Такой она была для них с самого начала, такой остается в их памяти и по сей день.
III
О том, что говорила Морская Дама миссис Бантинг в то памятное утро, когда лежала, совсем мокрая и все еще довольно-таки непонятная, на кушетке в будуаре миссис Бантинг, я тоже могу рассказать более или менее подробно, потому что миссис Бантинг несколько раз пересказывала этот разговор, разыгрывая в лицах особенно драматичные его эпизоды, моему троюродному брату Мелвилу во время долгих задушевных бесед, которые в те счастливые дни оба они – и особенно миссис Бантинг – так любили вести. Судя по всему, Морская Дама с самых первых слов поставила перед собой цель завоевать великодушное и заботливое сердце миссис Бантинг. Она села на кушетке, скромно прикрыла ее чехлом свой физический недостаток и, иногда опуская глаза, а иногда открыто и доверчиво глядя в лицо миссис Бантинг, заговорила негромко, отчетливо и безукоризненно правильно, так что сразу было видно, что она не какая-нибудь простая русалка, а благовоспитанная Морская Дама. По словам миссис Бантинг, она «открылась ей» и отдалась в ее руки «искренне и от всей души».
«Миссис Бантинг, – рассказывала миссис Бантинг моему троюродному брату Мелвилу, изображая Морскую Даму, – прошу вас, позвольте мне принести извинения за свое непрошеное посещение, потому что я прекрасно понимаю, что никак иначе это назвать нельзя. Но дело в том, что я была, можно сказать, вынуждена так поступить, и, если только вы, миссис Бантинг, выслушаете мой рассказ, я думаю, вы согласитесь, что у меня есть если не полное – ибо я понимаю, насколько строги ваши взгляды, – то хотя бы частичное оправдание тому, что я сделала, – тому, как я, должна признаться, ввела вас в заблуждение, миссис Бантинг. Да, миссис Бантинг, ввела в заблуждение, потому что у меня не было никакой судороги… Но ведь, миссис Бантинг, – и тут миссис Бантинг делала долгую выразительную паузу, – у меня не было и матери!»
– И тут она, бедное дитя, – продолжала миссис Бантинг, рассказывая эту историю моему троюродному брату Мелвилу, – разразилась слезами и созналась, что появилась на свет в незапамятные времена каким-то ужасным сверхъестественным способом в каком-то кошмарном месте неподалеку от Кипра и что у нее не больше прав носить какую бы то ни было фамилию, чем… Ну, в общем, вы понимаете, – говорила миссис Бантинг с характерным жестом, каким она всегда предупреждала и отбрасывала в сторону любые неделикатные мысли, на которые могли бы навести ее слова. – И все это с таким приятным выговором, так благовоспитанно!
– Ну, разумеется, – заметил мой троюродный брат Мелвил. – Есть определенный класс людей, которых можно извинить за… Нужно принимать во внимание…
– Вот именно, – подхватила миссис Бантинг. – И она, видите ли, намеренно остановилась на мне, потому что всегда хотела обратиться именно к такому человеку. То, что она попала к нам, не было случайностью, это был сознательный выбор. Она говорила, что долгое время день за днем плавала у берега, присматриваясь к людям, и сказала, что как только увидела мое лицо, когда я смотрела, как купаются мои девочки…
– Вы же знаете, у девушек это бывает, – говорила миссис Бантинг с многозначительной улыбкой и увлажнившимися от полноты чувств добрыми глазами. – Я ей с самого начала ужасно понравилась…
– Ну, в это я, во всяком случае, могу поверить, – с притворной искренностью вставил мой троюродный брат Мелвил. Я знаю, что именно таковы были его слова, хотя он неизменно о них умалчивает, пересказывая мне свою историю. Однако он забывает, что я время от времени удостаивался чести быть третьим участником этих долгих задушевных бесед.
– Знаете, это совершенно невероятно и в точности так, как в той германской легенде, – говорила миссис Бантинг. – Про ум… как ее там?
– Ундину?
– Да-да, вот именно. И эти несчастные существа, по-видимому, действительно бессмертны, мистер Мелвил, – по крайней мере, в определенных пределах; они рождены стихией и снова возвращаются в стихию. И в точности как в той легенде – ведь в них всегда что-нибудь не так – у этих существ нет души! Совсем никакой души! Совсем ничего! И бедное дитя это чувствует. Она это ужасно переживает. Но знаете ли, мистер Мелвил, чтобы обрести душу, им нужно отправиться жить в мир людей. По крайней мере, там, внизу, они так считают. За этим она и отправилась в Фолкстон. Чтобы обрести душу. Конечно, это ее главная цель, мистер Мелвил, но у нее нет никакого фанатизма, никаких этих глупостей. Все как у нас. Разумеется, мы, люди, глубоко чувствующие…
– Ну, разумеется, – вставил мой троюродный брат Мелвил, и я знаю, что на его лице на мгновение появилось выражение глубокой серьезности, он потупился и понизил голос. Мой троюродный брат в общем довольно высоко ценит свою душу.
– И она считает, что если уж выходить на сушу, – продолжала миссис Бантинг, – то просто необходимо выйти на сушу пристойным образом и к приличным людям. Ее чувства вполне можно понять. Но представьте только, какие трудности стояли на ее пути! Оказаться всего лишь предметом всеобщего любопытства, темой для глупых газетных заметок, быть выставленной на обозрение…
– Ничего подобного она не хочет, – сказала миссис Бантинг, сделав выразительный жест обеими руками.
– А чего она хочет? – спросил мой троюродный брат Мелвил.
– Она хочет, чтобы к ней относились в точности как к человеку. Она хочет быть человеком, как вы или я. И она просит разрешения пожить с нами, стать членом нашей семьи, чтобы узнать, как мы живем, чтобы научиться жить. Она попросила меня посоветовать ей, какие действительно достойные книги следует прочитать, и где ей раздобыть портного, и как ей найти священника, чьи проповеди она могла бы слушать, и кто мог бы действительно войти в ее положение, и все такое. Она хочет, чтобы я руководила ею во всем этом. Она хочет целиком вверить себя моему попечению. И она так достойно и мило это высказала.
– Хм, – произнес мой троюродный брат Мелвил.
– Вы бы ее только слышали! – воскликнула миссис Бантинг.
– Практически она вам теперь как еще одна дочь, – задумчиво сказал он.
– Да, – подтвердила миссис Бантинг. – Но даже это меня не испугало. Она так и дала мне понять.
– И все же… А средства у нее есть? – спросил он неожиданно.
– И немалые. Она сказала мне, что есть сундучок… Она сказала, что он привязан у дальнего конца буны, и дорогой Рандолф не спускал глаз с этого места на протяжении всего обеда, а потом, когда уже можно было добраться до него вброд и дотянуться до конца веревки, которой он был привязан, они с Фредом вытащили его и помогли Фитчу и кучеру принести наверх. Это такой необычный сундучок, не совсем подходящий для дамы, – добротный, разумеется, но деревянный, на крышке у него нарисован корабль и грубо вырезано ножом: «Том Уайлдерз». Но она говорит, что кожа там, внизу, просто не выдерживает, и приходится довольствоваться тем, что есть, а главное – он доверху полон золотых монет и прочего в этом роде… Да, и золота, и бриллиантов, мистер Мелвил. Вы знаете, Рандолф кое-что понимает… Да, и вот он говорит, что этот сундучок… ох, я просто не могу сказать, сколько он стоит! И все золотые вещи с таким чуть красноватым оттенком… Во всяком случае, она не только мила и красива, но и богата. И знаете, мистер Мелвил, в общем… Ну, я намерена помогать ей, насколько могу. Практически она будет у нас платным гостем. Вы знаете – да мы этого особенно и не скрываем, – что Эделин… Ну да, и она будет жить так же. И я буду выводить ее в свет, и представлять разным людям, и так далее. Это будет ей большая помощь. И для всех, кроме лишь немногих близких друзей, она должна быть просто человеком, который, к несчастью, стал инвалидом – на время. Мы собираемся нанять порядочную, достойную доверия женщину – знаете, такую, которая ничему не удивляется, они несколько дороги, но и в наши дни такую можно отыскать, – которая станет ее горничной и будет шить ей платья – во всяком случае, юбки. Мы будем одевать ее в длинные юбки, а на Это станем, знаете, что-нибудь накидывать…
– На что?
– Ну вы же знаете – на хвост.
«Ах, вот что!» – ответил мой троюродный брат Мелвил движением головы и бровей. Однако это обстоятельство к тому моменту было ему еще не совсем ясно, и у него на мгновение захватило дух. Надо же – хвост! От множества разнообразных предположений, оказавшихся неверными, тут же пришлось отказаться. У него почему-то появилось такое чувство, что не следует слишком настойчиво развивать эту тему. Однако они с миссис Бантинг были все-таки старые друзья.
– И у нее в самом деле есть… хвост? – спросил он.
– Как у крупной макрели, – ответила миссис Бантинг, и дальше он расспрашивать не стал.
– В высшей степени необычная ситуация, – сказал он.
– Но что еще я могла сделать? – спросила миссис Бантинг.
– Конечно, все это – потрясающий эксперимент, – сказал мой троюродный брат Мел-вил и помимо своей воли повторил:
– Хвост?
Перед глазами у него, совершенно исключая нормальный ход мыслей, явственно возник четко очерченный, глянцевитый, маслянисто-черный с зеленовато-лилово-серебристым оттенком рыбий хвост.
– Ну, знаете ли! – произнес мой троюродный брат Мелвил, вложив в свои слова все возмущение, на какое только способен благоразумный девятнадцатый век. – Хвост!
– Я его погладила, – сказала миссис Бантинг.
IV
Некоторые дополнительные подробности той первой беседы Морской Дамы с миссис Бантинг я узнал позже с ее собственных слов.
Морская Дама допустила тогда одну странную ошибку.
– Четверо ваших очаровательных дочерей, – сказала она, – и двое ваших сыновей…
– Что вы, моя милая! – воскликнула миссис Бантинг: к этому времени они уже были на короткой ноге. – У меня только две дочери и один сын!
– Тот молодой человек, кто нес… кто спас меня?
– Да. А две другие девушки – наши друзья, знаете ли, гости, которые у меня живут. На суше принято принимать гостей…
– Я знаю. Значит, я ошиблась?
– О, да.
– А другой молодой человек?
– Вы не о мистере Бантинге?
– Кто это – мистер Бантинг?
– Другой джентльмен, который…
– Нет!
– Но больше никого…
– А утром, несколько дней назад?
– Может быть, это был мистер Мелвил?.. А, знаю! Вы о мистере Чаттерисе! Припоминаю, он приезжал как-то утром. Высокий молодой человек со светлыми, пожалуй, немного волнистыми волосами, да? И с таким глубокомысленным выражением лица. Он был во всем белом и сидел на пляже.
– Кажется, да, – сказала Морская Дама.
– Нет, он не мой сын. Это… это наш друг. Он помолвлен с Эделин, со старшей мисс Глендауэр. У нас он останавливался на день-два. Должно быть, приедет снова на обратном пути из Парижа. Боже мой! Подумать, что у меня может быть такой сын!
Морская Дама ответила не сразу.
– Какая глупая ошибка с моей стороны, – произнесла она медленно, а потом добавила уже с большей живостью:
– Ну конечно, если подумать, он не так молод, чтобы быть вашим сыном!
– Ведь ему уже тридцать два! – подтвердила с улыбкой миссис Бантинг.
– Никогда бы не подумала.
– Ну, я бы так не сказала.
– Впрочем, ведь я, знаете ли, видела его только издали, – сказала Морская Дама и тут же переспросила:
– Так, значит, он помолвлен с мисс Глендауэр?
– А мисс Глендауэр…
– Это та молодая дама в фиолетовом платье, которая…
– Которая шла с книгой?
– Да, – подтвердила миссис Бантинг, – та самая. Они помолвлены уже три месяца.
– Боже мой! – сказала Морская Дама. – А она мне показалась… И он очень в нее влюблен?
– Конечно, – ответила миссис Бантинг.
– Очень-очень?
– О, конечно. Иначе, он бы не…
– Ну да, конечно, – задумчиво произнесла Морская Дама.
– И они во всех отношениях так подходят друг другу. Эделин имеет все возможности помочь ему…
И миссис Бантинг, вероятно, кратко, но точно обрисовала положение мистера Чаттериса (не умолчав и о том, что у него дядя граф, да и зачем бы ей было об этом умалчивать?) и великолепные перспективы его брачного союза с внушительным, хотя и плебейским, состоянием мисс Глендауэр. Морская Дама внимательно ее слушала.
– Он молод, талантлив, он может стать кем угодно – кем угодно. А она так серьезна, так умна – вечно что-нибудь читает. Даже Синие Книги – правительственные Синие Книги, где одни скучные таблицы, как в железнодорожном расписании. И про положение бедных и про всякие такие вещи. О положении бедных она знает больше, чем любой из моих знакомых: сколько они зарабатывают, и что едят, и по сколько человек живут в одной комнате. Такая теснота, знаете ли, – просто ужас. Она как раз такая помощница, какая ему нужна. Так полна достоинства – так умеет принимать политиков из всяких партий и вообще влиять на людей, так серьезна! И еще она, знаете ли, умеет разговаривать с рабочими, интересуется Профсоюзами и разными совершенно невероятными вещами! Я всегда думаю, что это воплощенная Марчелла. (Героиня одноименного романа Хамфри Уорд).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
III
О том, что говорила Морская Дама миссис Бантинг в то памятное утро, когда лежала, совсем мокрая и все еще довольно-таки непонятная, на кушетке в будуаре миссис Бантинг, я тоже могу рассказать более или менее подробно, потому что миссис Бантинг несколько раз пересказывала этот разговор, разыгрывая в лицах особенно драматичные его эпизоды, моему троюродному брату Мелвилу во время долгих задушевных бесед, которые в те счастливые дни оба они – и особенно миссис Бантинг – так любили вести. Судя по всему, Морская Дама с самых первых слов поставила перед собой цель завоевать великодушное и заботливое сердце миссис Бантинг. Она села на кушетке, скромно прикрыла ее чехлом свой физический недостаток и, иногда опуская глаза, а иногда открыто и доверчиво глядя в лицо миссис Бантинг, заговорила негромко, отчетливо и безукоризненно правильно, так что сразу было видно, что она не какая-нибудь простая русалка, а благовоспитанная Морская Дама. По словам миссис Бантинг, она «открылась ей» и отдалась в ее руки «искренне и от всей души».
«Миссис Бантинг, – рассказывала миссис Бантинг моему троюродному брату Мелвилу, изображая Морскую Даму, – прошу вас, позвольте мне принести извинения за свое непрошеное посещение, потому что я прекрасно понимаю, что никак иначе это назвать нельзя. Но дело в том, что я была, можно сказать, вынуждена так поступить, и, если только вы, миссис Бантинг, выслушаете мой рассказ, я думаю, вы согласитесь, что у меня есть если не полное – ибо я понимаю, насколько строги ваши взгляды, – то хотя бы частичное оправдание тому, что я сделала, – тому, как я, должна признаться, ввела вас в заблуждение, миссис Бантинг. Да, миссис Бантинг, ввела в заблуждение, потому что у меня не было никакой судороги… Но ведь, миссис Бантинг, – и тут миссис Бантинг делала долгую выразительную паузу, – у меня не было и матери!»
– И тут она, бедное дитя, – продолжала миссис Бантинг, рассказывая эту историю моему троюродному брату Мелвилу, – разразилась слезами и созналась, что появилась на свет в незапамятные времена каким-то ужасным сверхъестественным способом в каком-то кошмарном месте неподалеку от Кипра и что у нее не больше прав носить какую бы то ни было фамилию, чем… Ну, в общем, вы понимаете, – говорила миссис Бантинг с характерным жестом, каким она всегда предупреждала и отбрасывала в сторону любые неделикатные мысли, на которые могли бы навести ее слова. – И все это с таким приятным выговором, так благовоспитанно!
– Ну, разумеется, – заметил мой троюродный брат Мелвил. – Есть определенный класс людей, которых можно извинить за… Нужно принимать во внимание…
– Вот именно, – подхватила миссис Бантинг. – И она, видите ли, намеренно остановилась на мне, потому что всегда хотела обратиться именно к такому человеку. То, что она попала к нам, не было случайностью, это был сознательный выбор. Она говорила, что долгое время день за днем плавала у берега, присматриваясь к людям, и сказала, что как только увидела мое лицо, когда я смотрела, как купаются мои девочки…
– Вы же знаете, у девушек это бывает, – говорила миссис Бантинг с многозначительной улыбкой и увлажнившимися от полноты чувств добрыми глазами. – Я ей с самого начала ужасно понравилась…
– Ну, в это я, во всяком случае, могу поверить, – с притворной искренностью вставил мой троюродный брат Мелвил. Я знаю, что именно таковы были его слова, хотя он неизменно о них умалчивает, пересказывая мне свою историю. Однако он забывает, что я время от времени удостаивался чести быть третьим участником этих долгих задушевных бесед.
– Знаете, это совершенно невероятно и в точности так, как в той германской легенде, – говорила миссис Бантинг. – Про ум… как ее там?
– Ундину?
– Да-да, вот именно. И эти несчастные существа, по-видимому, действительно бессмертны, мистер Мелвил, – по крайней мере, в определенных пределах; они рождены стихией и снова возвращаются в стихию. И в точности как в той легенде – ведь в них всегда что-нибудь не так – у этих существ нет души! Совсем никакой души! Совсем ничего! И бедное дитя это чувствует. Она это ужасно переживает. Но знаете ли, мистер Мелвил, чтобы обрести душу, им нужно отправиться жить в мир людей. По крайней мере, там, внизу, они так считают. За этим она и отправилась в Фолкстон. Чтобы обрести душу. Конечно, это ее главная цель, мистер Мелвил, но у нее нет никакого фанатизма, никаких этих глупостей. Все как у нас. Разумеется, мы, люди, глубоко чувствующие…
– Ну, разумеется, – вставил мой троюродный брат Мелвил, и я знаю, что на его лице на мгновение появилось выражение глубокой серьезности, он потупился и понизил голос. Мой троюродный брат в общем довольно высоко ценит свою душу.
– И она считает, что если уж выходить на сушу, – продолжала миссис Бантинг, – то просто необходимо выйти на сушу пристойным образом и к приличным людям. Ее чувства вполне можно понять. Но представьте только, какие трудности стояли на ее пути! Оказаться всего лишь предметом всеобщего любопытства, темой для глупых газетных заметок, быть выставленной на обозрение…
– Ничего подобного она не хочет, – сказала миссис Бантинг, сделав выразительный жест обеими руками.
– А чего она хочет? – спросил мой троюродный брат Мелвил.
– Она хочет, чтобы к ней относились в точности как к человеку. Она хочет быть человеком, как вы или я. И она просит разрешения пожить с нами, стать членом нашей семьи, чтобы узнать, как мы живем, чтобы научиться жить. Она попросила меня посоветовать ей, какие действительно достойные книги следует прочитать, и где ей раздобыть портного, и как ей найти священника, чьи проповеди она могла бы слушать, и кто мог бы действительно войти в ее положение, и все такое. Она хочет, чтобы я руководила ею во всем этом. Она хочет целиком вверить себя моему попечению. И она так достойно и мило это высказала.
– Хм, – произнес мой троюродный брат Мелвил.
– Вы бы ее только слышали! – воскликнула миссис Бантинг.
– Практически она вам теперь как еще одна дочь, – задумчиво сказал он.
– Да, – подтвердила миссис Бантинг. – Но даже это меня не испугало. Она так и дала мне понять.
– И все же… А средства у нее есть? – спросил он неожиданно.
– И немалые. Она сказала мне, что есть сундучок… Она сказала, что он привязан у дальнего конца буны, и дорогой Рандолф не спускал глаз с этого места на протяжении всего обеда, а потом, когда уже можно было добраться до него вброд и дотянуться до конца веревки, которой он был привязан, они с Фредом вытащили его и помогли Фитчу и кучеру принести наверх. Это такой необычный сундучок, не совсем подходящий для дамы, – добротный, разумеется, но деревянный, на крышке у него нарисован корабль и грубо вырезано ножом: «Том Уайлдерз». Но она говорит, что кожа там, внизу, просто не выдерживает, и приходится довольствоваться тем, что есть, а главное – он доверху полон золотых монет и прочего в этом роде… Да, и золота, и бриллиантов, мистер Мелвил. Вы знаете, Рандолф кое-что понимает… Да, и вот он говорит, что этот сундучок… ох, я просто не могу сказать, сколько он стоит! И все золотые вещи с таким чуть красноватым оттенком… Во всяком случае, она не только мила и красива, но и богата. И знаете, мистер Мелвил, в общем… Ну, я намерена помогать ей, насколько могу. Практически она будет у нас платным гостем. Вы знаете – да мы этого особенно и не скрываем, – что Эделин… Ну да, и она будет жить так же. И я буду выводить ее в свет, и представлять разным людям, и так далее. Это будет ей большая помощь. И для всех, кроме лишь немногих близких друзей, она должна быть просто человеком, который, к несчастью, стал инвалидом – на время. Мы собираемся нанять порядочную, достойную доверия женщину – знаете, такую, которая ничему не удивляется, они несколько дороги, но и в наши дни такую можно отыскать, – которая станет ее горничной и будет шить ей платья – во всяком случае, юбки. Мы будем одевать ее в длинные юбки, а на Это станем, знаете, что-нибудь накидывать…
– На что?
– Ну вы же знаете – на хвост.
«Ах, вот что!» – ответил мой троюродный брат Мелвил движением головы и бровей. Однако это обстоятельство к тому моменту было ему еще не совсем ясно, и у него на мгновение захватило дух. Надо же – хвост! От множества разнообразных предположений, оказавшихся неверными, тут же пришлось отказаться. У него почему-то появилось такое чувство, что не следует слишком настойчиво развивать эту тему. Однако они с миссис Бантинг были все-таки старые друзья.
– И у нее в самом деле есть… хвост? – спросил он.
– Как у крупной макрели, – ответила миссис Бантинг, и дальше он расспрашивать не стал.
– В высшей степени необычная ситуация, – сказал он.
– Но что еще я могла сделать? – спросила миссис Бантинг.
– Конечно, все это – потрясающий эксперимент, – сказал мой троюродный брат Мел-вил и помимо своей воли повторил:
– Хвост?
Перед глазами у него, совершенно исключая нормальный ход мыслей, явственно возник четко очерченный, глянцевитый, маслянисто-черный с зеленовато-лилово-серебристым оттенком рыбий хвост.
– Ну, знаете ли! – произнес мой троюродный брат Мелвил, вложив в свои слова все возмущение, на какое только способен благоразумный девятнадцатый век. – Хвост!
– Я его погладила, – сказала миссис Бантинг.
IV
Некоторые дополнительные подробности той первой беседы Морской Дамы с миссис Бантинг я узнал позже с ее собственных слов.
Морская Дама допустила тогда одну странную ошибку.
– Четверо ваших очаровательных дочерей, – сказала она, – и двое ваших сыновей…
– Что вы, моя милая! – воскликнула миссис Бантинг: к этому времени они уже были на короткой ноге. – У меня только две дочери и один сын!
– Тот молодой человек, кто нес… кто спас меня?
– Да. А две другие девушки – наши друзья, знаете ли, гости, которые у меня живут. На суше принято принимать гостей…
– Я знаю. Значит, я ошиблась?
– О, да.
– А другой молодой человек?
– Вы не о мистере Бантинге?
– Кто это – мистер Бантинг?
– Другой джентльмен, который…
– Нет!
– Но больше никого…
– А утром, несколько дней назад?
– Может быть, это был мистер Мелвил?.. А, знаю! Вы о мистере Чаттерисе! Припоминаю, он приезжал как-то утром. Высокий молодой человек со светлыми, пожалуй, немного волнистыми волосами, да? И с таким глубокомысленным выражением лица. Он был во всем белом и сидел на пляже.
– Кажется, да, – сказала Морская Дама.
– Нет, он не мой сын. Это… это наш друг. Он помолвлен с Эделин, со старшей мисс Глендауэр. У нас он останавливался на день-два. Должно быть, приедет снова на обратном пути из Парижа. Боже мой! Подумать, что у меня может быть такой сын!
Морская Дама ответила не сразу.
– Какая глупая ошибка с моей стороны, – произнесла она медленно, а потом добавила уже с большей живостью:
– Ну конечно, если подумать, он не так молод, чтобы быть вашим сыном!
– Ведь ему уже тридцать два! – подтвердила с улыбкой миссис Бантинг.
– Никогда бы не подумала.
– Ну, я бы так не сказала.
– Впрочем, ведь я, знаете ли, видела его только издали, – сказала Морская Дама и тут же переспросила:
– Так, значит, он помолвлен с мисс Глендауэр?
– А мисс Глендауэр…
– Это та молодая дама в фиолетовом платье, которая…
– Которая шла с книгой?
– Да, – подтвердила миссис Бантинг, – та самая. Они помолвлены уже три месяца.
– Боже мой! – сказала Морская Дама. – А она мне показалась… И он очень в нее влюблен?
– Конечно, – ответила миссис Бантинг.
– Очень-очень?
– О, конечно. Иначе, он бы не…
– Ну да, конечно, – задумчиво произнесла Морская Дама.
– И они во всех отношениях так подходят друг другу. Эделин имеет все возможности помочь ему…
И миссис Бантинг, вероятно, кратко, но точно обрисовала положение мистера Чаттериса (не умолчав и о том, что у него дядя граф, да и зачем бы ей было об этом умалчивать?) и великолепные перспективы его брачного союза с внушительным, хотя и плебейским, состоянием мисс Глендауэр. Морская Дама внимательно ее слушала.
– Он молод, талантлив, он может стать кем угодно – кем угодно. А она так серьезна, так умна – вечно что-нибудь читает. Даже Синие Книги – правительственные Синие Книги, где одни скучные таблицы, как в железнодорожном расписании. И про положение бедных и про всякие такие вещи. О положении бедных она знает больше, чем любой из моих знакомых: сколько они зарабатывают, и что едят, и по сколько человек живут в одной комнате. Такая теснота, знаете ли, – просто ужас. Она как раз такая помощница, какая ему нужна. Так полна достоинства – так умеет принимать политиков из всяких партий и вообще влиять на людей, так серьезна! И еще она, знаете ли, умеет разговаривать с рабочими, интересуется Профсоюзами и разными совершенно невероятными вещами! Я всегда думаю, что это воплощенная Марчелла. (Героиня одноименного романа Хамфри Уорд).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20