— И вот до чего я додумался, — сказал Артур. — Почему бы не впрячь Силу — так, чтобы она служила Правоте? Я понимаю, что звучит это глупо, но я хочу сказать, что нельзя же делать вид, что Силы не существует. Она существует, в дурной половине человека, и пренебрегать ею невозможно. Ее нельзя просто отсечь, но, может быть, ее удастся направить — понимаете? — так, чтобы от нее была польза, а не вред.
Слушатели заинтересовались. Все они, за исключением Мерлина, наклонились вперед и слушали.
— Мысль моя в том, что если мы победим в предстоящем сражении и утвердимся в стране, то я образую своего рода рыцарский орден. Я не стану карать дурных рыцарей, не повешу Лота, я постараюсь вовлечь их в наш орден. Понимаете, надо так все устроить, чтобы это стало великой честью, вошло в моду и так далее. Чтобы всякому хотелось в него попасть. И затем я напишу клятву ордена, согласно которой Сила должна применяться лишь ради правого дела. Это ясно? Рыцари моего ордена будут странствовать по всему свету, по-прежнему облаченные в сталь и размахивающие мечами, — это даст отдушину для потребности рубиться — понимаете? — для того, что Мерлин называет духом лисьей охоты, — но они будут обязаны разить, лишь сражаясь за доброе дело: защищать от сэра Брюса девиц, исправлять сотворенное некогда зло, помогать угнетенным и тому подобное. Вам эта мысль понятна? Это позволит использовать Силу вместо того, чтобы сражаться с ней, позволит зло обратить в добро. Вот, Мерлин, это все, что я смог придумать. Я думал очень старательно и, скорее всего, надумал что-то не то, как обычно. Но я думал. И ничего лучше этого выдумать не смогу. Прошу тебя, скажи же хоть что-нибудь.
Волшебник поднялся, выпрямился, словно столб, раскинул в стороны руки, уставил глаза в потолок и произнес первые несколько слов из «Ныне Отпущаеши».
7
Ситуация в Дунлоутеане сложилась запутанная. Практически любая ситуация, к которой имел касательство Король Пеллинор, становилась таковой, даже на самом что ни на есть диком севере. Прежде всего, он был влюблен, — потому он и плакал в барке. Это он объяснил Королеве Моргаузе при первой возможности — дело было не в морской болезни, а в любовной.
Случилось же с ним следующее. За несколько месяцев до того Король охотился на Искомого Зверя на южном побережье Страны Волшебства, как вдруг эта зверюга бросилась в море. Она уплывала, и змеиная голова ее рассекала водную гладь, подобно головке ужа, и Король окликнул проплывавший мимо корабль, имевший такой вид, словно он отправлялся на завоевание Гроба Господня. На корабле обнаружились сэр Груммор и сэр Паломид, каковые по доброте душевной повернули судно и пустились преследовать Зверя. Втроем они достигли берегов Фландрии, где Зверь сгинул в лесу, и там-то, пока они отдыхали в гостеприимном замке, Пеллинор влюбился в дочь Королевы Фландрии. До поры до времени все складывалось отлично, — ибо избранницей Пеллинора оказалась особа средних лет, решительная, верная сердцем, умевшая стряпать, прекрасно ездить верхом и стелить постель, — однако надежды обеих сторон были сокрушены в самом начале появлением волшебной барки. Трое рыцарей взошли на нее и уселись, — посмотреть, что будет дальше, — поскольку не должно рыцарям уклоняться от приключения. Барка же сама по себе поспешно отчалила от берега, оставив дочь Королевы Фландрии в тревоге размахивать носовым платком. А перед тем как берегу вовсе скрыться из глаз, из лесу высунулась морда Искомого Зверя, имевшая выражение, насколько можно было различить на таком расстоянии, еще более удивленное, нежели у королевны. После этого они все плыли и плыли, пока не приплыли на Внешние Острова, и чем дальше они уплывали, тем пуще болезнь любви одолевала Короля, делая его общество совершенно невыносимым. Он проводил все время за писанием стихов и писем, кои невозможно было отправить, или рассказывая своим спутникам о принцессе, в семейном кругу прозванной Свинкой.
Подобное состояние дел еще можно было вытерпеть в Англии, где люди вроде Пеллинора временами встречаются и даже почитаются соотечественниками за относительно сносных. Но в Лоутеане и Оркнее, где всякий англичанин — угнетатель, оно приобрело черты почти сверхъестественной невыносимости. Ни единый из островитян не мог понять, с какой именно целью пытается Король Пеллинор их обмишурить, прикидываясь самим собою, а потому было сочтено и мудрым, и безопасным не посвящать приезжих рыцарей в подробности, относящиеся к войне с Артуром. Лучше подождать, пока не удастся проникнуть в их замыслы.
А сверх всего этого возникло еще одно осложнение, особенно расстроившее детей. Королева Моргауза принялась вешаться приезжим на шею.
— Чем это матушка занималась с рыцарями на горе? — поинтересовался Гавейн как-то утром, когда они направлялись к келье Святого Тойрделбаха.
После долгого молчания Гахерис с некоторым затруднением ответил:
— Они там охотились на единорога.
— А как на него охотятся?
— Приманивают на девицу.
— Наша матушка, — сказал Агравейн, также знавший подробности, — отправилась охотиться на единорога, а для рыцарей она — все равно что девица.
— А вы-то откуда все знаете? — спросил Гавейн.
— Подслушали.
У них имелось обыкновение подслушивать, затаясь на винтовой лестнице, — по временам, когда мать утрачивала к ним интерес.
Гахерис с необычайной для него свободой, ибо мальчик он был молчаливый, пустился в объяснения:
— Сэр Груммор сказал, что любовную грусть Короля можно развеять, если его удастся увлечь старым его занятием. Они беседовали о том, что у Короля был обычай охотиться на Зверя, который теперь потерялся. Вот она и сказала, что можно взамен поохотиться на единорога, и что она готова стать для них девственницей. По-моему, они удивились.
Несколько времени они шагали в молчании, пока Гавейн не произнес, вроде бы даже вопросительно:
— Я слыхал разговоры, что будто бы Король любит женщину, живущую во Фландрии, и что этот сэр Груммор уже женат? А у сарацина вообще ведь черная кожа?
Никто не ответил.
— Долгая у них вышла охота, — сказал Гарет. — Я слышал, они никого не поймали.
— И рыцарям понравилось играть с нашей матушкой в эту игру?
Отвечать снова пришлось Гахерису. Ему, хоть и молчаливому, наблюдательности было не занимать.
— По-моему, они ничего в ней не поняли.
И они потащились дальше, и каждый молчал, не имея охоты обнаруживать свои мысли.
Келья Святого Тойрделбаха походила на старинный соломенный улей, только размером побольше и сделанный из камня. Окон у нее не имелось, а дверь была только одна, да и через ту приходилось проползать.
— Святой Отец, — закричали мальчики, колотя по неотесанному камню. — Святой Отец, мы пришли послушать историю.
Он был для них подателем пищи духовной — своего рода гуру, каким был для Артура Мерлин, — от него они получили все те начатки культуры, какими им довелось обладать. Когда мать отталкивала их, они бросались к нему, будто голодные щенки, согласные на любую еду. Именно он научил их читать и писать.
— А, это вы, — сказал святой, просовывая голову в дверь. — Да пошлет вам Господь всякого преуспеяния нынешним утром.
— Да пошлет Он и вам того же.
— Новости есть?
— Нет, — сказал Гавейн, не желая упоминать о единороге.
Святой Тойрделбах испустил тяжкий вздох.
— И у меня тоже, — сказал он.
— Вы не могли бы рассказать нам какую-нибудь историю?
— А ну их, эти истории. Толку-то от них С какой стати стану я, погрязший в ересях, рассказывать вам истории? Вот уж сорок лет, как я не видал порядочного сражения, да и красной девицы тоже, ни одной, за все это время, — какую же историю я вам могу рассказать?
— Вы могли бы рассказать нам историю, в которой нет ни девиц, ни сражений.
— Ну, и что проку в такой истории? — гневно воскликнул он, выбираясь на белый свет.
— Если бы вам удалось посражаться, — сказал Гавейн, оставляя в стороне вопрос о красных девицах, — вы бы, наверное, чувствовали себя получше.
— То-то и горе! — вскричал Тойрделбах. — И с чего меня понесло в святые, понять не могу! Кабы я мог разок приложить кого-нибудь моей старой палицей, — и он извлек из-под рясы устрашающего вида дубину, — я бы себя чувствовал лучше, чем все святые Ирландии!
— Так расскажите нам про палицу.
Они внимательно разглядывали оружие, пока его святость рассказывал им, что нужно делать, чтобы дубинка получилась на славу. Он объяснял им, что для хорошей дубины годится лишь корневище, потому как обычные ветки норовят обломиться, особенно яблоневые, и как ее нужно смазать свиным перетопленным жиром и потом обернуть во что-нибудь и зарыть в навоз, и держать там, покуда корень не распрямится, и как ее потом полируют, натирая графитом и салом. Он показал им дырку, сквозь которую вовнутрь заливался свинец, и гвозди, торчавшие на конце, и зарубки у рукояти, заменившие скальпы, коими похвалялись древние люди. Затем он уважительно поцеловал ее и с прочувствованным вздохом снова сунул под рясу. Он отчасти ломал комедию, подпустив в свои речи акцента.
— Расскажите про черную руку, вылезавшую из печной трубы.
— Что-то не лежит у меня душа к этой истории. И вообще, она у меня хоть и не заячья, а все не на месте. Не иначе как порчу на меня напустили.
— Я думаю, — сказал Гарет, — и на нас напустили порчу. Все кажется каким-то неправильным.
— А вот был однажды такой случай с одной женщиной, — начал Тойрделбах. — Был у этой женщины муж, а жили они в Мэлайн Виг. А из детей прижили они только одну маленькую девочку. Вот как-то отправился этот мужчина резать торф на болоте, а как наступило время обедать, эта женщина и послала к нему с едой девчонку. Только отец присел, чтобы поесть, а девочка вдруг как закричит: «Смотри, отец, видишь вон там на горизонте большой корабль? Я могу заставить его пристать прямо здесь, у берега». «Да где тебе, — говорит отец. — Я вон побольше тебя, а и то не могу этого сделать». «Ладно, — говорит девочка, — а вот посмотри на меня». Подошла она к источнику, что был неподалеку, и ну мутить в нем воду. Корабль и пошел прямо к берегу.
— Она была ведьма, — объяснил Гахерис.
— Нет, это ее мать была ведьма, — сказал святой и продолжал свой рассказ.
— «А теперь, — говорит она, — я могу сделать так, что корабль врежется в берег». А отец и говорит: «Ну уж этого ты не можешь». «Ладно, — говорит девочка, — а вот посмотри на меня». Взяла да и прыгнула в источник. Тут корабль как врежется в берег — и развалился на тысячу кусков. «Кто это тебя учит таким делам?» — спрашивает отец. «Моя мать. Когда ты уходишь работать, она меня дома учит, только мы пользуемся лоханью»,
— А зачем она прыгнула в источник? — спросил Агравейн. — Она, наверное, промокла.
— Чш-ш-ш.
— И вот пришел этот мужчина домой, поставил в угол лопату и сел на свою скамью. И говорит: «Чему это ты учишь девчонку? Не нравится мне жить в одном доме с ворожеями, больше я здесь не останусь». Взял да и ушел, и больше они его никогда не видели. А что с ними дальше сталось, того я не знаю.
— Ужасно, наверное, когда твоя мать колдунья, — сказал Гарет.
— Или когда жена, — добавил Гавейн.
— Еще хуже, когда жены и вовсе нет, — сказал святой и с пугающей внезапностью скрылся в свой улей, словно человечек в швейцарском барометре, который прячется внутрь, если погода ожидается ясная.
Мальчики не удивились и остались сидеть вкруг двери, ожидая, не случится ли чего-нибудь еще. Они размышляли об источниках, колдуньях, единорогах и о материнских повадках.
— Я предлагаю, мои герои, — неожиданно молвил Гарет, — самим отправиться и изловить единорога.
Все уставились на него.
— Это все-таки лучше, чем совсем ничего. Мы не видели нашу маму уже целую неделю.
— Она забыла про нас, — горько сказал Агравейн.
— Это неправда. И не следует тебе так говорить о матушке.
— Это правда. Мы даже за обедом ей не прислуживаем.
— Это оттого, что ей приходится принимать тех рыцарей.
— Нет, не оттого.
— А отчего же тогда?
— Не скажу.
— Если мы сможем добыть ей единорога, который ей нужен, — сказал Гарет, — и принести его к ней, может, нам и позволят прислуживать?
Они обдумали эту идею, и в них зародилась надежда.
— Святой Тойрделбах, — закричали они, — выйдите снова! Мы собираемся ловить единорога.
Святой просунул голову в дырку и с подозрением их оглядел.
— Кто такой единорог? На что они похожи? Как его ловят?
Святой важно покивал и сгинул вторично, но лишь для того, чтобы через несколько мгновений вернуться на четвереньках и с обтянутым кожею томом, единственной мирской книгой, какой он владел. Подобно большинству святых, он зарабатывал себе на жизнь, копируя рукописи и рисуя в них картинки.
— Нам понадобится девица для приманки, — объяснили они святому.
— Да у нас этих девиц куча, — сказал Гарет. — Можно взять любую служанку или стряпуху.
— Они не пойдут.
— Ну, можно взять судомойку. Ее мы сможем заставить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17