Давайте тогда ко мне.
- Да не стоит хлопот. Я привык к засадам и схронам, приходилось и по
шею в сугробе сидеть.
- Ну, устройте засаду в моем доме.
Ладно уж, чего мне упираться, если человек сочувствующий попался.
Перебрался я на гостиный диванчик в ее дом. Посмотрел настенную фотографию
ее папаши. Не похож на несчастного советского военнопленного, спасающегося
от Гитлера и Сталина. Стоит молодой щекастый хлопец в какой-то странной
форме с трезубцем на околыше - похоже, бандеровец. И чего это дочке
украинского национал-патриота приглянулась моя Рита Вайзман-Фейгина?
Может, и в самом деле "розовые" они, продолжательницы дела Сапфо и
женского населения острова Лесбос.
Сижу я, телек поглядываю вполглаза. Там новости из Москвы из которых
мне ясно, что коммуняки - говнюки, и либералы - какашки, хотя и не такие
злые. Одни закостенить хотят Россию до ледяного звона, другие сжижить до
полного рассопливления. С этим делом в Америке несколько получше, о
коммунистах после прекращения советской подкормки мало что слышно, и
либералы здесь поскромнее. Правда, они тоже хотят расслабить и рассупонить
народ, то есть, чтоб бабы не рожали, мужики трахали друг дружку, негры и
другие "шоколадки" поменьше работали и росли большими-большими, а
бюрократы, чтобы денежки перекачивали из одних штанов в другие.
Тем временем немолодая дама принесла мне кофе с бисквитом.
- Послушайте, мисс Федорчук, кому надобна славистика, если сама
Россия никому не нужна?
- В конце концов, нашему или там американскому правительству важно
знать, насколько можно русских прижать, когда они взорвутся. Для этого
годится и изучение литературы, даже классики... Выпить не хотите ли?
- А как же. Смирновской. - Я принял стопку и спросил: - А почему
здесь вообще считают, что мы отличаемся от американцев и канадцев
настолько, что нас надо изучать под мелкоскопом?
- Отличие большое. В Америке уважают незаметную власть, которая как
можно меньше сует нос в ваши дела. В России любят власть, которое
засовывает нос в каждую дырку. Это называется - забота о человеке. Но в
чем вы правы, господин Вайзман, и там и сям люди одиноки, они боятся, что
постепенно исчезают из мира, что, в конце концов, от них ничего не
останется, кроме кучки удобрений.
Тут я принял еще стопку и очень мне захотелось узнать, за что госпожа
Федорчук мою жену привечать стала.
- Рита вам в чем-то помогает?
Хелен неожиданно зарумянилась, хотя и самую малость. Но вместо ответа
раздался звонок. Госпожа Федорчук взяла трубку и тут же передала мне.
- Это - Маргарита. Она так быстро говорит, что я не въезжаю в смысл.
Я приставил трубу к уху и услышал пьяную скороговорку. А смысл был
таков: Хожа веселился с Ритой, но потом куда-то запропастился вместе с
машиной, а вместо него появились незнакомые негры, которые ее не
выпускают. Жена успела дать координаты и тут же связь прервалась.
- Я должен ехать, госпожа Федорчук.
- Извините, я все слышала по параллельному телефону. Как же вы
управитесь с этими неграми?
- Хрен его знает. Порву тельняшку на груди, а там видно будет.
Хелен вышла в соседнюю комнату и вернулась с бумажным пакетом, в
котором покоился револьвер тридцать восьмого калибра.
- От друга осталось, - пояснила мисс Федорчук зачем-то. - Он погиб на
Ближнем Востоке десять лет назад.
Я сунул револьвер в карман куртки, предварительно проверив наполнение
барабана. Неизвестно мне, какие тут правила ношения оружия, свободные или
не очень, но голыми руками разве что задницу вытирать. А вооруженной
десницей я уже и покарать сумею.
- Эта хлопушка пригодится, чтобы негров распугать. А Усманову я
оторву яйца без помощи револьвера, сразу оба, пусть на меньшее теперь не
рассчитывает.
В углу рта у дамы появилось некоторое подобие улыбочки. Впрочем,
некогда было мне ее рот рассматривать - я уже отчалил по указанному
адресу.
Чем дальше я отъезжал от центра, от ухоженных кварталов, тем более у
меня настроение в минус. А в итоге попал я на неблагополучную окраину
Питтстауна. Диспозиция была такова. Река вяло тянула свои серые воды к
океану, к ним примыкали заброшенные лесные причалы, за которыми мрачнела
вереница зданий, больше похожих на пакгаузы. Вскоре по обилию черных,
желтых, серо-буро-малиновых физиономий, я понял, что это общаги, в каковых
иммигранты проживают. Нельзя сказать, чтобы я изначально плохо относился к
этим товарищам. Я сам был пришлец-беглец вроде них. Но мне не нравилось
то, что канадский бюрократ не видел никакой разницы между мной и ними.
Местные консерваторы к нам всем относились одинаково паршиво, местные
либералы - одинаково неплохо. Так и хотелось крикнуть западному
истэблишменту прямо в холеные физиономии: вы задницу русским должны лизать
за то, что мы на вас бомбу не сбросили. А уж сколько гадостей вы нам
сделали, не меньше чем татаро-монголы. В двадцатых годах скупали по
дешевке русское золото и культурные ценности, которые большевики
выбрасывали на рынок, во вторую мировую столько лет дожидались мы второго
фронта...
Я вошел в серый склеповидный дом. Подобные обиталища я видел
последний раз в Питере, только здесь побольше всякого пестрого дерьма
висело по стенкам. Кругом голопузая детвора носится, из каждой двери
доносятся дикарские траляляки в живом и магнитофонном исполнении. Я
заловил одного китайского пацана и поинтересовался насчет белой упитанной
тети в очках.
- Белый тетя плоходить на верхний этаж. Толстый попа такой. Вначале
ее обнимать белый дядя, потом большой черный Чака.
- Кто такой большой черный Чака?
- О, маленький Ли очень бояться большой черный Чака. Чака - это
марихуана, это - джанк, это - хэш, это - экстази. Он - колдун. Он
продавать мальчик и девочка. Однажды он поймать маленький Ли и вставить
ему в попка свой длинный письпись. Так больно-больно. Затем давать малыш
Ли двадцать баксов и приглашать еще. Мама и дядюшка Чжоу запретить мне
больше это делать.
Я покинул маленького Ли с его безвинно пострадавшей попкой и поднялся
на верхний этаж. Дальше я сам разобрался, откуда шум-гам. Открыл дверь и
сперва увидел свою жену. Она валялась на "водяном" диване вместе с
какими-то шоколадными мужиками и расслабленно хихикала. Юбка ее была
задрана и африканцы елозили руками по пухленьким ляжкам. Глаза у них были
оловянные, но губы слюнявые, если не сказать похотливые. Царила вонь,
образованная газовыделением из задниц, табакокурением, какими-то
кадильницами, шипящими и булькающими на плите харчами; тренькала не
слишком приятная музыка, публика веселилась целованием и танцами, однако
Усманов же среди нее не наблюдался.
Я подошел к кровати, сгреб курчавые шевелюры в две ладони и столкнул
"шоколадок" лбами. По-моему крепко столкнул, один даже отключился. Затем я
рывком поднял Риту с кровати, она хоть пошатывалась, но пробовала
держаться на ногах. Я подтолкнул ее к двери и тут меня сзади окликнули:
- Эй, приятель, не торопись унести свою попку.
Это сказал большой черный Чака. Действительно, мужчина немаленького
роста, по происхождению суданец или эфиоп. На поясе у него висел плейер с
компакт-диском, в ушах торчали наушнички, сам он пританцовывал, наличность
имел не свирепую, даже ласковую, как у сытой гиены. А глаза опять-таки
оловянные.
- У тебя попа вместо головы. Отстань, липкий, - огрызнулся я.
- Остановись, брат мой. И не уводи сестру. Ей хорошо с нами, мы
помогаем друг другу.
Я попробовал не кипятиться и не пускать пар.
- Ей хорошо, пока она соображает не больше, чем початок кукурузы. А
если вы ей помогали своими "перчиками", то будете иметь дело с полицией на
полную катушку. Поняли меня?
- Мы - это ты, брат. Когда мы узнавали сладость твоей жены, тоже
должен был испытывать и ты. Если у тебя это не получилось, значит, ты сам
воздвиг преграды. Участвуй вместе с нами и ты поймешь, что такое великая
общность, поток жизни, слияние на лоне материнских божеств. Или ты
маленький белый собственник?
- Я - маленький белый собственник, а ты большая черная скотина...
Топай, Рита, - я подтолкнул осоловевшую женщину к двери.
Чака цокнул языком и путь немедленно был прегражден еще более
здоровенным мужиком - амбал сразу сгреб Риту, облапил ее только так.
- Ну, так потанцуешь с нами, брат? - сладко вопросил Чака.
- Настоящий танцор пляшет только под свою музыку.
Я вытащил свою пушку и направил ее на амбала, вполглаза поглядывая на
Чаку.
Амбал только поплотнее заслонился моей удобной во всех отношениях
Маргаритой.
- Ты же не выстрелишь, мой белый брат, - ласково протянул Чака, а его
приятель полез в карман. Что же делать?
Я направил ствол чуть ниже и стрельнул между ног амбала и моей жены.
Она совершенно бессознательно присела и тут я влепил пулю прямо в лоб
здорового негра. Он грохнулся на пол, закатив зрачки, из его кармана так и
осталась торчать рукоятка пистолета. Тут начался визг, я схватил Риту и
потащил в коридор. Когда дотянул ее до лестницы, сзади уже появился
человек с пистолет-пулеметом. Я направил жену вниз, надеясь, что она не
переломает себе по дороге все косточки. Надо было пальнуть несколько раз в
сторону вражеского стрелка, чтобы он умерил свою прыть. Затем, скатившись
по лестнице, подхватил свою жену, которая все норовила стать неподъемным
мешком.
Когда я заталкивал ее в машину, поверх головы свистнуло несколько
пуль, потом пяток свинцовых лепешек звякнул по бамперу. Форд на мое
счастье был достаточно старым и пуленепрошибаемым. Он все стерпел, пока я
выруливал на шоссе и набирал скорость. А стрелки-то выстроились чуть ли не
в шеренгу и устроили настоящую канонаду. Кстати, они мне все стекла
разнесли, хорошо хоть Рита оплыла по сидению вниз.
Когда я увидел, что оторвался от этих басурманов, то окончательно
сообразил: теперь жена моя - дура невменяемая и я не успокоюсь, пока не
разорву Усманова как газету.
Голова жены болталась на сидении, Рита то и дело пыталась стравить
харчи и несла околесицу, причем чувствовалось идейное влияние Чаки и его
товарищей. Я еще раз оценил и сравнил лопотание грязнули Чака, сектанта
Пеки, деловой бабенки Женевьев и ленивицы Риты. Тут меня окончательно
сразило сходство. Похоже, я имею дело с ветвистой системой, цели и задачи
которой вряд ли понимаю, хотя и ощущаю, что она использует меня для
каких-то нужд.
Я подергал жену за уши.
- Где Хожа... да не вались ты мордой вниз, задница ты этакая... где
господин Усманов?
- Хоха! Усманчик! У него сегодня выхлопной... ой, выходной денек...
Ты простишь меня, муж?
- У тебя теперь много мужей, Рита. Даже есть муж в юбке - мисс
Федорчук.
- Они все говорили о радости слияния, о потоке жизни...
- А ты все с радостью внимала, как на симфоническом концерте... Куда
мог подеваться аспид Усманов?
- Он говорил, что ему... в банк. Он туда уже ездил... Это на
Дэнбери-роуд... Ты все-таки прости меня, Коленька...
- Прощу, если у тебя в голове свист один.
Я быстренько развернул форд, снова газанул, и засек Хожу, когда он
выруливал на своем "мерседесе" с Дэнбери-роуд. Хорошо, что ему не была
известна марка моей новой машины, так что я спокойно его преследовал и
настигал. А где-то на развилке я поровнялся с ним и долбанул вбок, пытаясь
прижать к бетонному ограждению. Он увильнул и стал удирать со всех колес,
затем свернул на Вудгейт. Тут-то у меня и отказали тормоза, отчего я
помчался навстречу реке. Но дальше был пирс, уткнувшийся под острым углом
в берег. Я прижался бортом к "мерседесу", не давая Усманову свернуть, моя
машина была потяжелее и инерцию набрала приличную, так что мы вместе и
влетели на пирс. Теперь надо было останавливать Хожу и как-нибудь
тормозить самому. Рита не вопила в полный рот, как можно было ожидать, а
довольно повизгивала, будто ее кто-то щекотал.
Бросив руль вправо, я столкнул "мерседес" с пирса - видимо, сцепление
на мокром бетоне было не ахти. Хожа перелетел через полоску воды,
разделяющую причальную стенку и судно. Речная посудина сидела низко, так
что автомобиль только задел ее борт, чуть крутанулся вокруг продольной оси
и шлепнулся на палубу между фальшбортом и комингсами трюмов. Естественно,
что инерция еще потащила со скрежетом и визгом железную тушу машины, пока
она не застряла где-то в районе форпика. Можно было представить, как
дрищет от страха господин-товарищ Усманов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
- Да не стоит хлопот. Я привык к засадам и схронам, приходилось и по
шею в сугробе сидеть.
- Ну, устройте засаду в моем доме.
Ладно уж, чего мне упираться, если человек сочувствующий попался.
Перебрался я на гостиный диванчик в ее дом. Посмотрел настенную фотографию
ее папаши. Не похож на несчастного советского военнопленного, спасающегося
от Гитлера и Сталина. Стоит молодой щекастый хлопец в какой-то странной
форме с трезубцем на околыше - похоже, бандеровец. И чего это дочке
украинского национал-патриота приглянулась моя Рита Вайзман-Фейгина?
Может, и в самом деле "розовые" они, продолжательницы дела Сапфо и
женского населения острова Лесбос.
Сижу я, телек поглядываю вполглаза. Там новости из Москвы из которых
мне ясно, что коммуняки - говнюки, и либералы - какашки, хотя и не такие
злые. Одни закостенить хотят Россию до ледяного звона, другие сжижить до
полного рассопливления. С этим делом в Америке несколько получше, о
коммунистах после прекращения советской подкормки мало что слышно, и
либералы здесь поскромнее. Правда, они тоже хотят расслабить и рассупонить
народ, то есть, чтоб бабы не рожали, мужики трахали друг дружку, негры и
другие "шоколадки" поменьше работали и росли большими-большими, а
бюрократы, чтобы денежки перекачивали из одних штанов в другие.
Тем временем немолодая дама принесла мне кофе с бисквитом.
- Послушайте, мисс Федорчук, кому надобна славистика, если сама
Россия никому не нужна?
- В конце концов, нашему или там американскому правительству важно
знать, насколько можно русских прижать, когда они взорвутся. Для этого
годится и изучение литературы, даже классики... Выпить не хотите ли?
- А как же. Смирновской. - Я принял стопку и спросил: - А почему
здесь вообще считают, что мы отличаемся от американцев и канадцев
настолько, что нас надо изучать под мелкоскопом?
- Отличие большое. В Америке уважают незаметную власть, которая как
можно меньше сует нос в ваши дела. В России любят власть, которое
засовывает нос в каждую дырку. Это называется - забота о человеке. Но в
чем вы правы, господин Вайзман, и там и сям люди одиноки, они боятся, что
постепенно исчезают из мира, что, в конце концов, от них ничего не
останется, кроме кучки удобрений.
Тут я принял еще стопку и очень мне захотелось узнать, за что госпожа
Федорчук мою жену привечать стала.
- Рита вам в чем-то помогает?
Хелен неожиданно зарумянилась, хотя и самую малость. Но вместо ответа
раздался звонок. Госпожа Федорчук взяла трубку и тут же передала мне.
- Это - Маргарита. Она так быстро говорит, что я не въезжаю в смысл.
Я приставил трубу к уху и услышал пьяную скороговорку. А смысл был
таков: Хожа веселился с Ритой, но потом куда-то запропастился вместе с
машиной, а вместо него появились незнакомые негры, которые ее не
выпускают. Жена успела дать координаты и тут же связь прервалась.
- Я должен ехать, госпожа Федорчук.
- Извините, я все слышала по параллельному телефону. Как же вы
управитесь с этими неграми?
- Хрен его знает. Порву тельняшку на груди, а там видно будет.
Хелен вышла в соседнюю комнату и вернулась с бумажным пакетом, в
котором покоился револьвер тридцать восьмого калибра.
- От друга осталось, - пояснила мисс Федорчук зачем-то. - Он погиб на
Ближнем Востоке десять лет назад.
Я сунул револьвер в карман куртки, предварительно проверив наполнение
барабана. Неизвестно мне, какие тут правила ношения оружия, свободные или
не очень, но голыми руками разве что задницу вытирать. А вооруженной
десницей я уже и покарать сумею.
- Эта хлопушка пригодится, чтобы негров распугать. А Усманову я
оторву яйца без помощи револьвера, сразу оба, пусть на меньшее теперь не
рассчитывает.
В углу рта у дамы появилось некоторое подобие улыбочки. Впрочем,
некогда было мне ее рот рассматривать - я уже отчалил по указанному
адресу.
Чем дальше я отъезжал от центра, от ухоженных кварталов, тем более у
меня настроение в минус. А в итоге попал я на неблагополучную окраину
Питтстауна. Диспозиция была такова. Река вяло тянула свои серые воды к
океану, к ним примыкали заброшенные лесные причалы, за которыми мрачнела
вереница зданий, больше похожих на пакгаузы. Вскоре по обилию черных,
желтых, серо-буро-малиновых физиономий, я понял, что это общаги, в каковых
иммигранты проживают. Нельзя сказать, чтобы я изначально плохо относился к
этим товарищам. Я сам был пришлец-беглец вроде них. Но мне не нравилось
то, что канадский бюрократ не видел никакой разницы между мной и ними.
Местные консерваторы к нам всем относились одинаково паршиво, местные
либералы - одинаково неплохо. Так и хотелось крикнуть западному
истэблишменту прямо в холеные физиономии: вы задницу русским должны лизать
за то, что мы на вас бомбу не сбросили. А уж сколько гадостей вы нам
сделали, не меньше чем татаро-монголы. В двадцатых годах скупали по
дешевке русское золото и культурные ценности, которые большевики
выбрасывали на рынок, во вторую мировую столько лет дожидались мы второго
фронта...
Я вошел в серый склеповидный дом. Подобные обиталища я видел
последний раз в Питере, только здесь побольше всякого пестрого дерьма
висело по стенкам. Кругом голопузая детвора носится, из каждой двери
доносятся дикарские траляляки в живом и магнитофонном исполнении. Я
заловил одного китайского пацана и поинтересовался насчет белой упитанной
тети в очках.
- Белый тетя плоходить на верхний этаж. Толстый попа такой. Вначале
ее обнимать белый дядя, потом большой черный Чака.
- Кто такой большой черный Чака?
- О, маленький Ли очень бояться большой черный Чака. Чака - это
марихуана, это - джанк, это - хэш, это - экстази. Он - колдун. Он
продавать мальчик и девочка. Однажды он поймать маленький Ли и вставить
ему в попка свой длинный письпись. Так больно-больно. Затем давать малыш
Ли двадцать баксов и приглашать еще. Мама и дядюшка Чжоу запретить мне
больше это делать.
Я покинул маленького Ли с его безвинно пострадавшей попкой и поднялся
на верхний этаж. Дальше я сам разобрался, откуда шум-гам. Открыл дверь и
сперва увидел свою жену. Она валялась на "водяном" диване вместе с
какими-то шоколадными мужиками и расслабленно хихикала. Юбка ее была
задрана и африканцы елозили руками по пухленьким ляжкам. Глаза у них были
оловянные, но губы слюнявые, если не сказать похотливые. Царила вонь,
образованная газовыделением из задниц, табакокурением, какими-то
кадильницами, шипящими и булькающими на плите харчами; тренькала не
слишком приятная музыка, публика веселилась целованием и танцами, однако
Усманов же среди нее не наблюдался.
Я подошел к кровати, сгреб курчавые шевелюры в две ладони и столкнул
"шоколадок" лбами. По-моему крепко столкнул, один даже отключился. Затем я
рывком поднял Риту с кровати, она хоть пошатывалась, но пробовала
держаться на ногах. Я подтолкнул ее к двери и тут меня сзади окликнули:
- Эй, приятель, не торопись унести свою попку.
Это сказал большой черный Чака. Действительно, мужчина немаленького
роста, по происхождению суданец или эфиоп. На поясе у него висел плейер с
компакт-диском, в ушах торчали наушнички, сам он пританцовывал, наличность
имел не свирепую, даже ласковую, как у сытой гиены. А глаза опять-таки
оловянные.
- У тебя попа вместо головы. Отстань, липкий, - огрызнулся я.
- Остановись, брат мой. И не уводи сестру. Ей хорошо с нами, мы
помогаем друг другу.
Я попробовал не кипятиться и не пускать пар.
- Ей хорошо, пока она соображает не больше, чем початок кукурузы. А
если вы ей помогали своими "перчиками", то будете иметь дело с полицией на
полную катушку. Поняли меня?
- Мы - это ты, брат. Когда мы узнавали сладость твоей жены, тоже
должен был испытывать и ты. Если у тебя это не получилось, значит, ты сам
воздвиг преграды. Участвуй вместе с нами и ты поймешь, что такое великая
общность, поток жизни, слияние на лоне материнских божеств. Или ты
маленький белый собственник?
- Я - маленький белый собственник, а ты большая черная скотина...
Топай, Рита, - я подтолкнул осоловевшую женщину к двери.
Чака цокнул языком и путь немедленно был прегражден еще более
здоровенным мужиком - амбал сразу сгреб Риту, облапил ее только так.
- Ну, так потанцуешь с нами, брат? - сладко вопросил Чака.
- Настоящий танцор пляшет только под свою музыку.
Я вытащил свою пушку и направил ее на амбала, вполглаза поглядывая на
Чаку.
Амбал только поплотнее заслонился моей удобной во всех отношениях
Маргаритой.
- Ты же не выстрелишь, мой белый брат, - ласково протянул Чака, а его
приятель полез в карман. Что же делать?
Я направил ствол чуть ниже и стрельнул между ног амбала и моей жены.
Она совершенно бессознательно присела и тут я влепил пулю прямо в лоб
здорового негра. Он грохнулся на пол, закатив зрачки, из его кармана так и
осталась торчать рукоятка пистолета. Тут начался визг, я схватил Риту и
потащил в коридор. Когда дотянул ее до лестницы, сзади уже появился
человек с пистолет-пулеметом. Я направил жену вниз, надеясь, что она не
переломает себе по дороге все косточки. Надо было пальнуть несколько раз в
сторону вражеского стрелка, чтобы он умерил свою прыть. Затем, скатившись
по лестнице, подхватил свою жену, которая все норовила стать неподъемным
мешком.
Когда я заталкивал ее в машину, поверх головы свистнуло несколько
пуль, потом пяток свинцовых лепешек звякнул по бамперу. Форд на мое
счастье был достаточно старым и пуленепрошибаемым. Он все стерпел, пока я
выруливал на шоссе и набирал скорость. А стрелки-то выстроились чуть ли не
в шеренгу и устроили настоящую канонаду. Кстати, они мне все стекла
разнесли, хорошо хоть Рита оплыла по сидению вниз.
Когда я увидел, что оторвался от этих басурманов, то окончательно
сообразил: теперь жена моя - дура невменяемая и я не успокоюсь, пока не
разорву Усманова как газету.
Голова жены болталась на сидении, Рита то и дело пыталась стравить
харчи и несла околесицу, причем чувствовалось идейное влияние Чаки и его
товарищей. Я еще раз оценил и сравнил лопотание грязнули Чака, сектанта
Пеки, деловой бабенки Женевьев и ленивицы Риты. Тут меня окончательно
сразило сходство. Похоже, я имею дело с ветвистой системой, цели и задачи
которой вряд ли понимаю, хотя и ощущаю, что она использует меня для
каких-то нужд.
Я подергал жену за уши.
- Где Хожа... да не вались ты мордой вниз, задница ты этакая... где
господин Усманов?
- Хоха! Усманчик! У него сегодня выхлопной... ой, выходной денек...
Ты простишь меня, муж?
- У тебя теперь много мужей, Рита. Даже есть муж в юбке - мисс
Федорчук.
- Они все говорили о радости слияния, о потоке жизни...
- А ты все с радостью внимала, как на симфоническом концерте... Куда
мог подеваться аспид Усманов?
- Он говорил, что ему... в банк. Он туда уже ездил... Это на
Дэнбери-роуд... Ты все-таки прости меня, Коленька...
- Прощу, если у тебя в голове свист один.
Я быстренько развернул форд, снова газанул, и засек Хожу, когда он
выруливал на своем "мерседесе" с Дэнбери-роуд. Хорошо, что ему не была
известна марка моей новой машины, так что я спокойно его преследовал и
настигал. А где-то на развилке я поровнялся с ним и долбанул вбок, пытаясь
прижать к бетонному ограждению. Он увильнул и стал удирать со всех колес,
затем свернул на Вудгейт. Тут-то у меня и отказали тормоза, отчего я
помчался навстречу реке. Но дальше был пирс, уткнувшийся под острым углом
в берег. Я прижался бортом к "мерседесу", не давая Усманову свернуть, моя
машина была потяжелее и инерцию набрала приличную, так что мы вместе и
влетели на пирс. Теперь надо было останавливать Хожу и как-нибудь
тормозить самому. Рита не вопила в полный рот, как можно было ожидать, а
довольно повизгивала, будто ее кто-то щекотал.
Бросив руль вправо, я столкнул "мерседес" с пирса - видимо, сцепление
на мокром бетоне было не ахти. Хожа перелетел через полоску воды,
разделяющую причальную стенку и судно. Речная посудина сидела низко, так
что автомобиль только задел ее борт, чуть крутанулся вокруг продольной оси
и шлепнулся на палубу между фальшбортом и комингсами трюмов. Естественно,
что инерция еще потащила со скрежетом и визгом железную тушу машины, пока
она не застряла где-то в районе форпика. Можно было представить, как
дрищет от страха господин-товарищ Усманов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22