– Разумеется, – говорил священник, – у иезуитов есть определенные принципы. Мы не осуществляем тайный контроль над миром, Стенсил. У нас нет шпионской сети, нет политического нервного узла в Ватикане. – О, Стенсил был достаточно объективен. Хотя вряд ли мог подняться над воспитанием, полученным в лоне англиканской церкви, косо посматривавшей на пресловутое Общество Иисуса. Но он возражал против отклонений Фэйринга от темы; сгущавшийся туман политических взглядов отражался на донесениях, коим следовало быть беспристрастными. Первая встреча с Фэйрингом, состоявшаяся вскоре после поездки на виллу Манганезе, оставила у Стенсила тягостное впечатление. Фэйринг старался казаться своим в доску и даже пытался – помилуй, Господи – беседовать на профессиональные темы. Стенсилу он напомнил вполне компетентных в своей области англо-индийских колониальных чиновников, попавших на гражданскую службу, в который они ничего не смыслили. «Мы жертвы дискриминации, – всем своим видом жалуются они, – нас презирают и белые, и азиаты. Ладно, так и быть, мы до конца будем играть ту фальшивую роль, которой требует от нас предубеждение большинства». Сколько раз Стенсилу доводилось быть свидетелем умышленной неловкости за столом, бестактных замечаний в беседе и тщательного подчеркивания акцента в речи, призванных продемонстрировать эту обособленность.
Вот и Фэйринг был таким же. «Все мы тут шпионы» – вот линия, которой он придерживался. Стенсила интересовала только информация. Он не позволял личным пристрастиям влиять на Ситуацию; это может привести к хаосу. Фэйринг довольно быстро понял, что Стенсил вовсе не отрицает Папство, и перешел от заносчивой честности к поведению просто невыносимому. Вот, – предлагал он свою трактовку, – вот шпион, поднявшийся над суетливой политической возней своего времени. Вот Макиавелли на дыбе, которого идеи волнуют больше, чем страдания. Само собой, в еженедельных отчетах монаха густо плавал туман субъективных оценок.
– Любое отклонение в сторону анархии противно христианству, – однажды безапелляционно заявил он, втянув Стенсила в обсуждение своей теории политической доктрины Святого Духа. – Церковь наконец достигла поры зрелости. Подобно юной девушке, она перешла от беспорядочных метаний к авторитетной позиции матроны. Вы отстали на два тысячелетия.
Старушка пытается скрыть бурную молодость. Ха!
Честно говоря, Фэйринг был идеальным информатором. Мальта была как-никак католическим островом, и сан священника давал возможность постоянно получать через окно исповедальни информацию, позволявшую, по меньшей мере, составить общую картину всех недовольных группировок острова. И хотя качество его отчетов не приводило Стенсила в восторг, на количество жаловаться не приходилось. Что же толкнуло его пожаловаться Манго Шивзу? Чего боялся Фэйринг?
Вряд ли он просто питал страсть к политическим маневрам и закулисным интригам. Если он действительно верил в авторитет Церкви и ее институтов, то, просидев четыре года, словно в карантине, вдали от военных судорог, сотрясавших весь остальной Старый Свет, он, возможно, уверовал, что Мальта – это некое заколдованное место, территория, где царит вечный мир.
А потом, когда внезапно на всех уровнях наступило перемирие, он тут же стал подозревать, что его прихожане готовят переворот… Дело ясное.
Дух Святой, вот кто страшил Фэйринга. Ему вполне хватало Сына, вступившего в пору мужества.
Фэйринг, Мейстраль, тайна личности обезображенного лица в луче света – Стенсил занимался этим почти весь март. А потом, однажды днем придя в церковь на встречу с Фэйрингом раньше назначенного срока, увидел Веронику Манганезе, которая выходила из исповедальни с опущенной головой, пряча лицо, как в тот день, когда он видел ее на Страда Стретта. Она преклонила колени у ограды алтаря и вознесла покаянную молитву. Стенсил стал на одно колено у дальней скамьи и положил локти на ее спинку. Делает вид, что она примерная католичка; делает вид, что с Мейстралем у нее просто любовная интрижка; и в том, и в другом ничего подозрительного. Но стоило сложить одно с другим да припомнить, что только в Валлетте (он быстро прикинул) несколько десятков отцов-исповедников, к которым всегда можно обратиться, – и тут Стенсил вплотную приближался к тому, чтобы впасть в какое-нибудь суеверие. События снова и снова выстраивались в зловещий ряд.
Может, Фэйринг тоже двойной агент? Если так, тогда, значит, именно эта женщина подключила сюда Министерство иностранных дел. Какой выверт итальянской казуистики позволил ей раскрыть врагу готовящийся заговор?
Она поднялась и двинулась мимо Стенсила к выходу. Их глаза встретились. Стенсилу вспомнилось замечание Демивольта: «жуткая ностальгия».
Ностальгия и меланхолия… Разве он не пытался перекинуть мост между двумя мирами? Не могли же все перемены копиться в нем одном. Должно быть, есть некая пассивность, свойственная самой Мальте, где вся история присутствует одновременно, где все улицы полны призраков, где беспокойное морское дно ежегодно уводит под воду одни острова и выставляет над водой другие, – на Мальте вот эта окаменевшая рыба, вот этот островок Годекс, вот эти скалы под названием Тминное семечко и Горошина перца остаются неизменными атрибутами с незапамятных времен. В Лондоне слишком много отвлекающих факторов. Историю там рассматривают как запись хода эволюции. Как бесповоротное движение вперед. Памятники, здания, мемориальные таблички – это лишь воспоминания; а в Валлетте воспоминания близки к тому, чтобы ожить.
Стенсил, который повсюду в Европе чувствовал себя как дома, здесь не находил себе места. И понимал, что начинает катиться вниз. Когда шпион не находит себе места и не чувствует себя как дома – это признак слабости.
Министерство иностранных дел отмалчивалось и помощи не оказывало. Может, их отправили сюда, как скот на пастбище, спросил Стенсил Демивольта.
– Боюсь, что так. Ведь мы уже старенькие.
– Раньше было иначе, – сказал Стенсил. – Верно?
В тот вечер они пошли и напились до зеленых соплей. Но прекрасное чувство ностальгической меланхолии притупилось под воздействием алкоголя. Стенсил жалел, что так набрался. Он помнил, как уже хорошо за полночь они шли под горку по Стрейт-стрит и распевали песенки из старых водевилей. И как это их угораздило?
А затем пришло время и наступил Один из Тех Дней. После тяжелого ночного запоя, сделавшего славное весеннее утро омерзительным, Стенсил зашел в церковь к Фэйрингу и узнал, что священника переводят.
– В Америку. Ничего не могу поделать. – И вновь улыбка старого коллеги-профессионала.
Стенсил сомневался, что сможет с усмешкой сказать «На все воля Божья». Случай Фэйринга до таких высот не поднимался. Тут определенно была воля Церкви, и Фэйринг привычно склонялся перед ее Авторитетом. Как-никак он тоже был англичанином. Следовательно, они в каком-то смысле являлись товарищами по изгнанию.
– Едва ли, – улыбнулся священник. – Дела кесаря и Господа не требуют от иезуита такой гибкости, которая кажется вам необходимой. Здесь нет столкновения интересов.
– Такой гибкости требуют дела кесаря и Фэйринга, да? Или кесаря и Стенсила?
– Да, примерно такой.
– Тогда sahha. Полагаю, ваш преемник…
– Отец Аваланш моложе меня. Не введите его во искушение.
– Понимаю.
Демивольт уехал в Хамрун побеседовать с информаторами, которые имелись у него среди мельников. Агенты были напуганы. Может, Фэйринг тоже испугался и боялся остаться? Стенсил поужинал в комнате. Раскурил трубку, но не успел сделать и нескольких затяжек, как в дверь робко постучали.
– Входите, входите.
За дверью стояла девушка с заметно обозначившейся беременностью и молча смотрела на него.
– Вы говорите по-английски?
– Да. Я Карла Мейстраль. – И осталась стоять, прямая как струна, лопатками и ягодицами касаясь двери.
– Его искалечат или даже убьют, – сказала она. – В военное время женщина должна быть готова к тому, чтобы потерять мужа. Но сейчас мир.
Она хотела, чтобы он отпустил Мейстраля. Отпустить? Почему бы и нет? Двойные агенты опасны. Но сейчас, потеряв священника… Вряд ли она могла знать о Манганезе.
– Помогите, синьор. Поговорите с ним.
– Откуда вы знаете, что он в опасности? Разве он что-нибудь говорил вам?
– Рабочие знают, что среди них шпион. У их жен это стало излюбленной темой для сплетен. Который из нас? Разумеется, это холостяк, говорят они. Мужчина с семьей и детьми не смог бы на такое решиться. – Глаза ее оставались сухими, голос твердым.
– Ради Бога, – раздраженно сказал Стенсил, – сядьте.
Она села.
– Жена, особенно та, которая скоро станет матерью, чувствует очень многое. – Она умолкла и улыбнулась своему животу, который ужасно сердил Стенсила. С каждой секундой она нравилась ему все меньше. – Я вижу, что с Мейстралем что-то не так. Я слышала, что английские леди за пару месяцев до рождения ребенка устраиваются дома и никуда не выходят. А здесь женщина работает и появляется на улице до тех пор, пока может передвигаться.
– И вы вышли, чтобы разыскать меня.
– Так мне посоветовал священник.
Фэйринг. Кто на кого работает? Кесарь остался внакладе. Стенсил попытался проявить сочувствие:
– Неужели вас это так взволновало, что пришлось все выложить на исповеди?
– Раньше Мейстраль ночевал дома. Это наш первый ребенок, а первый ребенок очень важен. Это ведь и его дитя. Но теперь мы почти не разговариваем. Он приходит поздно, а я притворяюсь, что уже сплю.
– Но ребенка надо кормить, одевать и заботиться о нем больше, чем о взрослом. А на это нужны деньги.
Она рассердилась:
– У сварщика Маратта семеро детей. Он зарабатывает меньше Фаусто. И все его дети накормлены, одеты, и у них есть крыша над головой. Ваши деньги нам не нужны.
Господи, да она нам всю работу завалит. Сказать ей, что даже если он отпустит ее мужа, то останется Вероника Манганезе, у которой Мейстраль будет проводить ночи? Есть только один выход: поговорить со священником.
– Обещаю вам, – сказал Стенсил, – я сделаю лее, что в моих силах. Но Ситуация намного сложнее, чем вы можете себе представить.
– Когда мне было пять лет, – Стенсил только сейчас с удивлением заметил, что в ее голосе дрожат истерические нотки, – мой отец тоже стал исчезать по ночам.
Я так и не узнала почему. Но это доконало мою мать. Я не стану ждать, пока это же убьет меня. Угрожает покончить с собой?
– Слушайте, а с мужем вы говорили?
– Жена не должна вмешиваться в такие дела. Стенсил улыбнулся:
– И потому вы пришли поговорить с его работодателем. Ладно, синьора, попробую. Но ничего не гарантирую. Мой наниматель – Англия, король. – Это заставило ее замолчать.
Когда она ушла, он завел горький диалог с самим собой. Где же наша дипломатическая активность? Похоже, теперь тон задают они, кто бы они ни были.
Ситуация всегда подавляет тебя, Сидней. У нее, как и у Господа, своя логика, свое обоснование бытия, и под Ситуацию лучше всего просто подстроиться.
Я не специалист по вопросам брака. И не священник.
Не надо думать, что здесь сознательный заговор против тебя. Кто знает, какие тысячи случайностей – погодные изменения, расписание движения кораблей или падение урожайности – привели на остров всех этих людей с их мечтами и заботами, а затем выстроили к тебе в очередь. Любую Ситуацию формируют события куда более низменные, чем обычные человеческие деяния.
Да, именно так; вот, скажем, Флоренция. Произвольное перемещение холодных воздушных потоков, сдвиг ледовых пластов и смерть нескольких пони породили того Хью Годольфина, который предстал перед нами. Лишь по чистой случайности ушел он живым от логики ледяного мира.
Инертная вселенная обладает тем, что мы иногда называем логикой. Однако логика – это как-никак свойство и атрибут человека; таким образом, термин употребляется неправильно. А в реальности мы сталкиваемся с противоположными устремлениями. Облагораживаем их словами «профессия» и «работа». Отчасти утешает мысль о том, что Манганезе, Мицци, Мейстраль, старьевщик Дупиро и даже та покореженная рожа, заставшая нас на вилле, в своей работе тоже сталкиваются с противоположными устремлениями.
Ну, и как с этим быть? Как из этого выбраться?
Конечно, всегда есть выход, которым угрожала воспользоваться Карла Мейстраль.
В дверь, спотыкаясь, ввалился Демивольт и прервал размышления Стенсила:
– У нас неприятности.
– Да уж вижу. В этом нет ничего удивительного.
– Старьевщик Дупиро… Бог троицу любит.
– Как?
– Утонул в Марсамускетто. На берег вынесло аж у Мандераджио. Изуродован до неузнаваемости. – Стен-сил подумал о Великой Осаде и о зверствах турок; флотилия смерти. – Наверное, это сделали I Banditti, – продолжал Демивольт. – Банда террористов или профессиональных убийц. Они соревнуются друг с другом в поисках наиболее изощренных способов убийства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86