Она наморщила идеальной формы носик.
– Поистине, волшебство – очень сложное понятие.
Мадж счел необходимым внести ясность.
– Он вот че пытается растолковать вашей компании: нет гарантий, че цуккини при волшебном переносе не превратится в помидор.
У Пивверы дернулись усы.
– Но зачем переносить цуккини с помощью волшебства?
– И что такое цуккини? – добавила Сешенше.
– Фрукт, – тихо объяснила Квиквелла. – Круглый, синий, с розовыми крапинками.
– Нет, нет! – поспешила поправить ее Умаджи. – Он длинный, фиолетовый, блестит.
– Вы уверены? – засомневалась Ансибетта. – А я думала…
– Дамы, я вас умоляю! – Джон-Том стер пот со лба. – Если бы я умел в целости и сохранности телепортировать цуккини или помидоры, я бы и вас с радостью вызволил из болота. Но я боюсь… боюсь, мне не хватит профессиональных навыков. Поэтому лучше не будем терять время на пустые разговоры и отправимся в Машупро.
– Я поняла. – И Квиквелла упрямо шепнула:
– Синий.
– Фиолетовый!
Умаджи гневно уставилась на муравьедку, та в ответ высунула язык.
Жест получился очень внушительный – в силу необычной анатомии Квиквеллы.
– Так какой же вы чаропевец пос-сле этого?
Сешенше скрестила лапы на мохнатой груди, ее морду исказила гримаса гнева. Столь же быстро пришли в негодование и ее царственные подруги.
Бурная реакция спасенных пленниц застигла Джон-Тома врасплох, и он растерялся. Однако перепалка не прекратилась, поскольку Мадж никогда не лез за словом в карман.
– Щас я вам скажу, че он за чаропевец! – исторгся из глотки выдра совершенно несвойственный ему свирепый рев, заставивший умолкнуть юных дам. – Тот самый чаропевец, который тока че кажной из вас спас ее благородную заднюшку, вот он кто! А вы, чем доставать чувака дурацкими упреками, лучше б придумали, как его отблагодарить за спасение от пожизненного рабства и плена!
Долгую смущенную паузу нарушила Умаджи.
– Пожалуй, прав речник. Что случилось с нашими манерами? – Она изящным движением откинула свисающий на глаза конец шелковой ленты.
– Умаджи верно говорит: мы не должны забывать о с-своем положении.
Сешенше умела не только выходить из себя, но и признавать свои ошибки. Она приблизилась к Джон-Тому, обняла его лапой за шею, заставила склонить голову и лизнула от всей души в правую щеку. Язык – точно наждак, отметил человек.
Остальные бывшие пленницы, тоже пристыженные, последовали ее примеру. От пылких объятий Ансибетты Джон-Том не получил должного наслаждения – потому что им предшествовало извинение Умаджи.
Разумеется, горилла не желала ему ничего плохого, но осталось впечатление, будто он свалился с двадцатифутовой кручи.
– Ну, раз уж вы не в состоянии перенести нас домой наименее утомительным образом, – произнесла Алеукауна, когда с извинениями было покончено, – может быть, хотя бы обеспечите нас приличными спальными помещениями?
– А еще – походной обувью, ведь тут явно недос-статочно мужчин, чтобы нас-с нес-сти.
Сешенше подняла лапу в легкой сандалии.
– Разве что по очереди… – задумчиво добавила Квиквелла.
Мадж глубоко вздохнул, а затем улыбнулся чаропевцу:
– Не обижайся, шеф. Принцессы славятся легкомыслием.
Найк уже давно помалкивал, но тут отвлекся от своего занятия, то бишь изучения дороги.
– Вы, конечно, можете спорить, но почему бы не заниматься этим на ходу? Погони сейчас нет, однако из этого не следует, что она прекратилась. А вдруг завтра к миньонам Манзая придут свежие мысли?
Хорошо, что не надо скрываться, размышлял, шагая вперед, Джон-Том.
Похоже, уговаривать принцесс, чтобы помалкивали, бесполезно. Да и невозможно в таких нарядах замаскироваться среди напоенной солнцем зелени дельты.
Чтобы маленько умиротворить душу, он заиграл легкую, пустяковую музыку. На сей раз в его импровизациях не было волшебства, только красота. Поблизости плыли заблудшие аккорды, со звонким любопытством пробуя на вкус каждую мелодию и иногда поддерживая ее несмелым перезвоном.
И хотя погоню было не видать, путники продвигались быстрее, чем ожидал Джон-Том. Когда наконец Найк выбрал место для бивуака, чаропевец уже не побоялся сотворить привычное огнетворное заклинание.
У солдат в котомках лежали зажигательные принадлежности, но разыскивать сушняк на болоте казалось делом безнадежным, и никто не возражал, чтобы чаропевец первым попытал счастья.
Солдаты и Мадж, избавленные от необходимости взывать к богам трения, пустились рыскать по окрестностям. Один за другим возвратились они со снедью: орехами, пресноводной рыбой, ягодами, мягкими клубнями.
Рыба все еще била хвостом, а грибы так и просились на сковородку.
Через час Сешенше разглядывала при свете костра предложенное ей немудреное кушанье.
– Можно с-спросить, что это?
– Рыба, сударыня. – Пауко, добровольно взявший на себя обязанности повара, сопроводил свои слова невинным взглядом. – Что-нибудь не так?
– Что-нибудь не так? – передразнила рысь, указывая на блюдо когтистой лапой. – А разве не очевидно? Без с-соус-са!
– Да, верно. – Нижняя губа Умаджи заползла на верхнюю и коснулась ноздрей. – Соуса нет.
– Ваши высочества, примите извинения. – Наверное, в других обстоятельствах эти слова не носили бы оттенка сарказма. – Я сделал все, что в моих силах. – Кулинар указал на очаг:
– Как видите, кухонная утварь далека от совершенства.
В разговор вмешался лейтенант, сочтя необходимым вступиться за своего солдата.
– Дамы, бывают ситуации, когда невозможно приготовить тонкие яства.
– Чепуха! – Сешенше, превратив глаза в щелочки, смотрела на Джон-Тома, который уже наполовину разделался с собственной порцией. – Ну, допус-стим, вы не можете дос-ставить нас-с домой, однако вы прекрас-сно рас-спели этот замечательный огонек. Разве нельзя добыть чаропением прянос-сти и необходимую пос-суду заодно?
– Ну да, ну да. И кто их потащит на своем горбу? – пробормотал себе под нос Хек.
– Легко догадаться, – ответил Караукул.
– Слушай, напомни, что за нелегкая нас сюда занесла?
– Добровольцами вызвались, неужто забыл? – криво улыбнулся Караукул в мерцании костра. – Либо добровольное согласие, либо потеря кой-каких жизненно важных частей тела.
– То-то и оно, – пробормотал его товарищ. – Вспоминаю, вспоминаю.
Слава или расчлененка.
– Стоит лишь подумать о других бедолагах… о других доблестных солдатах Харакуна, которых послали в опасные страны на поиски принцессы и которые не нашли ничего, кроме мучений и смерти… Нам несказанно повезло, что удалось и дело сделать, и ноги унести.
– Да, – равнодушно согласился Хек. – Думаешь, повезло?
– Шестикратно, – уныло ответил Караукул.
Сешенше покинула свое место и перебралась к закусывающему Джон-Тому. Втянув когти, легонько провела пальцами по его шее и плечу.
– Чаропевец, разве я с-слишком многого прошу? – елейным тоном взмолилась она. – Вс-сего-то навс-сего бутылочку подогретого с-соус-са бешамель!
Он нахмурился и оторвался от еды.
– Ну, не знаю. Я еще ни разу не пытался создавать блюда на заказ.
Алеукауна без особого энтузиазма расправлялась с собственной порцией. Взглянув на рысь и чаропевца, она произнесла:
– Если все-таки соберетесь, я бы предпочла острые приправы.
Темно-бордовый перец горошком и земляное вапани.
И облизнулась в предвкушении.
– А мне бы хватило капельку черного крема.
Ансибетта с чарующей улыбкой наклонилась к Джон-Тому, и тот ни с того ни с сего подавился хорошо прожаренной рыбой.
Алеукауна показала острые зубы.
– Всему свое время, но сначала – вапани!
– Черный крем.
Идеальные губки Ансибетты чувственно отартикулировали каждый звук.
Джон-Том кое-как проглотил рыбу.
– Беш-шамель! – прошипела рысь.
– Кто здесь главная принцесса?
Ониксово-черные глаза Алеукауны заиграли отблесками костра.
– Главная принцесса? – Пиввера мокрой лапой осторожно счистила с усов рыбий жир. – Ты на что намекаешь?
– Это мои солдаты. – Мангуста указала на верную четверку, те малодушно съежились и попятились из освещенного круга. – Если бы не мой приказ, они бы преспокойно спасли от Манзая только меня. Вы получили свободу благодаря моей настойчивости и добросердечию.
– Сдается мне, чувство долга у них крепче, чем тебе кажется. – Умаджи приподнялась и дружески обняла Джон-Тома за плечи. Силой она обладала недюжинной. – Между прочим, чаропевец и его приятель в долгу только перед самими собой. – И, нежно прижавшись, она заглянула Джон-Тому в глаза. В упор. – Скажите, ведь вы не сбежали бы, не бросили бы нас на милость Манзая?
– Помилуйте, как можно? Полегче, вы мне плечо повредите.
– Простите.
Она похлопала ресницами и отпустила его.
Ансибетта покинула свое место и двинулась к Джон-Тому. Плавные движения ее тела свели бы с ума любого самца человеческого племени. Но тут, не дожидаясь, когда Джон-Том брякнется без чувств, заговорила Пиввера:
– Никто не может притязать на столь амбициозный титул, как «главная принцесса». Кто-то из нас постарше годами, кто-то – поумнее, кто-то – посильнее, зато остальные – ловчее. Кто-то родом из далеких могущественных королевств, другие появились на свет в захолустье неподалеку отсюда. Среди нас только одному хватает мудрости и опыта, чтобы решать важные вопросы. – Она резко повернулась и посмотрела на Джон-Тома в упор. – Чаропевцу!
– А?
Он поднял широко раскрытые, смущенные глаза. Мадж, утолявший голод рядом, поспешил удалиться на безопасное расстояние.
– Да! – Ансибетта низко наклонилась, сложила губки идеальным бантиком и спросила:
– Джон-Том, кто среди нас – главная?
– Прекрати! – шепнула Квиквелла. – Ты его отвлекаешь. Это нечестно.
Ансибетта повернулась и заморгала – сама оскорбленная невинность.
– Я? Я бы не унизилась до такого!
– Еще как унизилась бы, – прорычала Умаджи, вынудив Ансибетту резко повернуться к ней.
Тем временем Мадж рассуждал, вмешаться или пожертвовать старым другом. В конце концов он решил, что слишком жалко бросать в беде чаропевца, на чьей физиономии читалось крайнее смятение. Он набрался храбрости, шагнул в освещенный круг и поднял верхние лапы. Уж ему-то хватит проворства, чтобы увернуться от любого когтя.
– А ну-ка, послушайте, раскрасавицы неблагодарные! Нету здесь никаких главных и второстепенных принцесс, поняли? В беде и глуши все равны. Хотите сравнивать, у кого королевство поширше?.. – Он наградил каждую молниеносной, почти неуловимой ухмылкой. – Никто вам в этом мешать не собирается. Но ежели все-таки надеетесь уйти отсюда живыми, то зарубите себе на носах: для такой задачки придется крепко держаться друг за дружку. Хорош чушь молоть, потерпите хотя б, покамест обстоятельства не сменятся на более благоприятные.
Выпалив эту тираду, он развернулся и чеканным шагом возвратился на прежнее место. Уселся на колоду и, стараясь максимально шуметь, принялся за недоеденный ужин.
– Выдр прав. – Алеукауна окинула взором умолкших товарок. – Опять нам должно быть стыдно. Это ж надо было такое придумать – добиваться особого внимания у чаропевца! Он не собирается никому отдавать предпочтение. – В Джон-Тома вперились пронизывающие черные глаза. – Разве не так?
– Конечно, конечно. – Он боролся с соблазном трусливо отвести взор от гибкой и слишком близко находящейся фигуры принцессы Ансибетты. – Я не пожалею сил, чтобы помочь каждой из вас в равной мере.
– Нам следует посвятить свои усилия и помыслы более важным вопросим, – добавила Алеукауна.
– Вот уж точно, – пробормотала Квиквелла.
– Итак, вс-се с-соглас-сны. – Сешенше потянулась, встряхнулась и вытянула вперед лапы. Блеснули алыми отсветами игольно-острые когти. – К примеру, поглядите на мои коготки! Нет, вы только поглядите! Ни крас-ски, ни накладок, ни лаковых обводов. Вообще ничего! – Она перевернула лапы ладонями кверху. – Позор моему с-семейству и королевс-ству!
– Понимаю и разделяю твои чувства. – Квиквелла уже очистила морду языком и теперь тяжелым когтем осторожно водила по длинному конусообразному рылу. – Вот тут у меня раньше везде были эмблемы и гербы. Уж не знаю, что бы сказал, застав меня в таком виде, царедворец, отвечающий за этикет.
– А я?! – Пиввера безуспешно приглаживала шерсть на лапах и талии.
– Сколько дней ко мне не прикасался куафер? Еще неделя на болотах – и уже никто не узнает во мне царственной представительницы великого Тренку. Скажет, что я просто драная кукла!
– Я тебе сочувствую. – Ансибетта взъерошила золотые локоны. – Все время приходится думать о волосах, а уж неприятностей от них… – Она с завистью глянула на Сешенше. – Чего бы только не отдала за короткий естественный мех вроде твоего. Или Пиввериного.
– Да брось ты, – поморщилась выдра. – Я бы все отдала за твою… твою… При такой влажности от меха проку мало.
Алеукауна, слушая своих подруг по несчастью, напряженно размышляла:
– Лучше бы нам двигаться вперед, если не собираемся до конца своих дней ссориться и пенять на судьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48