– А где мой браслет золотой? Кольцо, серьги, все документы, которые со мной были? Все мои вещи теперь – где? Я только успела на улицу выйти, как вдруг – вспышка перед глазами, жар по всему телу... и не успела я оглянуться, как была уже не человек, а черт знает что, с лапками! Вдобавок, чуть под колеса не попала – ведь это случилось как раз на перекрестке...
Следователь сочувственно покивал.
– А как вы провели время с момента превращения до сегодняшнего вечера?
– Очаровательно провела! – Ольга сердито дернула плечом. – В парке скрывалась от машин, на деревьях – от собак и детей. Думала, с ума сойду. Потом решила идти к вам...
– Позвольте спросить, с какой целью? – следователь Богоушек не был наивным человеком и не забыл, что зеленая ящерица рылась в его бумагах.
– Чтобы все рассказать! – заявила Ольга.
– Вы разве могли говорить?
– Н-ну... в письменном виде.
– Ах, в письменном!
Тень глубокого раздумья, как пишут в романах, легла на чело следователя. Богоушек не верил Ольге. Правда, здесь, в Узловом, давно привыкли к разным диковинкам, завозимым из соседних пространств. Все охотно ими пользовались, а без некоторых, особо распространившихся вещиц уже не могли обходиться. Однако, большинство этих вещиц было известно полиции. Что же касается баллончика, превращающего людей в ящериц, то о подобной штуке следователь слышал впервые.
Вдруг его осенило. Он взял телефонную трубку и сказал:
– Хофман? Принеси-ка мне опись изъятого при задержании у Гонзо Христофора... Да. Двадцать пятого, пятого, сего. Угу... Жду.
Всего минут через десять опись, а за ней и сам серебристый баллончик были предоставлены в распоряжение Богоушека.
– Что ж, вы были совершенно правы, пани, – следователь вежливо кивнул Ольге. – Гонзо действительно носил его с собой.
Баллончик был небольшой – легко прятался в ладони, очень легкий, и внутри плескалась какая-то жидкость. Богоушек осторожно держал его двумя пальцами и рассматривал со всех сторон. Но сомнения не проходили. Слишком просто все это у них получалось! Брызнул на человека, и готово...
– Значит вы утверждаете, что если нажать на эту вот пупочку...
Следователь положил большой палец на слегка выступающий бугорок клапана. Ольга хотела было что-то ответить, но в этот момент длинное аэрозольное облако вырвалось вдруг из баллончика и ударило ей прямо в лицо.
– Ах, простите ради бога! – воскликнул Богоушек. – Честное слово, это произошло совершенно случайно!
Ольга молча смотрела на него расширенными от испуга глазами. Следователь еще раз вздохнул для приличия, затем улыбнулся.
– Но раз уж так случилось, будем считать это следственным экспериментом, полностью снимающим с вас подозрение в соучастии.
Он вынул из кармана ключ на длинной цепочке и открыл сейф. Ольга все не отвечала.
– Да вы не расстраивайтесь так, пани! На время эксперимента мы создадим для вас самые комфортные условия, лучшее питание, предупредительный уход... Что?
Богоушек обернулся на какой-то шорох, как ему показалось, в другом конце кабинета. Девушка все также неподвижно сидела на месте, испуганно уставившись в одну точку.
– Ну полно, полно! – следователь подошел к Ольге, намереваясь ободрить ее отеческим похлопыванием по плечу. Рука его вдруг провалилась, не найдя под собой опоры. Сквозь тело девушки она проходила, как сквозь воздух. Богоушек даже отпрыгнул, испугавшись в первое мгновение.
– Да это мираж какой-то! – воскликнул он.
В голосе его звучали удивление и обида. На минуту даже возникла мысль, что никакой девушки-ящерицы, может быть, и вовсе не существовало, а просто кто-то морочит ему голову с помощью голограммы. Такие случаи бывали. Впрочем, Богоушек тут же сообразил, что пиджак-то его голограммой никогда не был, а теперь вот, пожалуйста – он снова провел рукой сквозь изображение – пустота! Неужели всему виной этот дурацкий баллончик?
Следователь потянулся к столу, чтобы еще раз рассмотреть странную, запространственную, как видно, вещицу, и тут же с досадой грохнул по крышке стола кулаком. Баллончик исчез! Исчез так же необъяснимо, как и подозрительная свидетельница Ольга, только от него не осталось даже изображения...
* * *
– ... Как тебе это удалось? – восхищенно спросил Джек Милдэм, выводя машину со стоянки у Полицейского Управления.
– Долго рассказывать! – Ольга, сидевшая на заднем сидении, протянула тонкую белую руку. – Подай-ка пакет с одеждой. И не пялься на меня, отвернись и следи за дорогой. Гонзик, тебя это тоже касается.
– Не понимаю, зачем мне-то следить за дорогой? – отозвался Христофор. – Машину ведет его сиятельство...
– Дадут мне сегодня одеться или нет?! – прикрикнула Ольга, изображая гнев.
– Ну, если бы это зависело от меня... – глубокомысленно произнес Гонзо.
– Ты это про что? – покосился на него граф.
– Да нет, я так... Я просто хотел сказать, что Ольге идет этот пиджак.
– Тебе он еще больше подойдет! – Ольга перекинула пиджак на колени Гонзо. – Там, в кармане, удостоверение на имя следователя по особо важным делам Богоушека.
– Да ну?! – Христофор, несмотря на запрещение, бросил на Ольгу удивленный взгляд. – Вот это класс! Позвольте вам выразить свое восхищение, пани! Ручку поцеловать разрешите! Разумеется, если граф не возражает...
Ольга улыбнулась.
– Так и быть, пан Богоушек, – сказала она, протягивая ему руку.
– Куда ехать-то теперь? – спросил Джек, сердито глядя на дорогу.
– Прежде всего, на птичий рынок! – сказал Гонзо.
– Это еще зачем?
Христофор взял серебристый баллончик и встряхнул его. Внутри плескался фиксатор – жидкость, предназначенная вовсе не для того, чтобы превращать людей в ящериц.
– Нам нужен миражинский нюшок. Самой чистой породы, – сказал Гонзо. – И непременно – кобелёк...
Глава 5
Помещик Новокупавинского уезда, отставной капитан Савелий Лукич Куратов, проснувшись этот день позже обычного, сел за чай попросту: в халате и с матушкой, Аграфеной Кондратьевной.
Старуха по обыкновению завела разговор об картах и вине, коих хотя и не знала сама, все же считала главным на свете злом после Наполеона, а потому всячески старалась отвратить от них сына. Впрочем, матушкины выговоры мало оставляли следа в душе Савелия Лукича. Он был уже и сам волосом сед и знал по опыту, что, в отличие от Наполеона, ни вина, ни карт нельзя прогнать из отечества.
– Ты, Савелий, Бога побойся, коли мать-старуху пожалеть не хочешь, – причитала довольно монотонно Аграфена Кондратьевна. – Ведь ты уже не молодой человек. Куда тебе перед мальчишками-то удаль показывать! И добро бы, в богоугодном каком деле, а то ведь в пьянстве! Срам!
– Оставьте, маман! – простонал Савелий Лукич, прижимая серебряный молочник к пылающему виску. – Как не надоест, ей-богу! Без того голова болит...
– А матери разве не больно смотреть на тебя? Ведь другого и занятия нет, как с актерками да с гусарами травиться калхетинским!
– Дрянь, это верно, – вздохнул Куратов. – Куда против венгерского!
– Что у них ни кола, ни двора нету, так вот они и величаются геройством друг перед другом, пропивают да проигрывают казенное содержание... А у тебя – собственность! Ты – помещик и должен только о том думать, как имением управить, да приращение ему сделать.
– Зачем же приращение? – удивился Савелий Лукич. – Уж, кажется, всего у меня достаточно – и земли, и людей, и угодья всякого... На мой век хватит!
– Не о тебе пекусь! А как пошлет господь наследников, – матушка перекрестилась, – им-то что оставишь?
– Хватит и наследникам! – махнул рукой Куратов. – Не прикажете ли мне с соседями тяжбы заводить ради ваших наследников?
– А хоть бы и тяжбы, – глаза Аграфены Кондратьевны заблестели, видно было, что разговор, наконец, дошел до самого дела. – Вон, сосед Турицыных, Петр Силыч Бочаров...
– Сутяга он и больше ничего! – оборвал матушку Куратов.
Аграфена Кондратьевна постно поджала губы.
– Однако же мельницу оттягал у Турицыных.
– Ну и дурак, что оттягал! Черта ли в ней? Давно сгнила... Отсудил бы лучше Легостаевский лес. Там хоть охота...
– Отсудит и лес! – матушка в запальчивости хлопнула по скатерти костлявою ладонью и вдруг осеклась.
– Ох ты, господи! Я же тебе, друг мой, забыла рассказать главную новость!
– Ну? – Савелий Лукич уже собирался вставать из-за стола, чтобы идти в библиотеку курить трубку и смотреть в окно.
– Прямо страсть! У Турицыных дворовая девчонка в Легостаевском лесу потерялась! Поутру конюх ихний приходил, так я послала с ним Василия да Михайлу, да сыновей Заплаткиных, чтоб пособили искать.
Савелий Лукич покачал головой.
– Что за напасть такая? Не везет Турицыным, да и только! И давно потерялась?
– Третьего дня, конюх говорит, пошла за грибами и сгинула. Ни слуху, ни духу. Я уж думаю, не завелось ли там, на болотах, нечистой силы? Ведь у них и в прошлый раз также было! С коровой...
– Вздор! – Куратов решительно поднялся и бросил на стол салфетку. – Найдется, коли волкам не попалась...
– Страсти какие! – прошептала старушка, крестясь.
– Хотя... может, и беглые шалят. Мало ли их теперь по лесам шастает! – Савелий Лукич зевнул. – Исправнику донести надо бы...
За окном вдруг послышался стук копыт и скрип дорожного экипажа.
– Никак, гости! – оживился Куратов.
– Ну вот, – проворчала матушка, – опять понаедут гусары, покою от них нет...
Однако в коляске, подкатившей к крыльцу, гусар не было. Правда, впереди сидел кучер с усами, как у гусара, но в армяке. Рядом с ним поместилась молодая женщина, по-бабьи закутанная в платок. На подушках расположился барин – человек лет тридцати, весьма ученого вида, который придавали ему сидящие на носу круглые очки.
У ног барина лежала собака, столь лохматая, что невозможно было понять, с какой стороны у нее голова.
Савелий Лукич распорядился подать еще чаю и просить гостя к столу. Через минуту молодой человек был введен в комнату.
– Простите, что беспокою вас во время трапезы, уважаемый Савелий Лукич, – обратился он к хозяину. – Я к вам с поклоном от Петра Андреевича Собакина.
– А! Очень приятно! – Куратов принял гостя в объятия. – Милости прошу откушать со мною и с матушкой, Аграфеной Кондратьевной!
– И вам, сударыня, велел кланяться Петр Андреевич! – добавил приезжий.
– Спасибо, спасибо, – покивала матушка, сама наливая гостю чая из самовара. – Савеша! – обратилась она к сыну. – А какой же это Петр Андреевич? Не Клавдии ли Васильевны зять?
– Нет, это другой, – ответил Савелий Лукич. – Петр Андреевич Собакин – человек занятий ученых. В городе живет. Сам губернатор его любит. За светлый ум, за хитроумные прожекты построения дорог и мостов... А сколько разных чудесных механизмов в дому его! Освещение завел у себя на квартире такое, что у князя на балу, даже глаза слепит, а обходится в копейку. Вот голова!
– Весьма почтенный человек! – оживилась Аграфена Кондратьевна. – И уважаемый, и занятий серьезных. Не то что...
– Впрочем, он и банчок держит, – сказал Савелий Лукич, и матушка тут же умолкла.
– А вы, сударь, – продолжал хозяин, – чем изволите... Но разрешите сначала спросить имя ваше и отчество.
– Конрад Карлович Михельсон, – живо отрекомендовался приезжий. – Э-э... приват-доцент Петербургского Университета. Из немцев. Впрочем, давно. Предки мои жили в России еще при Петре Великом. Сам я, подобно отцу и деду моим, занимаюсь медициной.
– Лекарь! – всплеснула руками Аграфена Кондратьевна. – Да тебя, батюшка сам Бог послал! Здешние-то лекаря ни аза не смыслят, а меня по ночам так вот и разнимает всю!
– Сударыня, – поклонился с улыбкой Михельсон, – был бы счастлив оказаться вам полезным. Однако мои познания лежат в области не так телесного, как душевного здоровья человека. Именно для изучения душевных расстройств обитателей различных губерний я и предпринял это путешествие...
– А! Ну так ты, отец, правильно к нам заехал, – Аграфена Кондратьевна покосилась на сына. – Сумасбродов здесь хватает...
– Что вы! – смутился Конрад Карлович. – Я не затем вовсе! Просто путь мой лежит теперь в стороне от столбовых дорог, и необходимость добывать фураж лошадям и помещение себе... при том, что Петр Андреевич рекомендовал мне ваше замечательное семейство, как...
– Полно, брат, не надо слов! – Савелий Лукич положил гостю на тарелку еще кусок пресного пирога с ревнем. – Вы здесь полный хозяин – и всё. Вот поживите у нас другой-третий день, сами не захотите после уезжать. Что же до ученых ваших изысканий... – Куратов понизил голос. – Матушка права. Тут в округе попадаются такие типы – хоть сейчас в дом призрения! Если останетесь на неделю, непременно уедете отсюда готовым профессором! Пока же позвольте задать вам один вопрос...
– Почту за честь.
– Вы в карты играете?...
В тот же вечер в доме Куратовых составился вист. За карточным столом сидели: хозяин, его ученый гость, сосед Куратова помещик Григорий Александрович Турицын и местный урядник, который по случаю произведенного у Турицыных следствия был уже несколько пьян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48