Пока один не
возвращался, следующий не трогался с места.
Когда с этим было покончено, Форестер направился к столу, взял в руки
коробку и, поворачивая ее то так, то эдак, с силой потряс, перемешивая
находящиеся внутри листки, чтобы по порядку, в котором они вначале лежали,
нельзя было догадаться, кому каждый из них принадлежит.
- Мне нужны двое для контроля, - сказал Форестер.
Он окинул взглядом присутствующих.
- Крейвен, - позвал он. - Сью.
Они встали и подошли к нему.
Форестер открыл коробку, вынул один листок, развернул его, прочел и
отдал доктору Лоуренс, а та передала его Крейвену.
- Беззащитная Сиротка.
- Деревенский Щеголь.
- Инопланетное Чудовище.
- Красивая Стерва.
- Прелестная Девушка.
"Тут что-то не так, - подумал Лодж. - Только этот персонаж мог
принадлежать Генри. Ведь Прелестная Девушка появилась на экране последней!
Она же была девятой".
Форестер продолжал разворачивать листки, произнося вслух имена
отмеченных крестиком персонажей.
- Представитель Внеземной Дружественной Цивилизации.
- Приличный Молодой Человек.
Остались неназванными два персонажа. Только два. Нищий Философ и
Усатый Злодей.
Попробую угадать, подумал Лодж. Заключу пари с самим собой. Пари за
то, который из них персонаж Генри. Это Усатый Злодей.
Форестер развернул последний листок и прочел:
- Усатый Злодей.
А пари-то я проиграл, мелькнуло у Лоджа. Он услышал, как остальные со
свистом втянули в себя воздух, с ужасом осознав, что значил результат
этого "голосования".
Персонажем Генри оказалось главное действующее лицо вчерашнего
представления, самое деятельное и самое энергичное - Философ.

7
Записи в блокноте Генри были предельно сжатыми, почерк неразборчив.
Символы и уравнения поражали четкостью написания, но у букв был какой-то
своеобразный дерзкий наклон; лаконичность фраз граничила с грубостью, хотя
трудно было представить, кого он хотел оскорбить - разве что самого себя.
Мэйтленд захлопнул блокнот, оттолкнул его, и тот скользнул на
середину стола.
- Ну вот, теперь мы знаем, - произнес он.
Они сидели с бледными, искаженными страхом лицами, как будто вконец
расстроенный и подавленный Мэйтленд был тем самым призраком, на которого
вчера намекнул Крейвен.
- С меня хватит! - взорвался Сиффорд. - Я больше не желаю...
- Что вы имеете в виду? - поинтересовался Лодж.
Сиффорд не ответил. Он сидел, положив перед собой руки на стол, и то
с силой сжимал кулаки, то распрямлял пальцы и так их вытягивал, словно
усилием воли пытался противоестественно вывернуть их и пригнуть к тыльной
стороне кистей.
- Генри был душевнобольным, - отрывисто сказала Сьюзен Лоуренс. -
Только душевнобольной мог выдвинуть такую бредовую идею.
- От вас как от врача едва ли можно было ждать другую реакцию, -
заметил Мэйтленд.
- Я работаю во имя жизни, - заявила Сьюзен Лоуренс. - Я уважаю жизнь,
и, пока организм жив, я до последнего мгновения всеми средствами оберегаю
его и поддерживаю. Я испытываю глубокое сострадание ко всему живому.
- А мы разве относимся к этому иначе?
- Я только хочу сказать, что для того, чтобы по-настоящему понять,
какое это чудо - жизнь, нужно себя полностью посвятить ей и всем своим
существом проникнуться ее могуществом, величием и красотой.
- Но, Сьюзен...
- И я знаю... - поспешно продолжала она, не давая ему возразить, - я
твердо знаю, что жизнь - это не распад и разложение материи, не ее
одряхление, не болезнь. Признать жизнь проявлением крайнего истощения
материи, последней ступенью деградации мертвой природы равносильно
утверждению, что норма существования Вселенной - это застой, отсутствие
эволюции, разумной жизни и цели.
- Тут возникает путаница из-за семантики, - заметил Форестер. - Мы,
живые существа, пользуемся определенными терминами, вкладывая в них свой
специфический смысл, и мы не можем сопоставить их с терминами, имеющими
единый смысл для всей Вселенной, даже если б мы их знали.
- А мы их, естественно, не знаем, - сказала Элен Грей. - Возможно,
что в ваших соображениях есть зерно истины, особенно, если выводы, к
которым пришел Генри, соответствуют действительному положению вещей.
- Мы тщательно изучим записи Генри, - угрюмо сказал Лодж. - Мы шаг за
шагом проследим весь ход его мыслей. Я лично считаю его идею ошибочной, но
мы не можем так вот сразу отмести ее - кто знает, а вдруг он все-таки
прав.
- Это вы к тому, что, даже если он окажется прав, наша работа не
будет приостановлена?! - так и заклокотал Сиффорд. - Что для достижения
поставленной перед нами цели вы собираетесь использовать даже такое
унижающее Человека открытие?
- Разумеется, - сказал Лодж. - Если жизнь в самом деле является
симптомом заболевания и старческого одряхления материи, что ж, пусть так,
с этим ничего не поделаешь. Как справедливо заметили Кент и Элен, смысл
наших терминов очень специфичен и зависит от категорий, которыми мы
мыслим. Почему нельзя допустить, что для Вселенной смерть - это... это для
нас жизнь? Если Генри прав, он открыл то, что существовало всегда, испокон
веков.
- Вы не понимаете, что говорите! - вскричал Сиффорд.
- Ошибаетесь! - рявкнул Лодж. - У вас просто сдали нервы. У вас и кое
у кого из остальных. И у меня тоже, вероятно. Или же у нас у всех. Нами
завладел и правит страх; у вас это страх перед порученной вам работой, у
меня - страх перед тем, что она не будет выполнена. Мы загнаны в тупик, мы
расшибаем мозги о каменные стены своей совести и нравственных норм. Будь
вы сейчас на Земле, вы не стали бы так пережевывать эту идею. Возможно, вы
поначалу слегка поперхнулись бы, но, докажи вам, что предположение Генри
правильно, вы б его благополучно проглотили и продолжили бы поиски
первопричины того заболевания и распада материи, которое мы зовем жизнью.
А само открытие вы просто приняли бы к сведению, оно всего лишь расширило
бы ваши знания, и только. Но, находясь здесь, вы бьетесь головой об стену
и вопите от ужаса.
- Бэйярд! - вскричал Форестер. - Остановитесь! Вы не смеете...
- Смею, - огрызнулся Лодж. - И не остановлюсь. Меня тошнит от их
хныканья и стенаний. Я устал от этих избалованных распущенных фанатиков,
которые довели себя до состояния фанатического исступления, заботливо
вскармливая в себе надуманные, беспочвенные страхи. Чтобы справиться с
нашей задачей, нужны мужчины и женщины, обладающие острым умом и твердой
волей. Для такой работы требуется огромная смелость и высокоразвитый
интеллект.
У Крейвена от ярости побелели губы.
- Но мы уже работали! - выкрикнул он. - Даже тогда, когда против
этого восставали все наши чувства, даже тогда, когда наше представление о
порядочности, этике, наш рассудок и религиозный инстинкт призывали нас
бросить эту работу, но мы все-таки ее продолжали. И не обольщайтесь, что
нас удерживали ваши сладкоречивые проповеди, шуточки, ободряющее
похлопывание по плечу. Не обольщайтесь, что нас вдохновляло ваше
фиглярство.
Форестер стукнул кулаком по столу.
- Прекратите этот спор! - потребовал он. - Перейдем к делу.
Крейвен, еще бледный от гнева, откинулся на спинку стула. Сиффорд
продолжал сжимать и разжимать кулаки.
- В записях Генри сформулирован его вывод, - сказал Форестер. - Хотя
вряд ли это можно считать выводом. Лучше назовем его заключение гипотезой.
Как же, по-вашему, с ней быть? Не обратить на нее внимания, отмахнуться от
нее или же все-таки проверить, насколько его предположение правильно?
- Я считаю, что его нужно проверить, - заявил Крейвен. - Эту гипотезу
выдвинул Генри. А Генри умер и не может выступить в защиту своей идеи. Наш
долг - взять на себя проверку правильности его предположения: он заслужил
это.
- Если подобная гипотеза вообще поддается проверке, - заметил
Мэйтленд. - Мне лично кажется, что это скорее относится к философии, чем к
области конкретных наук.
- Философия идет рука об руку со всеми конкретными науками, - сказала
Элис Пейдж. - Нельзя отказаться от проверки гипотезы Генри только потому,
что она на первый взгляд представляется очень сложной.
- При чем тут сложность, - возразил Мэйтленд. - Я хотел сказать... А,
к черту все эти рассуждения, давайте лучше займемся ее проверкой.
- Согласен, - сказал Сиффорд. Он быстро повернулся к Лоджу. - Но,
если проверка даст положительные результаты или хоть какие-нибудь
доказательства в пользу правильности этой гипотезы, если мы не сумеем ее
полностью опровергнуть, я немедленно прекращаю работу. Предупреждаю вас
совершенно официально.
- Это ваше право, Сиффорд. Можете пользоваться им в любое угодное вам
время.
- Возможно, что будет одинаково трудно доказать как правильность этой
идеи, так и ее ошибочность, произнесла Элен Грей.
Лодж поймал на себе взгляд Сьюзен Лоуренс - она мрачно улыбалась, и
на ее лице было написано невольное восхищение с оттенком цинизма, словно
она в этот момент говорила ему: "Вот вы и снова добились своего. Я не
думала, что на сей раз вам это удастся. Право, не думала. Но, как видите,
ошиблась. Однако вы не вечно будете обводить нас вокруг пальца. Придет
время..."
- Хотите пари? - шепотом спросил он ее.
- На цианистый калий, - ответила она.
Лодж рассмеялся, хотя знал, что она права - права даже больше, чем ей
кажется. Ибо это время уже пришло и спецгруппа N_3 под кодовым названием
"Жизнь" фактически перестала существовать. Вызов, который им бросил Генри
Грифис своими записями в блокноте, подстегнул их, задел за живое, и они
будут работать дальше, будут, как прежде, добросовестно исполнять свои
рабочие обязанности. Но их творческий пыл угас безвозвратно, потому что в
души их слишком глубоко въелись страх и предубеждение, а мысли их
спутались в такой клубок, что они почти полностью утратили способность к
здравому восприятию действительности.
Если Генри Грифис стремился сорвать выполнение программы, подумал
Лодж, он с успехом достиг своей цели. Мертвому, ему удалось это куда
лучше, чем если б он занимался этим живой. Лоджу вдруг показалось, будто
он слышит неприятный жесткий смешок Генри, и он в недоумении пожал
плечами, потому что у Генри начисто отсутствовало чувство юмора.
Несмотря на то, что он оказался Нищим Философом, крайне трудно было
отождествить его с таким персонажем - старым изолгавшимся хвастуном с
изысканными манерами и высокопарной речью. Ведь сам Генри никогда не лгал
и не бахвалился, манеры его отнюдь не отличались изяществом, и он не
обладал даром красноречия. Он был неловок, молчалив, а когда ему нужно
было что-нибудь сказать, говорил отрывисто, ворчливо.
Ну и пасквилянт, подумал Лодж. Неужели он все-таки был совсем другим,
чем казался? Что, если он с помощью своего персонажа - Философа -
высмеивал их, издевался над ними, а они этого даже не подозревали?
Лодж потряс головой, мысленно споря с самим собой.
Если предположить, что Философ издевался над ними, то делал он это
очень тонко, так тонко, что ни один из них этого не почувствовал, так
искусно, что это никого не задело.
Но самое страшное заключалось не в том, что Генри мог исподтишка
делать из них посмешище. Внушало ужас другое - то, что Философ появился на
экране вторым. Он вышел вслед за Деревенским Щеголем и, пока длилось
представление, все время был в центре внимания, со смаком поедая индюшачью
ножку и дирижируя ею в такт своей выспренней речи, которой он поливал
слушателей как автоматной очередью. Да, Философ вообще был самым
значительным и активным действующим лицом всего Спектакля!
Значит, ни один из них не мог экспромтом создать его и выпустить на
экран.
А это снимало подозрение, по крайней мере, с четырех участников
вчерашнего представления.
И могло означать:
либо то, что среди них присутствовал призрак;
либо то, что машина, обладая памятью, сама создала персонаж Генри;
либо то, что они - все восемь - стали жертвой массовой галлюцинации.
Однако ни одно из трех предположений не выдерживало никакой критики.
И вообще, что здесь происходило, казалось абсолютно необъяснимым.
Представьте группу высококвалифицированных ученых, воспитанных в духе
материалистического подхода к действительности, скептицизма и нетерпимости
ко всему, что отдает душком мистицизма; ученых, нацеленных на изучение
фактов, и только фактов. Что может привести к распаду такого коллектива?
Не клаустрофобия, развившаяся в результате длительной изоляции на этом
астероиде.
1 2 3 4 5 6 7