И почему ей нельзя с легкостью поменять неуравновешенного, страдающего ностальгией чаропевца на разбойничьего атамана?
Чаропевца? Джон-Том чуть не забыл о своих способностях. Никто из этих убийц не подозревает о его «хобби». Он мысленно умолял товарищей, чтобы хранили тайну и не ляпнули сдуру лишнего. Особенно он волновался насчет престарелого Яльвара. Но купец был парализован страхом и не высовывался с признаниями.
Словно прочитав его мысли, пиратский капитан вновь удостоил юношу вниманием.
– Ну, а ты, дылда, на что годишься?
– Я?.. Я тоже умею драться.
Корробок посмотрел на первого помощника.
– Пожалуй, – неохотно подтвердил Сашим.
Корробок хмыкнул, а Джон-Том добавил:
– Кроме того, я по профессии эстрадный певец, трубадур.
– Хар! Певец, говоришь? Порой и нам на этой шаланде случается спеть песенку-другую. – Он с отвращением поглядел на экипаж. – И меня уже тошнит от пьяного рева моей невоспитанной шайки.
Боясь выдать возбуждение, Джон-Том продолжал:
– Мой инструмент – на нашем корабле, среди прочего личного имущества.
– В самом деле? – От сверлящего взгляда попугая Джон-Тома прошиб пот. – Значит, он и сейчас там. Куда ему деться? А тебе, похоже, не терпится показать свои способности?
– Да что вы, господин! – Джон-Том ощутил, как индиговая рубашка прилипла к спине. – Просто я тревожусь за великолепный инструмент. Будет очень обидно, если один из ваших замечательных матросов разломает его в напрасной надежде найти внутри золото или драгоценные камни.
Корробок снова фыркнул.
– Не бойся, мои бродяги знают свой поганый шесток. – Он обратился к леопарду. – Отведи их вниз и запри в арестантском кубрике. Пускай маленько попарятся.
– Этих тоже? – Сашим указал на Яльвара и Маджа.
– Да, палуба потерпит. Пусть они подышат вонью друг дружки, глядишь, скоро охрипнут, выпрашивая работу.
Эта «утонченная» шутка была встречена одобрительным смехом разбредающихся по своим местам матросов. Пиратский корабль повернул к западу, и шлюп послушно поплыл в его кильватере.
Джон-Том, когда его заталкивали в трюм, впервые посмотрел на гребцов. Почти всем им одеждой служила собственная шерсть. Кого здесь только не было – от людей до грызунов. Но всех роднила одна черта: крайняя степень физической и умственной дегенерации.
«Вот где мы найдем свой конец, – устало подумал он, – на веслах. Если только не найдем способа удрать отсюда».
В тот момент врата рая казались молодому человеку близкими как никогда. Если бы только удалось заполучить дуару… Пускай его чаропение непредсказуемо, пускай он не умеет толком выбирать подходящие к случаю песни, в одном он уверен: кое-какой магией он обладает. И первая попытка к бегству может стать последней, в этом юноша тоже не сомневался. Корробок далеко не олух, и второй возможности попрактиковаться в колдовстве ему не предоставит.
Розарык вдруг резко выпрямилась и бросила взгляд через плечо, на лапу, протянутую к ее крестцу. Первый помощник осклабился.
– Котеночек, еще хаз дотхонешься до меня – и я сыгхаю мотивчик на твоих костях.
– Полегче, каланча, – ухмыльнулся леопард. – Знаю, дай тебе шанс, и ты свою угрозу исполнишь. Но не получишь ты шанса, не надейся. Учти, детка, в долгом походе тебе будет куда легче, ежели ты обуздаешь норов и перестанешь глядеть букой на бедного Сашима. А коли нет, так на нашей лоханке цепей навалом. Может, сердце у тебя и железное, зато все остальное – мясо и кости. Хотя мясцо отменное. Подумай, голубка. Корробок подарит тебя мне, если я как следует попрошу.
Тигрица обожгла его взглядом.
– Я не гожусь в подахки, захуби это себе на носу.
Сашим пожал плечами.
– Годишься, не годишься – какая разница? Я положил на тебя глаз, и ты будешь моей. Лучше сразу свыкнись с этой мыслью.
Пленников заперли в зарешеченном кубрике. На прощание Сашим одарил тигрицу похабной улыбкой и вслед за своими дружками поднялся по трапу.
Розарык устало села, выпуская и пряча огромные когти.
– Змея мохнатая! Если бы я могла добхаться до его…
– Не сейчас, Розарык, – предостерег Джон-Том. – Мы должны подождать. Они еще не знают, что я чаропевец. Если бы только мне вернули дуару, позволили сыграть и спеть, у нас появился бы шанс.
– Какой шанс, кореш? – В углу деморализованный Мадж сполз по переборке. – Шанс затащить сюда, как Розарык, какую-нибудь несчастную танцовщицу? Осыпать эту клепаную лохань цветами?
– Я что-нибудь придумаю, – сердито пообещал Джон-Том. – Вот увидишь.
– Как же, босс, увижу! Держи карман! – Выдр перевернулся на бок, словно не заметив, что пол кубрика покрыт гнилой соломой, потемневшей от мочи прежних узников.
– Что ты делаешь?
– Собираюсь покемарить.
– Неужели ты сможешь уснуть?
– Сумею, потому что устал. – Выдр хмуро посмотрел на Джон-Тома. – Устал драться. Устал бояться. А пуще всего устал слушать, какой ты великолепный чаропевец. Если сумеешь выколдовать нас из этого гадючника и перенести поближе к цивилизации, разбуди. А не сумеешь, так, может, мне повезет и я уже никогда не проснусь.
– Нельзя поддаваться унынию, – упрекнул его Яльвар. – Ни в коем случае.
– Слушай, ты, старый бесполезный пердун! Захлопнул бы поддувало, а?
Оскорбленный хорек погрузился в молчание.
Джон-Том приблизился к решетке и схватился за прутья, глубоко утопленные в дереве. В темноте по трюму шастали крошечные хищные ящерки и огромные бесстрашные клопы. Слышно было, как их сородичи снуют наверху по балкам.
Юноша возвратился к Розарык и ласково погладил ее между ушами. В ответ зазвучало усталое подавленное мурлыканье.
– Не волнуйся, Розарык. Я тебя в это втянул, я и вытащу. Может, сам не вернусь домой, но тебя обязательно спасу. Я перед тобой в огромном долгу. Перед всеми вами.
Мадж уже почти уснул и не услышал обещания. Яльвар, смирясь с судьбой, устраивался на соломе в другом углу.
«Обязательно спасу, – размышлял Джон-Том, – вот только жаль, еще не знаю как».
Глава 8
В прошлом понятие «драить палубу» носило невинный оттенок, будучи отголоском детских воспоминаний, романтических историй о деревянных кораблях и железных мореходах. Реальность предложила Джон-Тому нечто совершенно иное.
Вообразите себя на четвереньках на грубой дощатой палубе. Вы обнажены по пояс, и свирепое солнце покрывает шею волдырями и сдирает кожу со спины. Со лба, живота и из-под мышек ручьями течет пот. Любой мелкий и жесткий пустячок, например, пылинка или кончик вашего собственного волоса, попав в глаз, рождает желание с воплем кинуться за борт. Соленый воздух усугубляет муки, бередя язвы, вызывая зуд и нагноения. В ладони, покрытые мозолями от широких щеток и разъеденные щелоком, то и дело впиваются занозы. Медленно продвигаясь через всю палубу, вы должны заботиться о том, чтобы не оставить за собой ни единого пятнышка, не то какой-нибудь хохочущий пират напомнит о нем, опустив твердую подошву сапога на ваши израненные пальцы.
К полудню Джон-Том уже не считал плен лучшей альтернативой прыжку за борт, к плотоядным рыбам этих широт. Его надежда корчилась в смертных судорогах. Он начисто позабыл о болезни Клотагорба, о необходимости вернуться с лекарством, забыл обо всем, кроме самой неотложной задачи: выжить.
Только к вечеру они отдраили последний квадратный фут главной палубы и были переведены на полуют. Рулевой – старый седой кабан – не обращал на них внимания. Корробок не появлялся, и за это Джон-Том был ему искренне благодарен.
Слева от капитанского насеста был сооружен грубый временный навес. В его жиденькой тени, сгорбившись и вытянув ноги, сидела девушка лет шестнадцати, может быть, чуть старше. Вероятно, когда-то она была миловидна, но сейчас ее длинные белокурые локоны больше напоминали морские водоросли, налипшие на череп с блекло-голубыми глазами. Рост ее не превышал пяти футов. И она была совершенно нагой, если не считать тяжелого стального обруча на шее, от которого к палубе тянулась цепь, дававшая узнице свободу передвижений в радиусе десяти футов, и ни дюймом больше; этой длины как раз хватало для того, чтобы девушка могла добираться до борта и справлять естественные надобности на глазах у всего экипажа. Джон-Тому не составило никакого труда разглядеть ожоги и ссадины, покрывавшие почти все ее тело.
Когда к ней приблизились товарищи по несчастью, она не вымолвила ни слова. Только сидела и смотрела.
Тыльной стороной ладони Джон-Том смахнул пот с губ. Кроме пленников и старого рулевого, на полуюте никого не было, и юноша рискнул прошептать:
– Девушка, кто ты?
Никакого ответа. Только холодный и пристальный взгляд голубых глаз.
– Как тебя зовут?
– Не лезь к ней, приятель, – тихо посоветовал Мадж. – Разве не видишь? От нее почти ничего не осталось. Свихнулась, бедняжка, или уже близка к этому. А может, ей оттяпали язык, чтоб не кричала.
– Ничего подобного, – возразил рулевой, бдительно следя за курсом галеры. – Это Глупость, капитанова куколка. Несколько месяцев назад он снял ее с тонущего корабля. С той поры от нее никакого проку, одни хлопоты. Строптивая, неблагодарная. Сколько ни бился с ней капитан, она как была, так и осталась обузой. Невдомек мне, на что она Корробоку. Скинул бы за борт, вот и вся недолга. Глупостью было ее спасать, глупостью – держать на борту, вот мы и дали ей это прозвище.
– А какое ее настоящее имя?
Под навесом раздался тонкий, едва слышный голос:
– Нет у меня имени. Глупость вполне годится.
– Ты можешь говорить? Тебя еще не сломили?
Она с горечью посмотрела на Джон-Тома.
– Да что ты вообще понимаешь? Я за тобой следила. – У нее скривились губы. – Видела, как брали твое судно и тащили тебя на борт. Ты уже еле дышишь. Тигрицу пока не тронут. Старикашка и двух недель не протянет. Выдр проживет чуть подольше, если возьмется за ум. Ну, а ты, – презрительно глядя на Джон-Тома, продолжала она, – скоро ляпнешь что-нибудь невпопад и лишишься языка. Или с тобой случится кое-что похуже.
– А с тобой что случилось? – Джон-Том сдерживал голос и жестикуляцию, боясь привлечь внимание Сашима или еще кого-нибудь из подручных капитана.
– Послушай, какое тебе дело?
– Есть дело. И тебе должно быть до нас дело, потому что мы хотим бежать с этого корабля.
Если рулевой и подслушивал, он ничем себя не выдал. Девушка визгливо рассмеялась.
– Почему ты решил, что я спятила? – Она посмотрела на Розарык. – Этот парень сам того, правда?
Розарык не ответила, лишь ожесточеннее стала тереть палубу.
– И ты убежишь с нами, – продолжал Джон-Том. – Я не могу оставить тебя здесь.
– Отчего же? Я тебя не знаю, ты – меня. Ты мне не хозяин. – Она сплюнула на палубу. – Пустой разговор, никуда вы не денетесь…
– Что с тобой случилось? – мягко и настойчиво повторил он.
Видимо, его слова все-таки чуточку разморозили девичье сердце. Глупость отвернулась.
– Плыла с родными из Йорсты к островам Дурла на торговом пакетботе и сдуру напоролась на этих ублюдков. Отца убили вместе со всеми самцами, а после прикончили мамашу. Сестренка была слишком маленькая, и пираты решили, что проку в ней нет, а потому бросили за борт. Короче говоря, всех убили, кроме меня. Почему-то я приглянулась этому жуткому чучелу, которое пираты называют своим капитаном, не к ночи он будь помянут. Может, он надеется продать меня в рабство. – Глупость пожала плечами. – Но я стараюсь, чтобы со мной у них были одни хлопоты. За это команда и наградила меня кличкой.
– Последнее время хлопот с тобой поменьше, – многозначительно пробормотал рулевой.
– А ты не пыталась бежать? – спросил юноша.
– Куда отсюда убежишь? Да, пыталась. Уж лучше утонуть или достаться акулам, чем жить в этом аду. Потому-то меня и посадили на цепь. Я всего один раз попробовала… Знаешь, побои – вовсе не самое страшное… Да ты и сам скоро в этом убедишься.
Опасливо косясь на рулевого, Джон-Том едва слышно прошептал:
– И не собираюсь. Мы удерем отсюда. Хочешь с нами?
– Нет. – Девушка посмотрела ему в глаза. – Нет уж, уволь. С меня хватит.
– Потому-то я и хочу забрать тебя.
Она отвернулась.
– Я что-нибудь не то сказал?
– Кореш, прикуси язык. – Мадж легонько толкнул его в бок. – Тута капитан, чтоб ему сгнить в собственном дерьме.
– Ну, как идем, Пьюлевайн? – осведомился Корробок у рулевого.
– Точнехонько по курсу, капитан.
Снова сосредоточившись на чистке палубы, Джон-Том услышал приближающийся стук капитанской деревяшки.
– А чем занимаются в это чудесное утро наши молодцы-уборщики? Надо полагать, в работе они достойны тех отчаянных рубак, которых мы едва уговорили погостить на нашей лохани?
– Нет, капитан. – Рулевой позволил себе утробный смешок. – Сразу видать, работнички из них неважнецкие. Да и чего еще можно было ожидать от таких тюфяков?
– Это славно. – Корробок обошел вокруг Джон-Тома и остановился между ним и навесом Глупости. Затем повернулся к человеку здоровым глазом.
– Хар, ну а теперь, стало быть, каждый из нас знает свое местечко в мироздании?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Чаропевца? Джон-Том чуть не забыл о своих способностях. Никто из этих убийц не подозревает о его «хобби». Он мысленно умолял товарищей, чтобы хранили тайну и не ляпнули сдуру лишнего. Особенно он волновался насчет престарелого Яльвара. Но купец был парализован страхом и не высовывался с признаниями.
Словно прочитав его мысли, пиратский капитан вновь удостоил юношу вниманием.
– Ну, а ты, дылда, на что годишься?
– Я?.. Я тоже умею драться.
Корробок посмотрел на первого помощника.
– Пожалуй, – неохотно подтвердил Сашим.
Корробок хмыкнул, а Джон-Том добавил:
– Кроме того, я по профессии эстрадный певец, трубадур.
– Хар! Певец, говоришь? Порой и нам на этой шаланде случается спеть песенку-другую. – Он с отвращением поглядел на экипаж. – И меня уже тошнит от пьяного рева моей невоспитанной шайки.
Боясь выдать возбуждение, Джон-Том продолжал:
– Мой инструмент – на нашем корабле, среди прочего личного имущества.
– В самом деле? – От сверлящего взгляда попугая Джон-Тома прошиб пот. – Значит, он и сейчас там. Куда ему деться? А тебе, похоже, не терпится показать свои способности?
– Да что вы, господин! – Джон-Том ощутил, как индиговая рубашка прилипла к спине. – Просто я тревожусь за великолепный инструмент. Будет очень обидно, если один из ваших замечательных матросов разломает его в напрасной надежде найти внутри золото или драгоценные камни.
Корробок снова фыркнул.
– Не бойся, мои бродяги знают свой поганый шесток. – Он обратился к леопарду. – Отведи их вниз и запри в арестантском кубрике. Пускай маленько попарятся.
– Этих тоже? – Сашим указал на Яльвара и Маджа.
– Да, палуба потерпит. Пусть они подышат вонью друг дружки, глядишь, скоро охрипнут, выпрашивая работу.
Эта «утонченная» шутка была встречена одобрительным смехом разбредающихся по своим местам матросов. Пиратский корабль повернул к западу, и шлюп послушно поплыл в его кильватере.
Джон-Том, когда его заталкивали в трюм, впервые посмотрел на гребцов. Почти всем им одеждой служила собственная шерсть. Кого здесь только не было – от людей до грызунов. Но всех роднила одна черта: крайняя степень физической и умственной дегенерации.
«Вот где мы найдем свой конец, – устало подумал он, – на веслах. Если только не найдем способа удрать отсюда».
В тот момент врата рая казались молодому человеку близкими как никогда. Если бы только удалось заполучить дуару… Пускай его чаропение непредсказуемо, пускай он не умеет толком выбирать подходящие к случаю песни, в одном он уверен: кое-какой магией он обладает. И первая попытка к бегству может стать последней, в этом юноша тоже не сомневался. Корробок далеко не олух, и второй возможности попрактиковаться в колдовстве ему не предоставит.
Розарык вдруг резко выпрямилась и бросила взгляд через плечо, на лапу, протянутую к ее крестцу. Первый помощник осклабился.
– Котеночек, еще хаз дотхонешься до меня – и я сыгхаю мотивчик на твоих костях.
– Полегче, каланча, – ухмыльнулся леопард. – Знаю, дай тебе шанс, и ты свою угрозу исполнишь. Но не получишь ты шанса, не надейся. Учти, детка, в долгом походе тебе будет куда легче, ежели ты обуздаешь норов и перестанешь глядеть букой на бедного Сашима. А коли нет, так на нашей лоханке цепей навалом. Может, сердце у тебя и железное, зато все остальное – мясо и кости. Хотя мясцо отменное. Подумай, голубка. Корробок подарит тебя мне, если я как следует попрошу.
Тигрица обожгла его взглядом.
– Я не гожусь в подахки, захуби это себе на носу.
Сашим пожал плечами.
– Годишься, не годишься – какая разница? Я положил на тебя глаз, и ты будешь моей. Лучше сразу свыкнись с этой мыслью.
Пленников заперли в зарешеченном кубрике. На прощание Сашим одарил тигрицу похабной улыбкой и вслед за своими дружками поднялся по трапу.
Розарык устало села, выпуская и пряча огромные когти.
– Змея мохнатая! Если бы я могла добхаться до его…
– Не сейчас, Розарык, – предостерег Джон-Том. – Мы должны подождать. Они еще не знают, что я чаропевец. Если бы только мне вернули дуару, позволили сыграть и спеть, у нас появился бы шанс.
– Какой шанс, кореш? – В углу деморализованный Мадж сполз по переборке. – Шанс затащить сюда, как Розарык, какую-нибудь несчастную танцовщицу? Осыпать эту клепаную лохань цветами?
– Я что-нибудь придумаю, – сердито пообещал Джон-Том. – Вот увидишь.
– Как же, босс, увижу! Держи карман! – Выдр перевернулся на бок, словно не заметив, что пол кубрика покрыт гнилой соломой, потемневшей от мочи прежних узников.
– Что ты делаешь?
– Собираюсь покемарить.
– Неужели ты сможешь уснуть?
– Сумею, потому что устал. – Выдр хмуро посмотрел на Джон-Тома. – Устал драться. Устал бояться. А пуще всего устал слушать, какой ты великолепный чаропевец. Если сумеешь выколдовать нас из этого гадючника и перенести поближе к цивилизации, разбуди. А не сумеешь, так, может, мне повезет и я уже никогда не проснусь.
– Нельзя поддаваться унынию, – упрекнул его Яльвар. – Ни в коем случае.
– Слушай, ты, старый бесполезный пердун! Захлопнул бы поддувало, а?
Оскорбленный хорек погрузился в молчание.
Джон-Том приблизился к решетке и схватился за прутья, глубоко утопленные в дереве. В темноте по трюму шастали крошечные хищные ящерки и огромные бесстрашные клопы. Слышно было, как их сородичи снуют наверху по балкам.
Юноша возвратился к Розарык и ласково погладил ее между ушами. В ответ зазвучало усталое подавленное мурлыканье.
– Не волнуйся, Розарык. Я тебя в это втянул, я и вытащу. Может, сам не вернусь домой, но тебя обязательно спасу. Я перед тобой в огромном долгу. Перед всеми вами.
Мадж уже почти уснул и не услышал обещания. Яльвар, смирясь с судьбой, устраивался на соломе в другом углу.
«Обязательно спасу, – размышлял Джон-Том, – вот только жаль, еще не знаю как».
Глава 8
В прошлом понятие «драить палубу» носило невинный оттенок, будучи отголоском детских воспоминаний, романтических историй о деревянных кораблях и железных мореходах. Реальность предложила Джон-Тому нечто совершенно иное.
Вообразите себя на четвереньках на грубой дощатой палубе. Вы обнажены по пояс, и свирепое солнце покрывает шею волдырями и сдирает кожу со спины. Со лба, живота и из-под мышек ручьями течет пот. Любой мелкий и жесткий пустячок, например, пылинка или кончик вашего собственного волоса, попав в глаз, рождает желание с воплем кинуться за борт. Соленый воздух усугубляет муки, бередя язвы, вызывая зуд и нагноения. В ладони, покрытые мозолями от широких щеток и разъеденные щелоком, то и дело впиваются занозы. Медленно продвигаясь через всю палубу, вы должны заботиться о том, чтобы не оставить за собой ни единого пятнышка, не то какой-нибудь хохочущий пират напомнит о нем, опустив твердую подошву сапога на ваши израненные пальцы.
К полудню Джон-Том уже не считал плен лучшей альтернативой прыжку за борт, к плотоядным рыбам этих широт. Его надежда корчилась в смертных судорогах. Он начисто позабыл о болезни Клотагорба, о необходимости вернуться с лекарством, забыл обо всем, кроме самой неотложной задачи: выжить.
Только к вечеру они отдраили последний квадратный фут главной палубы и были переведены на полуют. Рулевой – старый седой кабан – не обращал на них внимания. Корробок не появлялся, и за это Джон-Том был ему искренне благодарен.
Слева от капитанского насеста был сооружен грубый временный навес. В его жиденькой тени, сгорбившись и вытянув ноги, сидела девушка лет шестнадцати, может быть, чуть старше. Вероятно, когда-то она была миловидна, но сейчас ее длинные белокурые локоны больше напоминали морские водоросли, налипшие на череп с блекло-голубыми глазами. Рост ее не превышал пяти футов. И она была совершенно нагой, если не считать тяжелого стального обруча на шее, от которого к палубе тянулась цепь, дававшая узнице свободу передвижений в радиусе десяти футов, и ни дюймом больше; этой длины как раз хватало для того, чтобы девушка могла добираться до борта и справлять естественные надобности на глазах у всего экипажа. Джон-Тому не составило никакого труда разглядеть ожоги и ссадины, покрывавшие почти все ее тело.
Когда к ней приблизились товарищи по несчастью, она не вымолвила ни слова. Только сидела и смотрела.
Тыльной стороной ладони Джон-Том смахнул пот с губ. Кроме пленников и старого рулевого, на полуюте никого не было, и юноша рискнул прошептать:
– Девушка, кто ты?
Никакого ответа. Только холодный и пристальный взгляд голубых глаз.
– Как тебя зовут?
– Не лезь к ней, приятель, – тихо посоветовал Мадж. – Разве не видишь? От нее почти ничего не осталось. Свихнулась, бедняжка, или уже близка к этому. А может, ей оттяпали язык, чтоб не кричала.
– Ничего подобного, – возразил рулевой, бдительно следя за курсом галеры. – Это Глупость, капитанова куколка. Несколько месяцев назад он снял ее с тонущего корабля. С той поры от нее никакого проку, одни хлопоты. Строптивая, неблагодарная. Сколько ни бился с ней капитан, она как была, так и осталась обузой. Невдомек мне, на что она Корробоку. Скинул бы за борт, вот и вся недолга. Глупостью было ее спасать, глупостью – держать на борту, вот мы и дали ей это прозвище.
– А какое ее настоящее имя?
Под навесом раздался тонкий, едва слышный голос:
– Нет у меня имени. Глупость вполне годится.
– Ты можешь говорить? Тебя еще не сломили?
Она с горечью посмотрела на Джон-Тома.
– Да что ты вообще понимаешь? Я за тобой следила. – У нее скривились губы. – Видела, как брали твое судно и тащили тебя на борт. Ты уже еле дышишь. Тигрицу пока не тронут. Старикашка и двух недель не протянет. Выдр проживет чуть подольше, если возьмется за ум. Ну, а ты, – презрительно глядя на Джон-Тома, продолжала она, – скоро ляпнешь что-нибудь невпопад и лишишься языка. Или с тобой случится кое-что похуже.
– А с тобой что случилось? – Джон-Том сдерживал голос и жестикуляцию, боясь привлечь внимание Сашима или еще кого-нибудь из подручных капитана.
– Послушай, какое тебе дело?
– Есть дело. И тебе должно быть до нас дело, потому что мы хотим бежать с этого корабля.
Если рулевой и подслушивал, он ничем себя не выдал. Девушка визгливо рассмеялась.
– Почему ты решил, что я спятила? – Она посмотрела на Розарык. – Этот парень сам того, правда?
Розарык не ответила, лишь ожесточеннее стала тереть палубу.
– И ты убежишь с нами, – продолжал Джон-Том. – Я не могу оставить тебя здесь.
– Отчего же? Я тебя не знаю, ты – меня. Ты мне не хозяин. – Она сплюнула на палубу. – Пустой разговор, никуда вы не денетесь…
– Что с тобой случилось? – мягко и настойчиво повторил он.
Видимо, его слова все-таки чуточку разморозили девичье сердце. Глупость отвернулась.
– Плыла с родными из Йорсты к островам Дурла на торговом пакетботе и сдуру напоролась на этих ублюдков. Отца убили вместе со всеми самцами, а после прикончили мамашу. Сестренка была слишком маленькая, и пираты решили, что проку в ней нет, а потому бросили за борт. Короче говоря, всех убили, кроме меня. Почему-то я приглянулась этому жуткому чучелу, которое пираты называют своим капитаном, не к ночи он будь помянут. Может, он надеется продать меня в рабство. – Глупость пожала плечами. – Но я стараюсь, чтобы со мной у них были одни хлопоты. За это команда и наградила меня кличкой.
– Последнее время хлопот с тобой поменьше, – многозначительно пробормотал рулевой.
– А ты не пыталась бежать? – спросил юноша.
– Куда отсюда убежишь? Да, пыталась. Уж лучше утонуть или достаться акулам, чем жить в этом аду. Потому-то меня и посадили на цепь. Я всего один раз попробовала… Знаешь, побои – вовсе не самое страшное… Да ты и сам скоро в этом убедишься.
Опасливо косясь на рулевого, Джон-Том едва слышно прошептал:
– И не собираюсь. Мы удерем отсюда. Хочешь с нами?
– Нет. – Девушка посмотрела ему в глаза. – Нет уж, уволь. С меня хватит.
– Потому-то я и хочу забрать тебя.
Она отвернулась.
– Я что-нибудь не то сказал?
– Кореш, прикуси язык. – Мадж легонько толкнул его в бок. – Тута капитан, чтоб ему сгнить в собственном дерьме.
– Ну, как идем, Пьюлевайн? – осведомился Корробок у рулевого.
– Точнехонько по курсу, капитан.
Снова сосредоточившись на чистке палубы, Джон-Том услышал приближающийся стук капитанской деревяшки.
– А чем занимаются в это чудесное утро наши молодцы-уборщики? Надо полагать, в работе они достойны тех отчаянных рубак, которых мы едва уговорили погостить на нашей лохани?
– Нет, капитан. – Рулевой позволил себе утробный смешок. – Сразу видать, работнички из них неважнецкие. Да и чего еще можно было ожидать от таких тюфяков?
– Это славно. – Корробок обошел вокруг Джон-Тома и остановился между ним и навесом Глупости. Затем повернулся к человеку здоровым глазом.
– Хар, ну а теперь, стало быть, каждый из нас знает свое местечко в мироздании?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39