А наемникам положено платить, и лучше разобраться с этим немедленно, потому что неизвестно, что будет с городом и всеми заинтересованными лицами дальше.
Подобная мысль посетила не только Эйриха; в процессе своих поисков они встретили еще нескольких наемников, озабоченных той же проблемой. В городе царила достаточная неразбериха, усиленная тем, что обстрел зажигательными снарядами вновь возобновился. Наконец им удалось выяснить, в каком доме Ральд располагался на ночь, но самого капитана там уже не было. Не было его, по всей видимости, и на позициях — один из наемников припомнил, что накануне Ральд был ранен стрелой в руку. Кто-то предложил наведаться на княжеский двор и распросить там. И действительно, после недолгого препирательства со стражником тот согласился провести их во флигель для гостей, где они и застали капитана, который, с рукой на черной перевязи, как раз наседал на Штрудела, требуя денег. Купец отбивался, заявляя, что он бы с радостью, но Микута до сих пор не расплатился с ним самим.
— А по-моему, ты просто тянешь время, ожидая, пока нас тут перебьют. Чем больше погибнет, тем меньшим тебе придется платить, — заявил один из наемников.
— А вот и не меньше! Пусть долю погибших разделят между остальными! — воскликнул другой.
Прочие охотно поддержали эту идею.
— Слышите, господин Штрудел? — с угрозой произнес Эйрих. — Платите, и немедленно! Мы свое заработали. А с князем разбирайтесь сами.
Окруженный недружелюбно настроенными вооруженными людьми, купец сдался.
— Ну хорошо, хорошо, — брюзгливо произнес он. — Я рассчитывал выхлопотать для вас у князя дополнительный гонорар, но раз вы так нетерпеливы, получите только то, о чем было условлено. Но я нанимал вас только для эскорта, за вчерашний и сегодняшний бой требуйте с Микуты, — Штрудел вышел в другую дверь, один из наемников двинулся было за ним, но Ральд остановил его со словами «Ничего, никуда он не денется». Купец отсутствовал довольно долго, и бойцы уже начинали нервничать, когда он, наконец, возвратился и вручил Ральду тугой кошель.
— Вот, отдаю вашему капитану. Он уже сам их разделит.
— Погодите, господин Штрудел, денежки любят счет, — ответил Ральд, опорожняя кошель на стол.
Золотых и серебряных монет было меньше половины; остальное — медная мелочь, имевшая хождение в отдельных королевствах; в остальных ее пришлось бы менять по не самому выгодному курсу. Наемники выразили свое неудовольствие.
— Ничего не могу поделать, — приложил руки к сердцу Штрудел. И эти-то набрал с трудом. Если б вы дождались, пока князь расплатится, получили бы золотом и серебром всю сумму. А так — нету, просто нету. Я, знаете ли, деньги не чеканю.
— Ладно, с паршивой овцы… — бросил один из наемников, нетерпеливо следя за пальцами Ральда, сортировавшими монеты по кучкам. Остальные тоже не стали настаивать, хотя и не сомневались, что купец выложил им вовсе не последнее золотишко. Но хорошо было и то, что он согласился выплатить живым долю погибших. В конце концов, слишком уж недвусмысленно грозить ему силой не следовало: как-никак, купец был княжеским партнером и гостем, и Микута вряд ли оставил бы без последствий насилие над ним.
Получив свое со Штрудела, наемники вышли на улицу с твердым намерением отыскать теперь князя или чекневского воеводу и уладить финансовый вопрос и с ними; об обоих высокопоставленных луситах говорили, что они где-то на позициях. Однако, не пройдя и нескольких шагов, охотники за вознаграждением заметили, что за последние полчаса положение города изменилось не лучшим образом.
Тарсунцы, не дожидаясь даже успеха своих таранов, вновь полезли на стены — но на сей раз не для того, чтобы прорваться внутрь. Некоторые из наступавших несли с собой закрытые горшки. Защитники города поняли, что это такое, и на сей раз бились на стенах куда более яростно. Тем не менее, на севере тарсунцам удалось сбросить их вниз и выдавить в башни. После чего двое тарсунцев швырнули свои горшки в башенные проходы, а другие принялись поливать горючей жидкостью гребень стены. Многие из них пали под сплошным потоком стрел, сыпавшихся снизу, но дело было сделано. Поспешно отступая на лестницы, тарсунцы бросили на стену горящие головни.
Стена вспыхнула поверху; хуже того, пламя ворвалось и внутрь башен, откуда в панике бежали защитники. Не все успели убежать; до некоторых, которых окатило горючей смесью из разбившихся горшков, огонь добрался по следам и каплям и охватил несчастных, начиная с ног. Обреченные мчались по лестницам башен с воплями боли и ужаса, разнося пламя по всем этажам. Из тарсунцев тоже не все успели отступить на безопасное расстояние, и несколько живых факелов свалилось с лестниц к подножью стены.
Конечно, тарсунцы могли сразу попытаться поджечь стены у их основания и обойтись меньшими потерями, но тогда защитники залили бы огонь водой сверху. Теперь же они могли лишь бессильно смотреть, как пылает гребень стены, и пламя рвется из бойниц башен. Башни, благодаря тяге, аналогичной тяге в печной трубе, и сухой древесине внутри, были охвачены огнем особенно быстро.
Эту картину и увидели вышедшие с княжеского двора наемники.
— Похоже, наше жалование под угрозой, — заметил из них.
— И наша работа тоже, — добавил второй. — Махнуть, что ли, к тарсунцам, пока не поздно?
— Они еще не в городе, — осадил его третий. — И вообще, ну их к демонам, этих луситов. Унести бы отсюда ноги и вернуться скорее в цивилизованный мир.
— А по-моему, князь сейчас как никогда нуждается в наших услугах и не станет скупиться, — возразил Ральд. — Пойдем доведем дело до конца.
Мимо них пробежало, брякая оружием, несколько чекневцев. Ральд окликнул их и спросил о местонахождении командования. Один из луситов обернулся и махнул рукой на запад, откуда тоже слышались удары тарана. Тарсунцы, как видно, непременно хотели ворваться в город с разных сторон, и поскорее; их не устраивала перспектива просто сидеть и ждать, пока пожар откроет им проход, так как к тому времени чекневцы организовали бы за этим проходом мощную оборону.
Наемники направились к западной стене и застали там изрядную неразбериху. Одни отряды и одиночные воины прибывали сюда, другие, напротив, отправлялись отсюда на север. Пока непонятно было, где городские укрепления поддадутся раньше. Похоже, пожар на севере основательно нарушил планы чекневского командования, и оно никак не могло выбрать новую стратегию. Меж тем пламя охватило уже и одну из восточных башен — стрельба катапульт увенчалась наконец успехом для тарсунцев.
Несколько раз Ральда и остальных пытались привлечь для нужд обороны, но наемники упорно отвечали, что им необходимо переговорить с князем. В конце концов, побывав на нескольких башнях и еле протолкавшись обратно, они убедились, что того, кого они ищут, здесь нет. Проклиная луситов и их вечную неразбериху, наемники отправились к северной стене. Здесь толпились бойцы и просто жители, готовые встретить врага вилами, рогатинами и дубинами; из тяжелых скамей и бревен напротив обреченной стены сооружали баррикаду. Казалось, каждый принимает участие в кипучей деятельности, хотя на самом деле что-то реальное делало процентов двадцать, а прочие давали им советы, толклись вокруг, потрясали своим оружием и изрыгали проклятия по адресу тарсунцев. Причитали бабы, ржали кони дружинников, бряцали кольчуги и сбруи, над всем этим разносились охрипшие голоса десятников и сотников, пытавшихся
— и, как ни странно, не без успеха — командовать своими людьми. Тем не менее, хотя некий порядок в действиях оборонявшихся был, со стороны это выглядело полным хаосом, и Ральд тщетно пытался выяснить, где находится князь.
Внезапно, окруженная со всех сторон возбужденными и озлобленными луситами, полуоглохшая от выкриков бородатых ртов, дышавших ей в лицо луком, брагой и демоны ведают чем еще, Элина настолько остро почувствовала абсурднось происходящего, что оно, несмотря на все его грубые физические черты, показалось ей нереальным. Что она здесь делает? Она, западная графиня, вместо того, чтобы скакать по вольным просторам на выручку другу, как это описывают в рыцарских легендах, застряла в каком-то затерянном в лесах варварском городе и теперь вместе с кучкой вульгарных наемников, из которых едва ли один умеет читать и писать, проталкивается сквозь толпу разгоряченных аборигенов, чтобы вытребовать жалкие гроши у местного предводителя в обмен на участие в защите тех варваров, что внутри, от тех, что снаружи — участие, которое, как понимала Элина, уже ничего не решает в военном смысле, ибо скоро с той и другой стороны схлестнутся тысячи человек, и что на этом фоне значат еще несколько бойцов, пусть даже с мечами из чуть более хорошей стали? От осознания всего этого уже рукой было подать до мысли об абсурдности и безнадежности всей ее экспедиции, но Элина так цыкнула на эту мысль, что та в испуге бежала в самый дальний угол подсознания. Тем не менее, окружающее по-прежнему казалось ей каким-то душным мороком, от которого можно освободиться волевым усилием, но почему-то для этого-то усилия и не хватает сил. Сколь разительно контрастировало ее теперешнее состояние со вчерашнем боевым азартом на стене, когда она в первые же минуты боя убила своего второго в жизни человека, не почувствовав ничего, кроме радости, когда ее меч вспорол опрометчиво открытое горло!
Грохот прогоревшей крыши, обвалившейся внутрь башни, вернул Элине ощущения реальности. Толпа качнулась в одну сторону, затем в другую. Элина быстро огляделась вокруг и не увидела ни одного знакомого лица. Проталкиваясь непонятно куда, она сама не заметила, когда толпа развела ее с остальными.
— Эйрих! — крикнула она, увлеваемая людским водоворотом, но ее голос потонул в вырвавшемся из сотен глоток боевом кличе чекневцев. Где-то совсем рядом раздавались тяжелые удары тарана; затем послышался громкий треск, и волной накатился боевой клич другой армии. Тарсунцы ворвались в город.
Элина верно поняла свою главную задачу: не сопротивляться влекущему ее потоку и остаться на ногах; стоило ей потерять равновесие, и ее бы затоптали. Она была стиснута настолько плотно, что даже не могла достать меч. Звон оружия, ржание коней и крики сражающихся сливались в сплошную какофонию; невозможно было определить, в какой стороне идет бой и кто берет верх. Сначала вломившиеся лавиной тарсунцы как будто оттеснили чекневцев; потом людская масса шатнулась обратно к воротам, и уже чекневские кавалеристы рубили и топтали лошадьми пятящихся врагов. Затем на какой-то момент стало свободнее, Элина наконец выхватила свое оружие, растерянно осознавая, что, пожалуй, не отличит в этой толчее чекневца от тарсунца, да и как отличат ее саму, равно чужую тем и другим? Чекневские командиры попытались было выстроить свои перемешавшиеся подразделения в правильный порядок, но тут окончательно рухнула одна из подожженных башен вместе с куском стены, и через брешь хлынули встречные потоки стрел, внося новую сумятицу. Вот уже какие-то отчаяные тарсунские конники посылали своих скакунов безумными прыжками через пылающие развалины, вот уже где-то нападавшие прорвались вглубь города, с гиканьем рубя мужиков с дрекольем, а где-то, напротив, чекневцы, вырвавшиеся за ворота в ходе контратаки, гонялись за разбегавшимися в панике вражескими лучниками — причем ни те, ни другие преследователи легкой добычи не замечали, что уже отрезаны от своих. И, кажется, все больше вокруг становилось огня, черные тяжелые клубы дыма заволакивали и без того пасмурное небо, а затем вдруг налетевший порыв ветра стелил их по земле, гнал прямо на людей, заставляя тех отчаянно чихать, кашлять и тереть глаза руками, позабыв про бой.
В какой-то момент такой клуб накрыл и Элину; ослепленную, ее несколько раз толкнули, и она, едва устояв на ногах, пробежала несколько шагов и ткнулась в стену. Мимо быстро прочавкали по грязи многочисленные копыта. Элина могла лишь повернуться спиной к стене и выставить меч, тщетно пытаясь что-то разглядеть сквозь дым и пелену слез. Затем глаза перестали слезиться, и графиня с удивлением обнаружила, что войско исчезло, словно растаяло вместе с дымом. На самом деле, конечно, бой просто сместился дальше, вглубь города — причем уже давно; отряд, невольной частью которого Элина была еще несколько минут назад, оказался в арьергарде отступления. Теперь же поблизости не было ни чекневцев, ни тарсунцев — не считая, разумеется, тех, что в различных позах застыли в грязи. Неподалеку конвульсивно дергала копытом смертельно раненая лошадь; из ее вспоротого брюха вывалились кишки, окрашивая мутную воду в луже в тошнотворно-розовый цвет. Из-за угла вдруг деловито вышла свинья, покосилась опасливо на еще живую лошадь и, решив, очевидно, что та уже не способна постоять за себя, ткнулась пятачком в липкую груду и принялась с чавканьем есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Подобная мысль посетила не только Эйриха; в процессе своих поисков они встретили еще нескольких наемников, озабоченных той же проблемой. В городе царила достаточная неразбериха, усиленная тем, что обстрел зажигательными снарядами вновь возобновился. Наконец им удалось выяснить, в каком доме Ральд располагался на ночь, но самого капитана там уже не было. Не было его, по всей видимости, и на позициях — один из наемников припомнил, что накануне Ральд был ранен стрелой в руку. Кто-то предложил наведаться на княжеский двор и распросить там. И действительно, после недолгого препирательства со стражником тот согласился провести их во флигель для гостей, где они и застали капитана, который, с рукой на черной перевязи, как раз наседал на Штрудела, требуя денег. Купец отбивался, заявляя, что он бы с радостью, но Микута до сих пор не расплатился с ним самим.
— А по-моему, ты просто тянешь время, ожидая, пока нас тут перебьют. Чем больше погибнет, тем меньшим тебе придется платить, — заявил один из наемников.
— А вот и не меньше! Пусть долю погибших разделят между остальными! — воскликнул другой.
Прочие охотно поддержали эту идею.
— Слышите, господин Штрудел? — с угрозой произнес Эйрих. — Платите, и немедленно! Мы свое заработали. А с князем разбирайтесь сами.
Окруженный недружелюбно настроенными вооруженными людьми, купец сдался.
— Ну хорошо, хорошо, — брюзгливо произнес он. — Я рассчитывал выхлопотать для вас у князя дополнительный гонорар, но раз вы так нетерпеливы, получите только то, о чем было условлено. Но я нанимал вас только для эскорта, за вчерашний и сегодняшний бой требуйте с Микуты, — Штрудел вышел в другую дверь, один из наемников двинулся было за ним, но Ральд остановил его со словами «Ничего, никуда он не денется». Купец отсутствовал довольно долго, и бойцы уже начинали нервничать, когда он, наконец, возвратился и вручил Ральду тугой кошель.
— Вот, отдаю вашему капитану. Он уже сам их разделит.
— Погодите, господин Штрудел, денежки любят счет, — ответил Ральд, опорожняя кошель на стол.
Золотых и серебряных монет было меньше половины; остальное — медная мелочь, имевшая хождение в отдельных королевствах; в остальных ее пришлось бы менять по не самому выгодному курсу. Наемники выразили свое неудовольствие.
— Ничего не могу поделать, — приложил руки к сердцу Штрудел. И эти-то набрал с трудом. Если б вы дождались, пока князь расплатится, получили бы золотом и серебром всю сумму. А так — нету, просто нету. Я, знаете ли, деньги не чеканю.
— Ладно, с паршивой овцы… — бросил один из наемников, нетерпеливо следя за пальцами Ральда, сортировавшими монеты по кучкам. Остальные тоже не стали настаивать, хотя и не сомневались, что купец выложил им вовсе не последнее золотишко. Но хорошо было и то, что он согласился выплатить живым долю погибших. В конце концов, слишком уж недвусмысленно грозить ему силой не следовало: как-никак, купец был княжеским партнером и гостем, и Микута вряд ли оставил бы без последствий насилие над ним.
Получив свое со Штрудела, наемники вышли на улицу с твердым намерением отыскать теперь князя или чекневского воеводу и уладить финансовый вопрос и с ними; об обоих высокопоставленных луситах говорили, что они где-то на позициях. Однако, не пройдя и нескольких шагов, охотники за вознаграждением заметили, что за последние полчаса положение города изменилось не лучшим образом.
Тарсунцы, не дожидаясь даже успеха своих таранов, вновь полезли на стены — но на сей раз не для того, чтобы прорваться внутрь. Некоторые из наступавших несли с собой закрытые горшки. Защитники города поняли, что это такое, и на сей раз бились на стенах куда более яростно. Тем не менее, на севере тарсунцам удалось сбросить их вниз и выдавить в башни. После чего двое тарсунцев швырнули свои горшки в башенные проходы, а другие принялись поливать горючей жидкостью гребень стены. Многие из них пали под сплошным потоком стрел, сыпавшихся снизу, но дело было сделано. Поспешно отступая на лестницы, тарсунцы бросили на стену горящие головни.
Стена вспыхнула поверху; хуже того, пламя ворвалось и внутрь башен, откуда в панике бежали защитники. Не все успели убежать; до некоторых, которых окатило горючей смесью из разбившихся горшков, огонь добрался по следам и каплям и охватил несчастных, начиная с ног. Обреченные мчались по лестницам башен с воплями боли и ужаса, разнося пламя по всем этажам. Из тарсунцев тоже не все успели отступить на безопасное расстояние, и несколько живых факелов свалилось с лестниц к подножью стены.
Конечно, тарсунцы могли сразу попытаться поджечь стены у их основания и обойтись меньшими потерями, но тогда защитники залили бы огонь водой сверху. Теперь же они могли лишь бессильно смотреть, как пылает гребень стены, и пламя рвется из бойниц башен. Башни, благодаря тяге, аналогичной тяге в печной трубе, и сухой древесине внутри, были охвачены огнем особенно быстро.
Эту картину и увидели вышедшие с княжеского двора наемники.
— Похоже, наше жалование под угрозой, — заметил из них.
— И наша работа тоже, — добавил второй. — Махнуть, что ли, к тарсунцам, пока не поздно?
— Они еще не в городе, — осадил его третий. — И вообще, ну их к демонам, этих луситов. Унести бы отсюда ноги и вернуться скорее в цивилизованный мир.
— А по-моему, князь сейчас как никогда нуждается в наших услугах и не станет скупиться, — возразил Ральд. — Пойдем доведем дело до конца.
Мимо них пробежало, брякая оружием, несколько чекневцев. Ральд окликнул их и спросил о местонахождении командования. Один из луситов обернулся и махнул рукой на запад, откуда тоже слышались удары тарана. Тарсунцы, как видно, непременно хотели ворваться в город с разных сторон, и поскорее; их не устраивала перспектива просто сидеть и ждать, пока пожар откроет им проход, так как к тому времени чекневцы организовали бы за этим проходом мощную оборону.
Наемники направились к западной стене и застали там изрядную неразбериху. Одни отряды и одиночные воины прибывали сюда, другие, напротив, отправлялись отсюда на север. Пока непонятно было, где городские укрепления поддадутся раньше. Похоже, пожар на севере основательно нарушил планы чекневского командования, и оно никак не могло выбрать новую стратегию. Меж тем пламя охватило уже и одну из восточных башен — стрельба катапульт увенчалась наконец успехом для тарсунцев.
Несколько раз Ральда и остальных пытались привлечь для нужд обороны, но наемники упорно отвечали, что им необходимо переговорить с князем. В конце концов, побывав на нескольких башнях и еле протолкавшись обратно, они убедились, что того, кого они ищут, здесь нет. Проклиная луситов и их вечную неразбериху, наемники отправились к северной стене. Здесь толпились бойцы и просто жители, готовые встретить врага вилами, рогатинами и дубинами; из тяжелых скамей и бревен напротив обреченной стены сооружали баррикаду. Казалось, каждый принимает участие в кипучей деятельности, хотя на самом деле что-то реальное делало процентов двадцать, а прочие давали им советы, толклись вокруг, потрясали своим оружием и изрыгали проклятия по адресу тарсунцев. Причитали бабы, ржали кони дружинников, бряцали кольчуги и сбруи, над всем этим разносились охрипшие голоса десятников и сотников, пытавшихся
— и, как ни странно, не без успеха — командовать своими людьми. Тем не менее, хотя некий порядок в действиях оборонявшихся был, со стороны это выглядело полным хаосом, и Ральд тщетно пытался выяснить, где находится князь.
Внезапно, окруженная со всех сторон возбужденными и озлобленными луситами, полуоглохшая от выкриков бородатых ртов, дышавших ей в лицо луком, брагой и демоны ведают чем еще, Элина настолько остро почувствовала абсурднось происходящего, что оно, несмотря на все его грубые физические черты, показалось ей нереальным. Что она здесь делает? Она, западная графиня, вместо того, чтобы скакать по вольным просторам на выручку другу, как это описывают в рыцарских легендах, застряла в каком-то затерянном в лесах варварском городе и теперь вместе с кучкой вульгарных наемников, из которых едва ли один умеет читать и писать, проталкивается сквозь толпу разгоряченных аборигенов, чтобы вытребовать жалкие гроши у местного предводителя в обмен на участие в защите тех варваров, что внутри, от тех, что снаружи — участие, которое, как понимала Элина, уже ничего не решает в военном смысле, ибо скоро с той и другой стороны схлестнутся тысячи человек, и что на этом фоне значат еще несколько бойцов, пусть даже с мечами из чуть более хорошей стали? От осознания всего этого уже рукой было подать до мысли об абсурдности и безнадежности всей ее экспедиции, но Элина так цыкнула на эту мысль, что та в испуге бежала в самый дальний угол подсознания. Тем не менее, окружающее по-прежнему казалось ей каким-то душным мороком, от которого можно освободиться волевым усилием, но почему-то для этого-то усилия и не хватает сил. Сколь разительно контрастировало ее теперешнее состояние со вчерашнем боевым азартом на стене, когда она в первые же минуты боя убила своего второго в жизни человека, не почувствовав ничего, кроме радости, когда ее меч вспорол опрометчиво открытое горло!
Грохот прогоревшей крыши, обвалившейся внутрь башни, вернул Элине ощущения реальности. Толпа качнулась в одну сторону, затем в другую. Элина быстро огляделась вокруг и не увидела ни одного знакомого лица. Проталкиваясь непонятно куда, она сама не заметила, когда толпа развела ее с остальными.
— Эйрих! — крикнула она, увлеваемая людским водоворотом, но ее голос потонул в вырвавшемся из сотен глоток боевом кличе чекневцев. Где-то совсем рядом раздавались тяжелые удары тарана; затем послышался громкий треск, и волной накатился боевой клич другой армии. Тарсунцы ворвались в город.
Элина верно поняла свою главную задачу: не сопротивляться влекущему ее потоку и остаться на ногах; стоило ей потерять равновесие, и ее бы затоптали. Она была стиснута настолько плотно, что даже не могла достать меч. Звон оружия, ржание коней и крики сражающихся сливались в сплошную какофонию; невозможно было определить, в какой стороне идет бой и кто берет верх. Сначала вломившиеся лавиной тарсунцы как будто оттеснили чекневцев; потом людская масса шатнулась обратно к воротам, и уже чекневские кавалеристы рубили и топтали лошадьми пятящихся врагов. Затем на какой-то момент стало свободнее, Элина наконец выхватила свое оружие, растерянно осознавая, что, пожалуй, не отличит в этой толчее чекневца от тарсунца, да и как отличат ее саму, равно чужую тем и другим? Чекневские командиры попытались было выстроить свои перемешавшиеся подразделения в правильный порядок, но тут окончательно рухнула одна из подожженных башен вместе с куском стены, и через брешь хлынули встречные потоки стрел, внося новую сумятицу. Вот уже какие-то отчаяные тарсунские конники посылали своих скакунов безумными прыжками через пылающие развалины, вот уже где-то нападавшие прорвались вглубь города, с гиканьем рубя мужиков с дрекольем, а где-то, напротив, чекневцы, вырвавшиеся за ворота в ходе контратаки, гонялись за разбегавшимися в панике вражескими лучниками — причем ни те, ни другие преследователи легкой добычи не замечали, что уже отрезаны от своих. И, кажется, все больше вокруг становилось огня, черные тяжелые клубы дыма заволакивали и без того пасмурное небо, а затем вдруг налетевший порыв ветра стелил их по земле, гнал прямо на людей, заставляя тех отчаянно чихать, кашлять и тереть глаза руками, позабыв про бой.
В какой-то момент такой клуб накрыл и Элину; ослепленную, ее несколько раз толкнули, и она, едва устояв на ногах, пробежала несколько шагов и ткнулась в стену. Мимо быстро прочавкали по грязи многочисленные копыта. Элина могла лишь повернуться спиной к стене и выставить меч, тщетно пытаясь что-то разглядеть сквозь дым и пелену слез. Затем глаза перестали слезиться, и графиня с удивлением обнаружила, что войско исчезло, словно растаяло вместе с дымом. На самом деле, конечно, бой просто сместился дальше, вглубь города — причем уже давно; отряд, невольной частью которого Элина была еще несколько минут назад, оказался в арьергарде отступления. Теперь же поблизости не было ни чекневцев, ни тарсунцев — не считая, разумеется, тех, что в различных позах застыли в грязи. Неподалеку конвульсивно дергала копытом смертельно раненая лошадь; из ее вспоротого брюха вывалились кишки, окрашивая мутную воду в луже в тошнотворно-розовый цвет. Из-за угла вдруг деловито вышла свинья, покосилась опасливо на еще живую лошадь и, решив, очевидно, что та уже не способна постоять за себя, ткнулась пятачком в липкую груду и принялась с чавканьем есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112