустякового мотивчика не оставили в утешение. Разве они не заслуживают сочувствия?
– Я верну вам музыку. – Он с удивлением услышал страсть в своем голосе. – Она наверняка там, вместе с остальной.
– Ты уж поосторожней, приятель, – предостерег Хилл. – Хинкель с виду сущее чмо и поет, как сливной бачок, но парень он не слабый. Я это серьезно говорю.
– Ничего, нам встречались субчики и покруче, – Мадж погладил рукоятку меча. – Правда, чувак? Ты отвлечешь его песенками, а мне, можа, подвернется шанс маленько раскроить клепаную глотку. Оченно трудно колдовать, када у тебя из шеи торчит полфута стали.
– Поговорим о его возможностях. – Джон-Том повернулся к Газерсу:
– Ты бы не мог получше описать тех, кто ему помогает?
Гитарист состроил кислую мину.
– Толку не будет. Похоже, они сменяют друг дружку по его прихоти.
Достаточно будет сказать, что он там не одинок. Вокруг Хинкеля собрались таинственные силы, и они ему конкретно симпатизируют.
– А хуже всего то, – добавил Хилл, – что он все еще поет. Типа, сам для себя. Постоянно. Если день погожий и ветер в нашу сторону, не услышать его невозможно. – Он глянул на клубящиеся злые облака. – Скажи спасибо грому.
– Маленько странноватый гром-то, – заметил Мадж, – шума много, а молний нету.
– Лично я так считаю, – решил поделиться своими предположениями Циммерман. – Хинкель до того паршиво поет, что у стихий начинается мигрень, и для природы этот гром как бы способ выражения протеста.
– Кто услышит Хинкеля, тот возненавидит, – добавил Хилл. – Это наш лозунг. Мы даже несколько песен на эту тему сочинили. Музыку он у нас отобрал, но стихи придумывать не мешает. Такая задачка ему не по зубам.
Газерс энергично кивнул:
– У нас тут свободного времени уйма. Уже двойной альбом составили.
– На его лице появилась мечтательная мина. – Кто услышит, обторчится… Эх, вернуться б домой…
Хилл вдруг выпрямил спину:
– Эй, ребята, что это с вашей ручной гармонией?
Музыкальное облачко, гудя и звеня, лучась и искрясь, понеслось вверх по склону, затем остановилось, покрутилось, сияя, вокруг невидимой оси и вернулось. И повторило красноречивое приглашение, а потом еще раз.
– Беспокоится. – Джон-Том поглядел на Маджа. – Ладно, хватит разговоров. Решили делать дело – не будем откладывать.
– Ага, чувак, тут я с тобой согласен. – У выдра решительно блестели глаза. – Не, ты тока вообрази: мир без музыки! Под че прикажешь зенки заливать? Под че на танцульках выдрючиваться? Под че красотку…
– Идем. И тихо. – Джон-Том двинулся за нетерпеливым облачком. Через два-три шага оглянулся. – Парни, вы с нами? Вы рискуете потерять не меньше, чем любой другой.
Музыканты обменялись взглядами. Хилл высказался за всех:
– А фиг ли? Что еще он может нам сделать?
– И то сказать, – согласился Шплиц-Циммерман.
Газерс поравнялся с чаропевцем:
– Мы пройдем с вами, чисто конкретно, сколько сможем, и постараемся помочь, но особо на нас не рассчитывайте. Этот Хинкель, гад, слишком хорошо нас изучил. – Он зашагал вверх по склону. – Только на одно надеюсь: застать его в спокойном настроении.
– Да что я, по-твоему, безголосых придурков не слышал?
Джон-Том осторожно перешагнул через гнилой пальмовый ствол.
Гитарист оглянулся:
– Нет, друг ты мой чаропевец, по-настоящему безголосого придурка ты еще не слышал.
Глава 22
Склон уверенно набирал крутизну, уступ громоздился на уступ. Время от времени Джон-Том помогал коротконогому выдру, но покамест риск сорваться не возникал. Преодоление даже самых труднодоступных участков требовало только решимости, чувства равновесия и крепкой хватки.
Джон-Тому восхождение давалось относительно легко, однако у Маджа, обычно неутомимого, участилось дыхание, превратившись в надсадное «пых-пых-пых». С высотой растительность неуклонно редела. Музыкальное облачко вело скалолазов вперед и вверх.
– Слышишь?
Джон-Том остановился прислушаться и передохнуть.
Мадж кивнул.
Воздух заполнялся нежным, деликатным шелестом. Звуки были расплывчаты, но слух не резали, их громкость увеличивалась с каждым шагом.
– А че, не так уж плохо, – выразил свое мнение выдр.
– Это не Иероним. – Газерс развернулся влево. – Слышите? Вон оттуда!
По склону горы струилась музыка. Отчетливо улавливались протестующие, страдальческие ноты, и это побудило искрящееся облачко юркнуть за спину Джон-Тома и зазвенеть, как напуганный будильник.
Целые такты, выломанные из своих так-товых черт, неслись по поверхности музыкального потока гармоническим плавником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48