Трудно сказать, дадут ли боги свое благословение или нет. Дагнаруса оно не волновало. Он не нуждался в богах. У него была Пустота. Было лишь одно благословение, которое он хотел получить.
Дагнарус подошел к стене, где некогда была фреска с изображением двух королей Виннингэля: Хельмоса и Тамароса. Ее более не существовало. Художник вместе с помощниками работали день и ночь, чтобы поспеть к историческому событию. В зале пахло свежей краской и льняным маслом.
На новой фреске король Тамарос стоял рядом со своим сыном, принцем Дагнарусом. Лицо отца сияло гордостью. Дагнарус был неподражаемо ладен и обаятелен.
Облаченный в королевский наряд, готовый взойти на трон и принять клятву верности от своих подданных, Дагнарус опустился на колени перед фреской.
— Отец, я добился того, о чем всегда мечтал, — сказал Дагнарус. — Я — король Виннингэля. Ты будешь гордиться мною, отец. Клянусь. Тебе уже не придется стыдиться меня.
Каким близким казался ему отец в эту минуту! Дагнарус замер, со страхом и надеждой ожидая услышать голос из могилы.
Дагнарус не услышал даже слабого шепота, но не сомневался, что отец благословил его. Дагнарус встал и вернулся в тронный зал, где его встретили громкие приветственные крики гвардейцев и баронов. Им не терпелось встать возле него почетным караулом.
В течение всей продолжительной и довольно утомительной церемонии коронации новому королю казалось, что Тамарос с гордостью и теплотой смотрит на него — своего любимого сына Дагнаруса.
***
Ригисвальд на коронации не присутствовал, хотя и получил приглашение. Тасгалл передал ему, что Дагнарус очень хочет встретиться с «почтенным господином», интересующимся врикилями.
— Встреча не состоится, — сказал Ригисвальд. — Я буду очень занят.
— Чем? — удивился Тасгалл.
— Пока еще не решил, — многозначительно ответил старик.
Тасгалл нахмурился, но больше ничего не сказал.
С улиц по-прежнему доносились крики ликующих жителей. Празднества длились всю ночь и перекочевали в новый день. Ригисвальд тщательно сложил свою лучшую одежду из овечьей шерсти, собираясь скатать ее и поместить в кожаный ранец. Ему помешал стук в дверь.
Открыв дверь, Ригисвальд увидел на пороге миловидного юного пажа. Его наряд был богато украшен кружевами и золотым шитьем. В руках он держал пакет с сургучной печатью.
— Это вам, господин.
Ригисвальд взял пакет и вознаградил пажа за труды, дав ему монету. Довольный мальчишка удалился, подбрасывая монету и ловя ее на лету. Ригисвальд уже собрался закрыть дверь, но увидел Тасгалла. Тот стоял у противоположной стены коридора и внимательно смотрел на старого мага. Ригисвальд коротко кивнул и повернулся к нему спиной. Тасгалл счел кивок за приглашение войти и последовал за Ригисвальдом.
Войдя к себе, старик швырнул пакет на стол. Он осторожно убрал одеяние в ранец, расправил складки и брызнул несколько капель кедрового масла, защищавшего шерсть от прожорливой моли.
— Это вызов в королевский дворец, — сказал Тасгалл, бросив взгляд на пакет.
— Думаю, что да, — отозвался Ригисвальд.
— Вы пойдете?
— Нет, не пойду.
— Его величество будет недоволен.
Ригисвальд стал аккуратно сворачивать свои чулки.
— Вокруг его величества толпятся сотни людей, жаждущих, чтобы он заметил их присутствие. Так что ему хватит забот и без меня.
— Я знаю, почему он хочет вас видеть, — сказал Тасгалл.
— В общем-то я тоже догадываюсь, — ответил Ригисвальд.
— Вы только повредите себе, если не пойдете.
— Ошибаешься. Я поврежу себе, если пойду.
— Его величество и так был недоволен, что барон Шадамер не присутствовал на коронации, — сказал Тасгалл. — Единственный из всех баронов. Его отсутствие очень бросалось в глаза.
Ригисвальд убрал свернутые чулки на дно ранца. Взяв серебряное круглое зеркальце, он внимательно оглядел собственное отражение. Потом тщательно расчесал волосы и бороду, после чего убрал и зеркальце, и гребешок из слоновой кости все в тот же ранец.
Тасгалл раздраженно следил за ним.
— Если барон Шадамер не явится немедленно, чтобы оказать своему новому королю надлежащие почести и принести клятву верности, его объявят предателем. Ему будет запрещено под страхом смерти возвращаться в пределы Виннингэля. Его земли и замок будут конфискованы в пользу короны. Королю нужны гарантии того, что он все же увидит Шадамера во дворце.
Ригисвальд опустил в сумку несколько книг; одни он купил здесь, другие привез с собой. Старик постарался расположить их так, чтобы не помять одежду и не порвать чулки. Закончив сборы, он закрыл ранец и проверил лямки. Потом надел дорожный плащ.
— Я не являюсь секретарем барона Шадамера, — сказал Ригисвальд, скрепляя плащ золотой застежкой. — И уж тем более не даю от его имени никаких гарантий.
— Но вы являетесь его другом, господин Ригисвальд. Скажите, что ему следовало бы исполнить свой долг чести по отношению к королю.
Ригисвальд повесил ранец на одно плечо. Руки Тасгаллу он не подал.
— Счастливо оставаться, Тасгалл. Да, забыл поздравить тебя с повышением.
Он направился к двери.
Тасгалл вертел в руках взятый со стола пакет.
— Род Шадамеров владел этой землей в течение многих поколений. Доход барона целиком зависит от плодов земли и от платы, взимаемой с плывущих вниз по Арвену. Лишившись титула, Шадамер превратится в обедневшего изгнанника. Ни дома, ни друзей, ни пристанища.
Ригисвальд остановился и повернулся к Тасгаллу.
— Я слышал, что глава Ордена Инквизиторов вчера скончался.
Тасгалл медлил с ответом.
— Он умер, наверное, от… сердечного приступа. Так? — спросил Ригисвальд.
Тасгалл сделал вид, что разглядывает пакет.
— Он уже давно жаловался на здоровье. Дознание показало, что он умер своей смертью.
Ригисвальд улыбнулся плотно сжатыми губами.
— На твоем месте, Тасгалл, я бы очень внимательно задумался над тем, кто именно умирает «своей смертью». Смерть Инквизитора вряд ли будет единственной.
Тасгалл подскочил к Ригисвальду и схватил его за руку.
— Передайте барону, что от него требуется совсем немного: преклонить колени и поклясться в верности королю Дагнарусу.
— Совсем немного? — снисходительно посмотрел на него Ригисвальд. — Друг мой, да это же всё.
Ригисвальд прошел по городским улицам, которые еще продолжали отскребать от сажи и крови, и вышел через ворота, которые еще продолжали чинить. Оглянувшись через плечо, он увидел новый флаг Виннингэльской империи. Окутанный дымной пеленой, из кроваво-красных языков пламени горделиво поднимался золотой феникс.

КНИГА II
ГЛАВА 1
Вольфрам, дворф из числа Пеших, не собирался задерживаться в монастыре Драконьей Горы. Награда, обещанная ему перед смертью Владыкой Густавом, сделала его богатым. Вольфрам стал владельцем принадлежавшего Густаву особняка — настоящего человеческого особняка, построенного на земле людей. Ему не терпелось поскорее увидеть свое владение. То-то изумятся и возмутятся слуги, когда узнают, что их новый хозяин — дворф!
Каждый день Вольфрам говорил себе, что сегодня он уйдет из монастыря. И каждый день находил какой-нибудь предлог, чтобы остаться. Так прошло уже несколько недель. Он мог бы и не искать предлогов, ибо знал, что удерживает его здесь, на вершине Драконьей Горы. Ранесса. Превратившись в дракона, она словно вторично родилась, и ей было очень тяжело. Вольфрам не хотел покидать ее в таком состоянии.
Странная она, эта Ранесса. Жизнь в человеческом обличье не приносила ей никаких радостей. Она сторонилась и родных, и соплеменников в тревинисской деревне, где родилась. Пустившись вместе с Вольфрамом в долгий и опасный путь сюда, она ухитрялась повздорить едва ли не с каждым встречным. Вольфрам не оправдывал ее выходок, но все же пытался как-то объяснить их прежней нелегкой жизнью Ранессы. Все эти годы она ненавидела себя за то, что она — человек. Но не успели они с Вольфрамом добраться сюда, как ее захлестнуло отчаяние, и она бросилась в пропасть. Тогда-то и произошло преображение, превратившее ее в дракона.
Вольфрам и сам испытал изрядное потрясение. Неизвестно, сколько бы он еще приходил в себя, если бы не превосходный монастырский эль — янтарно-коричневый, с непередаваемым вкусом горного ореха. Дворф не считал, сколько кружек он выпил для восстановления душевного равновесия. Он надеялся, что теперь, познав свою истинную природу, Ранесса из раздражительной, взбалмошной и полубезумной женщины превратится в спокойного, довольного жизнью дракона. Увы, она осталась такой же раздражительной и взбалмошной. И если раньше ее оружием был острый язык, теперь у Ранессы появились острые драконьи зубы. Вот и вся разница.
Монахиня по имени Огонь, являвшаяся «драконьей» матерью Ранессы, уверяла Вольфрама, что все идет как надо. Все юные драконы, «вылупившиеся» из человеческих тел, испытывают схожие трудности, ибо должны привыкать к новому телу и учиться по-другому смотреть на себя и окружающий мир.
— Первая бурная радость быстро проходит, а за нею наступает уныние и подавленность. Ранесса, как и любой юный дракон, злится, думает, будто ее предали. Ей очень тяжело приспосабливаться к новой жизни. Примерно то же происходит, когда дворф становится Пешим, — сухо добавила монахиня.
Сам будучи Пешим, Вольфрам прекрасно понял смысл этих слов, но предпочел сделать вид, что пропустил их мимо ушей.
— Мне это кажется странным, почтенная госпожа, — возразил дворф. — Странным и неестественным. Почему бы драконам самим не растить потомство? Зачем же подкидывать собственных детей ничего не подозревающим людям? И не только людям. Вырастить ребенка нелегко, будь он человеком или дворфом. Не знаешь покоя ни днем, ни ночью. Сколько сил приходится положить родителям, пока их ребенок начнет хоть что-то понимать. И тем не менее ни люди, ни дворфы не подкидывают своих детей вам на воспитание. Простите, госпожа, если мои слова обидели вас.
— Я ничуть не обиделась, Вольфрам, — ответила Огонь.
Дворф облегченно вздохнул. Кажется, сказанное им даже позабавило ее.
Огонь умела менять облик, и сейчас Вольфрам снова видел перед собой женщину из расы дворфов. Внешне она ничем не отличалась от любой его соплеменницы. Но в следующую секунду Огонь могла вновь превратиться в дракона, и Вольфрам старался не злить монахиню.
Они шли по саду, окружавшему монастырь. Монастырь зорко стерегли пятеро драконов. Четверо из них были связаны с четырьмя главными стихиями: Огнем, Водой, Землей и Воздухом. Пятый олицетворял отсутствие всего — Пустоту.
Жители Лерема знали, что драконы охраняют монастырь, но лишь очень немногим было известно, что драконы управляют монастырем. Паломникам они всегда являлись в облике монахов. Вольфрам совершенно случайно увидел то, что явно не предназначалось для его глаз. Он видел, как в одно мгновение Огонь из женщины превратилась в величественного красного дракона.
«Ложь, везде ложь. Даже здесь, куда многие добираются с таким трудом в надежде узнать истину», — возмущенно подумал Вольфрам. Нет, он не был ярым противником лжи. Иногда приходится лгать. Но ложь лжи рознь. Ложь монахов калечила людям жизнь.
— Люди-то думают, что они воспитывают детей, — угрюмо произнес Вольфрам. — Заботятся. И вдруг оказывается: они растили не детей, а… драконов. Кого-то это может больно ударить. Вот я о чем, госпожа.
— Я понимаю тебя, Вольфрам, — сказала Огонь.
Сад подходил к самому краю крутого утеса. Отсюда открывался захватывающий вид на земли, лежащие внизу. Вольфрам и монахиня остановились у каменной стены. Ее возвели, чтобы никто случайно не сорвался вниз.
Зрелище и впрямь было величественным и захватывающим. Гору окружали клочья белых облаков. Далеко внизу, среди коричнево-красных скал, голубой ниткой изгибалась река.
В облаках летала Ранесса. Она говорила Вольфраму, что обожает летать. Ей нравилось парить в теплых воздушных струях, а потом, заприметив очумевшую от страха козу, стремительно нырять вниз. Ранесса любила облетать высокие, увенчанные снежными шапками вершины гор, радуясь, что находится над миром с его бедами и заботами.
Однако она была не в состоянии летать целыми сутками. Усталость заставляла ее опускаться вниз. Непонятно почему, но Ранесса никак не могла научиться садиться без приключений. В первый раз она буквально врезалась в землю, перекувырнувшись и ударившись о стену монастырской конюшни. Это остановило ее дальнейшее кувыркание, но стоило жизни двум мулам.
Тогда Вольфрам здорово испугался. Он не сомневался, что Ранесса разбилась насмерть. К счастью, этого не случилось, хотя она ободрала нос и повредила ногу. Ранесса клялась, что больше никогда не полетит. Прошло несколько дней, и голубой простор, полный белых облаков и безграничной свободы, вновь поманил ее. Ранесса усердно училась садиться, избрав для этого обширное пустое поле. Она утверждала, что с каждым разом опускается на землю все успешнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80