Алые губы чуть разошлись, белизна зубов казалась как бы
переливчатой, а большие глаза таинственно мерцали.
- Я бы, - заметил Конвей, - сказал "романтично".
Они оттолкнулись от пола и медленно полетели по направлению к
ресторану. Внизу проплывали верхушки деревьев, навстречу попадались клубы
пара, которые срывались с поверхности нагретой солнцем воды, на руках и на
лицах оседали капельки влаги. Конвей поймал Мэрчисон за руку, но скорости
их немного не совпадали, поэтому они начали вращаться вокруг собственного
центра тяжести. Конвей согнул локоть, притянул девушку к себе. Вращение
ускорилось. Он обнял Мэрчисон за талию. Она было уперлась, но вдруг
прильнула к нему всем телом и принялась жадно целовать. Он отвечал ей, а
пустынный пляж, утесы и багровое водяное небо оказывалось у них то над
головами, то под ногами.
Конвею подумалось, что даже если бы его тело не вертелось в воздухе,
он все равно не избежал бы головокружения - от поцелуя. Они приземлились
на утес и, смеясь, разжали объятия, а потом, цепляясь за искусственные
растения, взобрались к ресторану. В помещении царил полумрак, под
прозрачной крышей и балдахинами над многочисленными столиками висели
водяные шары, точно гроздья неведомых инопланетных плодов, которые
взрывались, стоило Конвею или Мэрчисон задеть ненароком тот или иной
столик, а задевали они их достаточно часто. И вскоре зал ресторана
заполнили сотни маленьких серебристых шариков, в которых отражались
попеременно то Конвей, то его спутница. Ни дать, ни взять, мир грез,
подумал Конвей, мир, в котором грезы становятся явью. В последнем можно
было не сомневаться, ибо разве рядом с ним не парила смуглокожая и
прекрасная медсестра Мэрчисон? Они аккуратно, чтобы не потревожить большие
водяные шары, сели за столик. Конвей, одной рукой держась за стул, другую
положил на ладонь Мэрчисон и сказал:
- Я хочу поговорить с вами.
Она улыбнулась, но в ее улыбке сквозила легкая настороженность.
Конвей попытался заговорить, попытался высказать то, что столько раз
произносил в уме, но тут же запутался и пустился изрекать что попало. Она
такая красивая, сказал он, но она - глупышка, что осталась в госпитале. Он
любит ее, желает ее и был бы счастлив, если бы сумел за эти месяцы загнать
ее в уголок и добиться столь нужного ему "да". Но ему, сказал он, помешали
обстоятельства. Он постоянно думал о ней, даже тогда, когда оперировал
ТРЛХ, и именно эти мысли помогли ему продержаться до конца. А во время
бомбардировки он переживал за...
- Я тоже беспокоилась за вас, - мягко перебила Мэрчисон. - Вы были
везде и всюду, и всякий раз, когда в нас попадали... Вы всегда знали, что
делать, и... и я боялась, что вы заработаетесь до смерти.
Она потупилась. У Конвея пересохло во рту.
- А когда вы занялись ТРЛХ, - прибавила она, - мне показалось, что со
мной рядом диагност. О'Мара сказал, семь мнемограмм... Я... Я просила у
него дать мне хотя бы одну. Но он отказал, потому что, - она замялась, -
потому что, по его мнению, девушки допускают в себя - ну, в сознание, -
весьма избирательно.
- Насколько избирательно? - спросил Конвей хрипло. - Э-э... друзья не
считаются?
Он невольно подался вперед и отпустил стул, и немедленно взмыл к
потолку и врезался лбом в большущий водяной шар. Тот выплеснул всю свою
воду ему в лицо. Конвей принялся отплевываться и размахивать руками, и тут
увидел _э_т_о_, грубый диссонанс в гармонии грез наяву. В углу полутемного
зала штабелем лежали ракеты без боеголовок. На полу их удерживали
специальные зажимы, а сверху была наброшена сеть - на случай, если зажимы
лопнут при взрыве. Конвей извернулся, отыскал край сети и раскинул ее в
воздухе подобием гамака.
- На лету как следует не поговоришь, - пробормотал он. - Иди сюда.
Быть может, сеть слишком уж напоминала паутину или в голосе Конвея
прозвучало довольство хищника, наконец-то заманившего добычу в ловушку, но
так или иначе - Мэрчисон заколебалась. Ее ладонь, которую он сжимал в
своей руке, задрожала.
- Я... Я знаю, о чем ты думаешь, - произнесла она, глядя куда-то в
сторону. - Поверь, мне хочется того же, что и тебе. Но развлекаться в то
время, когда в госпитале столько раненых и они продолжают прибывать - это
эгоистично. Глупо, конечно, но я считаю, что сначала мы должны
позаботиться о других. Вот почему...
- Спасибо, - огрызнулся Конвей, - спасибо, что напомнила мне о моих
обязанностях.
- Ну, зачем ты так! - воскликнула она, прижимаясь к нему и кладя
голову ему на грудь. - Я вовсе не хотела обидеть тебя. Пожалуйста, не
сердись. Война... я не предполагала, что она так ужасна. Я боюсь, боюсь,
что тебя убьют, а я останусь одна! Пожалуйста, обними меня и... и скажи,
как мне быть...
Ее глаза мерцали. Лишь увидев бегущие из них и плывущие по воздуху
искорки, Конвей догадался, что она плачет. Он никогда не представлял себе
Мэрчисон плачущей, а потому поспешил исполнить ее просьбу. Через какое-то
время он отстранил девушку от себя и проговорил:
- Я не сержусь, но если ты меня спросишь, что я чувствую, то,
пожалуй, я предпочту воздержаться от ответа. Пойдем, я провожу тебя.
Однако осуществить столь благое намерение ему помешала сирена
тревоги, после которой доктора Конвея по коммуникатору пригласили подойти
к интеркому.

23
В приемном покое, где сидели когда-то за пультами управления трое
нидиан, которые решали, как лучше принять пациентов и разместить их в
госпитале, теперь помещался штаб обороны: двадцать мониторов бормотали
что-то в микрофоны, неотрывно глядя на экраны, которые показывали
имперские корабли в любом увеличении - от нулевого до пятидесятикратного.
На двух из трех главных экранов вражеские силы как будто прятались за
разнообразными линиями и прочими геометрическими фигурами: это
офицер-тактик пытался разработать план грядущего сражения. Третий экран
выдавал картинку с наружной обшивки госпиталя. Вот промелькнула падающей
звездой очередная ракета. Последовала неяркая вспышка, и поднялся
крохотный фонтанчик обломков. В помещении штаба раздался неожиданно
громкий металлический скрежет.
- Они забрасывают нас ракетами из-за пределов досягаемости наших
орудий, - проговорил Дермод. - Вероятно, уповают на то, что к началу
следующей атаки мы будем уже достаточно издерганы. А контратака приведет
лишь к гибели нашего флота. Кораблей у нас осталось настолько мало, что
они способны действовать только при огневой поддержке госпиталя. Значит,
выбора нет: будем готовиться к...
- К чему? - перебил Конвей.
О'Мара неодобрительно фыркнул.
Дермод холодно поглядел на доктора и продолжил, обращаясь теперь к
Конвею, но вовсе не отвечая на вопрос:
- Можно ожидать также, что противник организует рейды быстроходных
катеров. Потери у нас будут среди мониторов, занятых обороной самого
госпиталя, среди экипажей звездолетов и, быть может, среди тех, кто на нас
нападает. В связи с этим, доктор, я хотел бы кое-что выяснить. По слухам,
вы оперировали вражеских солдат, а в разговоре со мной утверждали, что
ваши возможности на пределе...
- Какие еще, черт побери, слухи? - воскликнул Конвей.
Лицо Дермода посуровело.
- Мне сообщали о пациентах одного и того же вида, которые лежат рядом
и рады бы перекинуться словечком, но у них ничего не выходит, потому что
они друг друга не понимают. Какие вы приняли меры для...
- Никаких! - огрызнулся Конвей. Его душила злоба, и он с трудом
удерживался от того, чтобы не схватить Дермода за плечи и не потрясти его
как безвольную куклу. Поначалу командующий флотом ему нравился, он считал
Дермода толковым и вдумчивым офицером, но в последние несколько дней того
словно подменили. Он как будто превратился в средоточие тех слепых и
неудержимых стремлений, которые и были причиной того, что госпиталь стал
ловушкой для Конвея и для всех остальных. Совещания между военными и
медицинским начальством проводились сейчас ежедневно, и каждый день между
Конвеем и Дермодом обязательно возникали разногласия. Впрочем, сегодня
командующий флотом предпочел не отвечать резкостью на резкость. Он молча
рассматривал Конвея, причем с таким выражением в глазах, что доктору
подумалось, будто Дермод его вообще не видит. О'Мара вполголоса
посоветовал Конвею не валять дурака и не строить из себя благородную
девицу: у Дермода хлопот полон рот и при данных обстоятельствах некоторая
грубость с его стороны вполне извинительна.
- Разумеется, - произнес Дермод ледяным тоном как раз тогда, когда
Конвей решил на деле быть терпимее к нему, - вы заботитесь о вражеских
раненых не так, как о наших?..
- Знаете, - отозвался Конвей с таким спокойствием в голосе, что на
лице О'Мары отразилась тревога, - определить, где наши, а где чужие, не
слишком просто. Мелкие различия в конструкции скафандров обычно проходят
незамеченными. А то, что находится внутри скафандра, как правило, не
поддается опознанию из-за полученных ран. Звуки, которые издают раненые в
промежутке между введением болеутоляющего и погружением в бессознательное
состояние, перевести весьма сложно. И потом, если и существует какая-то
разница, если раненый монитор чем-то и отличается от раненого врага, я не
желаю об этом знать, - он почти кричал. - Нам, медикам, наплевать на
всякие различия! Мы же в госпитале, черт вас возьми! Или уже нет?
- Не горячись, сынок, - буркнул О'Мара. - Конечно, мы в госпитале.
- Который временно стал боевой базой, - прибавил Дермод.
- Мне вот что непонятно. - Главный психолог явно старался унять
страсти. - Почему они не применяют ракет с ядерными боеголовками?
По штабу волной прокатилась вибрация, вызванная очередным взрывом на
наружной обшивке.
- Потому, майор, - сказал Дермод, не сводя взгляда с Конвея, - что
госпиталь нужен им как приз. Того требуют политические интересы. Они
должны овладеть форпостом ненавистных супостатов, имперский генерал должен
одержать отнюдь не пиррову победу, то есть одолеть противника и
закрепиться на его территории, неважно, каких она размеров, и тогда можно
будет объявить, что Империя снова восторжествовала. Наши потери очень
велики. Обычно в космических схватках удается госпитализировать не более
десяти процентов раненых, однако нам повезло - у нас под боком госпиталь с
современным медицинским оборудованием. А потери врага гораздо
существеннее, по моим прикидкам, соотношение один к двадцати, так что если
теперь они вдруг соберутся пальнуть по нам атомной ракетой, хотя могли
поступить так и на первых порах и не потеряли бы тогда ни единого солдата,
им потом придется несладко. Если император не сумеет ответить на вопросы,
которые задаст ему в этом случае население, он обнаружит, что война имела
не только приятные последствия...
- А почему вы не вступаете с ними в переговоры? - хрипло спросил
Конвей. - Расскажите им всю правду, расскажите о раненых. Ведь нам на
победу рассчитывать никак не приходится. Так почему мы не сдаемся?..
- Мы не ведем с ними переговоров, доктор, - язвительно сообщил
Дермод, - потому что они не станут нас слушать. Или не поверят нам. Им
известно - вернее, они так полагают, - что произошло на Этле и чем мы
занимаемся в этих стенах. Что толку объяснять им, что в действительности
мы не вредили, а помогали этланам, что нас вынудили воевать? На Этле
вскоре после нашего ухода вспыхнули новые эпидемии, а в госпиталях, как
вы, должно быть, осведомлены, не предусмотрено наличие излучателей и
виброустановок. Они судят о нас не по словам, а по действиям. А наши
действия, к сожалению, подтверждают те сплетни и домыслы, которые
распространяются о нас с ведома и одобрения императора. Если бы они хоть
чуть-чуть подумали, их наверняка удивило бы, что на нашей стороне
сражается столько инопланетян. Ведь, по их мнению, наши инопланетяне -
забитые, замордованные существа, немногим лучше рабов. Однако добровольцы
дерутся вовсе не как рабы. Но нет, Империя предпочитает логике эмоции...
- И я тоже! - воскликнул Конвей. - Я думаю о своих пациентах. Палаты
переполнены. Раненые лежат в каких-то закутках, в коридорах, где в любой
момент может упасть давление...
- Сдается мне, доктор, вы не способны видеть дальше собственного
носа! - рявкнул Дермод. - Позвольте информировать вас, что не вам одному
есть дело до пациентов, однако я, например, в отличие от вас не впадаю в
сентиментальность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26