Они бы и хотели подражать своему повелителю, но у них не хватало не то выдержки, не то вкуса.
Северные князья единодушно признали, что вождь варварских племен сильно отличается от всех своих подданных. Он был прирожденным аристократом – множество мелочей указывало на его высокое происхождение. И хотя никто не осмеливался копаться в генеалогии Самаэля, по покоренным им землям ходили упорные слухи, что сын Ишбаала появился на свет от союза грозного бога и заморской царевны.
– Все готово, Молчаливый, – поклонился молодой гохон.
– Я доволен тобой, Дуолдай. Что еще?
– Прибыл к тебе странный человек. Ведет себя так, будто ему неведома твоя мощь и власть либо он тебя не боится.
– Это хорошо, что не боится. Чего ему нужно?
– Ничего не говорит этот старик. Однако если Молчаливый позволит, я бы сказал, что следует его принять. Он умен, он мудр, он силен и опасен для тех, кто ему враг.
– Необычный человек. Из здешних?
– Нет, урмай-гохон. Из пришлых. И здешние князья неровня ему.
– Быстро ты начал разбираться в князьях... – Кривая усмешка приподняла правый уголок рта исполина.
Все знавшие Самаэля поражались одной его особенности – кожа его оставалась такой же гладкой и шелковой, как у младенца. Золотисто-коричневый атлас напоминала она смотрящему. Вот и сейчас легко разошлась складка у рта, разгладилась, не оставив следа. Архан Дуолдай подавил дрожь в голосе и спросил:
– Звать ли старика?
– Зови, – махнул рукой урмай-гохон.
Тот, кто вошел в его покои в сопровождении трех дюжих багара, вооруженных с ног до головы, стариком мог называться лишь потому, что иного слова Архан Дуолдай не подыскал. Тем не менее такое определение гостю не подходило. Скорее его следовало называть долго жившим .человеком.
Был он невелик ростом, сухощав, подтянут и строен, как юноша, хотя седые волосы и суровое обветренное лицо с ястребиным носом и прозрачными голубыми глазами выказывали опыт и умудренность, присущие старости. Двигался же этот человек слишком легко и плавно, для того чтобы заподозрить, что годы оставили на нем свой след.
– Кто ты? – спросил Самаэль, чувствуя, что вошедший ему интересен.
– Меня зовут Декла, Молчаливый. И я пришел к тебе по важному делу.
– Какое дело может быть у тебя ко мне? – произнес урмай-гохон.
– Это я скажу тебе, когда мы останемся одни.
– Вы не останетесь одни с урмай-гохоном, – вмешался Архан Дуолдай.
– Молчаливый боится немощного старца? – насмешливо спросил Декла.
Юный гохон вспыхнул до корней волос, багара схватились за оружие, и только Самаэль остался спокоен. Он даже изобразил на лице подобие улыбки:
– Хитер ты, старик. Хоть и не немощен. Выкладывай, что у тебя.
– Когда тайну знают двое, ее знают все, – упрямо повторил Декла. – Если ты не примешь другого решения, вели отпустить меня.
Не в привычках урмай-гохона было подчиняться чьей-либо воле или капризу. Но он чувствовал странную силу старика и не чувствовал опасности, а потому кивнул головой, отпуская своих телохранителей. Багара перечить не смели и скрылись за дверью в считанные секунды. Чуть задержался на пороге лишь Архан Дуолдай – признанный любимец Молчаливого. Но легкое движение брови заставило исчезнуть и его.
– Слушаю тебя, – сказал Самаэль.
Казалось, сами стены замка Акьяб дивятся его долготерпению.
– Я пришел предложить тебе власть и могущество, – сказал старик. – И не перебивай меня, утверждая, что ты имеешь многое, а завоюешь еще больше. Я потому и пришел к тебе, что ты всего можешь добиться сам, всего, что в человеческих силах, – внезапно подчеркнул он. – Спроси у своего венца.
Тут пришел черед урмай-гохона удивляться, ибо, кроме него, никто в подлунном мире не знал, что золотой обруч с драконьими крыльями по бокам, носящий имя Граветта, очень часто говорит со своим повелителем. Равно как и меч Джаханнам.
Самаэль легко прикоснулся пальцами к венцу, лежащему рядом, на низеньком столике.
– Это равный, – шепнул Граветта, – избранник Мелькарта.
Что-то не ладилось у Аджи Экапада, что-то не складывалось. Наделенный новым могуществом, непривычным для него; перенявший власть погибшего Корс Торуна, он должен был объединить всех, кто носит талисман Джаганнатхи, чтобы в урочный час открыть проход на Арнемвенд своему повелителю. Это время должно было вот-вот наступить, а маг не успевал выполнить предназначенное и страшился гнева своего запредельного господина. Сейчас Экапад принял отчаянное решение: он вознамерился добыть из тайника четыре талисмана и спрятать их во дворце Колумеллы. И только затем подыскать людей, способных совладать с мощью этих украшений.
Основные надежды Аджа Экапад возлагал на Молчаливого – единственного человека в мире, владеющего мечом и венцом легендарного Джаганнатхи. Факт сам по себе малозначащий, но ведь вещи Джаганнатхи не признали бы хозяина, уступающего прежнему в могуществе. Урмай-гохон не догадывался, какие планы выстраивал вокруг него маг Мерроэ. Скорее всего даже не подозревал о существовании последнего... И вообще никто в мире не предполагал и не должен был предположить, что Экапад рассчитывает заручиться поддержкой Самаэля и свергнуть с престола короля Колумеллу, чтобы самому завладеть властью в стране. Маг предвидел, что затем между двумя такими сильными личностями, какими были он и урмай-гохон, непременно возникнут разногласия и вражда, однако это должно случиться значительно позже. А теперь Молчаливый был единственным человеком, способным уничтожить Кахатанну и выиграть предстоящее сражение на Шангайской равнине.
Аджа Экапад торопился.
Отряд из двухсот всадников сопровождал его, скачущего во весь опор. Черный плащ хлопал крыльями за спиной, делая его похожим на ночную птицу. Но волосы, коротко остриженные надо лбом и выбритые над ушами, молочно-белые, нарушали общее впечатление.
Рыцари были привычны к долгим переходам, а потому продвигались очень быстро. Через несколько дней они должны были достичь границ Сарагана. Правда, Аджа Экапад торопил их вовсю, но воины отвечали, что они могут и потерпеть без еды и сна, коли того требуют интересы государства, но коням ничего не объяснишь. Если скакуны начнут падать в пути, все будет потеряно. И маг был вынужден смириться с тем, что невозможно продвигаться быстрее.
Они скакали с севера на юг, а с юга на север к той же цели мчался крохотный отряд из девяти бессмертных существ: четырех богов, четырех полубогов и самого Времени, принявшего человечий облик, чтобы понять себя.
Аджа Экапад выехал из Кайембы значительно раньше, чем Каэтана вернулась с Иманы, и преимущество во времени было на его стороне.
Раскаленные камни имели терракотовый оттенок.
Горная гряда простиралась до самого горизонта, и красно-коричневые цвета начинали раздражать глаз. В воздухе висела мельчайшая пыль, отчего казалось, что перед лицом повесили рыжую кисею.
Сушь.
Черные птицы носились в небе, высматривая добычу. Кричали они редко, но громко и пронзительно. Тягучие вопли ввинчивались в сухое, красное, воспаленное небо. Солнце не просто полыхало, а плавилось, стекая на землю.
В этом месте еще была какая-то растительность – уродливая, корявая, ни на что не похожая. Красноватые стволы с сорванной местами корой, словно укутанные в лохмотья; пыльные листья неопределенного бурого цвета, похожие на выжатые тряпки; иногда попадались плоды – сморщенные, скукожившиеся. За них отчаянно сражались пичуги поменьше.
Горы были необычные. Выеденные временем и ветрами, они напоминали причудливый лабиринт, возведенный каким-то сумасшедшим гением. Врываясь в многочисленные отверстия и норы, ветер выл и стонал на разные голоса. Получалась музыка.
Эти скалы так и называли – Поющие Скалы. Поющие Скалы – самое опасное место на самом опасном континенте Арнемвенда. Место обитания хорхутов.
– Отвратительное местечко, – сообщил Тиермес, обращаясь к своему спутнику.
Спутником грозного Владыки Ада Хорэ был Вечный Воин Траэтаона. Он ехал бок о бок с Тиермесом, верхом на своем драконоподобном коне, и кивал головой в такт размеренной речи бессмертного.
– Ты прав. Жнец. Место преотвратное. Но это была твоя идея – взять и отправиться сюда на поиски. По мне, так без Вахагана и Веретрагны мир стал только лучше. И у меня нет ни малейшего желания вытаскивать их из передряги, уж коли они в нее попали.
– Мне тоже, – согласился Тиермес. – Но тут важен принцип. Либо нас одолеют поодиночке, начав с тех, кого долго еще не хватятся, либо мы сумеем отстоять наше право самим выбирать время и место своей гибели.
– Мы же бессмертны.
– Тем хуже для нас, – сказал Тиермес.
Помолчал, вздохнул:
– Взгляни на это с другой стороны: Каэ все равно отправилась бы на поиски. Считай, что мы помогаем только ей и никому другому.
– Согласен, – проворчал Траэтаона. – Давно согласен с такой постановкой вопроса, только потому и послушал тебя...
Они с Тиермесом уже долгое время странствовали по Джемару, считавшемуся одним из самых опасных континентов Арнемвенда. Было бы справедливым сказать, что нога бессмертного ступала здесь так же редко, как и человеческая. Ни Древние, ни Новые боги не прониклись симпатией к этому месту, оставив его на произвол судьбы. Основные события в мире всегда разыгрывались на Варде и Имане.
Алан и Гобир были практически недоступны смертным. Причем Гобир считался раскаленной пустыней, выгоревшей дотла еще во времена Первой войны. Что было до того, никто из бессмертных не знал, да и знать не хотел.
Джемар порой привлекал к себе внимание богов, ибо именно тут обитало немногочисленное племя хорхутов – странных существ, наделенных разумом. Они были слишком свирепы и жестоки, чтобы терпеть еще чье-либо присутствие. Поэтому среди Новых богов хорхуты считались прекрасными объектами для охоты: нужно было обладать недюжинной ловкостью и доблестью, чтобы добыть подобный трофей. Последние две или три тысячи лет Джемар служил своеобразным заповедником, где братья Джоу Лахатала расслаблялись вовсю. Однако с течением времени большинству эта забава надоела; ярыми приверженцами охоты на хорхутов остались только Веретрагна и Вахаган. Изредка к ним присоединялся Кодеш...
– Меня удивляет отсутствие следов, – молвил Траэтаона немного погодя.
– Это не единственное, что достойно удивления. Где же прячутся пресловутые хорхуты? На кого здесь охотились эти глупцы?
– Друг на друга, – усмехнулся Вечный Воин.
– Как бы не оказалось, что ты прав. – Жнец внимательно оглядывал окрестности. – Мне все здесь не нравится, сам воздух мешает дышать.
– Ты умеешь дышать? – искренне удивился Траэтаона.
– Чему только не научишься у других существ. – Драконьи полупрозрачные крылья трепетали за спиной прекрасного бога. И Воин в который раз поймал себя на том, что любуется им, не в силах отвести взгляд.
– Не гляди на меня влюбленной девицей, – лукаво молвил Жнец.
– Кстати, о влюбленных. – Траэтаона немного замялся, но все же рискнул продолжить. – Ты любишь Каэ?
– Ее все любят.
– Я о другом...
– Знаешь, воин, – мягко-мягко сказал Тиермес, – мне не положено пылать страстью, как какому-нибудь смертному юнцу, я владею другой стороной жизни. Но поскольку ты когда-нибудь все равно узнаешь правду, я предпочел бы сам рассказать тебе все.
Когда-то давно это несчастье со мной все-таки произошло. И с тех пор я, самый могущественный бог этого мира, не могу уничтожить собственное чувство. Неужели это не смешно?
Мы с ней были антагонистами: две противоположности, не принимающие друг друга. Правда, она не то чтобы не принимала меня – просто утверждала, что будет такой же Хозяйкой Ада Хорэ, как и я, если понадобится. Естественно, меня злили подобные речи. И как-то раз я решился на страшный шаг – заманил нашу девочку к себе.
– Великие боги! – ахнул Траэтаона.
Кого он имел в виду под великими богами, так и осталось загадкой. Но надо же и Вечному Воину взывать к кому-нибудь!
– Я надеялся сломить ее и подчинить своей воле; знаешь, Траэтаона, история банальная и не слишком интересная. Ограничимся сухой констатацией факта: Ада Хорэ приняла ее лучше, чем меня, потому что и мое царство нуждается в Истине. Отчаянно нуждается. А потом выяснилось, что еще больше в ней нуждается сам Жнец.
Она оставалась у меня всего семь дней. Семь человеческих дней за всю вечность. Эти семь дней я никогда не смогу забыть. Потому что это немного больше, чем любовь и наслаждение... – Тиермес внезапно прервал сам себя, вернувшись в привычное состояние иронии. – И больше никогда не касайся этой темы, безнадежно влюбленный в Истину...
Траэтаона оскалился было, но затем махнул рукой:
– Правда. Тогда ты тоже не касайся.
– А мне подобная бестактность и в голову не приходила.
Тиермес собирался сказать еще что-то, но тут его внимание привлек легкий звук, доносившийся откуда-то слева. И он поднял руку в предупреждающем жесте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Северные князья единодушно признали, что вождь варварских племен сильно отличается от всех своих подданных. Он был прирожденным аристократом – множество мелочей указывало на его высокое происхождение. И хотя никто не осмеливался копаться в генеалогии Самаэля, по покоренным им землям ходили упорные слухи, что сын Ишбаала появился на свет от союза грозного бога и заморской царевны.
– Все готово, Молчаливый, – поклонился молодой гохон.
– Я доволен тобой, Дуолдай. Что еще?
– Прибыл к тебе странный человек. Ведет себя так, будто ему неведома твоя мощь и власть либо он тебя не боится.
– Это хорошо, что не боится. Чего ему нужно?
– Ничего не говорит этот старик. Однако если Молчаливый позволит, я бы сказал, что следует его принять. Он умен, он мудр, он силен и опасен для тех, кто ему враг.
– Необычный человек. Из здешних?
– Нет, урмай-гохон. Из пришлых. И здешние князья неровня ему.
– Быстро ты начал разбираться в князьях... – Кривая усмешка приподняла правый уголок рта исполина.
Все знавшие Самаэля поражались одной его особенности – кожа его оставалась такой же гладкой и шелковой, как у младенца. Золотисто-коричневый атлас напоминала она смотрящему. Вот и сейчас легко разошлась складка у рта, разгладилась, не оставив следа. Архан Дуолдай подавил дрожь в голосе и спросил:
– Звать ли старика?
– Зови, – махнул рукой урмай-гохон.
Тот, кто вошел в его покои в сопровождении трех дюжих багара, вооруженных с ног до головы, стариком мог называться лишь потому, что иного слова Архан Дуолдай не подыскал. Тем не менее такое определение гостю не подходило. Скорее его следовало называть долго жившим .человеком.
Был он невелик ростом, сухощав, подтянут и строен, как юноша, хотя седые волосы и суровое обветренное лицо с ястребиным носом и прозрачными голубыми глазами выказывали опыт и умудренность, присущие старости. Двигался же этот человек слишком легко и плавно, для того чтобы заподозрить, что годы оставили на нем свой след.
– Кто ты? – спросил Самаэль, чувствуя, что вошедший ему интересен.
– Меня зовут Декла, Молчаливый. И я пришел к тебе по важному делу.
– Какое дело может быть у тебя ко мне? – произнес урмай-гохон.
– Это я скажу тебе, когда мы останемся одни.
– Вы не останетесь одни с урмай-гохоном, – вмешался Архан Дуолдай.
– Молчаливый боится немощного старца? – насмешливо спросил Декла.
Юный гохон вспыхнул до корней волос, багара схватились за оружие, и только Самаэль остался спокоен. Он даже изобразил на лице подобие улыбки:
– Хитер ты, старик. Хоть и не немощен. Выкладывай, что у тебя.
– Когда тайну знают двое, ее знают все, – упрямо повторил Декла. – Если ты не примешь другого решения, вели отпустить меня.
Не в привычках урмай-гохона было подчиняться чьей-либо воле или капризу. Но он чувствовал странную силу старика и не чувствовал опасности, а потому кивнул головой, отпуская своих телохранителей. Багара перечить не смели и скрылись за дверью в считанные секунды. Чуть задержался на пороге лишь Архан Дуолдай – признанный любимец Молчаливого. Но легкое движение брови заставило исчезнуть и его.
– Слушаю тебя, – сказал Самаэль.
Казалось, сами стены замка Акьяб дивятся его долготерпению.
– Я пришел предложить тебе власть и могущество, – сказал старик. – И не перебивай меня, утверждая, что ты имеешь многое, а завоюешь еще больше. Я потому и пришел к тебе, что ты всего можешь добиться сам, всего, что в человеческих силах, – внезапно подчеркнул он. – Спроси у своего венца.
Тут пришел черед урмай-гохона удивляться, ибо, кроме него, никто в подлунном мире не знал, что золотой обруч с драконьими крыльями по бокам, носящий имя Граветта, очень часто говорит со своим повелителем. Равно как и меч Джаханнам.
Самаэль легко прикоснулся пальцами к венцу, лежащему рядом, на низеньком столике.
– Это равный, – шепнул Граветта, – избранник Мелькарта.
Что-то не ладилось у Аджи Экапада, что-то не складывалось. Наделенный новым могуществом, непривычным для него; перенявший власть погибшего Корс Торуна, он должен был объединить всех, кто носит талисман Джаганнатхи, чтобы в урочный час открыть проход на Арнемвенд своему повелителю. Это время должно было вот-вот наступить, а маг не успевал выполнить предназначенное и страшился гнева своего запредельного господина. Сейчас Экапад принял отчаянное решение: он вознамерился добыть из тайника четыре талисмана и спрятать их во дворце Колумеллы. И только затем подыскать людей, способных совладать с мощью этих украшений.
Основные надежды Аджа Экапад возлагал на Молчаливого – единственного человека в мире, владеющего мечом и венцом легендарного Джаганнатхи. Факт сам по себе малозначащий, но ведь вещи Джаганнатхи не признали бы хозяина, уступающего прежнему в могуществе. Урмай-гохон не догадывался, какие планы выстраивал вокруг него маг Мерроэ. Скорее всего даже не подозревал о существовании последнего... И вообще никто в мире не предполагал и не должен был предположить, что Экапад рассчитывает заручиться поддержкой Самаэля и свергнуть с престола короля Колумеллу, чтобы самому завладеть властью в стране. Маг предвидел, что затем между двумя такими сильными личностями, какими были он и урмай-гохон, непременно возникнут разногласия и вражда, однако это должно случиться значительно позже. А теперь Молчаливый был единственным человеком, способным уничтожить Кахатанну и выиграть предстоящее сражение на Шангайской равнине.
Аджа Экапад торопился.
Отряд из двухсот всадников сопровождал его, скачущего во весь опор. Черный плащ хлопал крыльями за спиной, делая его похожим на ночную птицу. Но волосы, коротко остриженные надо лбом и выбритые над ушами, молочно-белые, нарушали общее впечатление.
Рыцари были привычны к долгим переходам, а потому продвигались очень быстро. Через несколько дней они должны были достичь границ Сарагана. Правда, Аджа Экапад торопил их вовсю, но воины отвечали, что они могут и потерпеть без еды и сна, коли того требуют интересы государства, но коням ничего не объяснишь. Если скакуны начнут падать в пути, все будет потеряно. И маг был вынужден смириться с тем, что невозможно продвигаться быстрее.
Они скакали с севера на юг, а с юга на север к той же цели мчался крохотный отряд из девяти бессмертных существ: четырех богов, четырех полубогов и самого Времени, принявшего человечий облик, чтобы понять себя.
Аджа Экапад выехал из Кайембы значительно раньше, чем Каэтана вернулась с Иманы, и преимущество во времени было на его стороне.
Раскаленные камни имели терракотовый оттенок.
Горная гряда простиралась до самого горизонта, и красно-коричневые цвета начинали раздражать глаз. В воздухе висела мельчайшая пыль, отчего казалось, что перед лицом повесили рыжую кисею.
Сушь.
Черные птицы носились в небе, высматривая добычу. Кричали они редко, но громко и пронзительно. Тягучие вопли ввинчивались в сухое, красное, воспаленное небо. Солнце не просто полыхало, а плавилось, стекая на землю.
В этом месте еще была какая-то растительность – уродливая, корявая, ни на что не похожая. Красноватые стволы с сорванной местами корой, словно укутанные в лохмотья; пыльные листья неопределенного бурого цвета, похожие на выжатые тряпки; иногда попадались плоды – сморщенные, скукожившиеся. За них отчаянно сражались пичуги поменьше.
Горы были необычные. Выеденные временем и ветрами, они напоминали причудливый лабиринт, возведенный каким-то сумасшедшим гением. Врываясь в многочисленные отверстия и норы, ветер выл и стонал на разные голоса. Получалась музыка.
Эти скалы так и называли – Поющие Скалы. Поющие Скалы – самое опасное место на самом опасном континенте Арнемвенда. Место обитания хорхутов.
– Отвратительное местечко, – сообщил Тиермес, обращаясь к своему спутнику.
Спутником грозного Владыки Ада Хорэ был Вечный Воин Траэтаона. Он ехал бок о бок с Тиермесом, верхом на своем драконоподобном коне, и кивал головой в такт размеренной речи бессмертного.
– Ты прав. Жнец. Место преотвратное. Но это была твоя идея – взять и отправиться сюда на поиски. По мне, так без Вахагана и Веретрагны мир стал только лучше. И у меня нет ни малейшего желания вытаскивать их из передряги, уж коли они в нее попали.
– Мне тоже, – согласился Тиермес. – Но тут важен принцип. Либо нас одолеют поодиночке, начав с тех, кого долго еще не хватятся, либо мы сумеем отстоять наше право самим выбирать время и место своей гибели.
– Мы же бессмертны.
– Тем хуже для нас, – сказал Тиермес.
Помолчал, вздохнул:
– Взгляни на это с другой стороны: Каэ все равно отправилась бы на поиски. Считай, что мы помогаем только ей и никому другому.
– Согласен, – проворчал Траэтаона. – Давно согласен с такой постановкой вопроса, только потому и послушал тебя...
Они с Тиермесом уже долгое время странствовали по Джемару, считавшемуся одним из самых опасных континентов Арнемвенда. Было бы справедливым сказать, что нога бессмертного ступала здесь так же редко, как и человеческая. Ни Древние, ни Новые боги не прониклись симпатией к этому месту, оставив его на произвол судьбы. Основные события в мире всегда разыгрывались на Варде и Имане.
Алан и Гобир были практически недоступны смертным. Причем Гобир считался раскаленной пустыней, выгоревшей дотла еще во времена Первой войны. Что было до того, никто из бессмертных не знал, да и знать не хотел.
Джемар порой привлекал к себе внимание богов, ибо именно тут обитало немногочисленное племя хорхутов – странных существ, наделенных разумом. Они были слишком свирепы и жестоки, чтобы терпеть еще чье-либо присутствие. Поэтому среди Новых богов хорхуты считались прекрасными объектами для охоты: нужно было обладать недюжинной ловкостью и доблестью, чтобы добыть подобный трофей. Последние две или три тысячи лет Джемар служил своеобразным заповедником, где братья Джоу Лахатала расслаблялись вовсю. Однако с течением времени большинству эта забава надоела; ярыми приверженцами охоты на хорхутов остались только Веретрагна и Вахаган. Изредка к ним присоединялся Кодеш...
– Меня удивляет отсутствие следов, – молвил Траэтаона немного погодя.
– Это не единственное, что достойно удивления. Где же прячутся пресловутые хорхуты? На кого здесь охотились эти глупцы?
– Друг на друга, – усмехнулся Вечный Воин.
– Как бы не оказалось, что ты прав. – Жнец внимательно оглядывал окрестности. – Мне все здесь не нравится, сам воздух мешает дышать.
– Ты умеешь дышать? – искренне удивился Траэтаона.
– Чему только не научишься у других существ. – Драконьи полупрозрачные крылья трепетали за спиной прекрасного бога. И Воин в который раз поймал себя на том, что любуется им, не в силах отвести взгляд.
– Не гляди на меня влюбленной девицей, – лукаво молвил Жнец.
– Кстати, о влюбленных. – Траэтаона немного замялся, но все же рискнул продолжить. – Ты любишь Каэ?
– Ее все любят.
– Я о другом...
– Знаешь, воин, – мягко-мягко сказал Тиермес, – мне не положено пылать страстью, как какому-нибудь смертному юнцу, я владею другой стороной жизни. Но поскольку ты когда-нибудь все равно узнаешь правду, я предпочел бы сам рассказать тебе все.
Когда-то давно это несчастье со мной все-таки произошло. И с тех пор я, самый могущественный бог этого мира, не могу уничтожить собственное чувство. Неужели это не смешно?
Мы с ней были антагонистами: две противоположности, не принимающие друг друга. Правда, она не то чтобы не принимала меня – просто утверждала, что будет такой же Хозяйкой Ада Хорэ, как и я, если понадобится. Естественно, меня злили подобные речи. И как-то раз я решился на страшный шаг – заманил нашу девочку к себе.
– Великие боги! – ахнул Траэтаона.
Кого он имел в виду под великими богами, так и осталось загадкой. Но надо же и Вечному Воину взывать к кому-нибудь!
– Я надеялся сломить ее и подчинить своей воле; знаешь, Траэтаона, история банальная и не слишком интересная. Ограничимся сухой констатацией факта: Ада Хорэ приняла ее лучше, чем меня, потому что и мое царство нуждается в Истине. Отчаянно нуждается. А потом выяснилось, что еще больше в ней нуждается сам Жнец.
Она оставалась у меня всего семь дней. Семь человеческих дней за всю вечность. Эти семь дней я никогда не смогу забыть. Потому что это немного больше, чем любовь и наслаждение... – Тиермес внезапно прервал сам себя, вернувшись в привычное состояние иронии. – И больше никогда не касайся этой темы, безнадежно влюбленный в Истину...
Траэтаона оскалился было, но затем махнул рукой:
– Правда. Тогда ты тоже не касайся.
– А мне подобная бестактность и в голову не приходила.
Тиермес собирался сказать еще что-то, но тут его внимание привлек легкий звук, доносившийся откуда-то слева. И он поднял руку в предупреждающем жесте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76