– Я все перепробовала.
– Зафиксироваться? – переспросил Ньют.
– Я попробовала маятником воспользоваться. Попробовала воспользоваться теодолитом. Я, понимаешь ли, обладаю экстрасенорными способностями. Но оно, похоже, движется.
Ньют все еще достаточно контролировал свое сознание, чтобы правильно перевести эти слова. Когда большинство людей говорили: «Я, понимаешь ли, обладаю экстрасенсорными способностями», – они имели в виду: «У меня сверхактивное, но неоригинальное воображение… я ногти крашу черным лаком… говорю с моим члеником», – когда же это говорила Анафема, звучало так, словно она признавалась в наследственной болезни, которой она предпочла бы не иметь.
– Армагеддон надвигается? – спросил Ньют.
– Различные пророчества говорят, сначала должен Антихрист явиться, – ответила Анафема. – Агнес говорит он… Я не могу его найти…
– Может быть, это не он а она, – заметил Ньют. – Все-таки это двадцатый век, в конце концов. Равные возможности.
– Мне не кажется, что ты это серьезно воспринимаешь, – резко бросила Анафема. – Вообще, ведь здесь никакого зла нет. Вот чего я не понимаю. Одна любовь.
– Прости? – переспросил Ньют.
Она на него беспомощно поглядела.
– Это трудно описать, – ответила она. – Что-то или кто-то это место любит. Любит каждый его дюйм так сильно, что это его ограждает и защищает. Глубокая, огромная, яростная любовь. Как здесь может что-то плохое начаться? Как может конец света в таком месте начаться? Это такой городок, где люди с удовольствием своих детей бы вырастили. Детский рай. – Она слабо улыбнулась. – Ты должен увидеть местных детей. Они нереальны! Прямо из «Собственной газеты мальчиков»! Все эти коленки с паршой, и «превосходно!», и мишени.
Она почти ее поймала. Уже чувствовала образ мысли, приближалась к ней.
– Что это за место? – спросил Ньют.
– Что? – закричала Анафема, когда поезд ее мыслей сошел с рельс.
Палец Ньюта постучал по карте.
– Говорят, «неиспользуемый аэродром». Вот здесь, гляди, к западу от самого Тадфилда.
Анафема фыркнула.
– Неиспользуемый? Не верь глазам своим! Был базой бойцов во время войны. Десять лет или около того Военно-Воздушная Верхнего Тадфилда. И прежде, чем ты это спросишь, ответ «нет». Я все это проклятое место ненавижу, но полковник гораздо разумнее тебя. Послушай, его жена йогой занимается.
Так. И что она раньше говорила? Здешние дети.
Она почувствовала, как ноги ее сознания под ней разъехались, и она свалилась в более личные мысли, ждавшие, чтобы ее подхватить. Ньют был, точно, ничего. А насчет провождения с ним всех своих дней – что ж, он не будет рядом достаточно долго, чтобы начать раздражать.
Радио говорило о тропических лесах в Южной Америке.
Новых.
Начал идти град.
Ледяные пули разрывали листья вокруг Них, когда Адам вел их в карьер.
Пес, скуля, крался следом, зажав хвост между ног.
«Это нечестно, – думал он. – Когда я уже почти привык ловить крыс. Когда я почти разобрался с проклятой германской овчаркой по ту сторону дороги. Теперь Он собирается всему этому положить конец, и я опять вернусь к горящим глазам и погоням за потерянными душами. Где в этом смысл? Они не сопротивляются, и никакого вкуса у них нет…»
Венслидэйл, Брайан и Пеппер думали вовсе не так связно. Они всего лишь чувствовали, что не следовать за Адамом так же невозможно, как летать; попытка сопротивляться силе, ведущей их вперед, приведет к множеству сломанных ног, и им все равно придется ползти следом.
Адам и вовсе не думал. Что-то открылось в его сознании и полыхало.
Он усадил их на коробку.
– Здесь мы будем в безопасности, – бросил он.
– Э, – попытался Венслидэйл, – ты не думаешь, что наши матери и отцы…
– Насчет них не волнуйся, – откликнулся Адам высокомерно. – Я могу новых сделать. И никаких укладываний в постель к полдесятому тогда уж точно не будет. Если не хочешь, можешь вообще в постель не ложиться. Или комнату в порядок приводить, или что-то такое. Просто предоставьте все мне, и все будет здорово. – Он им маниакально улыбнулся. – Ко мне несколько новых друзей скоро придут, – сообщил он доверительно. – Вам они понравятся.
– Но… – начал было Венслидэйл.
– Вы только подумайте о том замечательном, что будет после, – с энтузиазмом прервал его Адам. – Америку сможете наполнить всякими новыми ковбоями, индейцами, полицейскими, гангстерами, героями мультиков, пришельцами из космоса и другими штуками. Разве это не чудесно будет?
Венслидэйл несчастно поглядел на двух других. Они все думали одну мысль, которую ни один из них даже в нормальное время не смог бы сносно произнести. Грубо говоря, она была такова – когда-то были настоящие ковбои и гангстеры, и это было здорово. И всегда будут ковбои и гангстеры понарошку, и это тоже было здорово. Но настоящие ковбои и гангстеры понарошку, которые были живые и неживые и могли быть положены обратно в коробку, когда они тебе надоедали – это, казалось им, было вовсе не здорово. Смысл игр в гангстеров, ковбоев, пришельцев и пиратов был в том, что можно было прекратить ими быть и пойти домой.
– Но прежде всего этого, – добавил Адам, – мы уж им всем покажем…
На площадке росло дерево. Оно не было очень большим, листья у него были желтыми, и свет, который оно получало через возбуждающе драматическое затемненное стекло, был неправильным светом. И оно жило на большем количестве наркотиков, чем олимпийский атлет, и в ветвях висели громкоговорители. Но это было дерево, и если полузакрыть глаза и глядеть на него сквозь искусственный водопад, можно было почти поверить, что смотришь на больное дерево сквозь туман слез.
Джейми Хернез любил под ним есть свой ланч. Начальник наорал бы на него, если бы узнал, но Джейми вырос на ферме, ферма эта была достаточно хороша, и он любил деревья и не хотел переезжать в город, но что он мог сделать? Эта работа не была плохой, а деньги были такими, о каких его отец и не мечтал. Дед его вообще о деньгах не мечтал. До пятнадцати лет он даже и не знал, что такое деньги. Но были времена, когда деревья были нужны, и горько, думал Джейми, что дети его вырастут, думая о деревьях, как о дровах, а внуки его будут думать о них, как об истории.
Но что можно было сделать? Где были деревья, теперь были большие фермы, где были маленькие фермы, теперь были площади, а где были площади, были по прежнему площади, и так жизнь и шла.
Он спрятал свою тележку за газетным киоском, украдкой сел и открыл свою коробку с ланчем.
И вот тогда-то он и услышал шелест, и увидел, как по полу движутся тени. Он огляделся.
Дерево двигалось. Он с интересом за ним наблюдал. Джейми никогда раньше не видел, как дерево растет.
Почва, которая была всего лишь разбросанной кучей каких-то искусственных веток, по-настоящему сдвинулась с места, когда под поверхностью задвигались корни. Джейми увидел, как тонкий белый росток прополз вниз по боку поднятой садовой местности и слепо ткнулся в бетонный пол.
Не зная, почему, никогда так и не узнав, почему, он его легонько пихал ногой, пока он не оказался близко к щели между плитами. Он ее нашел и забрался внутрь.
Ветки, изгибаясь, принимали различные формы.
Джейми услышал визг движения снаружи здания, но он не обратил на него внимания. Кто-то что-то вопил, но кто-то всегда что-то вопил вблизи от Джейми, часто вопил на него.
Ищущий корень, должно быть, нашел под землей почву. Его цвет поменялся, и он стал толще, как шланг для тушения огня, когда включена вода. Искусственный водопад перестал работать; Джейми представил разломанные трубы, заблокированные сосущими корнями.
Теперь он видел, что происходило снаружи. Поверхность улицы поднималась, как море. Между разломов поднимались молодые деревца.
Конечно, рассудил он; у них был солнечный свет. У его дерева его не было. Все, что у него было, это слабый серый свет, идущий из купола четырьмя этажами выше. Мертвый свет.
Но что можно было сделать?
Вот что можно было сделать:
Лифты прекратили работать, так как энергия отключилась, но ведь всего четыре пролета… Джейми аккуратно закрыл свою ланчевую коробку и прошел назад к своей тележке, где он выбрал длиннейшую свою метлу.
Поток людей, вопя, вытекал из здания. Джейми пробирался против течения, как лосось, плывущий вверх по течению.
Белый каркас из балок, про которые, видимо, архитектор думал, что они динамически чего-то там заявляют, держал стеклянный купол. На самом деле это был какой-то пластик, и лишь со всей силы, да с помощью подъемной силы всей длины метлы, смог Джейми, взобравшийся на удобный кусок балки, его сломать. Еще пара взмахов – и он свалился вниз смертельными осколками.
Свет устремился в дыру, осветив пыль на площадке, так что стало казаться, что воздух полон светляков.
Далеко внизу, дерево взорвало стены своей ухоженной бетонной тюрьмы и поднялось вверх, как поезд-экспресс. Джейми никогда не осознавал, что деревья издают звук, вырастая, и никто этого не осознавал, потому что звук издается тысячи лет на частоте, двадцать четыре часа, от пика до пика волны.
Ускорьте его, и получите издаваемый деревом звук «вруууум».
Джейми наблюдал, как оно к нему приближается, как зеленое грибовидное облако. Пар вздымался из-под его корней.
Балки никак такого выдержать не могли. Остаток купола взмыл вверх, как пинг-понговый шарик на водяных брызгах.
То же самое происходило и по всему городу, вот только города больше не было видно. Видно было только зеленое покрывало. Оно раскинулось от горизонта до горизонта.
Джейми сидел на своей скамейке, уцепившись за лиану, и смеялся, смеялся, смеялся…
Вскоре пошел дождь.
«Каппамаки», китолов, обычно занимающийся поиском китов, в настоящий момент искал ответ на вопрос «Сколько китов можно увидеть за неделю?».
Вот только сегодня китов вообще не было. Команда глядела на экраны гидролокаторов, которые благодаря применению изобретательной технологии могли найти что-либо, по размеру большее сардины, и рассчитать его цену на международном рынке жира, и видела, что они пусты. Время от времени появляющаяся на них рыба мчалась сквозь воду, словно очень спешила куда-то отсюда убраться.
Капитан барабанил пальцами по пульту управления. Он боялся, что ему вскоре придется на практике заниматься собственным проектом-исследованием, чтобы найти ответ на вопрос, что происходит со статистически малой частью капитанов китоловов, что возвращались домой с пустыми трюмами. Он думал, что с ними делают. Может, запирают в комнате с ружьем или с гарпуном и ждут, что пока запертый совершит благородный поступок.
Это было невероятно. Должно же было быть хоть что-то.
Штурман ударил по карте и уставился на нее.
– Достопочтенный сэр? – проговорил он.
– Что? – отозвался капитан раздраженно.
– У нас, похоже, отказал эхолот. Дно в этом районе должно быть на двухстах метрах.
– И что?
– Говорит 15000 метров, достопочтенный сэр. И глубина все увеличивается.
– Глупости. Такой глубины не существует.
Капитан злобно уставился на сверхсовременную технологию ценой в несколько миллионов йен и пнул ее.
Штурман нервно улыбнулся.
– О, сэр, – проговорил он, – уже мельче.
«Под громами поверхности воды», – знали и Азирафаил, и Теннисон, – «глубоко, глубоко в бездне морской Кракен спит».
А теперь он просыпался.
Миллионы тонн тины с глубины океана стекают с его боков, пока он поднимается.
– Видите, – сказал штурман. – Уже три тысячи метров.
У кракена нет глаз. Никогда не было чего-либо, на что ему надо было смотреть. Но пока он поднимается вверх сквозь ледяную воду, он принимает микроволновый шум моря, грустный писк и посвист китовой песни.
– Э-э-э, – проговорил штурман, – тысяча метров.
Кракену окружающее не нравится.
– Пятьсот метров?
Китобойное судно качается на неожиданном волнении.
– Сто метров?
Над ним малюсенькая металлическая вещь. Кракен шевелится.
И миллионы едоков суши кричат, требуя мести.
Окна домика взорвались, и обломки упали внутрь. Это была не буря, это была война. Обрывки жасмина кружились по комнате, смешавшись с дождем карточек из картотеки.
Ньют и Анафема ухватились друг за друга в пространстве между перевернутым столом и стеной.
– Давай, – пробормотал Ньют. – Скажи мне, что Агнес это предвидела.
– Она сказала, что Он бурю начинает, – указала Анафема.
– Это не буря, это ураган проклятый. Он сказал, что дальше должно произойти?
– 2315 связано с 3477.
– Ты в такое время детали помнишь?
– Да, раз уж спросил, – отозвалась она и протянула карточку.
Ньют еще раз прочитал текст.
Снаружи раздался звук, похожий на издаваемый листом волнистого железа, катящегося по саду, собственно, так и было.
– Это что, должно означать? – проговорил он медленно. – Что мы должны стать, стать парой? Что за шутница эта Агнес.
Ухаживать всегда трудно, когда у той, за которой ухаживают, дома живет старый родственник; они любят бормотать, кудахтающе хохотать, сигареты выхватывать или, в худшем случае, доставать семейный фотоальбом, акт агрессии в сексуальной войне, который надо запретить Женевской Конвенцией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Зафиксироваться? – переспросил Ньют.
– Я попробовала маятником воспользоваться. Попробовала воспользоваться теодолитом. Я, понимаешь ли, обладаю экстрасенорными способностями. Но оно, похоже, движется.
Ньют все еще достаточно контролировал свое сознание, чтобы правильно перевести эти слова. Когда большинство людей говорили: «Я, понимаешь ли, обладаю экстрасенсорными способностями», – они имели в виду: «У меня сверхактивное, но неоригинальное воображение… я ногти крашу черным лаком… говорю с моим члеником», – когда же это говорила Анафема, звучало так, словно она признавалась в наследственной болезни, которой она предпочла бы не иметь.
– Армагеддон надвигается? – спросил Ньют.
– Различные пророчества говорят, сначала должен Антихрист явиться, – ответила Анафема. – Агнес говорит он… Я не могу его найти…
– Может быть, это не он а она, – заметил Ньют. – Все-таки это двадцатый век, в конце концов. Равные возможности.
– Мне не кажется, что ты это серьезно воспринимаешь, – резко бросила Анафема. – Вообще, ведь здесь никакого зла нет. Вот чего я не понимаю. Одна любовь.
– Прости? – переспросил Ньют.
Она на него беспомощно поглядела.
– Это трудно описать, – ответила она. – Что-то или кто-то это место любит. Любит каждый его дюйм так сильно, что это его ограждает и защищает. Глубокая, огромная, яростная любовь. Как здесь может что-то плохое начаться? Как может конец света в таком месте начаться? Это такой городок, где люди с удовольствием своих детей бы вырастили. Детский рай. – Она слабо улыбнулась. – Ты должен увидеть местных детей. Они нереальны! Прямо из «Собственной газеты мальчиков»! Все эти коленки с паршой, и «превосходно!», и мишени.
Она почти ее поймала. Уже чувствовала образ мысли, приближалась к ней.
– Что это за место? – спросил Ньют.
– Что? – закричала Анафема, когда поезд ее мыслей сошел с рельс.
Палец Ньюта постучал по карте.
– Говорят, «неиспользуемый аэродром». Вот здесь, гляди, к западу от самого Тадфилда.
Анафема фыркнула.
– Неиспользуемый? Не верь глазам своим! Был базой бойцов во время войны. Десять лет или около того Военно-Воздушная Верхнего Тадфилда. И прежде, чем ты это спросишь, ответ «нет». Я все это проклятое место ненавижу, но полковник гораздо разумнее тебя. Послушай, его жена йогой занимается.
Так. И что она раньше говорила? Здешние дети.
Она почувствовала, как ноги ее сознания под ней разъехались, и она свалилась в более личные мысли, ждавшие, чтобы ее подхватить. Ньют был, точно, ничего. А насчет провождения с ним всех своих дней – что ж, он не будет рядом достаточно долго, чтобы начать раздражать.
Радио говорило о тропических лесах в Южной Америке.
Новых.
Начал идти град.
Ледяные пули разрывали листья вокруг Них, когда Адам вел их в карьер.
Пес, скуля, крался следом, зажав хвост между ног.
«Это нечестно, – думал он. – Когда я уже почти привык ловить крыс. Когда я почти разобрался с проклятой германской овчаркой по ту сторону дороги. Теперь Он собирается всему этому положить конец, и я опять вернусь к горящим глазам и погоням за потерянными душами. Где в этом смысл? Они не сопротивляются, и никакого вкуса у них нет…»
Венслидэйл, Брайан и Пеппер думали вовсе не так связно. Они всего лишь чувствовали, что не следовать за Адамом так же невозможно, как летать; попытка сопротивляться силе, ведущей их вперед, приведет к множеству сломанных ног, и им все равно придется ползти следом.
Адам и вовсе не думал. Что-то открылось в его сознании и полыхало.
Он усадил их на коробку.
– Здесь мы будем в безопасности, – бросил он.
– Э, – попытался Венслидэйл, – ты не думаешь, что наши матери и отцы…
– Насчет них не волнуйся, – откликнулся Адам высокомерно. – Я могу новых сделать. И никаких укладываний в постель к полдесятому тогда уж точно не будет. Если не хочешь, можешь вообще в постель не ложиться. Или комнату в порядок приводить, или что-то такое. Просто предоставьте все мне, и все будет здорово. – Он им маниакально улыбнулся. – Ко мне несколько новых друзей скоро придут, – сообщил он доверительно. – Вам они понравятся.
– Но… – начал было Венслидэйл.
– Вы только подумайте о том замечательном, что будет после, – с энтузиазмом прервал его Адам. – Америку сможете наполнить всякими новыми ковбоями, индейцами, полицейскими, гангстерами, героями мультиков, пришельцами из космоса и другими штуками. Разве это не чудесно будет?
Венслидэйл несчастно поглядел на двух других. Они все думали одну мысль, которую ни один из них даже в нормальное время не смог бы сносно произнести. Грубо говоря, она была такова – когда-то были настоящие ковбои и гангстеры, и это было здорово. И всегда будут ковбои и гангстеры понарошку, и это тоже было здорово. Но настоящие ковбои и гангстеры понарошку, которые были живые и неживые и могли быть положены обратно в коробку, когда они тебе надоедали – это, казалось им, было вовсе не здорово. Смысл игр в гангстеров, ковбоев, пришельцев и пиратов был в том, что можно было прекратить ими быть и пойти домой.
– Но прежде всего этого, – добавил Адам, – мы уж им всем покажем…
На площадке росло дерево. Оно не было очень большим, листья у него были желтыми, и свет, который оно получало через возбуждающе драматическое затемненное стекло, был неправильным светом. И оно жило на большем количестве наркотиков, чем олимпийский атлет, и в ветвях висели громкоговорители. Но это было дерево, и если полузакрыть глаза и глядеть на него сквозь искусственный водопад, можно было почти поверить, что смотришь на больное дерево сквозь туман слез.
Джейми Хернез любил под ним есть свой ланч. Начальник наорал бы на него, если бы узнал, но Джейми вырос на ферме, ферма эта была достаточно хороша, и он любил деревья и не хотел переезжать в город, но что он мог сделать? Эта работа не была плохой, а деньги были такими, о каких его отец и не мечтал. Дед его вообще о деньгах не мечтал. До пятнадцати лет он даже и не знал, что такое деньги. Но были времена, когда деревья были нужны, и горько, думал Джейми, что дети его вырастут, думая о деревьях, как о дровах, а внуки его будут думать о них, как об истории.
Но что можно было сделать? Где были деревья, теперь были большие фермы, где были маленькие фермы, теперь были площади, а где были площади, были по прежнему площади, и так жизнь и шла.
Он спрятал свою тележку за газетным киоском, украдкой сел и открыл свою коробку с ланчем.
И вот тогда-то он и услышал шелест, и увидел, как по полу движутся тени. Он огляделся.
Дерево двигалось. Он с интересом за ним наблюдал. Джейми никогда раньше не видел, как дерево растет.
Почва, которая была всего лишь разбросанной кучей каких-то искусственных веток, по-настоящему сдвинулась с места, когда под поверхностью задвигались корни. Джейми увидел, как тонкий белый росток прополз вниз по боку поднятой садовой местности и слепо ткнулся в бетонный пол.
Не зная, почему, никогда так и не узнав, почему, он его легонько пихал ногой, пока он не оказался близко к щели между плитами. Он ее нашел и забрался внутрь.
Ветки, изгибаясь, принимали различные формы.
Джейми услышал визг движения снаружи здания, но он не обратил на него внимания. Кто-то что-то вопил, но кто-то всегда что-то вопил вблизи от Джейми, часто вопил на него.
Ищущий корень, должно быть, нашел под землей почву. Его цвет поменялся, и он стал толще, как шланг для тушения огня, когда включена вода. Искусственный водопад перестал работать; Джейми представил разломанные трубы, заблокированные сосущими корнями.
Теперь он видел, что происходило снаружи. Поверхность улицы поднималась, как море. Между разломов поднимались молодые деревца.
Конечно, рассудил он; у них был солнечный свет. У его дерева его не было. Все, что у него было, это слабый серый свет, идущий из купола четырьмя этажами выше. Мертвый свет.
Но что можно было сделать?
Вот что можно было сделать:
Лифты прекратили работать, так как энергия отключилась, но ведь всего четыре пролета… Джейми аккуратно закрыл свою ланчевую коробку и прошел назад к своей тележке, где он выбрал длиннейшую свою метлу.
Поток людей, вопя, вытекал из здания. Джейми пробирался против течения, как лосось, плывущий вверх по течению.
Белый каркас из балок, про которые, видимо, архитектор думал, что они динамически чего-то там заявляют, держал стеклянный купол. На самом деле это был какой-то пластик, и лишь со всей силы, да с помощью подъемной силы всей длины метлы, смог Джейми, взобравшийся на удобный кусок балки, его сломать. Еще пара взмахов – и он свалился вниз смертельными осколками.
Свет устремился в дыру, осветив пыль на площадке, так что стало казаться, что воздух полон светляков.
Далеко внизу, дерево взорвало стены своей ухоженной бетонной тюрьмы и поднялось вверх, как поезд-экспресс. Джейми никогда не осознавал, что деревья издают звук, вырастая, и никто этого не осознавал, потому что звук издается тысячи лет на частоте, двадцать четыре часа, от пика до пика волны.
Ускорьте его, и получите издаваемый деревом звук «вруууум».
Джейми наблюдал, как оно к нему приближается, как зеленое грибовидное облако. Пар вздымался из-под его корней.
Балки никак такого выдержать не могли. Остаток купола взмыл вверх, как пинг-понговый шарик на водяных брызгах.
То же самое происходило и по всему городу, вот только города больше не было видно. Видно было только зеленое покрывало. Оно раскинулось от горизонта до горизонта.
Джейми сидел на своей скамейке, уцепившись за лиану, и смеялся, смеялся, смеялся…
Вскоре пошел дождь.
«Каппамаки», китолов, обычно занимающийся поиском китов, в настоящий момент искал ответ на вопрос «Сколько китов можно увидеть за неделю?».
Вот только сегодня китов вообще не было. Команда глядела на экраны гидролокаторов, которые благодаря применению изобретательной технологии могли найти что-либо, по размеру большее сардины, и рассчитать его цену на международном рынке жира, и видела, что они пусты. Время от времени появляющаяся на них рыба мчалась сквозь воду, словно очень спешила куда-то отсюда убраться.
Капитан барабанил пальцами по пульту управления. Он боялся, что ему вскоре придется на практике заниматься собственным проектом-исследованием, чтобы найти ответ на вопрос, что происходит со статистически малой частью капитанов китоловов, что возвращались домой с пустыми трюмами. Он думал, что с ними делают. Может, запирают в комнате с ружьем или с гарпуном и ждут, что пока запертый совершит благородный поступок.
Это было невероятно. Должно же было быть хоть что-то.
Штурман ударил по карте и уставился на нее.
– Достопочтенный сэр? – проговорил он.
– Что? – отозвался капитан раздраженно.
– У нас, похоже, отказал эхолот. Дно в этом районе должно быть на двухстах метрах.
– И что?
– Говорит 15000 метров, достопочтенный сэр. И глубина все увеличивается.
– Глупости. Такой глубины не существует.
Капитан злобно уставился на сверхсовременную технологию ценой в несколько миллионов йен и пнул ее.
Штурман нервно улыбнулся.
– О, сэр, – проговорил он, – уже мельче.
«Под громами поверхности воды», – знали и Азирафаил, и Теннисон, – «глубоко, глубоко в бездне морской Кракен спит».
А теперь он просыпался.
Миллионы тонн тины с глубины океана стекают с его боков, пока он поднимается.
– Видите, – сказал штурман. – Уже три тысячи метров.
У кракена нет глаз. Никогда не было чего-либо, на что ему надо было смотреть. Но пока он поднимается вверх сквозь ледяную воду, он принимает микроволновый шум моря, грустный писк и посвист китовой песни.
– Э-э-э, – проговорил штурман, – тысяча метров.
Кракену окружающее не нравится.
– Пятьсот метров?
Китобойное судно качается на неожиданном волнении.
– Сто метров?
Над ним малюсенькая металлическая вещь. Кракен шевелится.
И миллионы едоков суши кричат, требуя мести.
Окна домика взорвались, и обломки упали внутрь. Это была не буря, это была война. Обрывки жасмина кружились по комнате, смешавшись с дождем карточек из картотеки.
Ньют и Анафема ухватились друг за друга в пространстве между перевернутым столом и стеной.
– Давай, – пробормотал Ньют. – Скажи мне, что Агнес это предвидела.
– Она сказала, что Он бурю начинает, – указала Анафема.
– Это не буря, это ураган проклятый. Он сказал, что дальше должно произойти?
– 2315 связано с 3477.
– Ты в такое время детали помнишь?
– Да, раз уж спросил, – отозвалась она и протянула карточку.
Ньют еще раз прочитал текст.
Снаружи раздался звук, похожий на издаваемый листом волнистого железа, катящегося по саду, собственно, так и было.
– Это что, должно означать? – проговорил он медленно. – Что мы должны стать, стать парой? Что за шутница эта Агнес.
Ухаживать всегда трудно, когда у той, за которой ухаживают, дома живет старый родственник; они любят бормотать, кудахтающе хохотать, сигареты выхватывать или, в худшем случае, доставать семейный фотоальбом, акт агрессии в сексуальной войне, который надо запретить Женевской Конвенцией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47