Глядите... - он коснулся кнопки на
ближайшем черном ящике. Серебряный контейнер немедленно появился на столе.
Глогер дотронулся до него. Бока контейнера были горячими.
- Вот. - Хеддингтон сунул руку в ящик и вытащил кролика. Голова
зверька была окровавлена, а кости тела казались переломанными. Кролик был
жив, но явно страдал от боли.
- Видите, что я имею в виду? - спросил Хеддингтон. - Бедняга.
Глогер отвернулся.
В кабинете Хеддингтон рассказал о своих опытах, но он полагал, что
Глогер знаком с языком физики, а Карл был слишком горд, чтобы признать,
что почти ничего не знает об этой науке. Поэтому он просидел в кресле
несколько часов, кивая с умным видом, а Хеддингтон с энтузиазмом читал ему
лекцию. Позднее Хеддингтон провел его в спальню. Это была облицованная
дубовыми панелями комната с широкой комфортабельной современной кроватью.
- Спите спокойно, - сказал Хеддингтон.
Ночью Глогер был разбужен и увидел человека, сидящего на краю
постели. Это был совершенно голый Хеддингтон. Карл положил руку на плечо
физика.
- Я не думаю... - начал Хеддингтон.
Глогер покачал головой.
- Извините, сэр Джеймс.
- А, ладно, - сказал Хеддингтон. - Ладно...
Он сейчас же ушел, а Глогер стал мастурбировать.
Хеддингтон позвонил ему несколькими днями позже и спросил, не хочет
ли он еще раз съездить в Банбери, но Глогер вежливо отказался.
- Я сейчас работаю над небольшой проблемой, - рассказал Хеддингтон. -
Уже есть идея, как защитить пассажира. Правда ни один из моих парней не
хочет испытать машину. Не заинтересует ли это вас, Глогер?
- Нет, - ответил Глогер. - Извините, сэр Джеймс.
В течение следующих нескольких недель Глогер был нервным. Моника
редко приходила навестить его, а когда появлялась, то не выказывала
интереса к занятиям любовью.
Однажды ночью он потерял терпение и разозлился.
- В чем дело? Ты холодна, как бочка с мороженым!
Она полчаса выдерживала его нападки, а потом утомленно ответила:
- Ну, ладно, когда-нибудь я должна тебе это сказать. Если хочешь
знать, у меня есть другой.
- Что? - Он сразу успокоился. - Я не верю.
Он всегда был уверен, что никто больше не заинтересуется ею. Он чуть
не спросил, кто этот дурак, но передумал.
- Кто он? - спросил он наконец.
- Она, - ответила Моника. - Это девушка из госпиталя. Все-таки
перемена.
- О, Боже!
Моника вздохнула.
- Мне стало легче. Я не много получаю, но я так устала от твоих
эмоций, Карл. Устала так, что тошнит.
- Тогда почему ты не уходишь? Что это за компромисс?
- Хочется оставить капельку надежды, - ответила Моника. - Я все еще
думаю, что в тебе есть нечто ценное, над чем стоит потрудиться. Я,
наверное, глупо поступаю.
- Что ты пытаешься сделать со мной? - Он впал в истерику. - Что...
Что?.. Ты предала меня!
- Я понимаю, что ты имеешь в виду. Это не предательство, Карл - это
вроде выходного дня.
- Тогда ты лучше сделай его рабочим! - выкрикнул он гневно и швырнул
ей одежду. - Убирайся, ты, сука!
Она поднялась с усталым выражением на лице и стала одеваться.
Одевшись, она открыла дверь. Карл плакал в постели.
- Пока, Карл!
- Убирайся!
Дверь закрылась.
- Ты, сука! О, сука!
На следующее утро он позвонил сэру Джеймсу Хеддингтону.
- Я передумал, - сказал он. - Я сделаю, что вы хотите. Буду вашим
подопытным кроликом. Только при одном условии.
- Каком?
- Я хочу сам выбрать место и время, куда отправлюсь.
- Достаточно справедливо.
Неделей спустя он купил билет на судно, отправляющееся на Средний
Восток. Еще через неделю он покинул 1970 год и прибыл в 28 год новой эры.
14
В синагоге было прохладно и спокойно, чуть пахло благовониями. Одетый
в чистую белую накидку, которую дала ему Мария, когда он уходил рано
утром, Глогер вслед за раввинами вошел во внутренний дворик. Они, подобно
горожанам, не знали, кто он, но были уверены, что незнакомец одержим не
дьяволом.
Время от времени он осматривал свое тело и касался его, будто в
удивлении; озадаченно щупал накидку. Он почти забыл о Марии.
- Все мужчины имеют комплекс мессии, Карл, - сказала ему однажды
Моника.
Теперь подобные воспоминания приходили отрывками, если это вообще
были воспоминания. Он уже путался в них.
- В Галилее в то время насчитывалась дюжина мессий. То, что Иисуса
вознес миф и философия, просто историческое совпадение...
- Там произошло нечто большее, Моника.
В правилах раввинов было давать кров бродячим пророкам, которые
теперь часто появлялись в Галилее, если только они не являлись членами
сект, объявленных вне закона.
Этот пророк был более странным, чем остальные. Его лицо, как правило,
оставалось неподвижным, тело пребывало в оцепенении, но слезы часто
скатывались по щекам к бороде. Они никогда прежде не видели такой муки в
глазах человека.
- Наука может сказать, как, но она никогда не спрашивает, почему, -
говорил он Монике. - Она не может ответить.
- Кому это интересно? - возразила она.
- Мне.
- В таком случае ты никогда не получишь ответа, не так ли?
- Сука! Предательница! Выродок!
Почему они всегда предают его?
- Садись, сын мой, - сказал раввин. - Что ты хочешь спросить у нас?
- Где Христос? - сказал он.
Они не поняли языка, на котором он говорил.
- Это греческий? - спросил один из них, но другой покачал головой.
Где же Господь?
Он нахмурился, рассеянно оглядываясь.
- Мне нужен отдых, - сказал он на понятном для них языке.
- Откуда ты?
Глогер не мог придумать, что ответить.
Наконец, он пробормотал:
- Ха-олам-хаб-ба...
Они переглянулись.
- Ха-олам-хаб-ба, - повторили они.
Ха-олам-хаб-ба, ха-олам-хаз-зей - мир, который придет, и мир, который
есть.
- Ты принес нам послание? - спросил один из раввинов. Этот пророк
оказался необычным. Настолько странным, что можно было почти поверить в
то, что он - истинный пророк. - Послание?
- Я не знаю, - хриплым голосом ответил пророк. - Я должен отдохнуть.
Я грязен. Я согрешил.
- Идем. Мы дадим тебе еду и место дня сна. Мы покажем тебе, где
помыться и где помолиться.
Слуги принесли горячую воду, и он очистил тело. Они подстригли ему
бороду, волосы и обрезали ногти.
Затем в каморку, которую раввины отвели для гостя, принесли обильную
еду, оказавшуюся слишком непривычной для него. Постель с набитой соломой
матрацем оказалась для него слишком мягкой. Он не привык к такой, но в
доме Иосифа он не отдохнул, и поэтому лег на матрац.
Спал он плохо, кричал во сне, а снаружи слушали раввины. Но они мало
поняли из того, что он говорил.
- Из всех вещей, которые ты мог бы изучать, на арамейский язык я
подумала бы в последнюю очередь! Неудивительно, что ты...
- Мой дьявол, моя искусительница, мое желание, мой крест, моя любовь,
моя страсть, моя нужда, моя пища, мой якорь, мой повелитель, мой раб, мое
удовлетворение, моя погибель!
О, по всем милым дням, которые могли быть, если бы я оказался
сильным; по Еве и тем, кто отверг меня за мои слабости; по всем наградам,
полагающимся храбрым; по всему, что дается сильным, - я тоскую.
В этом окончательная ирония.
Формальная ирония, неизбежная и справедливая.
И я не удовлетворен.
Карл Глогер оставался в синагоге несколько недель. Большую часть
времени он проводил, читая в библиотеке, разыскивая в длинных свитках
какой-нибудь ответ на свою дилемму. Слова Ветхого Завета, во многих
случаях подразумевающие дюжину интерпретаций, только еще больше сбивали с
толку. Не за что было ухватиться, ничто не могло подсказать, в чем ошибка.
Это комедия. Неужели это все, чего я заслуживаю? Неужели нет надежды?
Нет решения?
Раввины как правило держались в отдалении. Они считали его святым
человеком и гордились, что он живет в их синагоге. Они были уверены, что
он - избранник Божий, и терпеливо ждали, когда он заговорит с ними.
Но пророк говорил мало, бормоча временами сам себе на незнакомом им
языке.
Горожане Назарета почти ни о чем больше не говорили, кроме как о
загадочном пророке, живущем в синагоге. Они знали, что он - родственник
Иосифа, и Иосиф теперь гордо признавал этот факт. Они знали, что Иосиф
является потомком Давида, и это делало безразличным, кто он в остальном.
Следовательно, пророк тоже является потомком Давида. Они соглашались, что
это - важный знак. Иногда горожане спрашивали раввинов, но мудрецы ничего
не рассказывали им, отвечая только, что есть вещи, которые людям еще рано
знать. Таким образом, как обычно, священники избегали вопросов, на которые
не могли ответить, в то же самое время делая вид, что знают больше, чем
есть в действительности.
Затем однажды в субботу он появился в публичной части синагоги и
встал рядом с теми, кто пришел молиться. Мужчина, читавший по свитку слева
от него, сбивался несколько раз и разглядывал пророка уголком глаза.
Пророк сидел и слушал с отсутствующим выражением на лице.
Старший раввин неуверенно смотрел на него, затем сделал знак, чтобы
свиток передали пророку. Этот приказ с колебанием выполнил мальчик,
положивший свиток на руки пророка.
Пророк долго смотрел на свиток, и все решили, что он откажется
читать, так как на лице его появилось испуганное выражение. Затем пророк
расправил плечи и стал читать чистым голосом, почти без акцента. Он читал
книгу Исайи.
Люди слушали с большим вниманием.
Дух Господен на мне; ибо Он помазал меня
благовествовать нищим, и послал меня исцелять
сокрушенных сердцем, проповедовать пленным
освобождение, слепым прозрение, отпустить
измученных на свободу.
Проповедовать лето Господне благоприятное.
И, закрыв книгу и отдав служителю, сел, и
глаза всех в синагоге были устремлены на Него.
От Луки, гл. 4: 18-20.
Глогер не стал больше читать Ветхий Завет. Он бродил по улицам и
говорил с людьми. Те относились к нему уважительно, спрашивая совета,
когда нуждались, и он старался дать настолько хороший совет, насколько
мог.
Он не чувствовал себя так хорошо со времени, проведенного с Евой.
И решил не портить ощущение во второй раз.
Когда люди впервые попросили его возложить руки на больного, он не
пожелал, но однажды, встретившись с очевидным случаем истерической
слепоты, если судить по тому, что рассказывали родственники, он возложил
руки на глаза женщины, и она прозрела.
Помимо собственного желания Глогер вернулся в синагогу возбужденный.
В это время, очевидно, встречается очень много различных неврозов.
Возможно, в этом виноваты исторические условия, но он не знал
наверняка. В конце концов Глогер оставил догадки, решив вернуться к ним
позже.
На следующий день на рыночной площади он увидел Марию. Она вела под
руку своего сына-ублюдка.
Глогер торопливо повернулся и скрылся в синагоге.
15
Когда он отправился из Назарета к озеру Галилеи, его уже
сопровождали. На нем была чистая льняная накидка, и двигался он с
удивительным достоинством и грацией - великий лидер, великий пророк. Они
думали, что он ведет их; на самом же деле они толкали его перед собой.
Тем, кто спрашивал, они говорили:
- Он - наш мессия.
И уже ходили слухи о многих чудесах.
Мое искупление, моя роль, мое предназначение. Чтобы преодолеть одно
искушение, я сперва должен поддаться другому - трусость и гордость. Жить
во лжи, чтобы сказать правду. Я предал столь многих, предавших меня,
потому что я предал себя.
Но Моника одобрила бы мой теперешний прагматизм...
Когда он видел больного, то жалел его и не уставал делать то, что
мог, потому что они ждали от него поступка. Для многих он ничего не мог
сделать, но некоторым, с легко определяемыми психосоматическими
заболеваниями, он мог помочь. Они верили в его силу больше, чем верили в
свою болезнь. Поэтому он излечивал их.
Когда он пришел в Капернаум, около пятидесяти человек следовало за
ним по улицам города. Уже стало известно, что каким-то образом он связан с
Иоанном Крестителем, который обладал в Галилее значительной известностью и
был объявлен истинным пророком многими фарисеями. И все же этот человек
обладал власть большей, чем Иоанн. Он не был оратором, как Иоанн, но он
творил чудеса.
Капернаум располагался около хрустального озера Галилеи; его дома
скрывались в больших садах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
ближайшем черном ящике. Серебряный контейнер немедленно появился на столе.
Глогер дотронулся до него. Бока контейнера были горячими.
- Вот. - Хеддингтон сунул руку в ящик и вытащил кролика. Голова
зверька была окровавлена, а кости тела казались переломанными. Кролик был
жив, но явно страдал от боли.
- Видите, что я имею в виду? - спросил Хеддингтон. - Бедняга.
Глогер отвернулся.
В кабинете Хеддингтон рассказал о своих опытах, но он полагал, что
Глогер знаком с языком физики, а Карл был слишком горд, чтобы признать,
что почти ничего не знает об этой науке. Поэтому он просидел в кресле
несколько часов, кивая с умным видом, а Хеддингтон с энтузиазмом читал ему
лекцию. Позднее Хеддингтон провел его в спальню. Это была облицованная
дубовыми панелями комната с широкой комфортабельной современной кроватью.
- Спите спокойно, - сказал Хеддингтон.
Ночью Глогер был разбужен и увидел человека, сидящего на краю
постели. Это был совершенно голый Хеддингтон. Карл положил руку на плечо
физика.
- Я не думаю... - начал Хеддингтон.
Глогер покачал головой.
- Извините, сэр Джеймс.
- А, ладно, - сказал Хеддингтон. - Ладно...
Он сейчас же ушел, а Глогер стал мастурбировать.
Хеддингтон позвонил ему несколькими днями позже и спросил, не хочет
ли он еще раз съездить в Банбери, но Глогер вежливо отказался.
- Я сейчас работаю над небольшой проблемой, - рассказал Хеддингтон. -
Уже есть идея, как защитить пассажира. Правда ни один из моих парней не
хочет испытать машину. Не заинтересует ли это вас, Глогер?
- Нет, - ответил Глогер. - Извините, сэр Джеймс.
В течение следующих нескольких недель Глогер был нервным. Моника
редко приходила навестить его, а когда появлялась, то не выказывала
интереса к занятиям любовью.
Однажды ночью он потерял терпение и разозлился.
- В чем дело? Ты холодна, как бочка с мороженым!
Она полчаса выдерживала его нападки, а потом утомленно ответила:
- Ну, ладно, когда-нибудь я должна тебе это сказать. Если хочешь
знать, у меня есть другой.
- Что? - Он сразу успокоился. - Я не верю.
Он всегда был уверен, что никто больше не заинтересуется ею. Он чуть
не спросил, кто этот дурак, но передумал.
- Кто он? - спросил он наконец.
- Она, - ответила Моника. - Это девушка из госпиталя. Все-таки
перемена.
- О, Боже!
Моника вздохнула.
- Мне стало легче. Я не много получаю, но я так устала от твоих
эмоций, Карл. Устала так, что тошнит.
- Тогда почему ты не уходишь? Что это за компромисс?
- Хочется оставить капельку надежды, - ответила Моника. - Я все еще
думаю, что в тебе есть нечто ценное, над чем стоит потрудиться. Я,
наверное, глупо поступаю.
- Что ты пытаешься сделать со мной? - Он впал в истерику. - Что...
Что?.. Ты предала меня!
- Я понимаю, что ты имеешь в виду. Это не предательство, Карл - это
вроде выходного дня.
- Тогда ты лучше сделай его рабочим! - выкрикнул он гневно и швырнул
ей одежду. - Убирайся, ты, сука!
Она поднялась с усталым выражением на лице и стала одеваться.
Одевшись, она открыла дверь. Карл плакал в постели.
- Пока, Карл!
- Убирайся!
Дверь закрылась.
- Ты, сука! О, сука!
На следующее утро он позвонил сэру Джеймсу Хеддингтону.
- Я передумал, - сказал он. - Я сделаю, что вы хотите. Буду вашим
подопытным кроликом. Только при одном условии.
- Каком?
- Я хочу сам выбрать место и время, куда отправлюсь.
- Достаточно справедливо.
Неделей спустя он купил билет на судно, отправляющееся на Средний
Восток. Еще через неделю он покинул 1970 год и прибыл в 28 год новой эры.
14
В синагоге было прохладно и спокойно, чуть пахло благовониями. Одетый
в чистую белую накидку, которую дала ему Мария, когда он уходил рано
утром, Глогер вслед за раввинами вошел во внутренний дворик. Они, подобно
горожанам, не знали, кто он, но были уверены, что незнакомец одержим не
дьяволом.
Время от времени он осматривал свое тело и касался его, будто в
удивлении; озадаченно щупал накидку. Он почти забыл о Марии.
- Все мужчины имеют комплекс мессии, Карл, - сказала ему однажды
Моника.
Теперь подобные воспоминания приходили отрывками, если это вообще
были воспоминания. Он уже путался в них.
- В Галилее в то время насчитывалась дюжина мессий. То, что Иисуса
вознес миф и философия, просто историческое совпадение...
- Там произошло нечто большее, Моника.
В правилах раввинов было давать кров бродячим пророкам, которые
теперь часто появлялись в Галилее, если только они не являлись членами
сект, объявленных вне закона.
Этот пророк был более странным, чем остальные. Его лицо, как правило,
оставалось неподвижным, тело пребывало в оцепенении, но слезы часто
скатывались по щекам к бороде. Они никогда прежде не видели такой муки в
глазах человека.
- Наука может сказать, как, но она никогда не спрашивает, почему, -
говорил он Монике. - Она не может ответить.
- Кому это интересно? - возразила она.
- Мне.
- В таком случае ты никогда не получишь ответа, не так ли?
- Сука! Предательница! Выродок!
Почему они всегда предают его?
- Садись, сын мой, - сказал раввин. - Что ты хочешь спросить у нас?
- Где Христос? - сказал он.
Они не поняли языка, на котором он говорил.
- Это греческий? - спросил один из них, но другой покачал головой.
Где же Господь?
Он нахмурился, рассеянно оглядываясь.
- Мне нужен отдых, - сказал он на понятном для них языке.
- Откуда ты?
Глогер не мог придумать, что ответить.
Наконец, он пробормотал:
- Ха-олам-хаб-ба...
Они переглянулись.
- Ха-олам-хаб-ба, - повторили они.
Ха-олам-хаб-ба, ха-олам-хаз-зей - мир, который придет, и мир, который
есть.
- Ты принес нам послание? - спросил один из раввинов. Этот пророк
оказался необычным. Настолько странным, что можно было почти поверить в
то, что он - истинный пророк. - Послание?
- Я не знаю, - хриплым голосом ответил пророк. - Я должен отдохнуть.
Я грязен. Я согрешил.
- Идем. Мы дадим тебе еду и место дня сна. Мы покажем тебе, где
помыться и где помолиться.
Слуги принесли горячую воду, и он очистил тело. Они подстригли ему
бороду, волосы и обрезали ногти.
Затем в каморку, которую раввины отвели для гостя, принесли обильную
еду, оказавшуюся слишком непривычной для него. Постель с набитой соломой
матрацем оказалась для него слишком мягкой. Он не привык к такой, но в
доме Иосифа он не отдохнул, и поэтому лег на матрац.
Спал он плохо, кричал во сне, а снаружи слушали раввины. Но они мало
поняли из того, что он говорил.
- Из всех вещей, которые ты мог бы изучать, на арамейский язык я
подумала бы в последнюю очередь! Неудивительно, что ты...
- Мой дьявол, моя искусительница, мое желание, мой крест, моя любовь,
моя страсть, моя нужда, моя пища, мой якорь, мой повелитель, мой раб, мое
удовлетворение, моя погибель!
О, по всем милым дням, которые могли быть, если бы я оказался
сильным; по Еве и тем, кто отверг меня за мои слабости; по всем наградам,
полагающимся храбрым; по всему, что дается сильным, - я тоскую.
В этом окончательная ирония.
Формальная ирония, неизбежная и справедливая.
И я не удовлетворен.
Карл Глогер оставался в синагоге несколько недель. Большую часть
времени он проводил, читая в библиотеке, разыскивая в длинных свитках
какой-нибудь ответ на свою дилемму. Слова Ветхого Завета, во многих
случаях подразумевающие дюжину интерпретаций, только еще больше сбивали с
толку. Не за что было ухватиться, ничто не могло подсказать, в чем ошибка.
Это комедия. Неужели это все, чего я заслуживаю? Неужели нет надежды?
Нет решения?
Раввины как правило держались в отдалении. Они считали его святым
человеком и гордились, что он живет в их синагоге. Они были уверены, что
он - избранник Божий, и терпеливо ждали, когда он заговорит с ними.
Но пророк говорил мало, бормоча временами сам себе на незнакомом им
языке.
Горожане Назарета почти ни о чем больше не говорили, кроме как о
загадочном пророке, живущем в синагоге. Они знали, что он - родственник
Иосифа, и Иосиф теперь гордо признавал этот факт. Они знали, что Иосиф
является потомком Давида, и это делало безразличным, кто он в остальном.
Следовательно, пророк тоже является потомком Давида. Они соглашались, что
это - важный знак. Иногда горожане спрашивали раввинов, но мудрецы ничего
не рассказывали им, отвечая только, что есть вещи, которые людям еще рано
знать. Таким образом, как обычно, священники избегали вопросов, на которые
не могли ответить, в то же самое время делая вид, что знают больше, чем
есть в действительности.
Затем однажды в субботу он появился в публичной части синагоги и
встал рядом с теми, кто пришел молиться. Мужчина, читавший по свитку слева
от него, сбивался несколько раз и разглядывал пророка уголком глаза.
Пророк сидел и слушал с отсутствующим выражением на лице.
Старший раввин неуверенно смотрел на него, затем сделал знак, чтобы
свиток передали пророку. Этот приказ с колебанием выполнил мальчик,
положивший свиток на руки пророка.
Пророк долго смотрел на свиток, и все решили, что он откажется
читать, так как на лице его появилось испуганное выражение. Затем пророк
расправил плечи и стал читать чистым голосом, почти без акцента. Он читал
книгу Исайи.
Люди слушали с большим вниманием.
Дух Господен на мне; ибо Он помазал меня
благовествовать нищим, и послал меня исцелять
сокрушенных сердцем, проповедовать пленным
освобождение, слепым прозрение, отпустить
измученных на свободу.
Проповедовать лето Господне благоприятное.
И, закрыв книгу и отдав служителю, сел, и
глаза всех в синагоге были устремлены на Него.
От Луки, гл. 4: 18-20.
Глогер не стал больше читать Ветхий Завет. Он бродил по улицам и
говорил с людьми. Те относились к нему уважительно, спрашивая совета,
когда нуждались, и он старался дать настолько хороший совет, насколько
мог.
Он не чувствовал себя так хорошо со времени, проведенного с Евой.
И решил не портить ощущение во второй раз.
Когда люди впервые попросили его возложить руки на больного, он не
пожелал, но однажды, встретившись с очевидным случаем истерической
слепоты, если судить по тому, что рассказывали родственники, он возложил
руки на глаза женщины, и она прозрела.
Помимо собственного желания Глогер вернулся в синагогу возбужденный.
В это время, очевидно, встречается очень много различных неврозов.
Возможно, в этом виноваты исторические условия, но он не знал
наверняка. В конце концов Глогер оставил догадки, решив вернуться к ним
позже.
На следующий день на рыночной площади он увидел Марию. Она вела под
руку своего сына-ублюдка.
Глогер торопливо повернулся и скрылся в синагоге.
15
Когда он отправился из Назарета к озеру Галилеи, его уже
сопровождали. На нем была чистая льняная накидка, и двигался он с
удивительным достоинством и грацией - великий лидер, великий пророк. Они
думали, что он ведет их; на самом же деле они толкали его перед собой.
Тем, кто спрашивал, они говорили:
- Он - наш мессия.
И уже ходили слухи о многих чудесах.
Мое искупление, моя роль, мое предназначение. Чтобы преодолеть одно
искушение, я сперва должен поддаться другому - трусость и гордость. Жить
во лжи, чтобы сказать правду. Я предал столь многих, предавших меня,
потому что я предал себя.
Но Моника одобрила бы мой теперешний прагматизм...
Когда он видел больного, то жалел его и не уставал делать то, что
мог, потому что они ждали от него поступка. Для многих он ничего не мог
сделать, но некоторым, с легко определяемыми психосоматическими
заболеваниями, он мог помочь. Они верили в его силу больше, чем верили в
свою болезнь. Поэтому он излечивал их.
Когда он пришел в Капернаум, около пятидесяти человек следовало за
ним по улицам города. Уже стало известно, что каким-то образом он связан с
Иоанном Крестителем, который обладал в Галилее значительной известностью и
был объявлен истинным пророком многими фарисеями. И все же этот человек
обладал власть большей, чем Иоанн. Он не был оратором, как Иоанн, но он
творил чудеса.
Капернаум располагался около хрустального озера Галилеи; его дома
скрывались в больших садах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17