- Закройте, - сказал хирург. - Борис Аркадьевич, готово.
Зорин обернулся. Два ассистента прикрывали операционный стол стеклянным колпаком. Хирург повторил: - Готово.
Сейчас, когда нужно было действовать, к Зорину вернулась уверенность. Мучительная скованность исчезла. Казалось, тело потеряло вес. Движения стали легкими, точными.
- Начинаем! - сказал он и услышал в своем голосе что-то резкое, отрывистое, похожее на интонацию хирурга.
Рука коснулась пульта. Вспыхнули зелено-серые круги осциллографов. На экранах змейками извивались светлые линии. В центре пульта на выпуклом квадрате большого экрана их было две - зеленая и синяя. Они сплетались в каком-то фантастическом танце. Только очень опытный глаз мог уловить в их судорожном биении ритм и закономерность. Это работал регистратор биотоков.
- Включаю холод!
Зорин повернул рукоятку. Где-то за стеной приглушенно завыл компрессор. Под стеклянный колпак побежал холодный воздух. Стрелка циферблатного термометра дрогнула и поползла вниз. Врачи подошли к пульту, остановились позади Зорина.
- Такое быстрое охлаждение… - тихо сказала молоденькая ассистентка, - это вызовет…
Хирург недовольно кашлянул, и ассистентка замолчала.
Стрелка термометра летела вниз. Тридцать два и два… Тридцать и четыре… Тридцать… Только у цифры «26» стрелка почти замерла, словно натолкнувшись на препятствие. На регистраторе биотоков бешено заплясали светлые змейки.
- Всегда так, - вполголоса, не оборачиваясь, сказал Зорин. - Организм сопротивляется. В обычных условиях ниже этой температуры - смерть.
Вздрагивая, как бы нехотя, стрелка медленно сползла к цифре «25» и снова полетела вниз.
- Двадцать три… двадцать один… - вслух отсчитывала ассистентка, - восемнадцать и пять… шестнадцать…
Танец змеек на экранах осциллографов замедлялся. Теперь светлые полоски плавно вскидывались вверх, на мгновение застывали и медленно падали.
- Восемь… шесть с половиною…
Сама не замечая этого, ассистентка считала громко, звенящим от волнения голосом.
- Пять с половиною… пять…
Зорин нажал белую кнопку под регистратором биотоков. Вспыхнула зеленая лампочка.
- Автомат будет поддерживать нужную температуру, - отрывисто сказал Зорин, - записывать показания приборов, сигнализировать в случае непредвиденных осложнений.
Он замолчал. Сейчас говорить о технике казалось кощунством. Пробормотал: - Как будто все…
Экраны осциллографов погасли. На пульте ровно горела зеленая лампочка.
Зорин обернулся. Почти машинально обернулись и другие. Но сквозь запотевший стеклянный колпак ничего не было видно.
В наступившей тишине отчетливо слышалось сухое пощелкивание автомата…
Странная вещь - время. Философы и физики спорят о природе пространства. О природе времени никто не спорит - слишком ничтожны знания. Время одно для всех, - так говорила механика Ньютона. Время зависит от скорости движения системы отсчета, - утверждают формулы в механике Эйнштейна. И это все, что знают люди.
Бесконечность времени трудно себе представить.
Еще труднее, представить себе конечность времени.
Кто скажет, что такое время?
Тысячелетия назад была создана легенда о Хроносе - всепоглощающем Времени. Среди богов, придуманных людьми, не было никого страшнее Хроноса.
Это он породил Танату - смерть, Эриду - раздор, Апату - обман, Кер - уничтожение… Это Хронос пожирал своих детей…
В конце концов дети Хроноса восстали. После долгой борьбы они освободились от жуткой власти Времени. Так говорит легенда.
Когда-нибудь легенда станет явью. Не боги, а люди восстанут против всепоглощающего Хроноса. Восстанут и победят. Тогда люди будут свободно двигаться во времени, уноситься на тысячелетия вперед и возвращаться назад.
А пока великая безмолвная река времени несет нас неотвратимо, неуклонно…
Первое, что увидел Садовский, были бесформенные светлые пятна. Потом одно пятно, побольше и поярче, превратилось в полуприкрытое шторой окно.
Другое пятно медленно приобрело очертания человеческого лица.
Сначала все было серым. Цвета появились позже, не сразу. Прежде всего желтый и розовый - от букета на тумбочке. Затем синий - от костюма Зорина.
Теперь Садовский видел, что губы Зорина двигаются - профессор говорил. Но звуков не было.
Они возникли внезапно, словно разорвав завесу.
- … и делайте так, - говорил Зорин. - Сосредоточьтесь, голубчик. Поднимите руку. Вы слышите?
Садовский не отвечал. Он слышал, но слова не воспринимались. В памяти медленно - очень медленно - всплывали картины. Лепрозорий… Встреча с Зориным… Бессонные ночи… Еще один разговор… Операционная…
- Сколько? - спросил Садовский и вздрогнул: голос прозвучал откуда-то со стороны.
Зорин подпрыгнул на стуле, впился глазами в лицо Садовского.
- Так, так, - шептал он, машинально потирая руки. - Рефлексы, зрение, мышление, речь… Значит…
- Сколько лет? - повторил Садовский, пытаясь привстать на кровати.
- Лежите, голубчик, лежите! Девятнадцать лет. Девятнадцать с лишним. Скажите, вы…
- Девятнадцать! - перебил Садовский и вдруг рывком оторвался от подушки. Глаза его, не мигая, смотрели на Зорина.
Медленно преодолевая инерцию, возникали обрывки представлений. Склеенные впечатлениями, они превращались в мысли. Не сразу, путаясь и переплетаясь, мысли выстраивались и выравнивались. И только тогда в сознании прозвучало: ложь! Девятнадцать лет - это ложь! Зорин совершенно не изменился. Полное бритое лицо, прищуренные глаза, едва заметные морщинки… Все как было!
Садовский покачал головой. Ему казалось, что он говорит.
- Спокойнее, Александр Юрьедич, спокойнее. - Зорин улыбался, скрывая волнение. - Ну, говорите…
- Девятнадцать лет… Девятнадцать лет… - Садовский силился привстать. - Вы… такой… не изменились…
Зорин растерянно улыбнулся, развел руками.
- Понимаете, это потом. Потом. Не все сразу. Я объясню.
- Не удалось… ничего не удалось! - не слушая его, выкрикивал Садовский. - Проказа…
Он поднял к лицу руки. На белой, глянцевой коже не было никаких следов проказы.
- Не понимаю…
Он бессильно откинулся на подушку.
- Прошло девятнадцать лет, - отчетливо, почти по слогам повторил Зорин. - Ваша болезнь излечена. Это было нелегко. Последняя стадия… Девятнадцать лет…
- А вы? - прошептал Садовский. - Вы?
- Мы победили старость, - просто сказал Зорин. - Поэтому я… такой… Старость теперь наступает не скоро.
Садовский закрыл глаза. Потом приподнялся на локтях, посмотрел на Зорина. Спросил беззвучно: - Как?
- Ну, не сейчас, голубчик, не сейчас, - мягко сказал Зорин. Посмотрел в глаза Садовскому, улыбнулся. - Ну, хорошо, голубчик, не волнуйтесь… Понимаете… видите ли, старение организма считалось необратимым процессом. А мы доказали, что процесс этот обратим. Пока ограниченно, но обратим. Вот и все. Нет, нет! Больше ничего не скажу.
Садовский дышал тяжело, с хрипотой. Лег, губы шептали: - Девятнадцать лет… Девятнадцать лет!…
Зорин взял его руку - сухую, холодную.
- А… другое? - еле слышно спросил Садовский. - Девятнадцать лет… Люди…
Зорин понял.
- Да, коммунизм, - он улыбнулся. - Многое изменилось. Вы не узнаете.
- Что? - прошептал Садовский.
Зорин покачал головой.
- Не спешите. Все впереди.
Садовский долго, очень долго лежал, глядя куда-то в пространство. Потом улыбнулся - одними глазами.
Зорин уловил слабое пожатие руки.

В. САПАРИН
ПОСЛЕДНИЙ ИЗВОЗЧИК

Сопки, могучие складки на теле планеты, покрывали все видимое пространство, толпились в хаотическом беспорядке, загораживали горизонт. С левой стороны, прямо по меридиану, шла, не сворачивая ни на шаг в сторону, Большая Полярная Дорога. С воздуха Игорь отчетливо видел, как она перескакивала через пади, ныряла в тоннель, снова появлялась вдали.
Сопка Остроконечная, как и всегда, показалась не сразу, и, увидев ее, Игорь инстинктивно чуть приподнялся в кресле. Чувство нетерпеливого ожидания, знакомое охотникам, рыболовам, любителям природы, охватило его. Вибролет, словно угадав желание седока, взмыл кверху, а затем помчался к Остроконечной со всей скоростью, на которую только был способен.
Прозрачные крылья неутомимо и ритмично вибрировали. Полет был чудесным, и Игорь вновь подумал о том, что управление с помощью биотоков, возникающих в организме человека при одной только мысли о движении, - замечательная вещь: достаточно пожелать лететь - и летишь. Великолепное ощущение!
Жаль только, что это не годится для трансконтинентальных лайнеров.
Едва вибролет очутился над вершиной сопки, как кресло вместе, с седоком повисло в воздухе, а затем, повинуясь желаниям Игоря, принялось описывать круги и зигзаги.
Тех, кого он искал, нигде не было видно.
Наконец на полянке у подножия сопки мелькнуло желтое пятно. Вслед за красавицей тигрицей из зарослей тростника выкатились два огромных полосатых тигренка и принялись возиться на траве.
Кресло опустилось и замерло метрах в десяти над полосатым семейством. Звери, очевидно, привыкли к подобным вещам: во всяком случае безмятежная игра продолжалась. Теперь Игорь мог в свое удовольствие наблюдать за тиграми.
Идея устройства заповедника, которого не касалась бы нога человека, принадлежала Игорю - как-никак биология была его второй профессией. Первая же… Он вздохнул.
Налюбовавшись вдоволь, Игорь, вынув из нагрудного кармана блок-универсал и направив объектив на тигров, стал смотреть на экран. Когда кадр казался ему подходящим, он нажимал кнопку «съемка». Он вел кинолетопись тигриной семьи уже несколько месяцев и полагал, что года через полтора документальный фильм будет готов.
Он уже сунул было блок-универсал обратно в карман, как тот подал сигнал: «Вас вызывают».
- Слушаю, - сказал Игорь.
По самой последней моде он вкладывал блок в нагрудный карман так, что микрофон торчал наружу.
Это давало возможность вести разговор, не вынимая блока.
- Что ты делаешь и где находишься? - спросил веселый голос.
Игорь вынул плоский, из упругой пластмассы, блок и повернул экраном к себе. Рыжие волосы, веснушчатый нос, насмешливые глаза…
Портрет, который он держал в руках, раскрыл рот и сказал:
- Наконец-таки ты вынул меня из кармана. Ну-ка, покажись, какой ты. Сто лет не видались.
Игорь повернул глаз объектива к себе.
Рыжий Лешка скривил губы.
- Настоящий стиляга, как говорили в старину. Даже пуговицы «орбис» с радиостанцией внутри. Как будто недостаточно блок-универсала! Игрушки… Серьезные люди не станут баловаться такими пустяками. Ты, кажется, находишься где-то в воздухе. А что внизу? Покажи. Ах, это Голубые сопки! Ну что ж, затея интересная. А где знаменитое тигриное семейство? Вижу, действительно красавцы! Итак, ты в родной стихии - в воздухе и на природе…
Алексей явно подсмеивался над приятелем. Означало ли это, что у него приготовлен какой-то сюрприз?
- Между прочим, - сказал он, - когда ты летишь? Через час? Куда? В Австралию? Так заходи… Я сейчас как раз в Австралии. В Платобурге. Ну, пока, как говорили в старину. Что ты смеешься? Сам читал в одной книге. Разве ты не знаешь, что история литературы - третья моя специальность? Увлечение еще школьных лет… До скорой встречи!
Алексей исчез, а на экране Игорь увидел самого себя, как в зеркале. Длинное, словно вытянутое лицо, довольно унылый вид, или это только так кажется по сравнению с Лешкой? Рядом с ним кто не покажется печальным!
- Пора на аэродром, - сказал Игорь на экране Игорю, разглядывавшему свое изображение.
Ах, так вот почему у него на экране был такой унылый вид. Ведь он уже думал о предстоящем рейсе. Впрочем, именно сегодня полет будет интересным хотя бы уже потому, что в конце его предстоит встреча с Алексеем.
Игорь решительно сунул блок в карман. Подчиняясь его желанию, вибролет помчался к аэродрому.
На пластмассовом, в рифленую шашку, поле стоял, вытянув тело и отнеся круто назад острые крылья, трансконтинентальный лайнер на пятьсот мест. По трем трапам поднимались на эскалаторах пассажиры.
Вибролет осторожно опустился у четвертого, служебного, трапа. Игорь встал с кресла, нажал кнопку «не нужен», и кресло со сложенными крыльями послушно, как собака, побежало на своих колесиках на стоянку. Хорошая модель, последний выпуск!
Встав на нижнюю ступеньку трапа, который тотчас же услужливо понес его в кабину управления, Игорь невольно усмехнулся. «Царским» называли этот трап молодые пилоты. Прежде, когда экипаж состоял из нескольких человек, вероятно, имело смысл ставить отдельную лестницу. А теперь? Впрочем, тогда и кабина управления оправдывала свое название.
Сколько условностей в жизни и как долго существуют в языке слова, потерявшие первоначальный смысл. Кажется, Игорь изберет своей третьей специальностью лингвистику. В последнее время у него появляется все больший интерес к словам. Не поговорить ли на эту тему с Алексеем?
Лешка? Человек с шестью специальностями и готов овладеть еще шестью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38