«Хотя откуда тут взялись сосны, – недоумевал он, – вокруг ведь осины, и слева, и справа от шоссе? Наверное, ураган был такой сильный, что вырвал из земли сосны где-то в другом месте и принес сюда. Должно быть, ураган захватил военную колонну на марше, – продолжал он гадать, приближаясь к завалу, – но почему людей не видно, куда люди подевались?»
Однако ответ на свои вопросы – если это можно назвать ответом – он получил только тогда, когда дошел до поворота и подошел к завалу совсем близко. Он остановился и замер на месте, не в силах заставить себя подойти еще ближе.
Не был лейтенант Генрих Кузниц трусом – профессия обязывала, да и повидал он в своей жизни немало, но картина, которая открылась за поворотом, его потрясла, потрясла своей нелепостью, нереальностью настолько чрезмерной, что она казалась специально созданной, как декорация в американском «ужастике».
На шоссе стояли военные машины, а рядом, покрывая почти все свободное пространство между ними, в различных, иногда очень причудливых позах лежали рыжеватые тела. Машины были самые разные: несколько легких танков, бронетранспортеры, военные джипы, грузовики – больше всего было грузовиков, окрашенных свежей темно-зеленой краской, – и даже полевая кухня, а между ними лежали то ли тигры, то ли леопарды – десятки или даже сотни их тел были разбросаны по шоссе и, по-видимому, все эти звери были либо мертвы, либо спали.
«Скорее всего, они мертвые, – думал Кузниц, закуривая трясущимися руками и не решаясь приблизиться, – уж очень позы неестественные».
Не был трусом лейтенант Кузниц, но ему было сейчас очень не по себе, очень неуютно ему было. В высоком сером небе оглушительно каркали вороны, и вокруг не было ни души, ни на шоссе, ни в густом осиннике по его сторонам. Легкий ветерок доносил от машин сильный запах бензина.
Его опять вдруг затошнило, он выбросил сигарету и заставил себя подойти еще ближе, и тут же стало ясно, что это совсем не тигры и не леопарды, а куклы или чучела, и судя по пятнистой расцветке, скорее всего, чучела леопардов. Он присел на корточки у первого зверя, лежавшего возле колес развернутого поперек шоссе грузовика, и коснулся бархатистой скулы с усами из материала, похожего на рыболовную леску, – скула была холодной и влажной, а с оскаленной морды на него смотрели желтые стеклянные пуговки глаз.
Кукла была сделана мастерски – нигде не было видно ни швов, ни следов каких-нибудь креплений и зверь казался вылепленным из цельного куска мягкого упругого материала.
Он поднялся и, пробираясь по обочине, чтобы не наступить на леопардов, пошел дальше, в глубь завала. Леопардов действительно было очень много – они не только лежали между машинами, но и сидели в кузовах грузовиков на скамейках, тесно привалившись друг к другу. Сидели они и в джипах, а один наполовину высунулся из открытого люка в башне танка и, лежа щекой на броне башни, казалось, провожал Кузница своими ярко-желтыми стеклянными глазами.
Неожиданно усилился ветер, вороны над головой отчаянно заработали крыльями, стараясь удержаться на своем наблюдательном посту, ветер хлопал брезентовыми тентами на грузовиках и открытыми дверцами джипов.
Как раз в тот момент, когда Кузниц проходил мимо, порыв ветра рванул приоткрытую дверцу одного из джипов и оттуда едва ли не к нему под ноги выпал крупный леопард. Кузниц испуганно отшатнулся, переступил через него и хотел было уже идти дальше, как вдруг увидел какой-то блестящий предмет, лежащий возле отрытой дверцы джипа. Что-то в этом предмете показалось Кузницу знакомым, и он опять переступил через выпавшего леопарда, подошел к джипу и поднял предмет с бетона.
Это и правда был хорошо ему знакомый предмет – жетон бойца Международного вспомогательного отряда, сделанный в форме щита с крупной рельефной надписью «INSUFOR» и названием страны по-английски. У офицеров эти жетоны были серебряные, а у солдат и сержантов – бронзовые. Обычно все выцарапывали на них свои имена, у Кузница такой с его фамилией, нацарапанной на обратной стороне, валялся дома, в ящике письменного стола.
На лицевой стороне жетона, который он держал в руках, под надписью «INSUFOR» было выгравировано мелкими буквами: «Ukraine». Он посмотрел на обратную сторону и увидел криво нацарапанную надпись «Gonta».
«Так вот где в конце концов оказались Леопарды!» – эта мысль показалась ему настолько абсурдной, что он даже тряхнул несколько раз головой, отгоняя ее.
Голова вдруг опять сильно заболела, и снова подкатила к горлу тошнота. Он посмотрел на крупную пятнистую куклу, глядевшую на него с асфальта желтыми немигающими глазами, и вдруг в его голове отчетливо прозвучал голос Гонты, хрипловатый, с мягким украинским «г»:
– Часовым скажешь, что тебя Леопард Гонта пригласил. Да смотри, скажи: Леопард Гонта, а то могут не так понять.
Теперь Леопард Гонта лежал перед ним мертвой куклой в окружении своих боевых товарищей.
Все это никак не укладывалось в голове, которая к тому же болела все сильнее. Кузниц присел и провел пальцем по мокрой шерсти на лбу леопарда.
– Прощай, капитан, – тихо сказал он, сам удивившись своему порыву, потом поднялся, положил в карман куртки жетон и окинул взглядом последнюю стоянку «меченых».
«Это что же получается…» – успел он подумать, и тут раздался первый хлопок. Он посмотрел в ту сторону и увидел, что в дальнем конце колонны взметнулось рыжее пламя. Хлопнуло сильнее в другом конце, и в небо поднялся столб огня и черного нефтяного дыма. Скоро вокруг него уже все горело, и он еле успел отпрыгнуть на обочину шоссе. Но и там он простоял недолго – жар погнал его дальше в лес. Над его головой с громким карканьем неслись растрепанные вороны, а позади разгорался большой пожар: слышались взрывы, трещали занявшиеся от пожара деревья, небо над шоссе заволокла туча черного дыма, освещенная снизу красными проблесками.
Сначала он шел медленно, то и дело оглядываясь, но потом, когда закончился густой осиновый подлесок, окружавший шоссе, и начался просторный сосновый лес, перестал оглядываться и пошел быстрее. Искать Константинова со Шварцем уже не было смысла – Кузницу казалось, что прошло много времени с тех пор, как он потерялся, – и он пошел в том направлении, где, по его представлению, должна быть станция.
Пройдя какое-то время, он остановился и посмотрел в сторону пожара, но в той стороне дыма уже не было – над лесом стояли высокие облака с просветами голубого неба. Это его удивило, но не так чтобы сильно, голова по-прежнему болела, и чувствовал он себя каким-то усталым и разбитым, как будто после тяжелого и дальнего похода, хотя, посмотрев на часы, понял, что блуждает он всего около часа.
Он постоял немного, глядя на небо и надеясь увидеть какие-нибудь признаки пожара, но ничего так и не увидел и побрел дальше в том же направлении. Так он шел, не глядя по сторонам и не оглядываясь, пока не вышел на проселочную дорогу, а вскоре он увидел перед собой первые дома станционного поселка.
На высокой платформе у перил стоял Константинов и курил, часто затягиваясь. Заметив Кузница, он выбросил сигарету и крикнул:
– Вот он!
Тут же рядом с ним возник Шварц, и они стали кричать наперебой:
– Ну, ты даешь! Где ты был?! Разве так можно?!
– Заблудился, – смущенно сказал, подойдя к ним, Кузниц, – отбежал в сторону и заблудился. Искал, искал вас, а потом этот пожар…
– Мы тебя тоже искали, – обиженным тоном сказал Шварц, а Константинов спросил: – Какой пожар?
– Как это какой? – удивился Кузниц. – Там, на шоссе, где леопарды, там столько машин сгорело. Дым был до неба, и лес горел. Неужели вы не видели?
– Какие леопарды?! Что ты несешь?! – возмутился Шварц. – Ты что, не протрезвел еще? Выпили-то совсем немного. Пожар… леопарды… Я вон твой рюкзак всю дорогу тащил, – он показал на скамейку, где лежал рюкзак Кузница.
– Так вы пожара не видели? – спросил Кузниц и добавил обиженно: – А за рюкзак спасибо. Я был уверен, что ты его там бросишь, а ты тащил, надрывался.
Шварц усмехнулся и сказал:
– Ладно, не обижайся – просто волновались мы очень. Сначала думали, что ты пошутить решил и вот-вот выскочишь из-за дерева с воплями, а тебя нет и нет – вот мы и волновались.
– Так что за пожар? – опять спросил Константинов, но Кузниц ответить не успел – подошла электричка.
Когда уже в электричке по дороге домой Кузниц рассказал о своем приключении, ему, похоже, никто не поверил.
– Скорее всего, отравился ты, – сказал Константинов, – хотя странно как-то, мы ведь тоже грибы ели.
– Бывает, – поделился своим богатым жизненным опытом Шварц, – вот помню, выставка была концептуалистов в Питере, а потом, как полагается, банкет. Пили-ели вроде все одно и то же, а один концептуалист местный отравился и коньки откинул. Правда, потом говорили, что он в ларьке добавлял.
– Я не добавлял, – сказал Кузниц, а Константинов загадочно заметил:
– Так то концептуалист был.
– Сам ничего не понимаю, – продолжал свой рассказ Кузниц, – самому все это теперь кажется по меньшей мере странным. Может быть, и правда отравился грибами – вырвало меня два раза и голова болела, да и сейчас болит. Но чтобы галлюцинации были такими отчетливыми… и цвет, и запах – бензином там сильно пахло от машин, и трогал я леопардов этих, кукол этих: и Гонту, и того, что на самом краю лежал – холодные они, мокрые. Нет, слишком все это было реально. – И вдруг он вспомнил и стал рыться в карманах куртки. – Жетон я нашел там, жетон. – Но жетона в карманах не было.
– Какой жетон? – спросил Шварц.
– Да нашего отряда жетон, серебряный, на нем еще фамилия Гонты была выцарапана, – но жетон не находился и Кузниц растерянно взглянул на Константинова, а Шварц ехидно заметил:
– Потерял, наверное.
Кузниц насупился и замолчал. Некоторое время все сидели молча, потом Константинов сказал:
– Пошли покурим.
Когда они с Кузницем вышли в тамбур и закурили, Кузниц спросил:
– Ты тоже мне не веришь? Зачем мне врать, сам посуди?
– Да нет, – ответил Константинов, – твоему рассказу я верю. Верю, что ты действительно все это видел, о чем рассказываешь, но ведь ты мог находиться под действием какого-нибудь вещества – в грибах, знаешь, какие сильные галлюциногены могут быть.
Кузниц помолчал, потом вдруг понюхал рукав своей куртки.
– Вот понюхай, – он сунул рукав под нос Константинову, – понюхай, как пахнет дымом и бензином. Говорю тебе, я чуть не сгорел там, когда бензобаки стали рваться.
– Дымом пахнет, – согласился Константинов, – но мы ведь костер разжигали, а бензина не чувствую, извини.
– Ладно, – махнул рукой Кузниц, – не верите, и не надо. А Эджби написать об этом, как ты думаешь?
– Напиши, – сказал Константинов, – написать не помешает. – И поинтересовался: – А грибы, которые мы собрали, ты есть будешь, когда замаринуем?
Кузниц почувствовал, как при упоминании о грибах опять подступает тошнота, и ответил:
– Замаринуй, а там посмотрим. Но ты их повари как следует сначала, а то и у вас глюки начнутся.
Инге про свои приключения Кузниц ничего не рассказал – хватало ему реакции Шварца с Константиновым. Тем более что Инга и не вняла бы как следует его рассказу – в тот вечер, когда он вернулся домой, она, как и все горожане, не отрывалась от телевизора. Выборы закончились, так сказать, вничью, поэтому «оранжевые» обвиняли во всех грехах «синих», а «синие» – «оранжевых»; и те, и другие грозились гражданской войной. Город разделился на два лагеря, и только карасе соблюдал, как выразился Константинов, «вооруженный нейтралитет».
На языке Шекспира или, как говорил Шварц, скорее на языке Бонка, имея в виду популярный учебник английского, так вот, на языке Бонка-Шекспира отчет о приключениях Кузница в лесу получился сухим и неубедительным. Ну видел он военную колонну Леопардов на стратегическом шоссе, когда те бежали из города, ну воспламенился пролившийся из баков бензин, so what? И даже превращение «меченых» в свой символ выглядело на английском как сухая справка.
«А все потому, – думал Кузниц, – что нет в этом языке слова "груздь"», – и, расстроившись, добавил, как советовал Ариель, просьбу подыскать им какую-нибудь работу, желательно за границей.
А маринованные грузди, когда попробовали их на очередном сборе карасса, оказались отменными, и съели их за милую душу, и никто не отравился.
9. Пера палас
Хемингуэй сидел за столиком в кафе на первом этаже, пил разбавленную водой ракию и быстро писал в блокноте шариковой ручкой. Был он молодой, чернявый, причесанный на прямой пробор, с маленькими офицерскими усиками. Военная тужурка со споротыми погонами была накинута на плечи, и ничем не напоминал он седобородого старика с портрета, висевшего в семидесятых годах прошлого века во всех русских интеллигентных домах, скорее был он похож на своего героя tenente Henry, которого с себя, видимо, и писал.
Отдавая ключ портье, Кузниц мельком взглянул на Хемингуэя через стеклянную дверь кафе и обвел глазами холл в поисках остальных «потерянных».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30