Этот огонь угас много лет назад, и он был слишком стар и увлечен работой, чтобы злиться на поддразнивания друга или смеяться им. — Нет, я не говорил с Ладонной в этом году, и более того, я убежден, что она намеренно скрывается от меня. Она впервые отказалась присутствовать на собрании глав орденов. Вместо себя она прислала представителя — человека, который произнес ровно три слова за все время, и это были «передайте солонку, пожалуйста». — Пар-Салиан потряс головой. — Королева Такхизис слишком долго не давала о себе знать. Что-то затевается. — Все, что мы можем сделать — это наблюдать и ждать, друг мой, и быть готовыми к действию, когда понадобится. — Антимодес сделал паузу, осушая бокал. — У меня есть и хорошие новости. Прежде всего, Соламнийские рыцари наконец начали собираться воедино. Многие заявили о своих правах на семейные земли и восстанавливают поместья. Их новый лидер Лорд Гунтар — мудрый политик, способный думать своей головой, а не шлемом. Он завоевал популярность у местного населения уничтожив несколько гоблинских крепостей, разогнав пару разбойничьих банд и обеспечив денежную поддержку рыцарских турниров и состязаний в разных краях Соламнии. Деревенщина ничто так не любит, как поглазеть на взрослых людей, лупящих друг друга.
Пар-Салиан выглядел серьезным, даже встревоженным: — Я не считаю это хорошей новостью, Антимодес. Рыцари не питают любви к нам. Если бы они остановились на истреблении гоблинов, это было бы прекрасно, но можешь не сомневаться, они прибавят волшебников к списку своих врагов, как делали в прошлом — это только вопрос времени. Это предусматривает даже Мера. — Ты должен встретиться с Лордом Гунтаром, — предложил Антимодес, и развеселился при виде того, как белые брови Пар-Салиана почти слетают с его лба. — Нет, я говорю вполне серьезно. Я не предлагаю приглашать его сюда, но… — И на том спасибо, — сдержанно сказал Пар-Салиан. — … но ты можешь совершить поездку в Соламнию. Навести его. Убеди его в том, что мы желаем соламнийцам только добра.
— Как я могу убедить его в этом, когда он может возразить, что многие из нашего Ордена желают соламнийцам вовсе не добра, и будет совершенно прав? Рыцари не доверяют магии, они не доверяют нам, всем нам, и должен сказать тебе, я не особенно намерен доверять им. Мне кажется мудрым и благоразумным держаться от них подальше, не привлекая к себе их внимания. — Магиус был другом Хумы, — заметил Антимодес. — И если я правильно помню легенду, соратники-рыцари не слишком уважали Хуму именно за это, — сухо парировал Пар-Салиан. — Какие новости из Торбардина? — внезапно сменил он предмет беседы, давая понять, что предыдущая тема закрыта.
Антимодес был достаточно дипломатичен, чтобы не продолжать спор, но про себя он решил непременно посетить Соламнию на обратном пути, хотя это и означало сделать большой крюк на север. Он был любопытен как кендер, когда дело касалось Соламнийских рыцарей, которые долгое время были в немилости и недоверии у народа, когда-то считавшего рыцарство своей опорой и защитой. Теперь же было похоже, что рыцарство возвращалось к прежнему положению.
Антимодесу не терпелось увидеть это своими глазами, а также, разумеется, увидеть, какую выгоду можно из этого извлечь. Конечно же, он не собирался ставить Пар-Салиана в известность об этом. Не только Черные Одежды имели свои секреты от Конклава. — Гномы Торбардина все еще в Торбардине, я полагаю, в основном потому, что никто не заметил, чтобы они уходили. Они совершенно самодостаточны, не интересуются внешним миром, и я не вижу никаких причин им это делать. Гномы холмов расширяют свои территории, и многие отправляются в другие земли. Некоторые даже селятся вне своих горных владений. — Антимодес вспомнил о гноме, которого он встретил в Утехе. — Что касается гномов-механиков, с ними то же, что и с гномами Торбардина, с одной поправкой — мы предполагаем, что они все еще живут на горе Небеспокойсь, потому что никто не заметил, чтобы она взрывалась. Кендеры, кажется, процветают как никогда; бродят повсюду, разглядывают все, крадут большую часть этого, приводят остальное в состояние полного хаоса, и по-прежнему ни на что не годны. — О, я думаю, они на многое способны, — сказал Пар-Салиан горячо и искренне. Было известно, что он питает слабость к кендерам, главным образом потому (как утверждал Антимодес), что остается изолированным в Башне и никогда не имеет с ними дела. — Кендеры — настоящие невинные младенцы в этом несправедливом мире. Они напоминают нам, что мы тратим слишком много времени и сил на беспокойство о вещах, которые на самом деле не имеют никакого значения.
Антимодес хрюкнул. — Так когда мы можем ожидать, что ты бросишь свои книги, возьмешь хупак и отправишься куда глаза глядят?
Пар-Салиан улыбнулся в ответ: — Не думай, что я не рассматривал этот вариант, друг мой. Полагаю, я был бы метким стрелком, будь у меня хупак и время потренироваться. Я неплохо обращался с рогаткой, когда был ребенком. Но я вижу, уже темнеет. — Это было его сигналом к окончанию встречи. — Мы еще увидимся утром? — спросил он с легкой ноткой нетерпения, которую Антимодес истолковал совершенно верно. — Я и не помыслю о том, чтобы прерывать твою работу, друг мой, — ответил он. — Я лучше взгляну на артефакты, и свитки, и компоненты для заклятий, особенно если у тебя остались какие-нибудь из эльфийских. Мне как раз не хватает пары вещей. Затем я продолжу свой путь. — Из тебя бы получился хороший кендер, — сказал Пар-Салиан, поднимаясь. — Ты никогда не остаешься в одном месте достаточно долго для того, чтобы пыль успела осесть на твоих башмаках. Куда ты направляешься теперь? — О, куда дорога заведет, — беспечно сказал Антимодес. — Я не тороплюсь домой. Мой брат способен вести дела и без меня, и я уже договорился, чтобы заработанное мной было вложено куда надо, так что деньги текут ко мне, даже когда я не на месте. Намного легче и прибыльнее, чем колдовать над куском железной руды. Спокойной ночи, друг. — Спокойной ночи и безопасной дороги, — сказал Пар-Салиан, сердечно пожимая руку друга. Он помедлил немного, затем сжал руку сильнее. — Будь осторожен, Антимодес. Мне не нравятся знаки. Не нравятся предзнаменования. Сейчас на нас светит солнце, но я вижу кончики темных крыльев, отбрасывающих длинную тень. Продолжай посылать мне отчеты. Я очень высоко ценю их. — Я буду осторожен, — сказал Антимодес, немного встревоженный серьезным тоном своего друга.
Антимодес хорошо понимал, что Пар-Салиан поделился с ним далеко не всем, что знал. Глава Конклава был не только ясновидцем, но и доверенным подопечным Солинари, бога белой магии. Темные крылья. Что он мог иметь в виду? Королеву Тьмы, старую добрую Такхизис? Она исчезла, но не была забыта. Те, кто изучал прошлое, те, кто знал, на какое зло она способна, не осмеливались забыть.
Темные крылья. Стервятники? Орлы? Символы войны? Грифоны, пегасы? Волшебные звери, каких не встретишь в наши дни. … Драконы?
Да поможет нам Паладайн!
«Еще один повод, — отметил Антимодес, — разузнать, что происходит в Соламнии.» Он уже делал шаг через порог, когда Пар-Салиан вновь окликнул его. — Этот юный ученик… Тот, о котором ты говорил. Как там бишь его имя?
Антимодесу потребовалось некоторое время, чтобы переключить мысли с одного предмета на другой, и еще немного времени, чтобы вспомнить. — Рейстлин. Рейстлин Мажере.
Пар-Салиан сделал запись в своей книжке.
5
В Утехе было раннее утро, очень раннее. Солнце еще не взошло, когда близнецы проснулись в своем доме, прятавшемся в тени валлинов. Дом с перекошенными, хлопающими ставнями, потрепанными шторами и беспорядочно расставленными полумертвыми растениями в горшках выглядел почти таким же запущенным, как и люди, обитавшие в нем.
Их отец, Джилон Мажере, крупный мужчина с широким добродушным лицом, природную безмятежность которого нарушала беспокойная морщина на лбу, не ночевал дома в этот день. Он уехал поработать по найму далеко от Утехи, в поместье одного богача на озере Кристалмир. Их мать уже проснулась, она не спала с полуночи.
Розамун сидела в своем кресле-качалке, держа моток шерсти в узких ладонях. Она то сматывала шерсть в тугой клубок, то снова разматывала ее. Все это время она напевала себе под нос жутковатым низким голосом, иногда останавливаясь, чтобы поговорить с людьми, которых никто кроме нее не видел.
Если бы ее заботливый муж был дома, он бы заставил ее прекратить «вязание» и лечь в постель. Но и лежа в кровати, она обычно продолжала петь и через час снова поднималась.
У Розамун бывали и хорошие дни, периоды ясного сознания, когда она по крайней мере осознавала происходящее вокруг нее, если и не желала участвовать ни в чем. Она была дочерью богатого купца и всегда положилась на слуг, исполнявших любые ее приказания. Теперь же они не могли позволить себе нанять слуг, а Розамун была неспособна вести хозяйство сама. Иногда, если она чувствовала голод, то могла приготовить что-нибудь. Остатков еды могло хватить другим членам семьи, при условии, что она не забывала о готовящемся блюде и не оставляла его подгорать в очаге.
Когда она воображала, что занимается штопкой, то сидела в своем кресле с корзинкой, полной рваной одежды, на коленях и глядела в окно. Или набрасывала старый плащ на плечи и отправлялась «в гости», бродя по тенистым дорожкам между домов соседей, которые старались заранее заметить ее и не отвечать, когда Розамун звонила в дверь. За ней имелась привычка забывать, где она находится, и оставаться в чужих домах часами, пока ее сыновья не отыскивали ее и не вели домой.
Иногда она воскрешала в памяти жизнь со своим первым мужем, Грегором Ут-Матаром, повесой и негодяем, которым она наивно гордилась и кого все еще любила, несмотря на то, что он бросил ее много лет назад. — Грегор был Соламнийским рыцарем, — говорила она, обращаясь к своим невидимым собеседникам. — И он так меня любил…. Он был самым красивым мужчиной в Палантасе, и все девушки с ума по нему сходили. Но он выбрал меня. Он дарил мне розы, и пел песни под моим окном, и мы катались вместе на его вороном коне… А сейчас он мертв. Я точно знаю. Он мертв, потому что иначе бы он вернулся ко мне. Знаете, он умер героем…
Грегор Ут-Матар действительно был объявлен мертвым. Никто не видел его и ничего о нем не слышал вот уже семь лет, и большинство людей было убеждено, что если он не умер, то заслуживал смерти. Его исчезновение не огорчило никого. Он мог быть Соламнийским рыцарем, но если и так, то его наверняка давно изгнали из ордена. Все знали, что он со своей молодой женой и маленькой дочкой покинул Палантас среди ночи и в большой спешке. Ходили слухи, что он совершил убийство и избежал виселицы только с помощью денег и быстрой лошади.
Он был необычайно хорош собой. Ум и обаяние делали его желанным посетителем любой таверны, как и его храбрость — в этом даже враги не могли ему отказать — а также готовность пить, играть и драться в любое время. Розамун не ошиблась по крайней мере в одном своем утверждении — женщины боготворили его.
Признанная красавица с каштановыми волосами, глазами цвета летней листвы и гладкой как шелк белой кожей, Розамун стала той, кому он отдал предпочтение. Он влюбился в нее со всей страстью его порывистой натуры, и продолжал любить ее дольше, чем можно было предположить. Но после того, как любовь угасла, для Грегора ее невозможно было зажечь вновь.
Они безбедно жили в Утехе. Грегор периодически отлучался в Соламнию, когда деньги кончались. Его знатные родичи, очевидно, платили ему, чтобы он держался от них подальше. Но однажды он вернулся с пустыми руками. Люди говорили, что семья Грегора наконец порвала с ним. Его кредиторы начали требовать возврата долгов, и он отправился на север в Оплот, чтобы предложить свой меч и свои услуги любому, кому они понадобятся. Он продолжал заниматься этим, возвращаясь домой в перерывах, но никогда не оставаясь надолго. Розамун дико ревновала и обвиняла его в связях с другими женщинами. Ссоры супругов можно было слышать через всю Утеху.
И в один прекрасный день Грегор ушел и больше не вернулся. Все решили, что он убит, убит либо мечом в грудь, либо, что более вероятно, ножом в спину.
Только один человек не верил в его смерть. Китиара только ждала подходящего времени, чтобы покинуть Утеху и отправиться на поиски отца.
Она как раз говорила об этом, когда пыталась, в своей обычной нетерпеливой манере, собрать своего младшего брата для долгой дороги в школу. Вся одежда Рейстлина — пара рубашек, штаны и штопаные-перештопаные чулки — была завязана в узелок, вместе с плотным зимним плащом.
— К весне меня здесь уже не будет, — говорила Кит. — Это место — дыра, для которой у меня просто нет подходящих слов.
Она выстроила своих братьев для тщательного осмотра. — О чем ты только думаешь? Ты не можешь идти в школу так!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Пар-Салиан выглядел серьезным, даже встревоженным: — Я не считаю это хорошей новостью, Антимодес. Рыцари не питают любви к нам. Если бы они остановились на истреблении гоблинов, это было бы прекрасно, но можешь не сомневаться, они прибавят волшебников к списку своих врагов, как делали в прошлом — это только вопрос времени. Это предусматривает даже Мера. — Ты должен встретиться с Лордом Гунтаром, — предложил Антимодес, и развеселился при виде того, как белые брови Пар-Салиана почти слетают с его лба. — Нет, я говорю вполне серьезно. Я не предлагаю приглашать его сюда, но… — И на том спасибо, — сдержанно сказал Пар-Салиан. — … но ты можешь совершить поездку в Соламнию. Навести его. Убеди его в том, что мы желаем соламнийцам только добра.
— Как я могу убедить его в этом, когда он может возразить, что многие из нашего Ордена желают соламнийцам вовсе не добра, и будет совершенно прав? Рыцари не доверяют магии, они не доверяют нам, всем нам, и должен сказать тебе, я не особенно намерен доверять им. Мне кажется мудрым и благоразумным держаться от них подальше, не привлекая к себе их внимания. — Магиус был другом Хумы, — заметил Антимодес. — И если я правильно помню легенду, соратники-рыцари не слишком уважали Хуму именно за это, — сухо парировал Пар-Салиан. — Какие новости из Торбардина? — внезапно сменил он предмет беседы, давая понять, что предыдущая тема закрыта.
Антимодес был достаточно дипломатичен, чтобы не продолжать спор, но про себя он решил непременно посетить Соламнию на обратном пути, хотя это и означало сделать большой крюк на север. Он был любопытен как кендер, когда дело касалось Соламнийских рыцарей, которые долгое время были в немилости и недоверии у народа, когда-то считавшего рыцарство своей опорой и защитой. Теперь же было похоже, что рыцарство возвращалось к прежнему положению.
Антимодесу не терпелось увидеть это своими глазами, а также, разумеется, увидеть, какую выгоду можно из этого извлечь. Конечно же, он не собирался ставить Пар-Салиана в известность об этом. Не только Черные Одежды имели свои секреты от Конклава. — Гномы Торбардина все еще в Торбардине, я полагаю, в основном потому, что никто не заметил, чтобы они уходили. Они совершенно самодостаточны, не интересуются внешним миром, и я не вижу никаких причин им это делать. Гномы холмов расширяют свои территории, и многие отправляются в другие земли. Некоторые даже селятся вне своих горных владений. — Антимодес вспомнил о гноме, которого он встретил в Утехе. — Что касается гномов-механиков, с ними то же, что и с гномами Торбардина, с одной поправкой — мы предполагаем, что они все еще живут на горе Небеспокойсь, потому что никто не заметил, чтобы она взрывалась. Кендеры, кажется, процветают как никогда; бродят повсюду, разглядывают все, крадут большую часть этого, приводят остальное в состояние полного хаоса, и по-прежнему ни на что не годны. — О, я думаю, они на многое способны, — сказал Пар-Салиан горячо и искренне. Было известно, что он питает слабость к кендерам, главным образом потому (как утверждал Антимодес), что остается изолированным в Башне и никогда не имеет с ними дела. — Кендеры — настоящие невинные младенцы в этом несправедливом мире. Они напоминают нам, что мы тратим слишком много времени и сил на беспокойство о вещах, которые на самом деле не имеют никакого значения.
Антимодес хрюкнул. — Так когда мы можем ожидать, что ты бросишь свои книги, возьмешь хупак и отправишься куда глаза глядят?
Пар-Салиан улыбнулся в ответ: — Не думай, что я не рассматривал этот вариант, друг мой. Полагаю, я был бы метким стрелком, будь у меня хупак и время потренироваться. Я неплохо обращался с рогаткой, когда был ребенком. Но я вижу, уже темнеет. — Это было его сигналом к окончанию встречи. — Мы еще увидимся утром? — спросил он с легкой ноткой нетерпения, которую Антимодес истолковал совершенно верно. — Я и не помыслю о том, чтобы прерывать твою работу, друг мой, — ответил он. — Я лучше взгляну на артефакты, и свитки, и компоненты для заклятий, особенно если у тебя остались какие-нибудь из эльфийских. Мне как раз не хватает пары вещей. Затем я продолжу свой путь. — Из тебя бы получился хороший кендер, — сказал Пар-Салиан, поднимаясь. — Ты никогда не остаешься в одном месте достаточно долго для того, чтобы пыль успела осесть на твоих башмаках. Куда ты направляешься теперь? — О, куда дорога заведет, — беспечно сказал Антимодес. — Я не тороплюсь домой. Мой брат способен вести дела и без меня, и я уже договорился, чтобы заработанное мной было вложено куда надо, так что деньги текут ко мне, даже когда я не на месте. Намного легче и прибыльнее, чем колдовать над куском железной руды. Спокойной ночи, друг. — Спокойной ночи и безопасной дороги, — сказал Пар-Салиан, сердечно пожимая руку друга. Он помедлил немного, затем сжал руку сильнее. — Будь осторожен, Антимодес. Мне не нравятся знаки. Не нравятся предзнаменования. Сейчас на нас светит солнце, но я вижу кончики темных крыльев, отбрасывающих длинную тень. Продолжай посылать мне отчеты. Я очень высоко ценю их. — Я буду осторожен, — сказал Антимодес, немного встревоженный серьезным тоном своего друга.
Антимодес хорошо понимал, что Пар-Салиан поделился с ним далеко не всем, что знал. Глава Конклава был не только ясновидцем, но и доверенным подопечным Солинари, бога белой магии. Темные крылья. Что он мог иметь в виду? Королеву Тьмы, старую добрую Такхизис? Она исчезла, но не была забыта. Те, кто изучал прошлое, те, кто знал, на какое зло она способна, не осмеливались забыть.
Темные крылья. Стервятники? Орлы? Символы войны? Грифоны, пегасы? Волшебные звери, каких не встретишь в наши дни. … Драконы?
Да поможет нам Паладайн!
«Еще один повод, — отметил Антимодес, — разузнать, что происходит в Соламнии.» Он уже делал шаг через порог, когда Пар-Салиан вновь окликнул его. — Этот юный ученик… Тот, о котором ты говорил. Как там бишь его имя?
Антимодесу потребовалось некоторое время, чтобы переключить мысли с одного предмета на другой, и еще немного времени, чтобы вспомнить. — Рейстлин. Рейстлин Мажере.
Пар-Салиан сделал запись в своей книжке.
5
В Утехе было раннее утро, очень раннее. Солнце еще не взошло, когда близнецы проснулись в своем доме, прятавшемся в тени валлинов. Дом с перекошенными, хлопающими ставнями, потрепанными шторами и беспорядочно расставленными полумертвыми растениями в горшках выглядел почти таким же запущенным, как и люди, обитавшие в нем.
Их отец, Джилон Мажере, крупный мужчина с широким добродушным лицом, природную безмятежность которого нарушала беспокойная морщина на лбу, не ночевал дома в этот день. Он уехал поработать по найму далеко от Утехи, в поместье одного богача на озере Кристалмир. Их мать уже проснулась, она не спала с полуночи.
Розамун сидела в своем кресле-качалке, держа моток шерсти в узких ладонях. Она то сматывала шерсть в тугой клубок, то снова разматывала ее. Все это время она напевала себе под нос жутковатым низким голосом, иногда останавливаясь, чтобы поговорить с людьми, которых никто кроме нее не видел.
Если бы ее заботливый муж был дома, он бы заставил ее прекратить «вязание» и лечь в постель. Но и лежа в кровати, она обычно продолжала петь и через час снова поднималась.
У Розамун бывали и хорошие дни, периоды ясного сознания, когда она по крайней мере осознавала происходящее вокруг нее, если и не желала участвовать ни в чем. Она была дочерью богатого купца и всегда положилась на слуг, исполнявших любые ее приказания. Теперь же они не могли позволить себе нанять слуг, а Розамун была неспособна вести хозяйство сама. Иногда, если она чувствовала голод, то могла приготовить что-нибудь. Остатков еды могло хватить другим членам семьи, при условии, что она не забывала о готовящемся блюде и не оставляла его подгорать в очаге.
Когда она воображала, что занимается штопкой, то сидела в своем кресле с корзинкой, полной рваной одежды, на коленях и глядела в окно. Или набрасывала старый плащ на плечи и отправлялась «в гости», бродя по тенистым дорожкам между домов соседей, которые старались заранее заметить ее и не отвечать, когда Розамун звонила в дверь. За ней имелась привычка забывать, где она находится, и оставаться в чужих домах часами, пока ее сыновья не отыскивали ее и не вели домой.
Иногда она воскрешала в памяти жизнь со своим первым мужем, Грегором Ут-Матаром, повесой и негодяем, которым она наивно гордилась и кого все еще любила, несмотря на то, что он бросил ее много лет назад. — Грегор был Соламнийским рыцарем, — говорила она, обращаясь к своим невидимым собеседникам. — И он так меня любил…. Он был самым красивым мужчиной в Палантасе, и все девушки с ума по нему сходили. Но он выбрал меня. Он дарил мне розы, и пел песни под моим окном, и мы катались вместе на его вороном коне… А сейчас он мертв. Я точно знаю. Он мертв, потому что иначе бы он вернулся ко мне. Знаете, он умер героем…
Грегор Ут-Матар действительно был объявлен мертвым. Никто не видел его и ничего о нем не слышал вот уже семь лет, и большинство людей было убеждено, что если он не умер, то заслуживал смерти. Его исчезновение не огорчило никого. Он мог быть Соламнийским рыцарем, но если и так, то его наверняка давно изгнали из ордена. Все знали, что он со своей молодой женой и маленькой дочкой покинул Палантас среди ночи и в большой спешке. Ходили слухи, что он совершил убийство и избежал виселицы только с помощью денег и быстрой лошади.
Он был необычайно хорош собой. Ум и обаяние делали его желанным посетителем любой таверны, как и его храбрость — в этом даже враги не могли ему отказать — а также готовность пить, играть и драться в любое время. Розамун не ошиблась по крайней мере в одном своем утверждении — женщины боготворили его.
Признанная красавица с каштановыми волосами, глазами цвета летней листвы и гладкой как шелк белой кожей, Розамун стала той, кому он отдал предпочтение. Он влюбился в нее со всей страстью его порывистой натуры, и продолжал любить ее дольше, чем можно было предположить. Но после того, как любовь угасла, для Грегора ее невозможно было зажечь вновь.
Они безбедно жили в Утехе. Грегор периодически отлучался в Соламнию, когда деньги кончались. Его знатные родичи, очевидно, платили ему, чтобы он держался от них подальше. Но однажды он вернулся с пустыми руками. Люди говорили, что семья Грегора наконец порвала с ним. Его кредиторы начали требовать возврата долгов, и он отправился на север в Оплот, чтобы предложить свой меч и свои услуги любому, кому они понадобятся. Он продолжал заниматься этим, возвращаясь домой в перерывах, но никогда не оставаясь надолго. Розамун дико ревновала и обвиняла его в связях с другими женщинами. Ссоры супругов можно было слышать через всю Утеху.
И в один прекрасный день Грегор ушел и больше не вернулся. Все решили, что он убит, убит либо мечом в грудь, либо, что более вероятно, ножом в спину.
Только один человек не верил в его смерть. Китиара только ждала подходящего времени, чтобы покинуть Утеху и отправиться на поиски отца.
Она как раз говорила об этом, когда пыталась, в своей обычной нетерпеливой манере, собрать своего младшего брата для долгой дороги в школу. Вся одежда Рейстлина — пара рубашек, штаны и штопаные-перештопаные чулки — была завязана в узелок, вместе с плотным зимним плащом.
— К весне меня здесь уже не будет, — говорила Кит. — Это место — дыра, для которой у меня просто нет подходящих слов.
Она выстроила своих братьев для тщательного осмотра. — О чем ты только думаешь? Ты не можешь идти в школу так!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59