Мэт не устоял на ногах, упал, но Лакшми только опустилась на колени, вцепилась пальцами в траву и пропела несколько куплетов по-арабски. Песнопение получилось долгим, но по мере того как джинна пела, землетрясение шло на убыль. Как только оно прекратилось окончательно, джинна поднялась и отряхнула грязь с ладоней.
— Мое песнопение отчасти заключало в себе волшебство, а отчасти было молитвой Аллаху — создателю всего сущего. Твои понятия об Ахурамазде — всего лишь несовершенное понимание единственного истинного бога. И все же, глядя сквозь зеркало своего божества Света, ты видишь именно истинного бога. И если ты желаешь защититься от шайтана, хоть и зовешь его Ариманом, поклонись Аллаху и свидетельствуй сейчас же, что нет бога, кроме Аллаха, и что Магомет — пророк его!
— Я... готов поклониться ему, я сделаю все, как ты скажешь, — на одном дыхании проговорил Гасим, в священном трепете глядя на Лакшми.
Лакшми, похоже, самую малость смягчилась.
— Что ж, теперь тебе ничем не сможет грозить Князь Лжи. Говори, презренный, что тебе ведомо о моих детях.
— Мне... мне ведомо только то, что я слыхал от верховного жреца Аримана здесь, в Багдаде, о принцесса, — пролепетал Гасим. — Всех детей держат в заточении, в месте, известном только Арьяспу, наиверховному жрецу. Более мне ничего не говорил мой господин!
Лакшми несколько минут молчала. Гасим снова начал трястись от страха. Наконец джинна презрительно поддела его ногой.
— А может быть, — обратившись к Мэту, проговорила она, — мы узнаем больше, если попытаем его немного?
— Нет! — завопил бывший колдун. — Я же отрекся от Аримана и лжи его!
— Не думаю, что он знает больше того, что уже сказал, — покачал головой Мэт. — Слишком быстро сдался. Если бы он знал что-то еще, то скорее всего стал бы с нами торговаться.
— Пожалуй, я дарую ему жизнь, — не спуская глаз с Гасима, изрекла джинна, — но вот за супруга своего говорить не могу. Ступай отсюда, презренный, да поторопись. Уноси ноги поживее!
— Я... уже ушел, принцесса! — Гасим проворно вскочил на ноги и стал отступать задом, непрерывно кланяясь. — Я никогда не забуду твоей доброты! До конца дней моих я буду молиться за тебя! До конца дней моих я.
— До конца дней своих ты будешь странствовать и восхвалять Аллаха, где бы ты ни был, — буркнула Лакшми. — Изыди!
Гасим проглотил последние изъявления благодарности, развернулся и дал стрекача.
Лакшми проводила его взглядом.
— Как думаешь, долго ли он останется приверженцем истинной веры?
— Честно говоря, я бы решил, что только до тех пор, пока он не доберется до города и не окажется вновь среди варваров, — рассудительно отозвался Мэт. — Но если учесть, как ты его припугнула, скорее всего он обойдет Багдад стороной и устремится к какой-нибудь мечети, пока не оскверненной варварами. Думаю, теперь он вряд ли свернет с пути истинного, принцесса.
— А его скитания когда-нибудь закончатся? — осведомилась кошка.
Лакшми опустила взгляд.
— Ах, ты здесь, мой маленький дружок! — обрадованно проговорила она. — Быть может, и не закончатся. Быть может, я обрекла его на вечные скитания. Но если так, то он может считать, что ему очень повезло. — Более внимательно приглядевшись к кошке, Лакшми нахмурилась и спросила:
— А что с твой мордочкой?
— Маленькая неувязочка, — объяснил кошке Мэт. — Ты не успела смыть всю грязь. Но когда ты в следующий раз превратишься в человека, мы с этим справимся.
— Как же мы с этим справимся? — спросила Балкис.
— Всего лишь с помощью воды и мыла, — улыбнулся Мэт и обернулся к Лакшми. — Может быть, стоит сообщить о последних новостях твоему супругу?
— Да-да, конечно, и немедленно! — воскликнула Лакшми. — Отправляемся в Каракорум. Скорее ко мне!
Подхватив Мэта правой рукой, а Балкис — левой, Лакшми начала набирать рост. Прижав Мэта и кошку к груди, джинна взмыла ввысь.
— О-о-о-у! — вырвалось у Мэта. — По-е-ха-ли!
Балкис молча свернулась калачиком под мышкой у Лакшми и зачарованно смотрела вниз.
А уже через полчаса Мэта прижимал к своей мускулистой груди Марудин. Балкис предпочла остаться у Лакшми, и для Мэта это стало большим облегчением: он избавился от острых кошачьих коготков.
— Я буду навечно в долгу перед тобой, смертный, если мы найдем, где прячут моих детей, — проревел Марудин.
— Премного благодарен, — откликнулся Мэт. — Только не забывай о том, что пока мы их еще не разыскали. Всего лишь немного продвинулись в поисках, только и всего.
— Я не забуду об этом, — громоподобным басом пообещал Марудин.
И тут всех оглушил жуткий рев. Марудин вздрогнул, завертелся на месте, а в следующее мгновение Мэт понял, что падает и что его более не держит рука джинна. Посмотрев вниз, он увидел острые пики Гиндукуша, стремительно приближавшиеся. Мэт крикнул:
— На помощь!
Но его слова заглушил бешеный свист ветра
Глава 23
В поле зрения Мэта вдруг возникла чья-то огромная когтистая лапа. Она была настолько велика, что на ней запросто мог бы уместиться многотонный грузовик. Мэт сжался, пытаясь увернуться, но лапа упорно тянулась к нему. Когда Мэт ударился о нее, у него из глаз посыпались искры. Тут у него мелькнула идиотская мысль: не пора ли ему получить диплом по астрономии, однако она тут же улетучилась, поскольку все тело его сковала жуткая боль — огромные пальцы сжали Мэта, громоподобный хохот чуть было не оглушил его.
Желудок подсказывал Мэту, что страшный великан набирает высоту. А когда тот немного разжал пальцы, Мэт увидел физиономию, страшней которой не лицезрел ни разу в жизни. Из-под тюрбана на него таращились выпученные глазищи. Лба у великана, казалось, вовсе не было. Нос страшилища вполне сошел бы за плуг, в огромном скалящемся рту желтели длиннющие клыки. Из пасти великана несло, как из мусорной машины, да и размером она равнялась ей. Лапища, в которой он сжимал Мэта, потянулась ко рту...
— Отпусти его! — послышался гневный голос Лакшми, и ее тонкие пальцы успели сорвать Мэта с ладони великана. Джинна сжала Мэта в кулаке. Сквозь щели между ее пальцами Мэт видел, как правой рукой Лакшми сильно ударила уродливого великана. От удара тот кувыркнулся в воздухе, а Лакшми прижала Мэта к груди и пошла на снижение. Балкис по обыкновению впилась в плечо Мэта коготками и разразилась испуганным мявом.
Посадку Лакшми совершила несколько более резко, чем обычно, после чего сообщила своим пассажирам:
— Это был ифрит. Ифриты неверующи. Они верят только в себя, и Аллах для них ничего не значит. Но он не знает, на кого напоролся. Это мы ему скоро покажем.
С этими словами она снова взмыла в небо. Мэт запрокинул голову и увидел, что ифрит вступил в схватку с принцем Марудином. Марид и ифрит обменивались ударами: обстреливали друг дружку камнями, шаровыми и обычными молниями, творя их из воздуха. Ифриту приходилось туго: каждый удар Марудина заставлял его кувыркаться и вертеться. Марудин наступал все более уверенно.
А потом сокрушительный удар ифриту нанесла Лакшми. Стоило ифриту принять вертикальное положение после очередного кувырка, как Лакшми ухватила его за лодыжки и принялась раскручивать. Быстрее, еще быстрее вертелся ифрит. Вскоре уже трудно было его различить, но Мэту начало казаться, что ифрит того и гляди треснет пополам.
Марудин подлетел поближе и стал с нескрываемым любопытством наблюдать за тем, как его супруга вертит беспомощного ифрита. Наконец он проговорил:
— Хватит.
Лакшми отпустила ифрита, и тот, отлетев, на полной скорости врезался в горный склон и распластался на нем. Тут же подоспели Марудин и Лакшми, сотворили из воздуха бронзовые пики и, вбив их ифриту в запястья и лодыжки, пригвоздили его к горе.
Принц Марудин провел рукой по своим кровоточащим губам, и они сразу зажили.
— Как мы накажем этого глупого неверного, любовь моя?
— За дерзость нападения на двух маридов? — уточнила Лакшми. — Его бы следовало разорвать на части и рассеять эти части по ветру. И пусть потом он собирает их воедино целый век, если сумеет.
— Славно придумано, — кивнул Марудин, подлетел поближе к скале и протянул руки к ифриту.
— О, не наказывайте меня! — взвыл ифрит. — У меня не было иного выбора! Я был послан колдовством, которое оказалось сильнее моего собственного. Мне было велено никого не пропускать через Гиндукуш!
— Погоди! — воскликнула Лакшми и взяла мужа за руку. — Мне ведь и самой довелось пережить подобное. И если это правда, то это — не его вина.
Марудин нахмурился, подлетел еще ближе, уставился на ифрита в упор и принюхался.
— Это правда. Даже теперь от него исходит вонь злобного колдовства!
— Кто велел тебе охранять Гиндукуш? — требовательно вопросила Лакшми.
— Смертный в темно-синих одеяниях, — отвечал ифрит. — Он овладел мной с помощью перстня!
Лакшми сдвинула брови.
— Он был молод или стар?
— Стар, очень стар! У него седые волосы и борода!
— Индус, араб, персиянин или афганец?
— О, араб, без всяких сомнений!
— Думаю, он мертв, — сообщила ифриту Лакшми. — По крайней мере один колдун такой внешности погиб от моей руки. — Она обернулась к Марудину. — Давай оставим его здесь. Чуть позже он обретет свободу. Мы попросим мага, и тот сделает так, чтобы ифрит не был более привязан к этим горам.
— Но что же защитит меня от чар смертных колдунов? — спохватился ифрит.
— Ислам, — не задумываясь, ответила Лакшми. — Уверуй в Аллаха. Уверуй — и тогда приспешники Князя Лжи утратят над тобой колдовскую власть.
С этими словами джинна отвернулась и устремилась вниз. Марудин задержался только для того, чтобы сказать ифриту:
— И больше никогда не нападай на маридов — не будь так глуп.
Дав ифриту этот совет, Марудин последовал за супругой.
По мере снижения джинны уменьшились до размеров обычных людей. Мэт встретил их восхищенным взглядом.
Балкис разыскала среди камней лужицу, оставшуюся после недавнего дождя, и умывала — не мордочку, а лицо, поскольку успела преобразиться в девушку.
— Ну, что скажешь, лорд-маг? — вопросила Лакшми.
— Еле жив остался, — выдохнул Мэт. — Мне повезло, что со мной были вы.
— Это верно, — нетерпеливо кивнула Лакшми. — Хотя ты мог не сомневаться в том, что мы не допустим, чтобы кто-то причинил тебе зло.
— Я и не сомневаюсь! Просто... трудновато об этом помнить, когда пребываешь в состоянии свободного падения.
— Когда тебе снова станет страшно, вспомни о том, что я в долгу перед тобой, — посоветовал ему Марудин. — И все же, что ты скажешь об этом ифрите? Почему его заставили стеречь эти горы, дабы никто не мог через них перебраться?
— Но разве это не очевидно? — пожал плечами Мэт. — Арьясп опасается приближения чародеев к варварам, которых он опекает.
— Вот и я так подумала, — довольно кивнула Лакшми. — Ведь мы направляемся не только туда, где держат в заточении наших детей: мы приближаемся к предводителям Орды — к трону Великого Хана и к тому, кто стоит за троном.
— А кроме того, это говорит о том, что Арьясп не так уж уверен в своей неуязвимости, — добавил Мэт. — Однако теперь он, можно считать, предупрежден о нашем приближении.
— Но как он может знать, что это именно мы?
Мэт пожал плечами, а Балкис сказала:
— Он понимает, что все ближе к нему те, чье волшебство по силе способно сравниться с его собственным. А кто же еще это может быть, как не мы?
— Верно, — согласился Мэт и восхищенно посмотрел на девушку-подростка. — Хотя, если честно, я не уверен, что ему известно о тебе.
Балкис с тревогой глянула на него.
— Только не думай, что я способна делать более того, что умею!
— Никто из нас так не думает, — успокоила ее Лакшми. — Хотя твое преображение стало и для меня сюрпризом. Но я поняла, что хотел сказать Мэтью: порой даже с помощью самого скромного волшебства можно выиграть сражение, если это волшебство придется ко времени и к месту, а враг ничего не знает о нем.
Балкис заверения джинны, однако, не успокоили. Хорошо еще, что шерсть у нее не могла встать дыбом — ведь сейчас она была девушкой.
* * *
Когда они снова взлетели в небо и помчались над горными вершинами, Лакшми призналась:
— Не такой судьбы ожидала я в браке. Я думала, что меня ждут радости и восторги, счастье материнства, а теперь...
— Я тебя хорошо понимаю, — вздохнул Мэт. — Ведь всякий, у кого есть жена и дети, делает их, можно сказать, заложниками Фортуны.
Балкис резко взглянула на него.
— Так, значит, дети там? У Фортуны?
— А-а-а... Нет, не в буквальном смысле, конечно. Во-первых, это метафора. Как бы сказать попроще... ну, когда свойства чего-то одного приписываются другому. Во-вторых, это персонификация — то есть, говоря о Фортуне, я как бы считаю ее не абстрактным понятием, а человеком, и...
— Чушь! — возмущенно буркнула Лакшми. — Если так, то Фортуна и в самом деле может быть живой, а не каким-то там образом! Разве не она правит нашей жизнью? По крайней мере наша судьба в ее руках. Да, давайте-ка разыщем ее! — Джинна крикнула:
— Марудин! Летим в другую сторону!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64