.. К счастью, в то время я был уже не ребенок, чтобы в пене этих жалких волн искать следы какого-то кораблекрушения. Одна лишь ориорд Сато продолжала распространять по городу свои неиссякаемые провокации, но уже никто не обращал внимания на россказни этой «стриженой девки». Мазут Амо был и продолжал стоять, как мост Вардана, грозный и величественный. Стоял он в центре этого города и в центре подлинной, почти воплотившейся Наири — так называемых «оккупированных районов» — как уполномоченный представитель Товарищества, председатель Местного Комитета и Городского Совета, член Высшего Военного Совета и пр., и пр., и пр. — ив его, Мазута Амо, мозгу было все то же наирское и вечное,— уже начинающая воплощаться страна Наири...
Много воды утекло в течение года, пока я отсутствовал, но примечательней всего, что утекли из Наири и этого города также русские полки, предоставив Наири и город Мазуту Амо и наирянам. Казалось, осуществилось то, о чем мечтали. Казалось, воплотилась Наири, выкарабкавшаяся из мозга Мазута Амо. Товарищество мобилизовало и отправило в оккупированные районы бесчисленное множество наирских вояк; вышедший из мглы, из тумана веков, воспрянул, наконец, кряжистый дух наирский, заняв села и города и утвердившись в крепости. После нескончаемого ряда лет, целые века спустя, в она родившейся вновь церкви Апостолов отец Иусик Пройдоха совершал богоугодную обедню на древненаирском языке, а т. Вародян был уже комендантом крепости, на самой высокой башне которой развевался трехцветный флаг. Инспектор реального училища, Арам Антоныч, за ведал школами города и области, уже всецело ставшими наирскими. А генерал Алеш, Хаджи Онник Манукоф Эфенди, сапожник Симон — Клубная Обезьяна, лавочник Колопотян и много-много других почтенных наирян сделались членами Городского Совета. Один лишь гробовщик Енок остался на своем месте: вместе с Кривым Арутом он все еще по-прежнему торговал на вокзальном майдане чаем и колбасой и как будто не пенял на судьбу. Но мы забыли об Осепе Нариманове; мировой судья Осеп Нариманов совсем забросил свою мировую деятельность и вместе с врачом, Сергеем Каспарычем, сделался членом Высшего Воинского Присутствия; собственно, членом был лишь один он, Осеп Нариманов, а врач, Сергей Каспарыч, состоял председателем этого Высшего Присутствия; он пользовался огромным влиянием в городе и области, и шли толки, будто своим влиянием он даже затмит славу Мазута Амо,— но мы, конечно, не придаем значения подобным пустым россказням.
Таким образом, как видите, все переменилось и приняло совершенно наирскую окраску. Выступившая из тумана веков древняя, долгожданная, вечная Наири приняла свой реальный облик. И все шло гладко, даже, можно сказать, водворился бы полный мир и покой в этом наирском городе и области, не будь целого ряда низких, нечестивых наиропродавцев, нарушавших покой только что народившейся Наирореспублики. И почем знать, не избегла ли бы Наири страшных несчастий, разразившихся над ней впоследствии, не будь этих низких, нечестивых наиропродавцев? Они, эти жалкие изменники, эти бесчестные люди были против защиты «оккупированных районов»; эти низкие изменники болтали о каком-то мире, когда противник еще не был повержен,— когда он,
собравши свои последние орды, общипанными полками готовился проникнуть в «оккупированные районы» и вновь предать огню и мечу столь большими усилиями наконец освобожденную страну Наири... Понимаете ли вы это? Птица, как говорил Хаджи Онник Эфенди, волшебная птица прилетела на своих крыльях и попала к нам в руки, а эти подлые господа требовали, чтобы мы собственными руками выпустили эту птицу — во имя чего? Да, иного названия нельзя было подыскать для этой наиропредательской глупости, нежели то, какое дал ей Местный Комитет, собственно — само Товарищество,— и имя это, как не раз повторяли мы вскользь, было национальная измена. И кто такие были они, кто были их руководители? Несколько грязных подлецов,— как говорил Амо Амбарцумович или голодранцев-санкюлотов,— как думал англоман Хаджи Онник Эфенди и непонимающему переводил и растолковывал Хаджи Манукоф Эфенди, что санкюлотами зовут собак-бесштанников, как будто бывают собаки в штанах... И представляешь ли ты себе, читатель? — к этому времени уже выяснилось (по крайней мере так уверял меня г. Абомарш), что в нашем наирском городе этими санкюлотами, то есть бесштанниками-собаками, руководил — выражаясь словами того же Хаджи — «собачьей смертью погибший Каро Дараян», убийц которого столь энергично разыскивал т. Вародян, напрасно тратя так много самоотверженных усилий и драгоценного времени. «Собаке — собачья смерть!» — говорил по этому поводу Хаджи Онник Эфенди Манукоф, и он, пожалуй, имел на то право, так как должен же был найти, в конце концов, какой-нибудь выход самоотверженный патриотизм этого почтенного наирянина. Вот кто был, читатель, Каро Дараян, а мы еще жалели о его трагической кончине и безотчетно доверялись каждому его слову. А друзья-то его, кто такие были они в этом наирском городе? Первый — после загадочного убийства Каро Дараяна исчезнувший из города г. Марукэ, этот «кретин», прозванный так т. Вародяном, затем — хорошо известная нам стриженая «дева» в кавычках, ориорд Сато, и еще несколько подобных тварей, собиравшихся в привокзальных кварталах, сбивавших с пути истины вокзальных башибузуков, то есть железнодорожных рабочих и служащих и бежавших с фронта дезертиров.
Вот, читатель, каковы были нарушители покоя города и нарождающейся Наирореспублики. Это они, низкие наиропредатели, просовывая всюду свои грязные или же, выражаясь словами отца Иусика Пройдохи, «сопливые» носы, мутили воду, чтоб ловить рыбу. И это совершалось в то время (повторяем, читатель, дабы ты хорошенько понял и в должной мере мог представить себе всю позорность положения), когда, вступив в оккупированные районы, то есть уже сделавшуюся реальностью наирскую страну, известный наирский герой, ныне знаменитый вояка, объявил Наири самостоятельной, в то время, когда, выбиваясь из сил, наирская власть в лице Местного Комитета посылала наирских бойцов в оккупированные районы для защиты страны Наири, когда, с другой стороны, наирская власть располагала достоверными данными, что, собравши последние орды, общипанными полками намеревается вторгнуться в оккупированные районы Вечный Больной. Вот в то именно время низкие предатели, наиропродавцы, агитировали за дезертирство в рядах наирской армии и поговаривали насчет мира — с кем? С Вековым Врагом и Вечным Больным, которого пинком ноги поверг бы в прах один наирский боец, как говорил Мазут Амо; и враг, конечно, был бы повергнут в прах и испустил бы дух, не будь этих низких наиропредателей!.. Поздно, слишком поздно, опомнились (и еще вопрос — опомнились ли бы остальные, если б не Мазут Амо), очень поздно прибегли наирские руководители к надлежащим строжайшим мерам против названных подлецов. Но что же могли они сделать, когда противник был почти у стен города, когда спустя два дня, как узнаем мы впоследствии, с головокружительной быстротой пал город, и Вековой Враг наступил ногой на его пылающие руины...
Мы переходим к описанию последних событий нашего наирского города, и сердце начинает грызть какая-то острая, неумолимая, жестокая боль. Рука моя вновь начинает дрожать, и буквы у меня выходят вкривь и вкось, словно строки мои раскачивает дуновение невиданного ветра... Читатель, события, к описанию коих мы приступаем, черны, мрачны, кровавы, и мы не знаем, сумеет ли наше слабое перо воспроизвести эти события столь же грозно и душераздирающе, сколь грозны и душераздирающи были они в действительности. В этом, читатель, мы больше чем сомневаемся, ибо навряд ли под нашим древним солнцем найдется перо, могущее воспроизвести эти последние события так, чтобы дыбом встали волосы читателя, чтоб сердце его испепелилось от стона и боли и потекли бы из глаз его жгучие слезы. Мы не верим, что это нам удастся, читатель, и от гнева и боли хотим бросить перо, не писать, не доканчивать этот роман, подобный поэме, и без того сильно растянувшийся; но вот — из загадочного тайника моего, автора, мозга, выползая, разливаются перед моим духовным окном черные, мрачные, кровавые события и образы,— и я вновь берусь за перо, чтоб продолжать прерванный рассказ.
И на этот раз тоже история началась с него —с Амо Амбарцумовича — Мазута Амо. И как же могла она начаться не с него, то есть Амо Амбарцумовича — Мазута Амо, когда, как известно, уже не только наирский город, но и вся Наири вращалась вокруг него... Да, на этот раз тоже началось с него. В городе вдруг стали распространяться слухи, что Амо Амбарцумович Асатуров — Мазут Амо выезжает в оккупированные районы как чрезвычайный уполномоченный, в целях организации обороны на местах. Параллельно с этим в городе стали циркулировать слухи, что враг уже двинулся и идет на город,— движется, как поток, сметая все, что встречает на пути. Вот какие слухи стали ходить в то утро по городу и вместе с этими слухами, параллельно с ними, стали ходить по городу уже не слухи, а живые люди; ходившие по городу не слухи, а живые люди эти врывались в дома и вытаскивали из домов — не вещи, а способных носить оружие и отправляли их на станцию, на фронт. И все это совершалось не попросту, по дуновению ветра, а на основании расклеенных на стенах — на сей раз на наирском языке — и не объявлений, а приказов, под которыми — о, чудо-чудеса! — значилась не подпись т. Вародяна или Местного Комитета, или военных властей, или же, наконец, самого Амо Амбарцумовича,— а под этими напечатанными на наирском языке приказами значилось —
представляете ли вы себе? — не имя, не фамилия и не название учреждения, а лишь три буквы — РПД (Революционная Партия Дашнакцутюн)!.. Впечатление от этих трех букв было сильнее и страшнее, чем от тысячи имен Мазутов Амо или же различных властей... Смертной дрожью отдавало от этих трех букв! Подписанное тремя страшными буквами, это объявление, виноват, приказ начинался коротким и внушительным обращением: «Наиряне». Да, действительно, коротко и внушительно было обращение, подобно тому, как коротка и внушительна была подпись, значившаяся под этим обращением, то есть приказом, но для понимающего в этом одном слове таился целый мир! И это понимали не только избранные, единичные личности, а поголовно все без исключения. Мало того, не только понимали, но и входили в него в это одно слово — все! Вот что поразительней всего. Да, именно, в это одно-единственное слово входили и сам Амо Амбарцумович — Мазут Амо, и т. Вародян, и врач Сергей Каспарыч, и Осеп Нариманов, и Хаджи Онник Манукоф Эфенди, и лавочник Колопотян, и гробовщик Енок вместе с Кривым Арутом и даже вокзальные башибузуки и дезертиры. Такою вот универсальной емкостью обладало это обращение, это единственное слово, коим начинался приказ.
«Наиряне! — было сказано в этом приказе: — Так было сказано на английском языке, как полагали устрашенные горожане, и, казалось, это служило одной из причин, кроме указанного выше одного слова — обращения, что приказ произвел на наирян ошеломляющее, почти мистическое впечатление. «Враг приближается к нашим воротам,— говорилось далее в этом приказе,— и каждый наирянин должен дать себе ясный отчет, что это значит... Наиряне! — повторялось универсальное обращение: — Наша прекрасная страна, веками лелеемое и, наконец, ценою крови наших сынов отвоеванное отечество наше, наша, подобная раю, Наири стоит перед неслыханной опасностью. Приближается враг и вновь хочет предать ее огню
и мечу. Наиряне! — обращался третий раз приказ ко всем, всем: — Каждому истинному наирянину сегодня остается делать одно: взять оружие и выступить на фронт для защиты нашей бесподобной родины. Начиная от грудного ребенка до девяностолетнего старика,— все должны выступить сегодня на фронт и, подставив свою грудь , штыку противника, своей священной кровью спасти от гибели и разорения заветную родину — нашу, подобную раю, Наири.— Наконец, наиряне!—в четвертый и последний раз обращался приказ к вселенной и всем: — Настала решительная минута, и РПД обращается с единственным призывом к своему дорогому на- ирскому народу: На поле битвы!.. Исстрадавшийся наирский народ, возьмись за оружие! В последний раз призывает тебя Наири. И пусть исчезнут с нашего пути трусы и шкурники. К позорному столбу всех тех, кто в этот роковой час свои личные интересы предпочтет славной идее наиролюбия. РПД сим объявляет, что на месте будут расстреливаться те, кто для спасения своей жалкой шкуры попытается отказаться от отправки на фронт или же бежать с фронта. Этого требует от нас родина, этого требует от нас сегодня наша обетованная Наири. Итак, наиряне, к оружию!..» Так заканчивается приказ, и затем следовали упомянутые выше буквы — РПД.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Много воды утекло в течение года, пока я отсутствовал, но примечательней всего, что утекли из Наири и этого города также русские полки, предоставив Наири и город Мазуту Амо и наирянам. Казалось, осуществилось то, о чем мечтали. Казалось, воплотилась Наири, выкарабкавшаяся из мозга Мазута Амо. Товарищество мобилизовало и отправило в оккупированные районы бесчисленное множество наирских вояк; вышедший из мглы, из тумана веков, воспрянул, наконец, кряжистый дух наирский, заняв села и города и утвердившись в крепости. После нескончаемого ряда лет, целые века спустя, в она родившейся вновь церкви Апостолов отец Иусик Пройдоха совершал богоугодную обедню на древненаирском языке, а т. Вародян был уже комендантом крепости, на самой высокой башне которой развевался трехцветный флаг. Инспектор реального училища, Арам Антоныч, за ведал школами города и области, уже всецело ставшими наирскими. А генерал Алеш, Хаджи Онник Манукоф Эфенди, сапожник Симон — Клубная Обезьяна, лавочник Колопотян и много-много других почтенных наирян сделались членами Городского Совета. Один лишь гробовщик Енок остался на своем месте: вместе с Кривым Арутом он все еще по-прежнему торговал на вокзальном майдане чаем и колбасой и как будто не пенял на судьбу. Но мы забыли об Осепе Нариманове; мировой судья Осеп Нариманов совсем забросил свою мировую деятельность и вместе с врачом, Сергеем Каспарычем, сделался членом Высшего Воинского Присутствия; собственно, членом был лишь один он, Осеп Нариманов, а врач, Сергей Каспарыч, состоял председателем этого Высшего Присутствия; он пользовался огромным влиянием в городе и области, и шли толки, будто своим влиянием он даже затмит славу Мазута Амо,— но мы, конечно, не придаем значения подобным пустым россказням.
Таким образом, как видите, все переменилось и приняло совершенно наирскую окраску. Выступившая из тумана веков древняя, долгожданная, вечная Наири приняла свой реальный облик. И все шло гладко, даже, можно сказать, водворился бы полный мир и покой в этом наирском городе и области, не будь целого ряда низких, нечестивых наиропродавцев, нарушавших покой только что народившейся Наирореспублики. И почем знать, не избегла ли бы Наири страшных несчастий, разразившихся над ней впоследствии, не будь этих низких, нечестивых наиропродавцев? Они, эти жалкие изменники, эти бесчестные люди были против защиты «оккупированных районов»; эти низкие изменники болтали о каком-то мире, когда противник еще не был повержен,— когда он,
собравши свои последние орды, общипанными полками готовился проникнуть в «оккупированные районы» и вновь предать огню и мечу столь большими усилиями наконец освобожденную страну Наири... Понимаете ли вы это? Птица, как говорил Хаджи Онник Эфенди, волшебная птица прилетела на своих крыльях и попала к нам в руки, а эти подлые господа требовали, чтобы мы собственными руками выпустили эту птицу — во имя чего? Да, иного названия нельзя было подыскать для этой наиропредательской глупости, нежели то, какое дал ей Местный Комитет, собственно — само Товарищество,— и имя это, как не раз повторяли мы вскользь, было национальная измена. И кто такие были они, кто были их руководители? Несколько грязных подлецов,— как говорил Амо Амбарцумович или голодранцев-санкюлотов,— как думал англоман Хаджи Онник Эфенди и непонимающему переводил и растолковывал Хаджи Манукоф Эфенди, что санкюлотами зовут собак-бесштанников, как будто бывают собаки в штанах... И представляешь ли ты себе, читатель? — к этому времени уже выяснилось (по крайней мере так уверял меня г. Абомарш), что в нашем наирском городе этими санкюлотами, то есть бесштанниками-собаками, руководил — выражаясь словами того же Хаджи — «собачьей смертью погибший Каро Дараян», убийц которого столь энергично разыскивал т. Вародян, напрасно тратя так много самоотверженных усилий и драгоценного времени. «Собаке — собачья смерть!» — говорил по этому поводу Хаджи Онник Эфенди Манукоф, и он, пожалуй, имел на то право, так как должен же был найти, в конце концов, какой-нибудь выход самоотверженный патриотизм этого почтенного наирянина. Вот кто был, читатель, Каро Дараян, а мы еще жалели о его трагической кончине и безотчетно доверялись каждому его слову. А друзья-то его, кто такие были они в этом наирском городе? Первый — после загадочного убийства Каро Дараяна исчезнувший из города г. Марукэ, этот «кретин», прозванный так т. Вародяном, затем — хорошо известная нам стриженая «дева» в кавычках, ориорд Сато, и еще несколько подобных тварей, собиравшихся в привокзальных кварталах, сбивавших с пути истины вокзальных башибузуков, то есть железнодорожных рабочих и служащих и бежавших с фронта дезертиров.
Вот, читатель, каковы были нарушители покоя города и нарождающейся Наирореспублики. Это они, низкие наиропредатели, просовывая всюду свои грязные или же, выражаясь словами отца Иусика Пройдохи, «сопливые» носы, мутили воду, чтоб ловить рыбу. И это совершалось в то время (повторяем, читатель, дабы ты хорошенько понял и в должной мере мог представить себе всю позорность положения), когда, вступив в оккупированные районы, то есть уже сделавшуюся реальностью наирскую страну, известный наирский герой, ныне знаменитый вояка, объявил Наири самостоятельной, в то время, когда, выбиваясь из сил, наирская власть в лице Местного Комитета посылала наирских бойцов в оккупированные районы для защиты страны Наири, когда, с другой стороны, наирская власть располагала достоверными данными, что, собравши последние орды, общипанными полками намеревается вторгнуться в оккупированные районы Вечный Больной. Вот в то именно время низкие предатели, наиропродавцы, агитировали за дезертирство в рядах наирской армии и поговаривали насчет мира — с кем? С Вековым Врагом и Вечным Больным, которого пинком ноги поверг бы в прах один наирский боец, как говорил Мазут Амо; и враг, конечно, был бы повергнут в прах и испустил бы дух, не будь этих низких наиропредателей!.. Поздно, слишком поздно, опомнились (и еще вопрос — опомнились ли бы остальные, если б не Мазут Амо), очень поздно прибегли наирские руководители к надлежащим строжайшим мерам против названных подлецов. Но что же могли они сделать, когда противник был почти у стен города, когда спустя два дня, как узнаем мы впоследствии, с головокружительной быстротой пал город, и Вековой Враг наступил ногой на его пылающие руины...
Мы переходим к описанию последних событий нашего наирского города, и сердце начинает грызть какая-то острая, неумолимая, жестокая боль. Рука моя вновь начинает дрожать, и буквы у меня выходят вкривь и вкось, словно строки мои раскачивает дуновение невиданного ветра... Читатель, события, к описанию коих мы приступаем, черны, мрачны, кровавы, и мы не знаем, сумеет ли наше слабое перо воспроизвести эти события столь же грозно и душераздирающе, сколь грозны и душераздирающи были они в действительности. В этом, читатель, мы больше чем сомневаемся, ибо навряд ли под нашим древним солнцем найдется перо, могущее воспроизвести эти последние события так, чтобы дыбом встали волосы читателя, чтоб сердце его испепелилось от стона и боли и потекли бы из глаз его жгучие слезы. Мы не верим, что это нам удастся, читатель, и от гнева и боли хотим бросить перо, не писать, не доканчивать этот роман, подобный поэме, и без того сильно растянувшийся; но вот — из загадочного тайника моего, автора, мозга, выползая, разливаются перед моим духовным окном черные, мрачные, кровавые события и образы,— и я вновь берусь за перо, чтоб продолжать прерванный рассказ.
И на этот раз тоже история началась с него —с Амо Амбарцумовича — Мазута Амо. И как же могла она начаться не с него, то есть Амо Амбарцумовича — Мазута Амо, когда, как известно, уже не только наирский город, но и вся Наири вращалась вокруг него... Да, на этот раз тоже началось с него. В городе вдруг стали распространяться слухи, что Амо Амбарцумович Асатуров — Мазут Амо выезжает в оккупированные районы как чрезвычайный уполномоченный, в целях организации обороны на местах. Параллельно с этим в городе стали циркулировать слухи, что враг уже двинулся и идет на город,— движется, как поток, сметая все, что встречает на пути. Вот какие слухи стали ходить в то утро по городу и вместе с этими слухами, параллельно с ними, стали ходить по городу уже не слухи, а живые люди; ходившие по городу не слухи, а живые люди эти врывались в дома и вытаскивали из домов — не вещи, а способных носить оружие и отправляли их на станцию, на фронт. И все это совершалось не попросту, по дуновению ветра, а на основании расклеенных на стенах — на сей раз на наирском языке — и не объявлений, а приказов, под которыми — о, чудо-чудеса! — значилась не подпись т. Вародяна или Местного Комитета, или военных властей, или же, наконец, самого Амо Амбарцумовича,— а под этими напечатанными на наирском языке приказами значилось —
представляете ли вы себе? — не имя, не фамилия и не название учреждения, а лишь три буквы — РПД (Революционная Партия Дашнакцутюн)!.. Впечатление от этих трех букв было сильнее и страшнее, чем от тысячи имен Мазутов Амо или же различных властей... Смертной дрожью отдавало от этих трех букв! Подписанное тремя страшными буквами, это объявление, виноват, приказ начинался коротким и внушительным обращением: «Наиряне». Да, действительно, коротко и внушительно было обращение, подобно тому, как коротка и внушительна была подпись, значившаяся под этим обращением, то есть приказом, но для понимающего в этом одном слове таился целый мир! И это понимали не только избранные, единичные личности, а поголовно все без исключения. Мало того, не только понимали, но и входили в него в это одно слово — все! Вот что поразительней всего. Да, именно, в это одно-единственное слово входили и сам Амо Амбарцумович — Мазут Амо, и т. Вародян, и врач Сергей Каспарыч, и Осеп Нариманов, и Хаджи Онник Манукоф Эфенди, и лавочник Колопотян, и гробовщик Енок вместе с Кривым Арутом и даже вокзальные башибузуки и дезертиры. Такою вот универсальной емкостью обладало это обращение, это единственное слово, коим начинался приказ.
«Наиряне! — было сказано в этом приказе: — Так было сказано на английском языке, как полагали устрашенные горожане, и, казалось, это служило одной из причин, кроме указанного выше одного слова — обращения, что приказ произвел на наирян ошеломляющее, почти мистическое впечатление. «Враг приближается к нашим воротам,— говорилось далее в этом приказе,— и каждый наирянин должен дать себе ясный отчет, что это значит... Наиряне! — повторялось универсальное обращение: — Наша прекрасная страна, веками лелеемое и, наконец, ценою крови наших сынов отвоеванное отечество наше, наша, подобная раю, Наири стоит перед неслыханной опасностью. Приближается враг и вновь хочет предать ее огню
и мечу. Наиряне! — обращался третий раз приказ ко всем, всем: — Каждому истинному наирянину сегодня остается делать одно: взять оружие и выступить на фронт для защиты нашей бесподобной родины. Начиная от грудного ребенка до девяностолетнего старика,— все должны выступить сегодня на фронт и, подставив свою грудь , штыку противника, своей священной кровью спасти от гибели и разорения заветную родину — нашу, подобную раю, Наири.— Наконец, наиряне!—в четвертый и последний раз обращался приказ к вселенной и всем: — Настала решительная минута, и РПД обращается с единственным призывом к своему дорогому на- ирскому народу: На поле битвы!.. Исстрадавшийся наирский народ, возьмись за оружие! В последний раз призывает тебя Наири. И пусть исчезнут с нашего пути трусы и шкурники. К позорному столбу всех тех, кто в этот роковой час свои личные интересы предпочтет славной идее наиролюбия. РПД сим объявляет, что на месте будут расстреливаться те, кто для спасения своей жалкой шкуры попытается отказаться от отправки на фронт или же бежать с фронта. Этого требует от нас родина, этого требует от нас сегодня наша обетованная Наири. Итак, наиряне, к оружию!..» Так заканчивается приказ, и затем следовали упомянутые выше буквы — РПД.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25