– Ну-с, – начинал он, потирая руки, – каковы наши успехи? – И, не дожидаясь ответа, выкладывал подряд все, что о них говорили в городе.
– Знаете ли вы, – сообщал он, например, – что Кейтэрем выступал по поводу нашей Пищи в Обществе ревнителей церкви?
– Бог ты мой! – изумлялся Бенсингтон. – Ведь он как будто родня премьер-министру?
– Да, – отвечал Уинклс. – Способный юноша, очень способный. Правда, он ярый реакционер и необыкновенно упрям, но очень способный. И, видимо, намерен составить себе капиталец на нашем открытии. Весьма горячо взялся за дело. Речь шла о нашем предложении испробовать Пищу в начальных школах.
– Как?! Когда мы это предлагали?!
– Да я на днях вскользь упомянул об этом на маленьком совещании в Политехническом. Пытался объяснить им, что Пища в самом деле очень полезна и совершенно безопасна, хотя вначале и случались мелкие неприятности… осы и прочее. Но ведь с этим покончено раз и навсегда. А Пища и в самом деле очень полезна… Ну, он и придрался.
– Что вы еще говорили?
– Так, совершенные пустяки. Но, как видите, он-то все принял всерьез.
Считает, что это угроза обществу. Уверяет, что на начальные школы и без того попусту тратятся огромные деньги. Повторяет старые анекдоты об уроках музыки и прочую чепуху. Пускай, мол, дети низших сословий получают образование, какое соответствует их положению, никто у них этого не отнимает, а вот дать им такую Пищу – значит вскружить им головы. Ну, и так далее. Разве, мол, это пойдет на благо обществу, если бедняки будут тридцати шести футов ростом! И знаете, он в самом деле уверен, что они дорастут до тридцати шести футов.
– Так оно и будет, если регулярно кормить их нашей Пищей, – подтвердил Бенсингтон. – Но ведь никто ни о чем таком не заикался…
– Я заикался.
– Но, дорогой мой Уинклс…
– Конечно, они будут большие, – прервал Уинклс с таким видом, словно он все это знает наизусть и наивность Бенсингтона ему просто смешна. – Вне всякого сомнения. Но вы послушайте, что он говорит: станут ли они от этого счастливей? Это его главный козырь. Забавно, правда? Станут ли они от этого лучше? Станут ли больше уважать законную власть? Да и справедливо ли так обращаться с детьми? Забавно, что люди вроде Кейтэрема всегда ратуют за справедливость, но только в отдаленном будущем. Даже в наши дни, говорит он, многим родителям не под силу одеть и прокормить детей, а что же будет, если им позволят дорасти до таких размеров! Как вам это нравится?
Понимаете, каждое мое мимоходом брошенное слово он выдает за деловое предложение. И сразу начинает высчитывать, сколько будет стоить пара брюк для мальчишки футов двадцати ростом. Будто он и в самом деле верит… И приходит к выводу, что если только-только соблюсти приличия – и то не меньше десяти фунтов стерлингов. Забавный этот Кейтэрем! Такой трезвый ум!
И, конечно, говорит, расплачиваться за все придется честному труженику-налогоплательщику. И еще, говорит, мы обязаны уважать права родителей. Вот тут все это написано черным по белому. Две колонки. Каждый родитель имеет право требовать, чтобы его дети были такого же роста, как и он сам…
Потом Кейтэрем поднимает вопрос о школьной мебели – сколько, мол, будут стоить огромные классы и парты, а ведь наши школы и без того обходятся государству недешево. И все для чего? Для того, чтобы пролетариат состоял из голодных великанов. А в конце статьи он совершенно серьезно заявляет, что даже если безумное предложение – это мое-то брошенное вскользь замечание, да еще и превратно истолкованное! – даже если это предложение насчет школ и не пройдет, то все равно нужно быть начеку. Мол, Пища эта странная, уж такая странная, чуть ли не греховная. С нею, мол, обращались очень неосторожно, и нет никакой гарантии, что это не повторится. А если вы хоть раз ее отведали, то волей-неволей должны принимать ее и дальше, не то отравитесь.
– Так оно и есть, – вставил Бенсингтон.
– Короче говоря, он предлагает образовать Национальное Общество Охраны Надлежащих Пропорций. Странно звучит, а? Они там сразу ухватились за эту идею.
– Но чем же станет заниматься это Общество?
Уинклс пожал плечами и развел руками.
– Организуется и начнет шуметь, – ответил он. – Они хотят именем закона запретить производство Гераклеофорбии или хотя бы всякие сообщения о ней.
Я кое-что написал об этом, доказывал, что Кейтэрем преувеличивает силу воздействия нашей Пищи, просто делает из мухи слона, но это не помогло.
Даже удивительно, как все вдруг на нее ополчились. Между прочим, и Национальное Общество Трезвости и Умеренности основало филиал под девизом:
Умеренность в росте.
– М-да-а, – протянул Бенсингтон и подергал себя за нос.
– Конечно, после происшествий в Хиклибрау этого следовало ожидать.
Непривычных людей Пища просто-напросто путает.
Уинклс походил по комнате, постоял в нерешительности – и отбыл.
Стало ясно, что есть у него что-то на уме, какая-то задняя мысль, и он только и ждет удобной минуты, чтобы высказаться. Однажды, когда у Бенсингтона был и Редвуд, Уинклс приоткрыл им свои тайные планы.
– Ну-с, как дела? – спросил он, по обыкновению потирая руки.
– Составляем нечто вроде доклада.
– Для Королевского общества?
– Да.
– Гм, – глубокомысленно промычал Уинклс и направился к камину. – Гм…
А нужно ли это? Вот в чем вопрос.
– То есть?
– Нужно ли публиковать этот доклад?
– Так ведь у нас не средние века, – возразил Редвуд.
– Это я знаю.
– Как говорит Коссар, обмен идеями – вот истинно научный метод.
– В большинстве случаев – конечно. Но… это случай исключительный.
– Мы представим доклад Королевскому обществу, как и положено, – сказал Редвуд.
Позднее Уинклс опять вернулся к этому разговору.
– Все-таки Пища – во многих отношениях исключительное открытие.
– Это неважно, – ответил Редвуд.
– Оно может породить серьезные злоупотребления… Чревато серьезными опасностями, как выражается Кейтэрем.
Редвуд промолчал.
– И даже простая небрежность тоже чревата… А вот если бы нам образовать комиссию из самых надежных людей для контроля над производством Чудо-пищи… то есть Гераклеофорбии… мы могли бы…
Он умолк, но Редвуд, втайне чувствуя себя неловко, все же сделал вид, будто не заметил его вопросительной интонации.
Всюду и везде (только не в присутствии Редвуда и Бенсингтона) Уинклс, хоть и знал для этого слишком мало, выступал в роли главного авторитета по Чудо-пище. Он писал письма в ее защиту, сочинял записки и статьи, в которых разъяснял ее возможности, и совершенно не к месту вскакивал на заседаниях научных и медицинских обществ, чтобы высказаться о ней; словом, всем и каждому старался внушить, что он и Пища нераздельны. Наконец он напечатал брошюру под названием «Правда о Чудо-пище», где постарался представить в самом безобидном свете все, что произошло в Хиклибрау.
Нелепо даже думать, утверждал он, будто Чудо-пища может довести рост человека до тридцати семи футов, это – «явное преувеличение». Конечно, люди станут немного повыше, но и только…
Двум ученым друзьям было ясно одно: Уинклс непременно хочет участвовать в изготовлении Гераклеофорбии; он готов был читать любые корректуры для любых газет и изданий, которые печатали материалы о Чудо-пище, – одним словом, всячески старался проникнуть в тайну ее изготовления. Опять и опять он твердил им обоим, что понимает, какая это огромная сила и какие огромные у нее возможности. Но ее создатели непременно должны как-то себя «обезопасить»… В конце концов он напрямик спросил, как они ее изготовляют.
– Я тут обдумывал ваши слова, – начал Редвуд.
– И что же? – оживился Уинклс.
– Вы говорили, что такое открытие может породить серьезные злоупотребления, – напомнил Редвуд.
– Да. Но я не понимаю, какая связь…
– Самая прямая, – ответил Редвуд.
Несколько дней Уинклс обдумывал этот разговор. Потом пришел к Редвуду и заявил, что чувствует себя не вправе давать его сыну порошок, о котором сам ничего не знает; ведь это означает брать на себя чрезмерную ответственность, идти на ничем не оправданный риск. Тут Редвуд, в свою очередь, призадумался.
Между тем Уинклс заговорил о другом:
– Вы заметили? Общество борьбы с Чудо-пищей заявило, что оно насчитывает уже несколько тысяч членов. Они внесли законопроект и уговорили молодого Кейтэрема провести его в парламенте; он охотно согласился. Они так и рвутся в бой. Организуют в округах комитеты, дабы влиять на кандидатов. Хотят добиться, чтобы нельзя было изготовлять и хранить Гераклеофорбию без особого на то разрешения, – это будет караться законом. А если кто-нибудь станет кормить Чудо-пищей (так они ее называют) лицо, не достигшее совершеннолетия, значит, он уголовный преступник и его засадят в тюрьму, и даже нельзя будет отделаться штрафом. Но появились еще и параллельные общества. Состав у них самый пестрый. Говорят, Национальное Общество Охраны Надлежащих Пропорций хочет ввести в правление мистера Фредерика Гаррисона, – он ведь написал этакое изящное эссе, утверждает, что слишком большой рост – это пошло и грубо и в корне противоречит учению Огюста Конта о путях развития человечества. Даже восемнадцатый век – век заблуждений – не докатывался до таких крайностей. Конту мысль о подобной Пище и в голову не приходила, а отсюда ясно, что затея эта дурна и греховна. Ни один человек, говорит Гаррисон, который действительно понимает Конта…
– Но неужели… – прервал Редвуд: он так встревожился, что даже забыл на миг о своем презрении к Уинклсу.
– Ничего этого они не сделают, – ответил Уинклс, – но общественное мнение остается общественным мнением, и голоса избирателей остаются голосами. Все видят, что от вашей выдумки одно беспокойство. А человек это существо, которое не любит, чтобы его беспокоили. Когда Кейтэрем кричит, что люди будут тридцати семи футов ростом и не смогут войти в церковь, или в молитвенный дом, или в какое-либо общественное здание или учреждение, потому что они там не поместятся, ему вряд ли кто верит, и все-таки всем становится не по себе. Все чувствуют, что тут что-то есть… что это не простое открытие.
– Что-то есть во всяком открытии, – заметил Редвуд.
– Как бы там ни было, люди волнуются. Кейтэрем долбит, как дятел, одно и то же: а вдруг Пища опять вырвется из-под контроля и опять, начнутся всякие ужасы. Я не устаю повторять, что этого быть не может и не будет, но… Вы же знаете, каковы люди!
Уинклс еще некоторое время пружинисто шагал по комнате, словно собираясь опять заговорить о секрете изготовления Пищи, но потом вдруг передумал и откланялся.
Ученые переглянулись. Несколько минут говорили только глаза. Наконец Редвуд решился.
– Что ж, – с нарочитым спокойствием сказал он, – на худой конец я буду давать Пищу моему маленькому Тедди собственными руками.
***
Прошло всего несколько дней, и, раскрыв утреннюю газету, Редвуд увидел сообщение о том, что премьер-министр намерен созвать Королевскую комиссию по Чудо-пище. С газетой в руке Редвуд помчался к Бенсингтону.
– Я уверен, это все проделки Уинклса. Он играет на руку Кейтэрему. Без конца болтает о Пище и о ее последствиях и только будоражит людей. Если так будет продолжаться, он повредит нашим исследованиям. Ведь даже сейчас… когда у нас такие неприятности с моим малышом…
Бенсингтон согласился, что это очень дурно со стороны Уинклса.
– А вы заметили, что он теперь тоже называет ее только Чудо-пищей?
– Не нравится мне это название, – сказал Бенсингтон, глядя на Редвуда поверх очков.
– Зато для Уинклса в нем вся суть.
– А чего он, собственно, к ней прицепился? Он же тут совершенно ни при чем.
– Понимаете, он старается ради рекламы, – сказал Редвуд. – Я-то плохо понимаю, для чего это. Конечно, он тут ни при чем, но все начинают думать, что он-то ее и выдумал. Разумеется, это не имеет значения…
– Но если они от этой невежественной, нелепой болтовни перейдут к делу… – начал Бенсингтон.
– Мой Тедди уже не может обойтись без Пищи, – сказал Редвуд. – Я тут ничего не могу поделать. На худой конец…
Послышались приглушенные пружинистые шаги, и посреди комнаты, по-обыкновению потирая руки, возник Уинклс.
– Почему вы всегда входите без стука? – спросил Бенсингтон, сердито глядя поверх очков.
Уинклс поспешно извинился.
– Я рад, что застал вас здесь, – сказал он Редвуду. – Дело в том…
– Вы читали об этой Королевской комиссии? – прервал его Редвуд.
– Да, – ответил Уинклс, на минуту растерявшись. – Да.
– Что вы об этом думаете?
– Превосходная мысль, – сказал Уинклс. – Комиссия прекратит весь этот крик и шум. Разрешит все сомнения. Заткнет глотку Кейтэрему. Но я пришел не за этим, Редвуд. Дело в том…
– Не нравится мне эта Королевская комиссия, – сказал Бенсингтон.
– Все будет в порядке, уверяю вас. Могу вам сообщить – надеюсь, это не сочтут разглашением тайны, – что я, возможно, тоже войду в состав комиссии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33