Тебе знакомо это имя?
Конан кивнул. Деканаватха владычествовал над всеми северными пиктами, от среднего течения Черной реки до границ Ванахейма. Среди пиктов случались междоусобицы, но предводители южных кланов опасались задевать Деканаватху и его людей; слишком грозным и удачливым казался северный вождь. Он делил свою власть лишь с Дивиатриксом, главой друидов, избранником богов Леса, Неба и Луны. Как поговаривали в Велитриуме, на пиктской границе, этот Деканаватха был великим воителем, а Дивиатрикс – великим колдуном, и пока они поддерживали друг друга и жили в полном согласии, их народ процветал. Процветал, разумеется, на свой пиктский манер: мяса и шкур было вдоволь, а все остальное добывалось рядом, в богатой Аквилонии или в Зингаре.
Пикт пошевелился.
– Я хочу говорить с тобой, Конан-киммериец. Так повелели Деканаватха и мудрые друиды.
– Ты знаешь меня?
– Я слышал о тебе, – Никатха пожал плечами. – Вполне достаточно, чтобы всадить тебе в глотку стрелу.
– Тогда в чем дело? – Конан вытащил нож и теперь угрожающе раскачивал его в ладони.
– Вождь и друиды повелели, и я говорю, а не стреляю. Хотя тут, клянусь Гуллом, за каждым камнем сидит человек с луком или пращой.
Никатха изъяснялся на дикой смеси киммерийского, аквилонского и немедийского: все эти языки имели общий корень, так что Конан неплохо понимал пикта. Особенно, когда речь зашла о лучниках и пращниках, сидевших за каждым камнем. Теперь он точно знал, что нечего рассчитывать на Идрайна; конечно, неуязвимый голем перебьет пиктов, но за это время и Зийну, и самого Конана изрешетят стрелами.
Подумав об этом, киммериец сунул кинжал в ножны и кивнул Никатхе:
– Говори!
– Тридцать четыре воина шли по твоим следам до Сизой Пустоши, – произнес пикт. – И все они там погибли. Я видел: одних поразили стрелы, других – меч… а третьи разрублены напополам словно кабаньи туши. И есть такие, чьи головы треснули как спелый орех под ударом молота.
– Что удивительного? – сказал Конан. – Я не собирался играть с вашими лесными крысами в кости.
– Не в том дело. Вас двое – двое и женщина. Двое бойцов не могут одолеть три десятка. Если только тут не замешана волшба.
– Вся волшба – мой меч да его секира, – Конан кивнул в сторону Идрайна. – Другой не было.
Внезапно возбудившись, пикт запустил пятерню в густую бороду и сделал шаг вперед. Темные его глаза сверкнули.
– Ты лжешь, киммериец! Там было колдовство! Наши друиды это учуяли!
– Ваши друиды не учуют даже запах свежего пива с трех шагов, – с презрительной усмешкой сказал Конан. – Они неискусны и слепы, как беспородные псы.
Разумеется, это было преувеличением. К примеру, Зогар Саг, колдун из конаджохарских дебрей, умел многое, хоть и не являлся друидом. Этому шаману подчинялись и звери лесные, и люди, и всякие твари вроде болотных демонов… Что ж тогда говорить о друидах, служителях богов Леса, Неба и Луны!
– Неискусны? – повторил Никатха, вцепившись в бороду обеими руками. – Неискусны, ты сказал? Так знай же: в моем отряде есть белый друид, мудрый Зартрикс! Он провел нас по снегу и льду, среди скал и над солеными водами – провел быстро, чтоб мы сумели тебя догнать. И он сделал так, что ни ты, ни твой воин не заметили нас, пока не очутились в окружении. Или ты и в это не веришь?
Никатха испустил долгий гортанный клич, и отовсюду, из-за камней и скал, поднялись коренастые фигуры в плащах из волчьих шкур. Одни держали луки и пращи, другие – связки дротиков, третьи – копья, молоты и каменные секиры, излюбленное оружие пиктов. Людей было сотни полторы, не меньше, и Конан почувствовал, как волосы его зашевелились под железным обручем Дайомы. Он покосился на своих спутников. Черты Идрайна казались безмятежно-спокойными, но лицо Зийны помертвело. Она, вероятно, уже прощалась со своим цветущим Пуантеном и виноградниками на берегу Алиманы.
– Я вижу много крыс, – вымолвил Конан, – но среди них нет пса, унюхавшего мой след. Где он? Где этот друид Зартрикс, который привел вас сюда?
– Все в свое время, киммериец, все в свое время, – Никатха важно огладил бороду. – Итак, наши друиды почуяли злое колдовство, и Деканаватха, великий вождь, повелел нагнать вас и подвергнуть испытанию.
– Какому еще испытанию? Сунуть в костер? Привязать к столбу пыток посреди селения? Или подвесить вниз головой где-нибудь в роще?
– В священных рощах висят жертвы богам, киммериец. Клянусь великим Гуллом и прародителем нашим Семитхой, это высокая честь, которой достойны лишь храбрейшие из наших врагов. Что же касается колдовства, то с ним дело будет иметь мудрый Зартрикс, и как он порешит, так и станется. Те из вас, кто чисты, повиснут в роще, а злого демона искоренит наш жрец. Искоренит божественным огнем!
– По мне, что висеть, что гореть, все едино, – пробормотал Конан, оглядывая ряды пиктских воинов. – И лучше я приму смерть от стрелы и секиры, чем от веревки и пламени костра. Будем сражаться, бородатый пень!
Он выхватил меч и кивнул Идрайну. Зийна тоже обнажила оружие. Лицо девушки все еще казалось застывшим, во в глазах вспыхнул боевой огонь. В чем-то пуантенцы напоминали пиктов: они тоже никогда не отступали перед врагом и не боялись смерти.
– Вперед! – скомандовал Конан своему маленькому отряду. – Сначала возьмем этих!
Шагнув к ближайшей группе пиктов, он поднял было меч, но тут над скалами раскатился глубокий мощный голос – не голос даже, а глас, достойный бессмертного бога:
– Остановись, киммериец! Остановись, во имя Могильных Курганов твоего Крона! Остановись, если не хочешь лишиться жизни и достойного погребения!
В пяти шагах от Конана возникла высокая фигура в белых одеждах. Он не мог сказать, из-за какой скалы выскользнул этот жрец, древний, как прибрежные камни; быть может, друид давно пребывал здесь, укрытый магическим плащом невидимости. Тощий, с длинной белоснежной бородой, он выглядел столетним старцем, но громоподобный голос и грозно подъятая рука не могли принадлежать человеку, стоящему на краю могилы. Он был бодр и силен – если не телесно, то духовно; его сверкающий взгляд прожигал киммерийца, словно молнии Митры. Подол белого одеяния друида пластался по земле, костлявая грудь была открыта ветру, кожа, иссеченная морщинами, цветом и видом напоминала дубовую кору. Он был древен, но грозен, и ни один из пиктских воинов не доставал ему до плеча. Да, против этого старца покойный шаман Зогар Саг из Конаджохары был бы что щенок против матерого седого волка!
– Я чувствую, что ты чист и достоин висеть в священной роще, – произнес жрец, понизив голос. Он не спеша приблизился к Конану, не спуская с того горящих глаз. – Но мы не пленим тебя; я провижу на челе твоем знаки судьбы, говорящие о многом… О многом, что предстоит еще сделать и исполнить, а это значит, что путь твой не кончается здесь, у этих скал, и ты не годишься для жертвы. Ты должен идти туда, куда послан; должен уничтожить зло, затаившееся на севере, в каменных башнях на морском берегу. Так судили боги, и жребий их не может оспорить ни один из смертных! Что же касается женщины…
– Я ее не отдам! – рыкнул Конан, делая шаг навстречу друиду. Теперь между ними было всего два локтя, и старый Зартрикс вдруг замер, вытянул морщинистую шею, словно к чему-то прислушиваясь, а потом положил руку на лоб Конана. Пальцы его погладили железный обруч, магический дар Владычицы Острова Снов.
– Не будем спешить с женщиной, – произнес жрец. – Сначала я хочу понять… – Не закончив, он внезапно усмехнулся и пробормотал: – Большое спрятано в малом, великое – в ничтожном, грозное – в жалком… И с таким совершенным искусством! – Зартрикс опустил руку и уставился на Конана. – Знаешь ли ты, киммериец, что у тебя словно бы две души: одна – дарованная богами, а другая – сотворенная магическими заклинаниями? Душа героя, и душа ничтожного наймита?
– О том мне ничего не ведомо, – Конан в свой черед коснулся обруча. – Эту железку мне дали для защиты от колдовства… от злого чародейства, что таится на севере, в каменных башнях, о которых ты сказал.
– Ну, что ж, тебя неплохо оборонили… Лучше не смог бы сделать даже отец наш, мудрый Дивиатрикс… – Лицо старого друида вновь стало суровым и строгим. – Ну, коль ты защищен и вооружен, – его взгляд скользнул по стигийскому кинжалу Конана, – отправляйся на север! Иди, куда послан, и убей! Сделай то, что должен сделать!
Справа от друида раздалось покашливание. Там стоял Никатха, бородатый предводитель отряда, и нерешительно прочищал горло.
– Прости, отец мой, – произнес он, перебирая пальцами ожерелье из медвежьих когтей, – неужели нам придется отпустить этого киммерийца? Пусть он чист от колдовства, но он прикончил многих наших братьев. Закон мести священен…
Никатха говорил на пиктском, но Конан все же его понимал; цепкая память варвара быстро восстанавливала язык, которому он некогда обучился в джунглях под Тасцеланом.
Жрец поднял длинную тощую руку, перевитую жилами.
– Молчи, Никатха! – громыхнул он, сдвинув густые брови. – Молчи! Здесь решаю я! Твое дело – стрелять и рубить, когда будет сказано! А сейчас – молчи!
Предводитель пиктов в растерянности отступил; друид же повернулся к Зийне. Он бросил только один взгляд на лицо девушки и тут же опустил глаза, погрузившись в недолгие раздумья. Казалось, старец чем-то опечален.
– Ее я тоже отпущу, – наконец произнес Зартрикс. – Она ни в чем не виновата перед пиктами – разве лишь в том, что убила, защищаясь, двух наших воинов. И она необходима тебе, – пылающие темным огнем зрачки жреца уставились на Конана. – Я провижу, что без нее ты не доберешься до тех северных башен и сгинешь в пустынях Ванахейма. И еще я провижу иное, о чем не буду говорить, ибо людям нельзя страшиться грядущего и своей судьбы. Все в руках богов!
Приговор был вынесен и, словно позабыв о Зийне, друид шагнул к Идрайну. Девушка, облегченно вздохнув, опустила меч; Конан обнял ее за плечи и почувствовал, как она дрожит.
– Все будет хорошо, малышка, – пробормотал он, прижимая к себе Зийну, – все будет хорошо. Не бойся его пророчеств! Ты еще увидишь виноградники Пуантена, клянусь Кромом!
– Без тебя они мне не нужны, – Зийна, полуобернувшись, со страхом глядела на Зартрикса. Тот изучал бесстрастные черты Идрайна, и лицо его было таким же каменно-невозмутимым, как у серокожего голема.
– Ты – зло! – внезапно рыкнул жрец, и звук его мощного голоса раскатился меж утесов. – Ты – зло! Зло, пришедшее в наши леса! Зло, уничтожившее наших братьев!
Никатха, стоявший неподалеку, сразу подобрался и махнул своим воинам.
– Велишь стрелять, отец мой? Или рубить? Друид угрюмо хмыкнул.
– Ваши стрелы и топоры бессильны перед ним. Неуязвимая тварь, а значит, честный бой не для нее, как и почетная смерть в священной роще! – Зартрикс отступил на пару шагов от голема; руки его странно двигались, изгибались, творя защитные заклятья.
Идрайн, до того молчаливый и безучастный, поднял свою секиру. Видно, он почувствовал недоброе; маг, стоявший перед ним, был страшнее сотни воинов, вооруженных до зубов.
– Уйди, старик, – прошелестел он. – Уйди, и не мешай моему господину и мне продолжить путь. Не то…
– Твой господин обойдется без тебя! У него есть защита и оружие, и собственный разум, и сила, хитрость! Ты же… – друид простер руки к Идрайну, – ты же стань тем, чем был прежде!
Холодное марево заструилось у его ладоней – не огненные молнии, о которых Конан рассказывал Зийне, но белесовато-зеленый свет, дрожащий и переливающийся, как кусок кхитайского нефрита. Идрайн попытался опустить секиру, но мерцающий туман уже окутал его, и голем дрогнул и затрясся, словно бы вдруг почувствовав порывы ледяного ветра, налетавшие с моря. Лицо его, и так невыразительное, совсем оцепенело, глаза закрылись, рот превратился в узкую прямую черточку; потом дрожь, сотрясавшая тело Идрайна, исчезла. Зеленая мгла будто всосалась в плоть голема, сковав его члены, отняв у мышц привычную силу и быстроту; теперь он более, чем когда-либо, казался изваянием, высеченным из базальта либо серого гранита.
– Вот так! – произнес друид с довольной усмешкой. – Не уверен, что я сумел обратить эту тварь в камень, но уж спать она будет долго! До тех пор, пока боги Луны не соединятся с богами Леса, и сам великий Гулл не спустится на землю в своей огненной колеснице!
Пикты, прятавшиеся раньше среди камней, теперь окружили Зартрикса, Конана и Зийну плотным кругом.
Благоговение и ужас светились в их темных глазах; они что-то бормотали, и киммериец, все лучше понимавший язык лесных людей, разобрал:
– Мудрый отец наш…
– Могучий, сильный…
– Справедливый…
– Заступник перед богами…
– Отвращающий всякое зло…
– Увенчанный омелой и остролистом…
Друид взмахнул рукой, повелевая им замолчать, и повернулся к Никатхе:
– Пусть люди набросят на спящее зло плащи, дабы не оскверниться прикосновением к нему, сделают носилки и идут в Сирандол Катрейни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Конан кивнул. Деканаватха владычествовал над всеми северными пиктами, от среднего течения Черной реки до границ Ванахейма. Среди пиктов случались междоусобицы, но предводители южных кланов опасались задевать Деканаватху и его людей; слишком грозным и удачливым казался северный вождь. Он делил свою власть лишь с Дивиатриксом, главой друидов, избранником богов Леса, Неба и Луны. Как поговаривали в Велитриуме, на пиктской границе, этот Деканаватха был великим воителем, а Дивиатрикс – великим колдуном, и пока они поддерживали друг друга и жили в полном согласии, их народ процветал. Процветал, разумеется, на свой пиктский манер: мяса и шкур было вдоволь, а все остальное добывалось рядом, в богатой Аквилонии или в Зингаре.
Пикт пошевелился.
– Я хочу говорить с тобой, Конан-киммериец. Так повелели Деканаватха и мудрые друиды.
– Ты знаешь меня?
– Я слышал о тебе, – Никатха пожал плечами. – Вполне достаточно, чтобы всадить тебе в глотку стрелу.
– Тогда в чем дело? – Конан вытащил нож и теперь угрожающе раскачивал его в ладони.
– Вождь и друиды повелели, и я говорю, а не стреляю. Хотя тут, клянусь Гуллом, за каждым камнем сидит человек с луком или пращой.
Никатха изъяснялся на дикой смеси киммерийского, аквилонского и немедийского: все эти языки имели общий корень, так что Конан неплохо понимал пикта. Особенно, когда речь зашла о лучниках и пращниках, сидевших за каждым камнем. Теперь он точно знал, что нечего рассчитывать на Идрайна; конечно, неуязвимый голем перебьет пиктов, но за это время и Зийну, и самого Конана изрешетят стрелами.
Подумав об этом, киммериец сунул кинжал в ножны и кивнул Никатхе:
– Говори!
– Тридцать четыре воина шли по твоим следам до Сизой Пустоши, – произнес пикт. – И все они там погибли. Я видел: одних поразили стрелы, других – меч… а третьи разрублены напополам словно кабаньи туши. И есть такие, чьи головы треснули как спелый орех под ударом молота.
– Что удивительного? – сказал Конан. – Я не собирался играть с вашими лесными крысами в кости.
– Не в том дело. Вас двое – двое и женщина. Двое бойцов не могут одолеть три десятка. Если только тут не замешана волшба.
– Вся волшба – мой меч да его секира, – Конан кивнул в сторону Идрайна. – Другой не было.
Внезапно возбудившись, пикт запустил пятерню в густую бороду и сделал шаг вперед. Темные его глаза сверкнули.
– Ты лжешь, киммериец! Там было колдовство! Наши друиды это учуяли!
– Ваши друиды не учуют даже запах свежего пива с трех шагов, – с презрительной усмешкой сказал Конан. – Они неискусны и слепы, как беспородные псы.
Разумеется, это было преувеличением. К примеру, Зогар Саг, колдун из конаджохарских дебрей, умел многое, хоть и не являлся друидом. Этому шаману подчинялись и звери лесные, и люди, и всякие твари вроде болотных демонов… Что ж тогда говорить о друидах, служителях богов Леса, Неба и Луны!
– Неискусны? – повторил Никатха, вцепившись в бороду обеими руками. – Неискусны, ты сказал? Так знай же: в моем отряде есть белый друид, мудрый Зартрикс! Он провел нас по снегу и льду, среди скал и над солеными водами – провел быстро, чтоб мы сумели тебя догнать. И он сделал так, что ни ты, ни твой воин не заметили нас, пока не очутились в окружении. Или ты и в это не веришь?
Никатха испустил долгий гортанный клич, и отовсюду, из-за камней и скал, поднялись коренастые фигуры в плащах из волчьих шкур. Одни держали луки и пращи, другие – связки дротиков, третьи – копья, молоты и каменные секиры, излюбленное оружие пиктов. Людей было сотни полторы, не меньше, и Конан почувствовал, как волосы его зашевелились под железным обручем Дайомы. Он покосился на своих спутников. Черты Идрайна казались безмятежно-спокойными, но лицо Зийны помертвело. Она, вероятно, уже прощалась со своим цветущим Пуантеном и виноградниками на берегу Алиманы.
– Я вижу много крыс, – вымолвил Конан, – но среди них нет пса, унюхавшего мой след. Где он? Где этот друид Зартрикс, который привел вас сюда?
– Все в свое время, киммериец, все в свое время, – Никатха важно огладил бороду. – Итак, наши друиды почуяли злое колдовство, и Деканаватха, великий вождь, повелел нагнать вас и подвергнуть испытанию.
– Какому еще испытанию? Сунуть в костер? Привязать к столбу пыток посреди селения? Или подвесить вниз головой где-нибудь в роще?
– В священных рощах висят жертвы богам, киммериец. Клянусь великим Гуллом и прародителем нашим Семитхой, это высокая честь, которой достойны лишь храбрейшие из наших врагов. Что же касается колдовства, то с ним дело будет иметь мудрый Зартрикс, и как он порешит, так и станется. Те из вас, кто чисты, повиснут в роще, а злого демона искоренит наш жрец. Искоренит божественным огнем!
– По мне, что висеть, что гореть, все едино, – пробормотал Конан, оглядывая ряды пиктских воинов. – И лучше я приму смерть от стрелы и секиры, чем от веревки и пламени костра. Будем сражаться, бородатый пень!
Он выхватил меч и кивнул Идрайну. Зийна тоже обнажила оружие. Лицо девушки все еще казалось застывшим, во в глазах вспыхнул боевой огонь. В чем-то пуантенцы напоминали пиктов: они тоже никогда не отступали перед врагом и не боялись смерти.
– Вперед! – скомандовал Конан своему маленькому отряду. – Сначала возьмем этих!
Шагнув к ближайшей группе пиктов, он поднял было меч, но тут над скалами раскатился глубокий мощный голос – не голос даже, а глас, достойный бессмертного бога:
– Остановись, киммериец! Остановись, во имя Могильных Курганов твоего Крона! Остановись, если не хочешь лишиться жизни и достойного погребения!
В пяти шагах от Конана возникла высокая фигура в белых одеждах. Он не мог сказать, из-за какой скалы выскользнул этот жрец, древний, как прибрежные камни; быть может, друид давно пребывал здесь, укрытый магическим плащом невидимости. Тощий, с длинной белоснежной бородой, он выглядел столетним старцем, но громоподобный голос и грозно подъятая рука не могли принадлежать человеку, стоящему на краю могилы. Он был бодр и силен – если не телесно, то духовно; его сверкающий взгляд прожигал киммерийца, словно молнии Митры. Подол белого одеяния друида пластался по земле, костлявая грудь была открыта ветру, кожа, иссеченная морщинами, цветом и видом напоминала дубовую кору. Он был древен, но грозен, и ни один из пиктских воинов не доставал ему до плеча. Да, против этого старца покойный шаман Зогар Саг из Конаджохары был бы что щенок против матерого седого волка!
– Я чувствую, что ты чист и достоин висеть в священной роще, – произнес жрец, понизив голос. Он не спеша приблизился к Конану, не спуская с того горящих глаз. – Но мы не пленим тебя; я провижу на челе твоем знаки судьбы, говорящие о многом… О многом, что предстоит еще сделать и исполнить, а это значит, что путь твой не кончается здесь, у этих скал, и ты не годишься для жертвы. Ты должен идти туда, куда послан; должен уничтожить зло, затаившееся на севере, в каменных башнях на морском берегу. Так судили боги, и жребий их не может оспорить ни один из смертных! Что же касается женщины…
– Я ее не отдам! – рыкнул Конан, делая шаг навстречу друиду. Теперь между ними было всего два локтя, и старый Зартрикс вдруг замер, вытянул морщинистую шею, словно к чему-то прислушиваясь, а потом положил руку на лоб Конана. Пальцы его погладили железный обруч, магический дар Владычицы Острова Снов.
– Не будем спешить с женщиной, – произнес жрец. – Сначала я хочу понять… – Не закончив, он внезапно усмехнулся и пробормотал: – Большое спрятано в малом, великое – в ничтожном, грозное – в жалком… И с таким совершенным искусством! – Зартрикс опустил руку и уставился на Конана. – Знаешь ли ты, киммериец, что у тебя словно бы две души: одна – дарованная богами, а другая – сотворенная магическими заклинаниями? Душа героя, и душа ничтожного наймита?
– О том мне ничего не ведомо, – Конан в свой черед коснулся обруча. – Эту железку мне дали для защиты от колдовства… от злого чародейства, что таится на севере, в каменных башнях, о которых ты сказал.
– Ну, что ж, тебя неплохо оборонили… Лучше не смог бы сделать даже отец наш, мудрый Дивиатрикс… – Лицо старого друида вновь стало суровым и строгим. – Ну, коль ты защищен и вооружен, – его взгляд скользнул по стигийскому кинжалу Конана, – отправляйся на север! Иди, куда послан, и убей! Сделай то, что должен сделать!
Справа от друида раздалось покашливание. Там стоял Никатха, бородатый предводитель отряда, и нерешительно прочищал горло.
– Прости, отец мой, – произнес он, перебирая пальцами ожерелье из медвежьих когтей, – неужели нам придется отпустить этого киммерийца? Пусть он чист от колдовства, но он прикончил многих наших братьев. Закон мести священен…
Никатха говорил на пиктском, но Конан все же его понимал; цепкая память варвара быстро восстанавливала язык, которому он некогда обучился в джунглях под Тасцеланом.
Жрец поднял длинную тощую руку, перевитую жилами.
– Молчи, Никатха! – громыхнул он, сдвинув густые брови. – Молчи! Здесь решаю я! Твое дело – стрелять и рубить, когда будет сказано! А сейчас – молчи!
Предводитель пиктов в растерянности отступил; друид же повернулся к Зийне. Он бросил только один взгляд на лицо девушки и тут же опустил глаза, погрузившись в недолгие раздумья. Казалось, старец чем-то опечален.
– Ее я тоже отпущу, – наконец произнес Зартрикс. – Она ни в чем не виновата перед пиктами – разве лишь в том, что убила, защищаясь, двух наших воинов. И она необходима тебе, – пылающие темным огнем зрачки жреца уставились на Конана. – Я провижу, что без нее ты не доберешься до тех северных башен и сгинешь в пустынях Ванахейма. И еще я провижу иное, о чем не буду говорить, ибо людям нельзя страшиться грядущего и своей судьбы. Все в руках богов!
Приговор был вынесен и, словно позабыв о Зийне, друид шагнул к Идрайну. Девушка, облегченно вздохнув, опустила меч; Конан обнял ее за плечи и почувствовал, как она дрожит.
– Все будет хорошо, малышка, – пробормотал он, прижимая к себе Зийну, – все будет хорошо. Не бойся его пророчеств! Ты еще увидишь виноградники Пуантена, клянусь Кромом!
– Без тебя они мне не нужны, – Зийна, полуобернувшись, со страхом глядела на Зартрикса. Тот изучал бесстрастные черты Идрайна, и лицо его было таким же каменно-невозмутимым, как у серокожего голема.
– Ты – зло! – внезапно рыкнул жрец, и звук его мощного голоса раскатился меж утесов. – Ты – зло! Зло, пришедшее в наши леса! Зло, уничтожившее наших братьев!
Никатха, стоявший неподалеку, сразу подобрался и махнул своим воинам.
– Велишь стрелять, отец мой? Или рубить? Друид угрюмо хмыкнул.
– Ваши стрелы и топоры бессильны перед ним. Неуязвимая тварь, а значит, честный бой не для нее, как и почетная смерть в священной роще! – Зартрикс отступил на пару шагов от голема; руки его странно двигались, изгибались, творя защитные заклятья.
Идрайн, до того молчаливый и безучастный, поднял свою секиру. Видно, он почувствовал недоброе; маг, стоявший перед ним, был страшнее сотни воинов, вооруженных до зубов.
– Уйди, старик, – прошелестел он. – Уйди, и не мешай моему господину и мне продолжить путь. Не то…
– Твой господин обойдется без тебя! У него есть защита и оружие, и собственный разум, и сила, хитрость! Ты же… – друид простер руки к Идрайну, – ты же стань тем, чем был прежде!
Холодное марево заструилось у его ладоней – не огненные молнии, о которых Конан рассказывал Зийне, но белесовато-зеленый свет, дрожащий и переливающийся, как кусок кхитайского нефрита. Идрайн попытался опустить секиру, но мерцающий туман уже окутал его, и голем дрогнул и затрясся, словно бы вдруг почувствовав порывы ледяного ветра, налетавшие с моря. Лицо его, и так невыразительное, совсем оцепенело, глаза закрылись, рот превратился в узкую прямую черточку; потом дрожь, сотрясавшая тело Идрайна, исчезла. Зеленая мгла будто всосалась в плоть голема, сковав его члены, отняв у мышц привычную силу и быстроту; теперь он более, чем когда-либо, казался изваянием, высеченным из базальта либо серого гранита.
– Вот так! – произнес друид с довольной усмешкой. – Не уверен, что я сумел обратить эту тварь в камень, но уж спать она будет долго! До тех пор, пока боги Луны не соединятся с богами Леса, и сам великий Гулл не спустится на землю в своей огненной колеснице!
Пикты, прятавшиеся раньше среди камней, теперь окружили Зартрикса, Конана и Зийну плотным кругом.
Благоговение и ужас светились в их темных глазах; они что-то бормотали, и киммериец, все лучше понимавший язык лесных людей, разобрал:
– Мудрый отец наш…
– Могучий, сильный…
– Справедливый…
– Заступник перед богами…
– Отвращающий всякое зло…
– Увенчанный омелой и остролистом…
Друид взмахнул рукой, повелевая им замолчать, и повернулся к Никатхе:
– Пусть люди набросят на спящее зло плащи, дабы не оскверниться прикосновением к нему, сделают носилки и идут в Сирандол Катрейни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44