Делящиеся чем? А как их называют другие?
Руиз улыбнулся.
– Очень по-разному… но больше всего и чаще всего их называют Трахальщиками.
– Непристойно, – заметил Дольмаэро, – а что это значит в самой их ситуации, применительно к тому, что они делают?
– Да, что это может значить, Руиз? – Низа легонько потрясла его за руку.
Руиз стал думать, как лучше объяснить им.
– Ну… это такие люди, которые возвели в культ сексуальные переживания. Это очень трудно поддается краткому объяснению, но они считают, что самое высокое человеческое предназначение – это давать и получать сексуальное удовольствие. Все их законы и организации направлены на то, чтобы распространять это мнение.
Низа пожала плечами.
– Я знавала таких людей. Что такого особенного в этих Трахальщиках?
Выражение ее лица ясно говорило о том, что она не находит ничего ужасного в таких воззрениях.
Руиз немного растерялся, но он продолжал объяснять.
– Они заходят весьма далеко в том, чтобы как можно больше разнообразить свои переживания. Они считают, что человеческие существа сделаны так, что наивысшее удовольствие они получают с новыми и новыми любовниками, поэтому они нашли способ максимально усилить эту новизну, новизну своих совокуплений.
– И все же они не кажутся мне такими необычными и странными, – ответила Низа.
На лице Дольмаэро было написано легкое отвращение.
– Они не составляют постоянные связи и союзы между любящими? Они проводят каждую ночь с другим любовником?
– Еще того похлеще, – сказал Руиз.
Они озадаченно посмотрели на него.
– Они проводят каждую ночь с другим любовником, но еще и в новом теле.
– Как такое может быть? – спросил Дольмаэро.
– У них есть способы меняться личностями от тела к телу. Так же легко, как вы можете сменить одежду. Для них это очень разнообразит сексуальные переживания, которые им доступны. Но они всегда ищут новообращенных, потому что… – Руиз заколебался. Сколько он должен им сказать?
– Они никогда не умирают – их разум живет столько, сколько они того хотят. Поэтому они должны находить себе новых любовников где-то еще, чтобы избежать излишней повторяемости. Вечность – долгая штука.
Они казались потрясенными.
– Они разве никогда не стареют? У них не бывает несчастных случаев? – казалось, Низа настолько захвачена этой мыслью, что глаза ее расширились от потрясения.
Он глубоко вздохнул.
– На пангалактических мирах люди живут столько, сколько они могут себе позволить – зажиточные могут вообще жить вечно, если захотят. А если Делящиеся теряют тело в каком-нибудь несчастном случае, то они всегда могут заменить его каким-нибудь телом со стертой памятью, купленным на невольничьем рынке. Или же особью из клона, у которого подавлены проявления личности.
Низа, видимо, терзалась какими-то побочными мыслями. Наконец она заговорила тихим голосом.
– А ты, Руиз? Сколько тебе лет?
Руиз мысленно обругал себя за то, что не увидел личных моментов в его потрясающих откровениях с ними.
– Я чуть старше, чем кажусь, – ответил он мягко.
После этого долгое время никто не заговаривал, словно они с большим трудом переваривали эти необычайные откровения.
9
В конце концов они дошли до большого зала. Внизу широкого амфитеатра была круглая сцена, на которой находились человек шесть поразительно красивых мужчин и женщин, которые поджидали их в левикреслах. Концентрические полукруги сидений уходили в темноту за сценой. Только первый ряд был занят прочими путешественниками с барж.
Руиз и его группа прибыли последними. Когда они уселись, женщина, которая сегодня звалась Хемерте, встала и заговорила.
– Приветствую вас, искатели, – сказала она с улыбкой и взглядом, который, казалось, на момент застывал на каждом из них. – Сегодня мы узнаем, как вы можете послужить Глубокому Сердцу. Мы должны применить отбор. Вечность бесконечна во времени, но не в пространстве. Остальные должны будут отдать нам свою свободу, чтобы покрыть наши расходы. В любом случае вы внесете свою лепту в самый грандиозный эксперимент в истории любви и желания.
«Невеликое утешение для тех, кто не будет избран», – подумал Руиз.
– Поэтому давайте начнем без долгих разговоров.
Она показала рукой, и робот ввез автокувез по проходу на сцену. В нем скорчился генч. Может быть, это был самый больной генч из всех, которых Руиз видел за свою жизнь. Его сенсорные пучки высохли и крошились, глазные пятна застыли на черепе в причудливых комбинациях. Его бесформенное морщинистое тело напоминало бумажный пакет гнилого мусора. Провода и трубки соединяли его с автокувезом, а на нижнем подносе автокувеза щелкали и жужжали моторы и приборы. За автокувезом плелись два робота, вооруженные мягкими манипуляторами и ловчими петлями.
– Что такое это существо? – прошептала Низа голосом, полным омерзения.
– Помнишь, я тебе рассказывал про генчей? Вот этот один из них, хотя явно не самый здоровый.
– Значит, они хотят взять в плен наши мозги? – спросил Дольмаэро.
– Думаю, что нет, – ответил Руиз. – Кажется, это существо слишком старо и нездорово, чтобы оно смогло пережить хоть одно такое усилие.
Трое бродяг с соседней баржи сидели слева от Фломеля. Крупный молодой человек злобно уставился на Руиза.
– Заткнись, – сказал он, – в этот священный миг не должно быть пустой болтовни.
Руиз спокойно посмотрел на него.
– Ты прав, вне всякого сомнения, – ответил он вежливо, – прими мои извинения.
Молодой человек выпятил подбородок с довольным видом.
Генч остановился перед первым из одетых в белые одежды искателей, протянул к нему тонкое щупальце и притронулся ко лбу искателя. Человек дернулся и окаменел.
На платформе судьи собрались вокруг специального табло. Они перешептывались вместе, указывая на табло, потом покачали головами.
Прошла минута, и Хемерте заговорила.
– Мне очень жаль, – сказала она, – ваше тело безупречно, но ваш ум поверхностный, негибкий, оторванный от ваших страстей. Вы самолюбивы, но не преданы вашим идеям.
Она сделала жест, и робот-охранник взял человека за плечо и увел.
Оценка кандидатов продолжалась. Из шести в белом только двое были приняты. Остальных в молчании увели прочь. Видимо, эти люди придерживались стоических правил поведения.
Генч потянулся к пухлой молодой женщине в лохмотьях. Она повернула к генчу свое личико с таким невинным видом, что Руиз был даже немного потрясен.
На этот раз судьи очень долго совещались, не в состоянии прийти к общему решению. Наконец Хемерте выступила вперед.
– Нам очень грустно, честное слово – это было жестокое и трудное решение, – сказала она. – Твое тело несовершенно, но тела можно заменять без всякого труда. Беда в твоем сознании. Ты страстная, ты разумная, интеллигентная от природы, у тебя есть энтузиазм и желание сделать себя лучше и делать лучшее, на что ты способна. Твоя беда в том, что ты никогда не была прекрасна и поэтому не научилась принимать поклонение.
Она наклонила голову и подождала, чтобы охранники-роботы взяли девушку. Но Хемерте все-таки не кончила свою речь.
– Все же ты такой многообещающий материал, что мы не можем просто продать тебя на невольничьем рынке. Вместо этого мы сделаем вот что: мы сделаем тебя прекрасной и вернем тебя домой. Когда ты решишь, что научилась всему тому, чему должна научиться, снова приходи к нам. Если, конечно, захочешь.
Когда роботы пришли, чтобы увести ее, она на секунду схватилась за руку старика с лисьим лицом, а потом ушла, в слезах и улыбаясь.
Старик шел следующим по очереди. Совет судей был краток, и Хемерте высказалась весьма определенно.
– Ты один из нас, – сказала она, улыбаясь.
Крупного молодого человека судили столь же быстро, но не положительно.
– Ты безрадостная скотина, – сказала Хемерте, – я поражаюсь твоей наглости и тому, что ты осмелился предстать перед нами.
Секунду он сидел в шоке. Но, когда механизмы схватили его в мягкие манипуляторы, он завопил и стал вырываться.
– Но ведь вы взяли старика – этого высохшего сучка, который… у которого не стоит уже сто лет, он сам не помнит, зачем живет.
Элегантное лицо Хемерте осветилось презрением.
– Неужели ты воображаешь, что способность человека любить зависит от состояния его желез? Тело его можно будет обновить. А вот твое сознание никогда не поднимется над его теперешним тупым состоянием.
Его увели роботы, а он все лягался и вопил.
Судьи обошлись с красивой молодой парой быстро, но более мягко. Хемерте сказала им, что они слишком молоды и вели жизнь наивысшего комфорта и блаженства.
– Все же, если вы когда-нибудь избежите рабской участи, вернитесь к нам. Может быть, вам не нужно ничего более, чем опыт, который вы приобретете, будучи рабами, для того, чтобы присоединиться к нам.
«Они приняли это очень храбро, – подумал Руиз. – И они вроде как приняли совет Хемерте всерьез. Они воистину были юны».
Генч притронулся к Фломелю, который отпрянул прочь и потом упал безвольно, как тряпка, когда генч коснулся его нервной системы.
Судьи, казалось, отпрянули от омерзения, лица их застыли от подавленной реакции на то, что они увидели.
– Нет, – сказала Хемерте, ничего не объясняя. – Но мы немного подождем, прежде чем отправим тебя на рынок. Обстоятельства всей твоей группы слишком необычны. Ты не просился в вечность добровольно.
Фломель передернулся и судорожно вздохнул, когда генч отпустил его.
Генч перешел к Мольнеху.
– Нет, – снова сказала Хемерте, но на сей раз она заговорила с хорошим чувством. – Твои страсти отличаются от наших. Если бы вместо Глубокого Сердца мы звались бы Глубоким Желудком, ты стал бы нашим правителем.
К удивлению Руиза, судьи долго совещались по поводу Дольмаэро. Но потом Хемерте, печально покачивая головой, объявила его неподходящим кандидатом на вечность.
– Ты был красивым молодым человеком и снова смог бы стать таким, и у тебя достаточно ума и духа, чтобы поселиться среди нас, но твоя верность уже отдана другому… и ты не можешь взять свое слово назад.
Низа прижалась к плечу Руиза, когда генч передвинулся к ней. Глаза ее расширились от страха. Руиз похлопал ее по руке.
– Не бойся, – сказал он, – это не больно и скоро кончится.
В ее лоб погрузилось щупальце, и она окаменела.
Судьи столпились возле экранчика, улыбаясь и перешептываясь.
– В отношении этой нет никаких сомнений, – сказала Хемерте, долго изучая данные. – Она совершенно приспособлена для вечности. Она всегда была чувственна, всегда была прекрасным существом. Ее культурная матрица завораживающе чужеродна. И у нее есть глубина чувств человека, который однажды уже умирал. Превосходно. Мы должны ее иметь.
Руиз почувствовал тошнотворную смесь облегчения и потери. Наверняка ее существование в Глубоком Сердце было бы для нее лучшей судьбой в сравнении со всем тем, что ее могло ждать. Гораздо лучше, чем ее первоначальное предназначение, которое состояло в том, чтобы играть феникса в труппе Фломеля, пока она не умрет множество раз. Это было лучше, чем смерть вместе с Руизом в какой-нибудь темнице Моревейника. Лучше, чем стоять на помосте невольничьего рынка, чтобы быть проданной в какой-нибудь третьеразрядный бордель.
Но она больше не будет принадлежать ему. И он был уверен, что она была способна на более широкую жизнь и интересы, он был уверен, что у нее были и прочие таланты, помимо постельных. Разве это не разновидность рабства – провести свою жизнь, совокупляясь в Глубоком Сердце? Неважно, какое бы глубокое удовольствие это ни приносило, в конечном итоге обязательно должна прийти пустота.
Генч убрал свое щупальце из Низы и подошел к Руизу. Он почувствовал холодный укол, когда щупальце пронзило его череп, и потом – ничего.
Когда он проснулся, это был медленный мучительный процесс. Он пытался вернуться в сознание, словно выплывал из какой-то темной вязкой жидкости.
Он открыл глаза и увидел, что он вернулся в свою не то комнату, не то тюремную камеру. Возле него сидела Хемерте, на ее элегантном лице было выражение глубокой озабоченности.
– Ты не сказал мне, что ты из Лиги, – сказала она.
Он кашлянул и прочистил глотку.
– Я вольнонаемный. По контракту.
Слабость собственного голоса напугала его.
– В любом случае, мы чуть не убили тебя. Старый генч задел послание-на-задание, и он утверждает, что оно вызвало к жизни смертную сеть. Почему-то она стабилизировалась, прежде чем успела взорвать тебя изнутри. Ты в сорочке родился, что остался в живых. И у меня нет объяснения этому.
Руиз снова кашлянул.
– Сеть стирается и слабеет, – ответил он.
Непонимание отразилось на ее лице.
– Ну, что бы там ни было. Во всяком случае, мы хотим тебя. И женщину тоже. Вас обоих.
– Зачем же это я вам нужен?
Хемерте странно посмотрела на него.
– А ты не знаешь? Ты разве вообще не способен заглянуть в себя? У тебя странный и богатый разум, Руиз Ав. У нас в Глубоком Сердце нет никого похожего на тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Руиз улыбнулся.
– Очень по-разному… но больше всего и чаще всего их называют Трахальщиками.
– Непристойно, – заметил Дольмаэро, – а что это значит в самой их ситуации, применительно к тому, что они делают?
– Да, что это может значить, Руиз? – Низа легонько потрясла его за руку.
Руиз стал думать, как лучше объяснить им.
– Ну… это такие люди, которые возвели в культ сексуальные переживания. Это очень трудно поддается краткому объяснению, но они считают, что самое высокое человеческое предназначение – это давать и получать сексуальное удовольствие. Все их законы и организации направлены на то, чтобы распространять это мнение.
Низа пожала плечами.
– Я знавала таких людей. Что такого особенного в этих Трахальщиках?
Выражение ее лица ясно говорило о том, что она не находит ничего ужасного в таких воззрениях.
Руиз немного растерялся, но он продолжал объяснять.
– Они заходят весьма далеко в том, чтобы как можно больше разнообразить свои переживания. Они считают, что человеческие существа сделаны так, что наивысшее удовольствие они получают с новыми и новыми любовниками, поэтому они нашли способ максимально усилить эту новизну, новизну своих совокуплений.
– И все же они не кажутся мне такими необычными и странными, – ответила Низа.
На лице Дольмаэро было написано легкое отвращение.
– Они не составляют постоянные связи и союзы между любящими? Они проводят каждую ночь с другим любовником?
– Еще того похлеще, – сказал Руиз.
Они озадаченно посмотрели на него.
– Они проводят каждую ночь с другим любовником, но еще и в новом теле.
– Как такое может быть? – спросил Дольмаэро.
– У них есть способы меняться личностями от тела к телу. Так же легко, как вы можете сменить одежду. Для них это очень разнообразит сексуальные переживания, которые им доступны. Но они всегда ищут новообращенных, потому что… – Руиз заколебался. Сколько он должен им сказать?
– Они никогда не умирают – их разум живет столько, сколько они того хотят. Поэтому они должны находить себе новых любовников где-то еще, чтобы избежать излишней повторяемости. Вечность – долгая штука.
Они казались потрясенными.
– Они разве никогда не стареют? У них не бывает несчастных случаев? – казалось, Низа настолько захвачена этой мыслью, что глаза ее расширились от потрясения.
Он глубоко вздохнул.
– На пангалактических мирах люди живут столько, сколько они могут себе позволить – зажиточные могут вообще жить вечно, если захотят. А если Делящиеся теряют тело в каком-нибудь несчастном случае, то они всегда могут заменить его каким-нибудь телом со стертой памятью, купленным на невольничьем рынке. Или же особью из клона, у которого подавлены проявления личности.
Низа, видимо, терзалась какими-то побочными мыслями. Наконец она заговорила тихим голосом.
– А ты, Руиз? Сколько тебе лет?
Руиз мысленно обругал себя за то, что не увидел личных моментов в его потрясающих откровениях с ними.
– Я чуть старше, чем кажусь, – ответил он мягко.
После этого долгое время никто не заговаривал, словно они с большим трудом переваривали эти необычайные откровения.
9
В конце концов они дошли до большого зала. Внизу широкого амфитеатра была круглая сцена, на которой находились человек шесть поразительно красивых мужчин и женщин, которые поджидали их в левикреслах. Концентрические полукруги сидений уходили в темноту за сценой. Только первый ряд был занят прочими путешественниками с барж.
Руиз и его группа прибыли последними. Когда они уселись, женщина, которая сегодня звалась Хемерте, встала и заговорила.
– Приветствую вас, искатели, – сказала она с улыбкой и взглядом, который, казалось, на момент застывал на каждом из них. – Сегодня мы узнаем, как вы можете послужить Глубокому Сердцу. Мы должны применить отбор. Вечность бесконечна во времени, но не в пространстве. Остальные должны будут отдать нам свою свободу, чтобы покрыть наши расходы. В любом случае вы внесете свою лепту в самый грандиозный эксперимент в истории любви и желания.
«Невеликое утешение для тех, кто не будет избран», – подумал Руиз.
– Поэтому давайте начнем без долгих разговоров.
Она показала рукой, и робот ввез автокувез по проходу на сцену. В нем скорчился генч. Может быть, это был самый больной генч из всех, которых Руиз видел за свою жизнь. Его сенсорные пучки высохли и крошились, глазные пятна застыли на черепе в причудливых комбинациях. Его бесформенное морщинистое тело напоминало бумажный пакет гнилого мусора. Провода и трубки соединяли его с автокувезом, а на нижнем подносе автокувеза щелкали и жужжали моторы и приборы. За автокувезом плелись два робота, вооруженные мягкими манипуляторами и ловчими петлями.
– Что такое это существо? – прошептала Низа голосом, полным омерзения.
– Помнишь, я тебе рассказывал про генчей? Вот этот один из них, хотя явно не самый здоровый.
– Значит, они хотят взять в плен наши мозги? – спросил Дольмаэро.
– Думаю, что нет, – ответил Руиз. – Кажется, это существо слишком старо и нездорово, чтобы оно смогло пережить хоть одно такое усилие.
Трое бродяг с соседней баржи сидели слева от Фломеля. Крупный молодой человек злобно уставился на Руиза.
– Заткнись, – сказал он, – в этот священный миг не должно быть пустой болтовни.
Руиз спокойно посмотрел на него.
– Ты прав, вне всякого сомнения, – ответил он вежливо, – прими мои извинения.
Молодой человек выпятил подбородок с довольным видом.
Генч остановился перед первым из одетых в белые одежды искателей, протянул к нему тонкое щупальце и притронулся ко лбу искателя. Человек дернулся и окаменел.
На платформе судьи собрались вокруг специального табло. Они перешептывались вместе, указывая на табло, потом покачали головами.
Прошла минута, и Хемерте заговорила.
– Мне очень жаль, – сказала она, – ваше тело безупречно, но ваш ум поверхностный, негибкий, оторванный от ваших страстей. Вы самолюбивы, но не преданы вашим идеям.
Она сделала жест, и робот-охранник взял человека за плечо и увел.
Оценка кандидатов продолжалась. Из шести в белом только двое были приняты. Остальных в молчании увели прочь. Видимо, эти люди придерживались стоических правил поведения.
Генч потянулся к пухлой молодой женщине в лохмотьях. Она повернула к генчу свое личико с таким невинным видом, что Руиз был даже немного потрясен.
На этот раз судьи очень долго совещались, не в состоянии прийти к общему решению. Наконец Хемерте выступила вперед.
– Нам очень грустно, честное слово – это было жестокое и трудное решение, – сказала она. – Твое тело несовершенно, но тела можно заменять без всякого труда. Беда в твоем сознании. Ты страстная, ты разумная, интеллигентная от природы, у тебя есть энтузиазм и желание сделать себя лучше и делать лучшее, на что ты способна. Твоя беда в том, что ты никогда не была прекрасна и поэтому не научилась принимать поклонение.
Она наклонила голову и подождала, чтобы охранники-роботы взяли девушку. Но Хемерте все-таки не кончила свою речь.
– Все же ты такой многообещающий материал, что мы не можем просто продать тебя на невольничьем рынке. Вместо этого мы сделаем вот что: мы сделаем тебя прекрасной и вернем тебя домой. Когда ты решишь, что научилась всему тому, чему должна научиться, снова приходи к нам. Если, конечно, захочешь.
Когда роботы пришли, чтобы увести ее, она на секунду схватилась за руку старика с лисьим лицом, а потом ушла, в слезах и улыбаясь.
Старик шел следующим по очереди. Совет судей был краток, и Хемерте высказалась весьма определенно.
– Ты один из нас, – сказала она, улыбаясь.
Крупного молодого человека судили столь же быстро, но не положительно.
– Ты безрадостная скотина, – сказала Хемерте, – я поражаюсь твоей наглости и тому, что ты осмелился предстать перед нами.
Секунду он сидел в шоке. Но, когда механизмы схватили его в мягкие манипуляторы, он завопил и стал вырываться.
– Но ведь вы взяли старика – этого высохшего сучка, который… у которого не стоит уже сто лет, он сам не помнит, зачем живет.
Элегантное лицо Хемерте осветилось презрением.
– Неужели ты воображаешь, что способность человека любить зависит от состояния его желез? Тело его можно будет обновить. А вот твое сознание никогда не поднимется над его теперешним тупым состоянием.
Его увели роботы, а он все лягался и вопил.
Судьи обошлись с красивой молодой парой быстро, но более мягко. Хемерте сказала им, что они слишком молоды и вели жизнь наивысшего комфорта и блаженства.
– Все же, если вы когда-нибудь избежите рабской участи, вернитесь к нам. Может быть, вам не нужно ничего более, чем опыт, который вы приобретете, будучи рабами, для того, чтобы присоединиться к нам.
«Они приняли это очень храбро, – подумал Руиз. – И они вроде как приняли совет Хемерте всерьез. Они воистину были юны».
Генч притронулся к Фломелю, который отпрянул прочь и потом упал безвольно, как тряпка, когда генч коснулся его нервной системы.
Судьи, казалось, отпрянули от омерзения, лица их застыли от подавленной реакции на то, что они увидели.
– Нет, – сказала Хемерте, ничего не объясняя. – Но мы немного подождем, прежде чем отправим тебя на рынок. Обстоятельства всей твоей группы слишком необычны. Ты не просился в вечность добровольно.
Фломель передернулся и судорожно вздохнул, когда генч отпустил его.
Генч перешел к Мольнеху.
– Нет, – снова сказала Хемерте, но на сей раз она заговорила с хорошим чувством. – Твои страсти отличаются от наших. Если бы вместо Глубокого Сердца мы звались бы Глубоким Желудком, ты стал бы нашим правителем.
К удивлению Руиза, судьи долго совещались по поводу Дольмаэро. Но потом Хемерте, печально покачивая головой, объявила его неподходящим кандидатом на вечность.
– Ты был красивым молодым человеком и снова смог бы стать таким, и у тебя достаточно ума и духа, чтобы поселиться среди нас, но твоя верность уже отдана другому… и ты не можешь взять свое слово назад.
Низа прижалась к плечу Руиза, когда генч передвинулся к ней. Глаза ее расширились от страха. Руиз похлопал ее по руке.
– Не бойся, – сказал он, – это не больно и скоро кончится.
В ее лоб погрузилось щупальце, и она окаменела.
Судьи столпились возле экранчика, улыбаясь и перешептываясь.
– В отношении этой нет никаких сомнений, – сказала Хемерте, долго изучая данные. – Она совершенно приспособлена для вечности. Она всегда была чувственна, всегда была прекрасным существом. Ее культурная матрица завораживающе чужеродна. И у нее есть глубина чувств человека, который однажды уже умирал. Превосходно. Мы должны ее иметь.
Руиз почувствовал тошнотворную смесь облегчения и потери. Наверняка ее существование в Глубоком Сердце было бы для нее лучшей судьбой в сравнении со всем тем, что ее могло ждать. Гораздо лучше, чем ее первоначальное предназначение, которое состояло в том, чтобы играть феникса в труппе Фломеля, пока она не умрет множество раз. Это было лучше, чем смерть вместе с Руизом в какой-нибудь темнице Моревейника. Лучше, чем стоять на помосте невольничьего рынка, чтобы быть проданной в какой-нибудь третьеразрядный бордель.
Но она больше не будет принадлежать ему. И он был уверен, что она была способна на более широкую жизнь и интересы, он был уверен, что у нее были и прочие таланты, помимо постельных. Разве это не разновидность рабства – провести свою жизнь, совокупляясь в Глубоком Сердце? Неважно, какое бы глубокое удовольствие это ни приносило, в конечном итоге обязательно должна прийти пустота.
Генч убрал свое щупальце из Низы и подошел к Руизу. Он почувствовал холодный укол, когда щупальце пронзило его череп, и потом – ничего.
Когда он проснулся, это был медленный мучительный процесс. Он пытался вернуться в сознание, словно выплывал из какой-то темной вязкой жидкости.
Он открыл глаза и увидел, что он вернулся в свою не то комнату, не то тюремную камеру. Возле него сидела Хемерте, на ее элегантном лице было выражение глубокой озабоченности.
– Ты не сказал мне, что ты из Лиги, – сказала она.
Он кашлянул и прочистил глотку.
– Я вольнонаемный. По контракту.
Слабость собственного голоса напугала его.
– В любом случае, мы чуть не убили тебя. Старый генч задел послание-на-задание, и он утверждает, что оно вызвало к жизни смертную сеть. Почему-то она стабилизировалась, прежде чем успела взорвать тебя изнутри. Ты в сорочке родился, что остался в живых. И у меня нет объяснения этому.
Руиз снова кашлянул.
– Сеть стирается и слабеет, – ответил он.
Непонимание отразилось на ее лице.
– Ну, что бы там ни было. Во всяком случае, мы хотим тебя. И женщину тоже. Вас обоих.
– Зачем же это я вам нужен?
Хемерте странно посмотрела на него.
– А ты не знаешь? Ты разве вообще не способен заглянуть в себя? У тебя странный и богатый разум, Руиз Ав. У нас в Глубоком Сердце нет никого похожего на тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50