И тут же ощутил ожог – бич полоснул по щеке. Невзирая на адскую боль, Эйден сохранил на лице бесстрастное выражение. Никогда она не увидит, как он морщится от боли! Глядя на Джоанну, он медленно, нарочито медленно поднял руку и провел тыльной стороной ладони по щеке. Взглянув на руку, он увидел на ней размазанную кровь. Отчего-то он подумал о Брете, который не выносил вида крови и бледнел от малейшего пореза. Вот и сейчас, наверное, он стоит белый как полотно. Глядя на Джоанну, Эйден медленно растянул губы в довольной ухмылке.
– Что, в живые статуи записался, мерзавец? Ты что там за гримасы строишь, обделался от страха, что ли? Такое же трусливое ничтожество, как и твои ублюдочные согруппники, да?
Эйден пожал плечами. Сделал он это нарочно, рассчитывая оскорбить Джоанну подобным молчаливым ответом. Любой намек на неповиновение, любая попытка сопротивления бесила Джоанну. Эйден это знал. Она выбросила руку с бичом, но на сей раз Эйден был начеку. Действуя скорее инстинктивно, он выставил свое оружие и нажал на кнопку. Бич вылетел навстречу бичу Джоанны, метившей Эйдену в корпус. Концы бичей сцепились. Эйден услышал, как Джоанна выругалась. Дернув изо всей силы, она попыталась вырвать оружие из его рук, но Эйден предвидел это. Нажав на кнопку, он освободил свой бич, и тот лег, свернувшись кольцом у ног Эйдена, который не знал, как теперь втянуть его в рукоять, но времени разбираться у него уже не было. Следовало атаковать Джоанну, пока она сама не перешла в атаку. Направив рукоять бича прямо в грудь Джоанне, Эйден стремительно бросился вперед, нажимая на кнопку. Бич ожил. Его движение напоминало бросок атакующей змеи. И пусть удар был неточен – Эйден взял слишком высоко, – бич все-таки оставил след на лбу у Джоанны, заставив ее покачнуться. И тут последовал ответ. Озверевшая Джоанна ударила сверху и сбоку, наотмашь, присоединив силу своих мышц к разящей силе бича, который захлестнулся вокруг шеи Эйдена. Тот попытался пустить в ход свое оружие, но реакция Джоанны была молниеносной – она успела перехватить обрушившийся на нее бич у самого наконечника – системы наведения. Даже полузадушенный, Эйден не мог не восхититься тем, как непринужденно и красиво она это проделала.
Теперь Джоанна стояла, расслабившись, и смотрела на него. Ее палец лежал на кнопке. Эйден чувствовал, как удавка, обвивающая шею, становится все туже и туже, как его глаза начинают вылезать из орбит. Очертания предметов вокруг обрели вдруг сверхъестественную четкость. Сознание Эйдена раскрылось, вобрав в себя все, что его окружало. Он ощущал, как напряжены сейчас сибы. Каждому кажется, будто удавка затягивается на его собственном горле. Ощущал, как натянуты, будто струны, нервы у Марты: еще немного – и она бросится за ограждение; единственное, что ее удерживает – святость Круга. Безразличный Тер Рошах стоит и наблюдает за происходящим. Молча, как всегда.
Эйден вдруг обнаружил, что его язык, точно обретя самостоятельность, настойчиво ползет наружу.
Он посмотрел вверх на Джоанну, которая стояла, небрежно держа бич в руке. Только палец на кнопке напряжен. И взгляд холоден как лед. Эйден отчетливо читал в ее глазах смертный приговор себе. В общем-то, это его даже не удивляло. Он и не ждал ничего иного. Джоанна часто говаривала, что ей нередко приходилось видеть тела кадетов, погибших на тренировках, во время испытаний или на Аттестации. И прибавляла, что ей было всегда глубоко плевать на способности, потенциальные возможности и достижения, которыми когда-то отличался мертвый кадет. Вот и смерть Эйдена будет означать для нее всего лишь очередную отбраковку. Так было, так есть, так будет. Кадет для нее – это просто материал, из которого, может быть, что-то да выйдет. Одного промаха, одной ошибки, одной неудачи достаточно, чтобы перечеркнуть месяцы и годы чудовищно тяжелой подготовки, необходимой, чтобы превратить кадета в боевого офицера. Так и с ним, с Эйденом, получилось. Он просто позволил себе ее слегка позлить – и вот результат.
Эйден был сам удивлен тому, как хладнокровно он размышляет о ситуации, в которой очутился, сейчас, перед лицом смерти, когда жизнь вот-вот покинет его тело. Он смотрел на солнце за Джоанной, и оно, как ему казалось, вырастало все больше и больше. Из последних сил Эйден попытался вдохнуть хоть чуть-чуть воздуха – и не смог.
– А ну кончай, Джоанна! – крикнул кто-то. Ее лицо приняло свирепое выражение, и стало ясно, что кричавший будет ее следующей жертвой. Странно, но у Эйдена еще хватило самообладания перевести взгляд на рукоять бича, которую Сокольничий держала в руке. Сустав и ноготь большого пальца, лежавшего на кнопке, резко выделялись своей мертвенной белизной.
И в этот миг мир вокруг начал стремительно темнеть. Эйдену показалось, что он слепнет.
Вдруг давление на шею прекратилось. Эйден ощутил, как бич скользнул по его плечам и упал, расправляясь. С закрытыми глазами Эйден стоял на подгибающихся ногах и чувствовал непреодолимое желание упасть. Изо всех сил он сопротивлялся этому желанию. Что угодно, только не упасть к ногам Сокольничего Джоанны. Эйден не желал доставлять ей эту радость.
Каким-то образом, чудовищно напрягая мышцы ног, ему удалось сохранить равновесие и устоять.
И снова этот голос. На этот раз Эйден узнал его. Это был голос Сокольничего Эллиса.
– Слишком уж легко ты убиваешь, Джоанна. Перегибаешь палку, особенно с этим парнем. Ты просто боишься, что он превзойдет тебя, оттого и бесишься.
Эйден с трудом разлепил веки и увидел, что Сокольничий Эллис стоит возле Джоанны, перехватив ее руку. Бич, очевидно вырванный у нее, валялся на земле, похожий на убитую змею. Со стороны Сокольничего Эллиса это был странный жест, нарушающий и закон Круга и кодекс офицера. Никому, кроме старшего по званию, не позволено входить в Круг, когда там происходит дуэль. Здесь так мог поступить только командир Сокольничих Тер Рошах.
У Эйдена все плыло перед глазами. Джоанна и Эллис все время исчезали из его поля зрения. Эйден с трудом заставлял себя концентрировать внимание на офицерах, смутно понимая, что происходит нечто исключительно важное. Он знал, стоит только ему чуть-чуть расслабиться – и сознание тут же покинет его. И он будет валяться в грязи, как этот бич, к вящей радости Сокольничего Джоанны.
Внезапно кто-то жестко и больно ухватил его за предплечье. Голова Эйдена безвольно мотнулась, как у тряпичной куклы. Потом он напряг мышцы шеи – как они болят! – и медленно посмотрел вверх. Взгляд уперся в страшное, каменное лицо командира Рошаха. Эйден перевел взгляд ниже и обнаружил, что его предплечье крепко сжато пальцами руки-протеза. Это объясняло, почему боль была так ужасна. В какой-то мере Эйден обрадовался, что именно Тер Рошах схватил его. Силу хватки протеза командир, похоже, не очень-то мог контролировать. Окажись на его месте кто-либо другой, Эйден инстинктивно попытался бы освободить руку, что, в свою очередь, могло быть истолковано как открытое неповиновение. Тогда ему точно было бы несдобровать. Железная же хватка протеза исключала любое сопротивление. Эйден позволил себе чуть-чуть расслабиться. Единственное, что ему сейчас оставалось, – пассивно наблюдать за развитием событий.
А события развивались следующим образом. Джоанна яростно повернулась на каблуках, и в ее голосе прозвучало столько неукротимой ненависти, что даже Эйдену в его теперешнем состоянии было ясно: ненависть эта копилась и множилась не один день.
– Итак, Сокольничий Эллис, дуэль чести?
– Этого можно избежать.
Ответ Эллиса был чисто ритуальным. Тот, кого вызывают на дуэль, обязан сделать попытку разрешить спор более мирным способом. Предполагалось, что воин, предлагающий дуэль, возможно, находится в этот момент под властью сиюминутных эмоций или же он ошибается, располагая неверной информацией. В любом случае считалось, что воин – инициатор дуэли может неверно оценивать последствия своих действий. Поэтому офицерский кодекс чести предписывал вызванному воину-инициатору путь к отступлению, по возможности не наносящий урона чести. Правда, воины Клана редко пользовались такой возможностью. Джоанна, например, не раз говорила кадетам, что отступление с честью – это не что иное, как бесчестье, что бы по этому поводу ни утверждалось в воинском кодексе Клана.
– Итак, дуэль чести? – повторила Джоанна.
– Дуэль чести, – кивнул Эллис.
– Боевые роботы с полным боекомплектом.
– Нет. Простое оружие. Выбор твой.
– Нет. Вообще без оружия. Голыми руками. Здесь. Сейчас. До смертельного исхода.
На лице Эллиса на миг отразилось легкое замешательство. Но когда он заговорил, голос его был спокоен. Он повторил:
– До смертельного исхода.
Сказал, будто припечатал.
– Заявки сделаны и приняты.
– Заявки сделаны и приняты.
Эйден и не предполагал, что Спор Благородных может развиваться в таком стремительном темпе и противники так легко придут к обоюдному согласию. Причем следовало учесть, что заявки предлагались исходя из эмоций, а не из стратегии.
– Видишь теперь, что ты натворил, кадет? – прошептал Тер Рошах.– Болваны вроде тебя по дурости вызывают лавину событий, которая ведет к катастрофе. И это – судьба.
Эйден хотел было возразить, что никаких лавин он не вызывал и Джоанна сама вытащила его в Круг, поскольку ей угодно было выместить на нем свое дурное настроение. Но он промолчал, потому что иначе ему пришлось бы обратиться к командиру Сокольничих, а этого он делать не хотел. Тем более теперь, когда Тер Рошах пребывал в столь мрачном расположении духа.
– Дурак! – неожиданно заорал Тер Рошах. Он еще крепче сжал предплечье Эйдена и вдруг, оторвав парня от земли, швырнул через ограждение, прямо в толпу сибов, которые повели себя неожиданно: расступились, будто Эйден внезапно подхватил какую-то страшную заразу. Даже Марта держалась на расстоянии, нервно переминаясь с ноги на ногу. Вид у нее был такой, будто она не могла решить, подойти к Эйдену или не делать этого. Он чувствовал, как его охватывает злость. Никогда раньше Марта так бы не повела себя с ним.
VI
Довольно долго Эйден просто сидел на земле и тупо смотрел перед собой. Группа не на его стороне, это ясно. И черт с ними со всеми. Чтобы отвлечься, он сосредоточил все свое внимание на камушках, что валялись между его вытянутыми ногами. Головокружение не проходило, временами перед глазами все плыло. Когда голова на миг прояснялась, Эйден пытался посмотреть туда, где, как он знал, шла дуэль. Однако малейшее движение вызывало дикое головокружение и тошноту. Что-то странное творилось и с глазами: впечатление было такое, будто долго смотришь на яркий огонь и тебе начинает вдруг казаться, что темнота заволакивает все. Эйден попытался потрясти головой, но дикая боль в шейных мышцах едва не заставила его закричать.
Единственное, что оставалось, – сидеть и смотреть на камушки, лежавшие перед ним. Камушки почему-то притягивали к себе внимание, заставляли думать о них. Внезапно Эйден понял почему. Камушки располагались строго по прямой линии. И их размеры – от большего к меньшему. И эта закономерность, эта правильность – они были случайны. Камушки валялись здесь и раньше, но пришел Эйден, сел и вытянул ноги, ограничив участок почвы. Случайно сел именно на это место. Случайно вышло так, что камушки именно здесь лежали так, а не иначе, заставляя его, Эйдена, видеть в их расположении некий порядок. Пришла мысль: на поверхности этой каменистой планеты разбросано столько камней, что задай любой закон расположения – и ты найдешь в конце концов участок поверхности, где камни расположены в соответствии с заданным тобой законом. А в целом камни разбросаны случайно. Все, что регулярно, всегда надо рассматривать как исключение, а все, что случайно, – как правило. С другой стороны, вся жизнь человека основывается на правилах. Человеку нужна регулярность и стабильность. Стабильность и регулярность – это одно и то же, случайность отрицает стабильность. Вот он, Эйден, вырос в сиб-группе. В его жизни ничто не было случайным, все шло по правилам. Все было определено раз и навсегда и расписано до мелочей. И день и ночь сиба расписаны до минут. Есть расписание дня, есть расписание занятий. От сиба ожидается, что к такому-то времени он будет там-то и там-то и будет к этому моменту знать и уметь то-то и то-то. И сам сиб это знает. И даже если заданный процесс каким-то образом будет нарушен, Эйден мог быть уверен, что и в этом случае Клан предложит ему нечто другое, иной регламент, который точно так же будет определять в его, Эйдена, жизни все и вся. Только по-другому – вот и вся разница. Все спланировано заранее. И их пребывание здесь, на Железной Твердыне, тоже является частью плана – одним из его этапов.
А вот расположения камушков никто не планировал. И все-таки они выстроились по порядку. Но в этом порядке не было смысла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40