хозяин вышел сам.
Он важно посмотрел на меня и спросил:
— Что нужно одному из моих возлюбленных поданных?
— Мне очень нужно поговорить с вами. Только не здесь. Здесь очень шумно.
Разумеется, пока они кудахтали, собралась толпа, причем каждый вносил какие-нибудь предложения. Как хорошо, что я не понимаю по-асенски.
Он смотрел на меня еще какое-то время, потом сказал:
— Ты не тард, ты, видно, врач-церет из посольства. Так?
— Да.
— Ну что ж, заходи.
Я передал ему все. Он, похоже, ничуть не удивился, будто сюда каждый день приходят такие посланники.
— Скажи Эрвинду, что я все понял и сделаю, что смогу. Тебе сюда больше приходить не надо. Сегодняшний твой визит улица будет переживать неделю, а следующего может не перенести. Вымрут от любопытства.
Что ж, дело сделано. Теперь будем ждать, что из этого выйдет.
Глава 6
С утра в День Высокой Звезды во дворце, как и во всех асенских домах, царит первозданный хаос. Кухня клокочет как вулкан, из всех темных углов и щелей выметаются кучи пыли, блестящих конфетных фантиков, фишек от лото, невесть когда потерянных заколок, брошей, бантов. Из каких-то совсем уж потаенных закоулков выползают огромные сундуки и, щелкая окованными челюстями, жадно глотают мебельные чехлы и старые портьеры. Королевы во дворце нет — она заперлась дома со своими женщинами и дошивает наряды. Еще вчера она попросила у своего мастера оружия позволения этим вечером «затанцевать себя до упаду и не думать о делах», и позволение было ей дано. Таким образом, Аттери — единственный кормчий этого безумного корабля.
Но к вечеру все каким-то чудом утихомиривается. Засверкал хрусталь, заискрились белоснежные скатерти. Затеплились свечи и отразились в натертых полах, изогнутых боках пока еще дремлющих арф, виол, гитар.
На закате приезжают первые гости. Искать среди них аристократов было бы пустым занятием. На празднике будет слишком много тардов — то есть слишком много скверны. Нет, здесь собирается знать второй руки: владельцы поместий, бывшие дефенсоры, удачливые торговцы, мастера ремесленных цехов, сводящие концы с концами лишь за счет королевских заказов, офицеры крошечной асенской армии да многочисленные «асенские тарды», давно уже осевшие в Лайе и перенявшие чужой язык, чужие обычаи и даже чужой патриотизм. Все они давным-давно знакомы друг с другом и составляют маленькое стойкое воинство королевы, готовое еще два века стоять против всей Империи.
В передней не умолкают разговоры и смех. Мужчины жмут руку Аттери, женщины без церемоний целуют Мэй в обе щеки. Гости сбрасывают плащи и, схватив бумажные метелки, весело стряхивают друг с друга невидимых, но цепких злых духов.
Среди этой суеты появление посла и принца проходит почти незамеченным. Портные Аврувии действительно сотворили чудо. На Гуннаре камзол «цвета можжевельника» с тонким светло-желтым кантом, якобы под золото, а на самом деле в цвет волос, и нежно-голубая тонкого шелка рубашка. Посол тоже одет так, что сойдет за настоящего асена. Но все это великолепие удостаивается только безразличного королевского поклона и короткого взмаха королевских ресниц. Верная своим намерениям, Мэй даже не задумывается, зачем господину Арнульфу тащить на маскарад императорского гонца. Явись Гуннар в своей вчерашней одежде (а у посла мелькнула такая мысль), он, конечно, заслужил бы большее внимание и одобрение. Тард в костюме тарда — шутка была бы неплоха.
Как бы там ни было, а знакомить сейчас ближе королеву и ее суженого не время, гости все прибывают, а из зала нежно и исподволь льется музыка, словно заманивает слетевшихся во дворец чудесных птичек.
В честь имперских гостей бал открывается на тардский манер торжественным танцем-шествием, и королева плывет в первой паре рука об руку с послом, шурша серебристой парчой и почти не поднимая глаз. Потом три кристально чистых, чуть печальных бранля. Дамы томно-грациозны, кавалеры безукоризненно изящны, но с каждым тактом нарастает непонятное напряжение, и кажется, что вот-вот случится что-то. И как только на город опустились сумерки, долгожданное чудо свершилось. Из стоящих в саду шести мраморных чаш в темное небо взметнулись знаменитые огненные фонтаны — алые, желтые, голубые и изумрудные струи горящего газа заплясали в воздухе, словно мечи, сражающиеся с наступающей тьмой, словно волшебные цветы, расцветающие во мраке.
Распахнулись широкие двери, ведущие в сад, и под частую дробь барабанов и глиссандо арф в зал ворвались маски: медведи, петухи, быки с огромными рогами, огненноглазые вороны. Кувыркаясь, выделывая кульбиты, подхватывая в свои объятия гостей, они закружились в неистовой пляске. Музыка стучала как пульс в висках, а где-то высоко-высоко, под самым потолком, женский голос, льющийся неведомо откуда, запел старинную дикую мелодию — молитву Высокой Звезде. Той, что пробуждает в сердцах желание и не дает прерваться цепи рождений.
И тут асены словно сорвались с цепи. Зашуршали широкие юбки женщин, застучали каблуки. Плясали все со всеми — не разбирая ни возраста, ни имени, ни знатности. Места в зале становилось все меньше. Кто-то танцевал уже на лестнице, кто-то в саду, у фонтанов, на горбатых мостиках при свете фонариков, у берега пруда. Гуннар приплясывал на месте, и послу пришлось крепко схватить его за запястье, иначе он исчез бы в толпе. Впрочем, и сам посол вскоре почувствовал, что его бьет мелкая дрожь. Он уже поймал несколько обжигающих взглядов из-под полумасок, и ему пришлось несколько раз со всей возможной твердостью напомнить себе, что он уже немолод и находится здесь на службе Императора.
Итак, посол с большим трудом удерживал при себе Гуннара и искал глазами Мэй. Она исчезла еще раньше, и посол не сомневался, что сейчас она в другом платье веселится где-то неузнанная. Он знал также, что в королевском доме шили три костюма — цветка шиповника, лисицы (скорее всего, в честь любимого присловия Императора о лисьем племени) и тардский. Два, по-видимому, предназначались для камеристок, один для королевы. Но какой? Краем глаза посол заметил Аттери с огромным накладным носом, в темно-синем плаще, усыпанном звездами, в высоком остроконечном колпаке. Мастер оружия стоял у окна, опираясь на тяжелый посох, и беседовал с каким-то лучником времен битвы при Хейде. Посол только усмехнулся и продолжал свои наблюдения, не теряя надежды отыскать Мэй среди всех этих воинов, магов, асенских и тардских крестьян, цветов, птиц, сказочных зверей.
В конце концов он остановил свой выбор на черноволосой смуглянке в платье цвета темного фаната по тардской моде — с фижмами и пышными рукавами. Вместо пряжек на рукавах, на поясе, на груди сверкают золотые асенские монеты. Еще две монеты, поменьше, покачиваются в ее ушах. Она одного роста с королевой, обладательница такой же пышной груди, белую кожу легко сделать смуглой, а под шапочкой легко скрыть собственные светлые волосы.
И посол прикидывает, как бы привлечь ее внимание к тардскому принцу. Сам принц, похоже, на это не способен.
Хейдский лучник, в обычной жизни секретарь королевы, приземляется на подоконник рядом с Аттери.
— Что говорят вам звезды, господин астролог? — промурлыкал он на ухо мастеру оружия.
— Что вы — бездельник и шалопай, молодой человек, — рассеянно отвечает Аттери. Он тоже ищет королеву и не может найти.
— Как, разве они не предвещают вам перемены судьбы? Вон та звезда вашего племянника, что немного погодя взойдет рядом со звездой вашей племянницы?
— Какие еще племянники? Вы бредите, юноша.
— Дети короля, вашего названого брата. Взгляните-ка вон на то созвездие.
Аттери проследил глазами за указующим перстом лучника. Действительно, в дверях стоит Эрвинд собственной персоной. Он в своей потрепанной дорожной одежде, черная повязка через левый глаз косо пересекает забинтованный лоб.
— Видно без астролябии, что этот ночной коршун, на скорую руку состряпанный пират, может получить корону. И звезды, похоже, к нему благосклонны. Что тогда будет с господином астрологом? — воркует секретарь.
Он хорошо знает, что за такие новости, а особенно сегодня, ему простится любая дерзость.
— Если он будет королем, нас всех не ждет ничего хорошего, — рассеянно бормочет Аттери.
— Ну, как знать! Судьба у каждого своя. Я-то не бью по голове молодых людей королевского рода.
— А я вот бью! -И Аттери опускает посох прямо на франтоватую зеленую шапочку зарвавшегося лучника. — С удовольствием бью всяких молодых нахалов!
Лучник со смехом уворачивается, кланяется и исчезает в толпе под руку с какой-то Ночной Фиалкой. Аттери снова смотрит на двери, но Эрвинда уже и след простыл.
Так уж получилось, что в День Высокой Звезды все лучшие умы Аврувии искали королеву. Но удалось это лишь ее брату. Он поцеловал руку Цветку Шиповника — Хельге, издали поклонился огненно-рыжей лисице — Камилле, для отвода глаз станцевал с какой-то пастушкой, а потом наткнулся на ту самую смуглянку в тардском платье, на которую обратил внимание посол. Смуглянку звали Серена, она была третьей из королевских женщин — кухаркой. И готовить она умела так же искусно, как разбивать мужские сердца. Потому-то королева и любила тайком выпускать ее в свет. Эрвинд знал Серену давным-давно, когда-то она и на нем пробовала свои чары, и, надо сказать, не без успеха. Но сегодня он только дружески потрепал ее по щечке и, кружа в танце, спросил шепотом:
— Где Мэй?
— Ищите! — отвечала та. — Может быть, вам и повезет.
И Эрвинд, как в прежние времена, всей кожей почувствовал, что Мэй здесь, неподалеку. Ом резко обернулся. По лестнице, заставленной перекочевавшими из оранжереи деревьями, спускалась девушка в платье из узорчатой золотой парчи, старинного покроя — с узким коротким рукавом, широкой юбкой. На ее обнаженные руки была наброшена ярко-красная шаль. Светлые волосы высоко взбиты, на лице золотая полумаска в виде мордочки дракона. Ороку — хранитель счастья. Она была уже на середине лестницы, когда какой-то медведина-ряженый обнял ее за плечи мохнатой лапой и принялся что-то шептать на ухо. Смеясь, она замотала головой: «Нет, нет, никогда!» Эрвинд бросил Серену прямо посреди танца и, лавируя между парами с искусством настоящего морского пирата, кинулся к девушке. Ряженый все еще удерживал ее около себя. Эрвинд упал перед ней на одно колено, поцеловал руку.
— Прекрасная госпожа, не подарите ли один танец несчастному разбойнику?
Она повернулась к медведю:
— Ну разве могу я отказать такому славному и кроткому разбойнику? Боюсь, он станет тогда свирепым и кровожадным.
И, подарив ему на прощание улыбку, позволила себя увести.
Эрвинд взял ее под руку и взглянул на маленький, чуть припухший шрам на правом локте. У него самого был точно такой же, но немного выше. Когда-то в Ашене они не поделили деревянную лошадку и кубарем покатились с лестницы. Шрам он с удовольствием поцеловал.
— Скучала?
— Страшно.
— Ага, настоящий кошмар! Сколько лет мы с тобой не танцевали?
— Вечность. А до этого танцевали на уроках и умирали от скуки.
— Дураки были.
А голоса пели:
Полна я любви молодой,
Радостна и молода я.
И счастлив мой друг дорогой,
Сердцу его дорога я -
Я, никакая другая.
Мелодия, говорят, когда-то пришла из Империи, но никогда тарды не танцевали под нее так: не притопывали каблуками, не усаживали партнершу на колено, не позволяли краю юбки взлететь, открывая на мгновение жадному взору белый кружевной чулок, не кружились спина к спине, глядя друг на друга через плечо.
— Нужно ли было приходить? Это не вредно для твоей головы?
— Ты что, недовольна?
— Ох, Эрвинд, — пользуясь свободой танца, Мэй прильнула к нему. — Просто я думаю, должна быть веская причина, чтобы и ты стал неосторожным.
— Так и есть. Посмотри туда. Что скажешь о том юноше? Вон там, рядом с послом.
— Пугало, потерявшее свой огород.
— Ты ошибаешься. Пугано, нашедшее свой огород. Я кое-что подслушал у себя в посольстве. Это твой будущий муж и повелитель Лайи.
Да что пред ним рыцарь другой,
Лучшему в мире люба я.
Кто свел нас, тем, господи мой,
Даруй все радости мая.
Речь ли чернит меня злая,
Друг, верьте лишь доброй, не злой.
Изведав любви моей зной,
Сердце правдивое зная.
— В Лайе может быть только один король, и это — ты.
— Ты лучше меня знаешь, что это невозможно.
— Тогда мне остается надеяться только на легкую смерть.
Друг мой превыше презренья,
Так кто ж меня смеет презреть?!
Всем любо на нас поглядеть,
И я не боюсь погляденъя.
Следующая фигура их разлучила. Эрвинд едва ли видел свою новую даму. Когда вернулась Мэй, он схватил ее за руку с такой силой, что она вскрикнула.
— Никогда больше не смей так говорить! Сможешь завтра выйти из дома незаметно?
— Конечно.
— Приходи в полдень на старую пристань. Я буду тебя ждать.
Доблести вашей горенье
Зовет меня страстью гореть.
С вами душой ночь и день я, -
Куда же еще себя деть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Он важно посмотрел на меня и спросил:
— Что нужно одному из моих возлюбленных поданных?
— Мне очень нужно поговорить с вами. Только не здесь. Здесь очень шумно.
Разумеется, пока они кудахтали, собралась толпа, причем каждый вносил какие-нибудь предложения. Как хорошо, что я не понимаю по-асенски.
Он смотрел на меня еще какое-то время, потом сказал:
— Ты не тард, ты, видно, врач-церет из посольства. Так?
— Да.
— Ну что ж, заходи.
Я передал ему все. Он, похоже, ничуть не удивился, будто сюда каждый день приходят такие посланники.
— Скажи Эрвинду, что я все понял и сделаю, что смогу. Тебе сюда больше приходить не надо. Сегодняшний твой визит улица будет переживать неделю, а следующего может не перенести. Вымрут от любопытства.
Что ж, дело сделано. Теперь будем ждать, что из этого выйдет.
Глава 6
С утра в День Высокой Звезды во дворце, как и во всех асенских домах, царит первозданный хаос. Кухня клокочет как вулкан, из всех темных углов и щелей выметаются кучи пыли, блестящих конфетных фантиков, фишек от лото, невесть когда потерянных заколок, брошей, бантов. Из каких-то совсем уж потаенных закоулков выползают огромные сундуки и, щелкая окованными челюстями, жадно глотают мебельные чехлы и старые портьеры. Королевы во дворце нет — она заперлась дома со своими женщинами и дошивает наряды. Еще вчера она попросила у своего мастера оружия позволения этим вечером «затанцевать себя до упаду и не думать о делах», и позволение было ей дано. Таким образом, Аттери — единственный кормчий этого безумного корабля.
Но к вечеру все каким-то чудом утихомиривается. Засверкал хрусталь, заискрились белоснежные скатерти. Затеплились свечи и отразились в натертых полах, изогнутых боках пока еще дремлющих арф, виол, гитар.
На закате приезжают первые гости. Искать среди них аристократов было бы пустым занятием. На празднике будет слишком много тардов — то есть слишком много скверны. Нет, здесь собирается знать второй руки: владельцы поместий, бывшие дефенсоры, удачливые торговцы, мастера ремесленных цехов, сводящие концы с концами лишь за счет королевских заказов, офицеры крошечной асенской армии да многочисленные «асенские тарды», давно уже осевшие в Лайе и перенявшие чужой язык, чужие обычаи и даже чужой патриотизм. Все они давным-давно знакомы друг с другом и составляют маленькое стойкое воинство королевы, готовое еще два века стоять против всей Империи.
В передней не умолкают разговоры и смех. Мужчины жмут руку Аттери, женщины без церемоний целуют Мэй в обе щеки. Гости сбрасывают плащи и, схватив бумажные метелки, весело стряхивают друг с друга невидимых, но цепких злых духов.
Среди этой суеты появление посла и принца проходит почти незамеченным. Портные Аврувии действительно сотворили чудо. На Гуннаре камзол «цвета можжевельника» с тонким светло-желтым кантом, якобы под золото, а на самом деле в цвет волос, и нежно-голубая тонкого шелка рубашка. Посол тоже одет так, что сойдет за настоящего асена. Но все это великолепие удостаивается только безразличного королевского поклона и короткого взмаха королевских ресниц. Верная своим намерениям, Мэй даже не задумывается, зачем господину Арнульфу тащить на маскарад императорского гонца. Явись Гуннар в своей вчерашней одежде (а у посла мелькнула такая мысль), он, конечно, заслужил бы большее внимание и одобрение. Тард в костюме тарда — шутка была бы неплоха.
Как бы там ни было, а знакомить сейчас ближе королеву и ее суженого не время, гости все прибывают, а из зала нежно и исподволь льется музыка, словно заманивает слетевшихся во дворец чудесных птичек.
В честь имперских гостей бал открывается на тардский манер торжественным танцем-шествием, и королева плывет в первой паре рука об руку с послом, шурша серебристой парчой и почти не поднимая глаз. Потом три кристально чистых, чуть печальных бранля. Дамы томно-грациозны, кавалеры безукоризненно изящны, но с каждым тактом нарастает непонятное напряжение, и кажется, что вот-вот случится что-то. И как только на город опустились сумерки, долгожданное чудо свершилось. Из стоящих в саду шести мраморных чаш в темное небо взметнулись знаменитые огненные фонтаны — алые, желтые, голубые и изумрудные струи горящего газа заплясали в воздухе, словно мечи, сражающиеся с наступающей тьмой, словно волшебные цветы, расцветающие во мраке.
Распахнулись широкие двери, ведущие в сад, и под частую дробь барабанов и глиссандо арф в зал ворвались маски: медведи, петухи, быки с огромными рогами, огненноглазые вороны. Кувыркаясь, выделывая кульбиты, подхватывая в свои объятия гостей, они закружились в неистовой пляске. Музыка стучала как пульс в висках, а где-то высоко-высоко, под самым потолком, женский голос, льющийся неведомо откуда, запел старинную дикую мелодию — молитву Высокой Звезде. Той, что пробуждает в сердцах желание и не дает прерваться цепи рождений.
И тут асены словно сорвались с цепи. Зашуршали широкие юбки женщин, застучали каблуки. Плясали все со всеми — не разбирая ни возраста, ни имени, ни знатности. Места в зале становилось все меньше. Кто-то танцевал уже на лестнице, кто-то в саду, у фонтанов, на горбатых мостиках при свете фонариков, у берега пруда. Гуннар приплясывал на месте, и послу пришлось крепко схватить его за запястье, иначе он исчез бы в толпе. Впрочем, и сам посол вскоре почувствовал, что его бьет мелкая дрожь. Он уже поймал несколько обжигающих взглядов из-под полумасок, и ему пришлось несколько раз со всей возможной твердостью напомнить себе, что он уже немолод и находится здесь на службе Императора.
Итак, посол с большим трудом удерживал при себе Гуннара и искал глазами Мэй. Она исчезла еще раньше, и посол не сомневался, что сейчас она в другом платье веселится где-то неузнанная. Он знал также, что в королевском доме шили три костюма — цветка шиповника, лисицы (скорее всего, в честь любимого присловия Императора о лисьем племени) и тардский. Два, по-видимому, предназначались для камеристок, один для королевы. Но какой? Краем глаза посол заметил Аттери с огромным накладным носом, в темно-синем плаще, усыпанном звездами, в высоком остроконечном колпаке. Мастер оружия стоял у окна, опираясь на тяжелый посох, и беседовал с каким-то лучником времен битвы при Хейде. Посол только усмехнулся и продолжал свои наблюдения, не теряя надежды отыскать Мэй среди всех этих воинов, магов, асенских и тардских крестьян, цветов, птиц, сказочных зверей.
В конце концов он остановил свой выбор на черноволосой смуглянке в платье цвета темного фаната по тардской моде — с фижмами и пышными рукавами. Вместо пряжек на рукавах, на поясе, на груди сверкают золотые асенские монеты. Еще две монеты, поменьше, покачиваются в ее ушах. Она одного роста с королевой, обладательница такой же пышной груди, белую кожу легко сделать смуглой, а под шапочкой легко скрыть собственные светлые волосы.
И посол прикидывает, как бы привлечь ее внимание к тардскому принцу. Сам принц, похоже, на это не способен.
Хейдский лучник, в обычной жизни секретарь королевы, приземляется на подоконник рядом с Аттери.
— Что говорят вам звезды, господин астролог? — промурлыкал он на ухо мастеру оружия.
— Что вы — бездельник и шалопай, молодой человек, — рассеянно отвечает Аттери. Он тоже ищет королеву и не может найти.
— Как, разве они не предвещают вам перемены судьбы? Вон та звезда вашего племянника, что немного погодя взойдет рядом со звездой вашей племянницы?
— Какие еще племянники? Вы бредите, юноша.
— Дети короля, вашего названого брата. Взгляните-ка вон на то созвездие.
Аттери проследил глазами за указующим перстом лучника. Действительно, в дверях стоит Эрвинд собственной персоной. Он в своей потрепанной дорожной одежде, черная повязка через левый глаз косо пересекает забинтованный лоб.
— Видно без астролябии, что этот ночной коршун, на скорую руку состряпанный пират, может получить корону. И звезды, похоже, к нему благосклонны. Что тогда будет с господином астрологом? — воркует секретарь.
Он хорошо знает, что за такие новости, а особенно сегодня, ему простится любая дерзость.
— Если он будет королем, нас всех не ждет ничего хорошего, — рассеянно бормочет Аттери.
— Ну, как знать! Судьба у каждого своя. Я-то не бью по голове молодых людей королевского рода.
— А я вот бью! -И Аттери опускает посох прямо на франтоватую зеленую шапочку зарвавшегося лучника. — С удовольствием бью всяких молодых нахалов!
Лучник со смехом уворачивается, кланяется и исчезает в толпе под руку с какой-то Ночной Фиалкой. Аттери снова смотрит на двери, но Эрвинда уже и след простыл.
Так уж получилось, что в День Высокой Звезды все лучшие умы Аврувии искали королеву. Но удалось это лишь ее брату. Он поцеловал руку Цветку Шиповника — Хельге, издали поклонился огненно-рыжей лисице — Камилле, для отвода глаз станцевал с какой-то пастушкой, а потом наткнулся на ту самую смуглянку в тардском платье, на которую обратил внимание посол. Смуглянку звали Серена, она была третьей из королевских женщин — кухаркой. И готовить она умела так же искусно, как разбивать мужские сердца. Потому-то королева и любила тайком выпускать ее в свет. Эрвинд знал Серену давным-давно, когда-то она и на нем пробовала свои чары, и, надо сказать, не без успеха. Но сегодня он только дружески потрепал ее по щечке и, кружа в танце, спросил шепотом:
— Где Мэй?
— Ищите! — отвечала та. — Может быть, вам и повезет.
И Эрвинд, как в прежние времена, всей кожей почувствовал, что Мэй здесь, неподалеку. Ом резко обернулся. По лестнице, заставленной перекочевавшими из оранжереи деревьями, спускалась девушка в платье из узорчатой золотой парчи, старинного покроя — с узким коротким рукавом, широкой юбкой. На ее обнаженные руки была наброшена ярко-красная шаль. Светлые волосы высоко взбиты, на лице золотая полумаска в виде мордочки дракона. Ороку — хранитель счастья. Она была уже на середине лестницы, когда какой-то медведина-ряженый обнял ее за плечи мохнатой лапой и принялся что-то шептать на ухо. Смеясь, она замотала головой: «Нет, нет, никогда!» Эрвинд бросил Серену прямо посреди танца и, лавируя между парами с искусством настоящего морского пирата, кинулся к девушке. Ряженый все еще удерживал ее около себя. Эрвинд упал перед ней на одно колено, поцеловал руку.
— Прекрасная госпожа, не подарите ли один танец несчастному разбойнику?
Она повернулась к медведю:
— Ну разве могу я отказать такому славному и кроткому разбойнику? Боюсь, он станет тогда свирепым и кровожадным.
И, подарив ему на прощание улыбку, позволила себя увести.
Эрвинд взял ее под руку и взглянул на маленький, чуть припухший шрам на правом локте. У него самого был точно такой же, но немного выше. Когда-то в Ашене они не поделили деревянную лошадку и кубарем покатились с лестницы. Шрам он с удовольствием поцеловал.
— Скучала?
— Страшно.
— Ага, настоящий кошмар! Сколько лет мы с тобой не танцевали?
— Вечность. А до этого танцевали на уроках и умирали от скуки.
— Дураки были.
А голоса пели:
Полна я любви молодой,
Радостна и молода я.
И счастлив мой друг дорогой,
Сердцу его дорога я -
Я, никакая другая.
Мелодия, говорят, когда-то пришла из Империи, но никогда тарды не танцевали под нее так: не притопывали каблуками, не усаживали партнершу на колено, не позволяли краю юбки взлететь, открывая на мгновение жадному взору белый кружевной чулок, не кружились спина к спине, глядя друг на друга через плечо.
— Нужно ли было приходить? Это не вредно для твоей головы?
— Ты что, недовольна?
— Ох, Эрвинд, — пользуясь свободой танца, Мэй прильнула к нему. — Просто я думаю, должна быть веская причина, чтобы и ты стал неосторожным.
— Так и есть. Посмотри туда. Что скажешь о том юноше? Вон там, рядом с послом.
— Пугало, потерявшее свой огород.
— Ты ошибаешься. Пугано, нашедшее свой огород. Я кое-что подслушал у себя в посольстве. Это твой будущий муж и повелитель Лайи.
Да что пред ним рыцарь другой,
Лучшему в мире люба я.
Кто свел нас, тем, господи мой,
Даруй все радости мая.
Речь ли чернит меня злая,
Друг, верьте лишь доброй, не злой.
Изведав любви моей зной,
Сердце правдивое зная.
— В Лайе может быть только один король, и это — ты.
— Ты лучше меня знаешь, что это невозможно.
— Тогда мне остается надеяться только на легкую смерть.
Друг мой превыше презренья,
Так кто ж меня смеет презреть?!
Всем любо на нас поглядеть,
И я не боюсь погляденъя.
Следующая фигура их разлучила. Эрвинд едва ли видел свою новую даму. Когда вернулась Мэй, он схватил ее за руку с такой силой, что она вскрикнула.
— Никогда больше не смей так говорить! Сможешь завтра выйти из дома незаметно?
— Конечно.
— Приходи в полдень на старую пристань. Я буду тебя ждать.
Доблести вашей горенье
Зовет меня страстью гореть.
С вами душой ночь и день я, -
Куда же еще себя деть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45