Единственный уцелевший зуб не слишком способствовал внятности ее речей; она беспокойно сжимала на коленях длинные морщинистые руки. Она сказала мистеру Бенсингтону, что долгие годы ходила за домашней птицей и отлично разбирается в инкубаторах; у них с мужем одно время была даже своя ферма, только под конец им не повезло, потому что мало осталось молодняка. «Выгода-то вся от молодняка», – пояснила она.
Потом появился и мистер Скилетт; он сильно шамкал и косил так, что один его глаз устремлялся куда-то поверх головы собеседника; домашние туфли его были разрезаны во многих местах, что сразу вызвало сочувствие мистера Бенсингтона, а в одежде явно не хватало пуговиц. Рубаха и куртка разъезжались на груди, и мистер Скилетт придерживал их одной рукой, а указательным пальцем другой обводил золотые узоры на черной вышитой скатерти; глаз же, не занятый скатертью, печально и отрешенно следил за неким дамокловым мечом над головою мистера Бенсингтона.
– Штало быть, ферма вам нужна не для выгоды, шэр. Так, так, шэр. Это нам вше едино. Опыты. Понимаю, шэр.
Он сказал, что переехать они с женой могут немедленно. В Дантон Грине он ничем особенно не занят, так, портняжит помаленьку.
– Я-то думал, тут можно заработать, шэр, а это шамое наштоящее захолуштье. Так что, ежели вам угодно, мы шразу и переберемшя…
Через неделю мистер и миссис Скилетт уже расположились на новой ферме, и плотник, нанятый в Хиклибрау, мастерил курятники и разгораживал участки под загоны, а попутно перемывались косточки мистера Бенсингтона.
– Я покуда мало имел ш ним дела, – говорил мистер Скилетт, – а только, шдаетшя мне, он дурак набитый.
– А по-моему, просто у него не все дома, – возразил плотник.
– Воображает шебя куриным знатоком, – сказал мистер Скилетт. – Его пошлушать, так выходит, кроме него, никто в птице ничего не шмышлит.
– Он сам на курицу смахивает, – сказал плотник. – Как поглядит сбоку через очки – ну чистая курица.
Мистер Скилетт придвинулся поближе, печальным оком своим он уставился вдаль, на деревню Хиклибрау, а в другом глазу зажегся недобрый огонек.
– Велит каждый божий день их измерять, – таинственно шепнул он плотнику. – Каждый день измерять каждого цыпленка – где это шлыхано? Надо, говорит, шледить, как они раштут. Каждый божий день измерять – шлыхали вы такое?
Мистер Скилетт деликатно прикрыл рот ладонью и захохотал, так и согнулся в три погибели от смеха, только одно его скорбное око не участвовало в этом приступе веселья. Потом, не вполне уверенный, что плотник до конца понял, в чем тут соль, повторил свистящим шепотом:
– Из-ме-рять!
– Да, этот, видно, еще почуднее нашего прежнего хозяина, – сказал плотник из Хиклибрау. – Вот лопни мои глаза!
***
Научные опыты – самое скучное и утомительное занятие на свете (если не считать отчетов о них в «Философских трудах»), и мистеру Бенсингтону казалось, что прошла целая вечность, пока его первые мечты о грандиозных открывающихся возможностях сменились первыми крупицами осязаемых достижений. Опытную ферму он завел в октябре, но проблески успеха стали заметны только в мае. Сначала были испробованы Гераклеофорбия номер один, номер два и номер три – и все неудачно. На опытной ферме приходилось постоянно воевать с крысами, воевать приходилось и со Скилеттами. Был только один способ добиться, чтоб Скилетт делал то, что ему ведено: уволить его. Услыхав, что ему дают расчет, Скилетт тер ладонью небритый подбородок (странным образом, хоть он вечно был небрит, у него никак не отрастала настоящая борода) и, уставясь одним глазом на мистера Бенсингтона, а другим поверх его головы, изрекал:
– Шлушаю, шэр. Конечно, раз вы это шерьезно…
Но наконец забрезжил успех. Вестником его явилось письмо от Скилетта листок, исписанный дрожащими кривыми буквами.
"Есть новый выводок, – писал Скилетт. – Что-то вид этих цыплят мне не нравится. Больно они долговязые, совсем не как прежние, которые были до ваших последних распоряжений. Те были ладные, упитанные, покуда их кошка не сожрала, а эти растут, что твой бурьян. Сроду таких не видал. И шибко клюются, достают выше башмаков, толком не дают измерять, как вы велели.
Настоящие великаны и едят бог знает сколько. Никакого зерна не хватает, уж больно они прожорливые. Они уже покрупнее взрослых бентамов. Если дальше так пойдет, можно их и на выставку послать, хоть они и долговязые.
Плимутроков в них не узнать. Вчера ночью я напугался, думал, на них напала кошка: поглядел в окно – и вот, лопни мои глаза, она нырнула к ним под проволоку. Выхожу, а цыплята все проснулись и что-то клюют да так жадно, а кошки никакой не видать. Подбросил им зерна и запер покрепче. Какие будут ваши распоряжения, надо ли корм давать прежним манером? Который вы тогда смешали, уже, почитай, весь вышел, а самому мне смешивать неохота, потому как тогда получилась неприятность с пудингом. Мы с женой желаем вам доброго здоровья и надеемся на вашу неизменную милость.
С уважением – Элфред Ньютон Скилетт".
В заключительных строках Скилетт намекал на происшествие с молочным пудингом, в который попало немного Гераклеофорбии номер два, что весьма болезненно отозвалось на Скилеттах и едва не привело к самым роковым последствиям.
Но мистер Бенсингтон, читая между строк, понял по описанию необыкновенного роста цыплят, что заветная цель близка. На другое же утро он сошел с поезда на станции Аршот, неся в саквояже в трех запечатанных жестянках запас Пищи богов, которого хватило бы на всех цыплят графства Кент.
Стоял конец мая, утро было ясное, солнечное, даже мозоли почти не давали себя знать – и мистер Бенсингтон решил пройтись пешком через Хиклибрау. Всего до фермы было три с половиной мили – парком, потом деревней, а потом зелеными просеками Хиклибрауского заповедника. Поздняя весна сплошь осыпала деревья зелеными блестками, весело цвели кусты живых изгородей и целые чащи голубых гиацинтов и лиловых орхидей; и ни на минуту не смолкал разноголосый птичий гомон: заливались черные и певчие дрозды, малиновки, зяблики и всякие другие птахи, а в одном уголке парка, на пригреве, уже разворачивал свои завитки папоротник и весело прыгали лани.
От всего этого в душе мистера Бенсингтона встрепенулось давно позабытое ощущение -
радость бытия; будущее его великолепного открытия представало в самом радужном свете, и вообще казалось, что настал счастливейший день его жизни. А потом он увидел залитую солнцем полянку возле песчаной насыпи, осененной ветвями сосен, увидел цыплят, вскормленных приготовленной им смесью, – огромных, нескладных, ростом уже перегнавших любую почтенную семейную курицу и, однако, все еще растущих, еще покрытых младенческим желтым пухом (только на спине виднелись первые коричневые перышки), – и понял, что этот его счастливейший день и вправду настал.
Мистер Скилетт затащил его в загон, но цыплята тут же больно клюнули его раза два сквозь разрезы в башмаках, и он поспешно отступил и стал разглядывать чудо-птенцов сквозь проволочную сетку. Он близоруко припал к ней лицом и смотрел за каждым их движением так, словно отродясь не видывал живого цыпленка.
– Ума не приложу, какие нее они выраштут, – сказал мистер Скилетт.
– С лошадь, – сказал мистер Бенсингтон.
– Да, видно, вроде того, – отозвался мистер Скилетт.
– Одним крылышком смогут пообедать несколько человек, – сказал мистер Бенсингтон. – Их придется рубить на части, как говядину.
– Ну, они же шкоро перештанут рашти, – сказал мистер Скилетт.
– Разве?
– Яшно, – сказал мистер Скилетт. – Знаю я эту породу. Шперва тянутшя, как дурная трава, а потом перештают. Яшное дело.
Оба помолчали.
– Вот что значит хороший уход, – скромно заметил мистер Скилетт.
Мистер Бенсингтон сверкнул на него очками.
– Мы ш моей хозяйкой и раньше таких выращивали, – продолжал мистер Скилетт, несколько увлекшись, и, словно призывая небеса в свидетели, закатил здоровый глаз. – Разве, может, шамую капельку поменьше.
Мистер Бенсингтон, по обыкновению, обошел всю ферму, но нигде не задерживался и поспешил вернуться к новому выводку. По правде говоря, он и надеяться не смел на подобный успех. Наука развивается так медленно, и пути ее так извилисты; вот выношена блестящая идея, но, пока она воплотится в жизнь, почти всегда тратишь долгие годы труда и изобретательности, а тут… тут не ушло и года на испытания – и вот она создана, настоящая Пища богов! Замечательно, даже не верится! Ему больше не надо питаться одними лишь смутными надеждами – неизменной опорой ученого воображения! По крайней мере так казалось Бенсингтону в тот час.
Он вернулся к проволочной сетке и снова и снова во все глаза глядел на свое поразительное создание – на цыплят-великанов.
– Дайте-ка сообразить, – сказал он. – Им десять дней. А ведь они, если не ошибаюсь, раз в шесть-семь больше обыкновенных цыплят…
– Шамое время нам прошить прибавки, – сказал жене мистер Скилетт. Видишь, он рад до шмерти! Больно мы ему угодили тем выводком, что в дальнем загоне.
Он наклонился к самому уху миссис Скилетт, заслоняя рот ладонью.
– Думает, это они от его дурацкого порошка так вырошли.
И мистер Скилетт хмыкнул, подавляя смешок.
Поистине, в этот день мистер Бенсингтон чувствовал себя именинником. И ему вовсе не хотелось придираться к мелочам. Правда, при свете этого солнечного дня, как никогда, бросалось в глаза, что Скилетты – неряхи и хозяйничают спустя рукава. Но он ни разу не повысил голос. В изгородях загонов кое-где оказались дыры и прорехи, но он удовольствовался объяснением Скилетта, что тут виноваты «лиша или шобака, а может, еще какой зверь». Потом мистер Бенсингтон заметил, что инкубатор давно не чищен.
– Ваша правда, сэр, – со смиренной улыбочкой, скрестив руки на груди, ответила миссис Скилетт. – Только когда ж нам их чистить? Поверите, за все время минутки свободной не было…
Скилетт жаловался, что их одолевают крысы, надо ставить капканы, и мистер Бенсингтон поднялся на чердак; норы и впрямь оказались громадные, и вокруг – грязь и мерзость запустения, а ведь здесь хранили и смешивали с мукой и отрубями Пищу богов! Скилетты принадлежали к той породе людей, что никак не могут расстаться с битой посудой, со старыми пустыми коробками, банками и склянками, – весь чердак был завален этим хламом. В углу медленно гнила сваленная Скилеттом на хранение куча яблок; с гвоздя, вбитого в скошенный потолок, свисало несколько кроличьих шкурок, на которых Скилетт собирался испробовать свои скорняжные таланты («по чашти мехов я первый знаток», – сообщил он).
Глядя на этот хаос, мистер Бенсингтон неодобрительно морщился, но шум поднимать не стал и даже при виде осы, которая лакомилась из аптечной фарфоровой баночки Гераклеофорбией номер четыре, только заметил кротко, что не следует держать этот порошок открытым, не то он отсыреет.
А потом, забыв обо всех этих досадных мелочах, он сказал Скилетту то, что все время было у него на уме:
– Знаете, Скилетт… надо бы зарезать одного из тех цыплят… как образец. Давайте сегодня же и зарежем, и я его захвачу с собой в Лондон.
Он притворился, будто разглядывает что-то в другой аптечной баночке, потом снял очки и тщательно протер.
– Мне бы хотелось, – продолжал он, – очень бы хотелось сохранить что-нибудь на память… такой, знаете, сувенир о сегодняшнем дне… и об этом именно выводке… А кстати, вы не давали этим цыплятам мяса? спросил он вдруг.
– Что вы, шэр! – обиделся Скилетт. – Не первый день за птицей ходим, видали кур вшякой породы, ш чего бы это нам делать такие глупошти.
– А остатки от своего обеда вы им не бросали? Мне, знаете, показалось, что там в дальнем углу валяются кости кролика…
Они пошли посмотреть и увидели дочиста обглоданный скелет, но не кролика, а кошки.
***
– Никакой это не цыпленок, – сказала мистеру Бенсингтону кузина Джейн.
– Что же, по-вашему, я никогда в жизни цыплят не видела? – Кузина Джейн начинала горячиться. – Во-первых, он слишком большой, а во-вторых, сразу видно, что это не цыпленок. Это больше похоже на дрофу.
– Что до меня, – нехотя сказал Редвуд, поняв по лицу Бенсингтона, что отмолчаться не удастся, – судя по всем данным, я, признаться…
– Ну, конечно… – сказала кузина Джейн. – Умные люди верят собственным глазам, а вы тут с какими-то данными…
– Но позвольте, мисс Бенсингтон!…
– А, да что вас слушать! – сказала кузина Джейн. – Все вы, мужчины, одинаковы.
– Судя по всем данным, эту птицу, безусловно, следует отнести к разряду… без сомнения, она ненормально гипертрофирована, однако же… тем более, что она вывелась из обыкновенного куриного яйца… Да, мисс Бенсингтон, я вынужден признать, что… что иначе, как цыпленком, эту птицу не назовешь.
– Так что же, по-вашему, это цыпленок?
– Думаю, что да, – сказал мистер Редвуд.
– Какая чепуха! – воскликнула кузина Джейн и смерила его гневным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Потом появился и мистер Скилетт; он сильно шамкал и косил так, что один его глаз устремлялся куда-то поверх головы собеседника; домашние туфли его были разрезаны во многих местах, что сразу вызвало сочувствие мистера Бенсингтона, а в одежде явно не хватало пуговиц. Рубаха и куртка разъезжались на груди, и мистер Скилетт придерживал их одной рукой, а указательным пальцем другой обводил золотые узоры на черной вышитой скатерти; глаз же, не занятый скатертью, печально и отрешенно следил за неким дамокловым мечом над головою мистера Бенсингтона.
– Штало быть, ферма вам нужна не для выгоды, шэр. Так, так, шэр. Это нам вше едино. Опыты. Понимаю, шэр.
Он сказал, что переехать они с женой могут немедленно. В Дантон Грине он ничем особенно не занят, так, портняжит помаленьку.
– Я-то думал, тут можно заработать, шэр, а это шамое наштоящее захолуштье. Так что, ежели вам угодно, мы шразу и переберемшя…
Через неделю мистер и миссис Скилетт уже расположились на новой ферме, и плотник, нанятый в Хиклибрау, мастерил курятники и разгораживал участки под загоны, а попутно перемывались косточки мистера Бенсингтона.
– Я покуда мало имел ш ним дела, – говорил мистер Скилетт, – а только, шдаетшя мне, он дурак набитый.
– А по-моему, просто у него не все дома, – возразил плотник.
– Воображает шебя куриным знатоком, – сказал мистер Скилетт. – Его пошлушать, так выходит, кроме него, никто в птице ничего не шмышлит.
– Он сам на курицу смахивает, – сказал плотник. – Как поглядит сбоку через очки – ну чистая курица.
Мистер Скилетт придвинулся поближе, печальным оком своим он уставился вдаль, на деревню Хиклибрау, а в другом глазу зажегся недобрый огонек.
– Велит каждый божий день их измерять, – таинственно шепнул он плотнику. – Каждый день измерять каждого цыпленка – где это шлыхано? Надо, говорит, шледить, как они раштут. Каждый божий день измерять – шлыхали вы такое?
Мистер Скилетт деликатно прикрыл рот ладонью и захохотал, так и согнулся в три погибели от смеха, только одно его скорбное око не участвовало в этом приступе веселья. Потом, не вполне уверенный, что плотник до конца понял, в чем тут соль, повторил свистящим шепотом:
– Из-ме-рять!
– Да, этот, видно, еще почуднее нашего прежнего хозяина, – сказал плотник из Хиклибрау. – Вот лопни мои глаза!
***
Научные опыты – самое скучное и утомительное занятие на свете (если не считать отчетов о них в «Философских трудах»), и мистеру Бенсингтону казалось, что прошла целая вечность, пока его первые мечты о грандиозных открывающихся возможностях сменились первыми крупицами осязаемых достижений. Опытную ферму он завел в октябре, но проблески успеха стали заметны только в мае. Сначала были испробованы Гераклеофорбия номер один, номер два и номер три – и все неудачно. На опытной ферме приходилось постоянно воевать с крысами, воевать приходилось и со Скилеттами. Был только один способ добиться, чтоб Скилетт делал то, что ему ведено: уволить его. Услыхав, что ему дают расчет, Скилетт тер ладонью небритый подбородок (странным образом, хоть он вечно был небрит, у него никак не отрастала настоящая борода) и, уставясь одним глазом на мистера Бенсингтона, а другим поверх его головы, изрекал:
– Шлушаю, шэр. Конечно, раз вы это шерьезно…
Но наконец забрезжил успех. Вестником его явилось письмо от Скилетта листок, исписанный дрожащими кривыми буквами.
"Есть новый выводок, – писал Скилетт. – Что-то вид этих цыплят мне не нравится. Больно они долговязые, совсем не как прежние, которые были до ваших последних распоряжений. Те были ладные, упитанные, покуда их кошка не сожрала, а эти растут, что твой бурьян. Сроду таких не видал. И шибко клюются, достают выше башмаков, толком не дают измерять, как вы велели.
Настоящие великаны и едят бог знает сколько. Никакого зерна не хватает, уж больно они прожорливые. Они уже покрупнее взрослых бентамов. Если дальше так пойдет, можно их и на выставку послать, хоть они и долговязые.
Плимутроков в них не узнать. Вчера ночью я напугался, думал, на них напала кошка: поглядел в окно – и вот, лопни мои глаза, она нырнула к ним под проволоку. Выхожу, а цыплята все проснулись и что-то клюют да так жадно, а кошки никакой не видать. Подбросил им зерна и запер покрепче. Какие будут ваши распоряжения, надо ли корм давать прежним манером? Который вы тогда смешали, уже, почитай, весь вышел, а самому мне смешивать неохота, потому как тогда получилась неприятность с пудингом. Мы с женой желаем вам доброго здоровья и надеемся на вашу неизменную милость.
С уважением – Элфред Ньютон Скилетт".
В заключительных строках Скилетт намекал на происшествие с молочным пудингом, в который попало немного Гераклеофорбии номер два, что весьма болезненно отозвалось на Скилеттах и едва не привело к самым роковым последствиям.
Но мистер Бенсингтон, читая между строк, понял по описанию необыкновенного роста цыплят, что заветная цель близка. На другое же утро он сошел с поезда на станции Аршот, неся в саквояже в трех запечатанных жестянках запас Пищи богов, которого хватило бы на всех цыплят графства Кент.
Стоял конец мая, утро было ясное, солнечное, даже мозоли почти не давали себя знать – и мистер Бенсингтон решил пройтись пешком через Хиклибрау. Всего до фермы было три с половиной мили – парком, потом деревней, а потом зелеными просеками Хиклибрауского заповедника. Поздняя весна сплошь осыпала деревья зелеными блестками, весело цвели кусты живых изгородей и целые чащи голубых гиацинтов и лиловых орхидей; и ни на минуту не смолкал разноголосый птичий гомон: заливались черные и певчие дрозды, малиновки, зяблики и всякие другие птахи, а в одном уголке парка, на пригреве, уже разворачивал свои завитки папоротник и весело прыгали лани.
От всего этого в душе мистера Бенсингтона встрепенулось давно позабытое ощущение -
радость бытия; будущее его великолепного открытия представало в самом радужном свете, и вообще казалось, что настал счастливейший день его жизни. А потом он увидел залитую солнцем полянку возле песчаной насыпи, осененной ветвями сосен, увидел цыплят, вскормленных приготовленной им смесью, – огромных, нескладных, ростом уже перегнавших любую почтенную семейную курицу и, однако, все еще растущих, еще покрытых младенческим желтым пухом (только на спине виднелись первые коричневые перышки), – и понял, что этот его счастливейший день и вправду настал.
Мистер Скилетт затащил его в загон, но цыплята тут же больно клюнули его раза два сквозь разрезы в башмаках, и он поспешно отступил и стал разглядывать чудо-птенцов сквозь проволочную сетку. Он близоруко припал к ней лицом и смотрел за каждым их движением так, словно отродясь не видывал живого цыпленка.
– Ума не приложу, какие нее они выраштут, – сказал мистер Скилетт.
– С лошадь, – сказал мистер Бенсингтон.
– Да, видно, вроде того, – отозвался мистер Скилетт.
– Одним крылышком смогут пообедать несколько человек, – сказал мистер Бенсингтон. – Их придется рубить на части, как говядину.
– Ну, они же шкоро перештанут рашти, – сказал мистер Скилетт.
– Разве?
– Яшно, – сказал мистер Скилетт. – Знаю я эту породу. Шперва тянутшя, как дурная трава, а потом перештают. Яшное дело.
Оба помолчали.
– Вот что значит хороший уход, – скромно заметил мистер Скилетт.
Мистер Бенсингтон сверкнул на него очками.
– Мы ш моей хозяйкой и раньше таких выращивали, – продолжал мистер Скилетт, несколько увлекшись, и, словно призывая небеса в свидетели, закатил здоровый глаз. – Разве, может, шамую капельку поменьше.
Мистер Бенсингтон, по обыкновению, обошел всю ферму, но нигде не задерживался и поспешил вернуться к новому выводку. По правде говоря, он и надеяться не смел на подобный успех. Наука развивается так медленно, и пути ее так извилисты; вот выношена блестящая идея, но, пока она воплотится в жизнь, почти всегда тратишь долгие годы труда и изобретательности, а тут… тут не ушло и года на испытания – и вот она создана, настоящая Пища богов! Замечательно, даже не верится! Ему больше не надо питаться одними лишь смутными надеждами – неизменной опорой ученого воображения! По крайней мере так казалось Бенсингтону в тот час.
Он вернулся к проволочной сетке и снова и снова во все глаза глядел на свое поразительное создание – на цыплят-великанов.
– Дайте-ка сообразить, – сказал он. – Им десять дней. А ведь они, если не ошибаюсь, раз в шесть-семь больше обыкновенных цыплят…
– Шамое время нам прошить прибавки, – сказал жене мистер Скилетт. Видишь, он рад до шмерти! Больно мы ему угодили тем выводком, что в дальнем загоне.
Он наклонился к самому уху миссис Скилетт, заслоняя рот ладонью.
– Думает, это они от его дурацкого порошка так вырошли.
И мистер Скилетт хмыкнул, подавляя смешок.
Поистине, в этот день мистер Бенсингтон чувствовал себя именинником. И ему вовсе не хотелось придираться к мелочам. Правда, при свете этого солнечного дня, как никогда, бросалось в глаза, что Скилетты – неряхи и хозяйничают спустя рукава. Но он ни разу не повысил голос. В изгородях загонов кое-где оказались дыры и прорехи, но он удовольствовался объяснением Скилетта, что тут виноваты «лиша или шобака, а может, еще какой зверь». Потом мистер Бенсингтон заметил, что инкубатор давно не чищен.
– Ваша правда, сэр, – со смиренной улыбочкой, скрестив руки на груди, ответила миссис Скилетт. – Только когда ж нам их чистить? Поверите, за все время минутки свободной не было…
Скилетт жаловался, что их одолевают крысы, надо ставить капканы, и мистер Бенсингтон поднялся на чердак; норы и впрямь оказались громадные, и вокруг – грязь и мерзость запустения, а ведь здесь хранили и смешивали с мукой и отрубями Пищу богов! Скилетты принадлежали к той породе людей, что никак не могут расстаться с битой посудой, со старыми пустыми коробками, банками и склянками, – весь чердак был завален этим хламом. В углу медленно гнила сваленная Скилеттом на хранение куча яблок; с гвоздя, вбитого в скошенный потолок, свисало несколько кроличьих шкурок, на которых Скилетт собирался испробовать свои скорняжные таланты («по чашти мехов я первый знаток», – сообщил он).
Глядя на этот хаос, мистер Бенсингтон неодобрительно морщился, но шум поднимать не стал и даже при виде осы, которая лакомилась из аптечной фарфоровой баночки Гераклеофорбией номер четыре, только заметил кротко, что не следует держать этот порошок открытым, не то он отсыреет.
А потом, забыв обо всех этих досадных мелочах, он сказал Скилетту то, что все время было у него на уме:
– Знаете, Скилетт… надо бы зарезать одного из тех цыплят… как образец. Давайте сегодня же и зарежем, и я его захвачу с собой в Лондон.
Он притворился, будто разглядывает что-то в другой аптечной баночке, потом снял очки и тщательно протер.
– Мне бы хотелось, – продолжал он, – очень бы хотелось сохранить что-нибудь на память… такой, знаете, сувенир о сегодняшнем дне… и об этом именно выводке… А кстати, вы не давали этим цыплятам мяса? спросил он вдруг.
– Что вы, шэр! – обиделся Скилетт. – Не первый день за птицей ходим, видали кур вшякой породы, ш чего бы это нам делать такие глупошти.
– А остатки от своего обеда вы им не бросали? Мне, знаете, показалось, что там в дальнем углу валяются кости кролика…
Они пошли посмотреть и увидели дочиста обглоданный скелет, но не кролика, а кошки.
***
– Никакой это не цыпленок, – сказала мистеру Бенсингтону кузина Джейн.
– Что же, по-вашему, я никогда в жизни цыплят не видела? – Кузина Джейн начинала горячиться. – Во-первых, он слишком большой, а во-вторых, сразу видно, что это не цыпленок. Это больше похоже на дрофу.
– Что до меня, – нехотя сказал Редвуд, поняв по лицу Бенсингтона, что отмолчаться не удастся, – судя по всем данным, я, признаться…
– Ну, конечно… – сказала кузина Джейн. – Умные люди верят собственным глазам, а вы тут с какими-то данными…
– Но позвольте, мисс Бенсингтон!…
– А, да что вас слушать! – сказала кузина Джейн. – Все вы, мужчины, одинаковы.
– Судя по всем данным, эту птицу, безусловно, следует отнести к разряду… без сомнения, она ненормально гипертрофирована, однако же… тем более, что она вывелась из обыкновенного куриного яйца… Да, мисс Бенсингтон, я вынужден признать, что… что иначе, как цыпленком, эту птицу не назовешь.
– Так что же, по-вашему, это цыпленок?
– Думаю, что да, – сказал мистер Редвуд.
– Какая чепуха! – воскликнула кузина Джейн и смерила его гневным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33