Ниже левой лопатки отчетливо проступило круглое чернильное пятно, такое же точно, как Кузниц видел у него утром на другой форме.
Кузниц не сразу обратил на пятно внимание – продолжая вертеть рыцаря в руках, он рассеянно смотрел на спину капитана, но потом до него дошло и он испугался, да так, что задрожали руки и он чуть было не уронил рыцаря на стеклянную полку.
«Как же так? – думал он. – Неужели эти пятна на другую одежду переходят? Недаром он утром грустный был такой, а теперь в эту форму вырядился – думал, что не будет пятна, а оно есть, на том же месте, что и на прежней форме, инсуфоровской. А может быть, он и не знает об этом пятно-то ведь сзади».
Подошел продавец и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь.
– Спасибо. Я так, смотрю просто, – сказал Кузниц и вышел из магазина.
– Ну что, – спросил Гонта, – как явка? Удачно прошла?
– Какая явка? – изобразил удивление Кузниц, зная, что Гонта все равно не поверит. – Сувениры зашел посмотреть – место-то историческое.
– А… сувениры… ну ладно, – сказал капитан военной разведки и хитро прищурился.
«Черт с ним, – подумал Кузниц, – пусть думает, что хочет». Он ничего не ответил и специально замедлил шаг, чтобы посмотреть на спину Гонты. Пятно было на месте, и опять ему стало как-то не по себе в компании «условно убитого» капитана.
Эджби уже ждал их, сидя за тем же столиком, что и утром, хотя было еще без пяти восемь.
– Что ты так рано? – спросил Кузниц, когда они подошли к столику.
– У нас мало времени – это довольно далеко, – ответил Эджби и вопросительно посмотрел на живописную фигуру Гонты, возвышавшуюся возле столика.
– Извини, Абдул, – сказал Кузниц быстро по-английски, надеясь, что Гонта не разберет его скороговорку, – это мой сослуживец, Гонта, капитан военной разведки, но этого я не должен знать и тем более тебе говорить. В общем, извини, я проболтался про казака, а он напросился посмотреть на соотечественника. Это же не тайна, правда? Пожалел я его, он подстреленный, условно убитый сегодня ночью – пятно у него сзади на спине и на другую форму перешло. Странно как-то и жутко, правда?
– Потом поговорим, – ответил Эджби, встал, протянул Гонте руку и представился: – Эйб Эджби, Служба тыла.
– Капитан Гонта, Украинский отряд, – капитан пожал протянутую руку и тяжело уселся на хрупкий стул. Сел и Кузниц, подозвал официанта и заказал, не спрашивая, всем экспрессо.
– Fate presto, prego, – сказал он официанту, продолжая свои упражнения в итальянском; официант опять ответил на английском, но принес заказ очень быстро.
Пока пили кофе, Гонта сражался с английскими временами, объясняя Эджби свое желание поговорить с предком, слова «предок» он не знал и называл «потерянного» казака grandfather – дедушка. Эджби вежливо улыбался. Как для общевойскового училища, английский у Гонты был терпимый и достаточно понятный, и Кузниц обрадовался, что не надо будет переводить.
Допили кофе, Эджби сказал, что машина у него за углом, и скоро они уже ехали в военном джипе на окраину Валетты, в тюрьму, где, как оказалось, содержался «потерянный» казак.
– Он довольно агрессивно себя ведет, – рассказывал по дороге Эджби, – очевидно, от испуга. Ничего не понимает или делает вид, что не понимает – с ним на каких только языках не пытались говорить. По-украински тоже пытались, профессор-славист один, так казак его едва не задушил. Вот после этого случая и было решено поместить его в изолятор.
Гонта усомнился, что какой-то там иностранный профессор мог достаточно хорошо знать такой сложный язык, как украинский, и заверил Эджби, что уж он-то сумеет договориться с соотечественником, из какого бы времени тот ни был. Эджби вежливо сказал, что не сомневается в лингвистических талантах капитана, но если казак попал к нам из какого-нибудь далекого времени, язык с тех пор мог существенно измениться и понять им друг друга будет сложно.
– Украинец украинца всегда поймет, – заявил Гонта и на некоторое время замолк, но когда они уже выбрались из города и ехали по окраинам, вдруг поинтересовался, что в ведомстве Эджби думают об этом переселении во времени.
Эджби ответил, что в Управлении тыла об этом едва ли думают (Гонта при этом понимающе усмехнулся). А вот сам Эджби полагает, что никакого переселения во времени не происходит, а происходит нечто вроде клонирования: сила, вызывающая перерождение оружия, создает своего рода инкубатор, в котором чрезвычайно быстро «оживают» и развиваются клоны органических остатков, находящихся на этом месте.
Теория Эджби была довольно необычной, по крайней мере, Кузниц ничего такого прежде не слышал. Заинтересовался и Гонта и даже попросил Кузница перевести, чтобы убедиться, что он правильно понял. Кузниц перевел. И тут они как раз подъехали к воротам тюрьмы – заведения, единственного на Островах и, как оказалось, сверхсовременного: здание выглядело снаружи, как многоэтажный офис какой-нибудь большой фирмы, и ничем не напоминало тюрьму – никаких решеток, темные стекла с блестящими стальным рамами, вокруг здания – нечто вроде небольшого парка.
На пропускном пункте их держали долго, а Гонту вообще не хотели пускать. Эджби куда-то позвонил, и наконец их всех впустили, и сопровождающий в форме английских Королевских драгун повел их по длинным коридорам, стены которых, как в какой-нибудь больнице, были обшиты стерильно белыми пластмассовыми панелями.
Запорожец – а в том, что это был запорожец, не могло быть никакого сомнения – поразил Кузница. Застыл, приоткрыв от изумления рот, и капитан Гонта, только Эджби невозмутимо закурил свою неизменную сигарилью и поздоровался с пленником по-турецки. Запорожец не ответил.
«Потерянный» казак сидел на койке в углу просторной, тоже стерильно белой и чистой камеры, отделенной от коридора толстыми продольными брусьями, и молча смотрел на пришедших. Он выглядел, как точная копия скульптуры раба, подпиравшей трон Великого магистра Ордена – Кузниц видел этот трон в музее Валетты, – тот же мощный, идеально правильной формы череп, выпуклый лоб и крупный орлиный нос, то же свирепое выражение глаз, сдвинутые брови и выпяченный подбородок. Только свалявшийся жиденький оселедец нарушал общее впечатление ожившей скульптуры.
Эджби быстро заговорил с ним по-турецки. Пленник сначала молча слушал, не меняя свирепого выражения лица, потом ответил громким, слегка охрипшим голосом:
– Бильмийорум.
– Так он на все отвечает, – сказал Эджби по-английски, – на любые обращения к нему, на любом языке.
Некоторое время все молчали, Кузниц растерянно смотрел на казака, а тот, по-прежнему не говоря ни слова, продолжал сверлить их свирепым взглядом. Эджби вопросительно посмотрел на Кузница: мол, скажи что-нибудь на вашем наречии.
Пока Кузниц лихорадочно думал, что бы такое сказать, к казаку обратился Гонта. Он подошел вплотную к брусьям и ласково затараторил по-украински, называя казака «хлопче» и «бидолага», расспрашивая его о матери, о родных местах, рассказывая ему про Днепр и вспоминая «садок вишневый коло хаты». Это было так не похоже на обычное поведение и обычную речь грубоватого капитана, что Кузниц с некоторой даже завистью подумал:
«Как сильно у них чувство племени, одной крови! А я? Немец называется, а по-немецки только на уровне «Анна унд Марта баден»!».
Гонта тем временем расспрашивал казака о его жизни, о том, что он делал на островах, кому служил и за кого воевал. Вдруг запорожец, хранивший молчание на протяжении всего монолога Гонты, неуверенно произнес:
– Велика облога.
Гонта обвел присутствующих торжествующим взглядом, Кузниц в ответ показал ему большой палец, а Эджби улыбнулся своей мальчишеской улыбкой.
– Я… – начал было Гонта по-английски, но тут раздался оглушительный взрыв. Казак в своей клетке вскочил на ноги, подскочил к брусьям и, ухватившись за них, что-то закричал, но что он кричал, Кузниц не слышал – взрывом у него заложило уши. Гонта погнался за фуражкой, которую сорвала у него с головы волна горячего воздуха, пронесшаяся по коридору. Эджби присел, вытащил из-под куртки пистолет и тоже что-то крикнул. По коридору бежал сопровождавший их драгун, который, по приказу Эджби, оставил их, когда они пришли к «потерянному», он тоже что-то кричал и размахивал руками.
Эджби схватил Кузница за руку, показал куда-то в конец коридора, и они побежали в том направлении, за ними бежал Гонта, размахивая на бегу вновь обретенной фуражкой. Кузниц оглянулся и в последний раз увидел запорожца – тот продолжал трясти прутья камеры и что-то кричал им вслед.
Потом Кузниц часто видел эту картину во сне – обнаженный по пояс, бритоголовый казак трясет решетку и что-то кричит, но со временем черты «потерянного» в его снах как-то смазались и снилось Кузницу просто, что какой-то полуголый здоровяк что-то кричит ему, пытаясь вырваться из клетки, и было во сне очень важно понять, что он кричит, и иногда Кузницу казалось, что он понял, но, проснувшись, он не мог вспомнить ничего.
Но все эти сны были потом, а сейчас, как только они свернули за угол в какой-то другой коридор, сзади раздался еще один взрыв. Взрывная волна сбила их с ног, и каким-то чудесным образом Кузниц опять обрел слух. Позади уже горело, и коридоры заволакивало удушливым дымом горящей пластмассы.
Когда они наконец добрались до проходной, стало слышно, что на улице вовсю шла стрельба и, судя по тому, что на полу проходной сидел солдат, прижимая к груди окровавленную руку, стреляли не «понарошку». Все вокруг бегали и кричали, и невозможно было понять, что произошло. Наконец Эджби удалось остановить какого-то драгунского майора, и тот сказал, что в тюрьме была совершена диверсия.
Потом Кузниц станет ломать голову, почему охрану тюрьмы несли драгуны, то есть танкисты, но объяснения так и не найдет и отнесет это к остальным неразрешимым загадкам «странной войны» на Островах, которая, по-видимому, все-таки не закончилась.
Скоро стрельба прекратилась, и охранники сказали, что дорога в город свободна и они могут ехать, если хотят, но связь нарушена и что происходит в городе – неизвестно. Эджби проводил их с Гонтой до машины, но сам с ними не поехал, сказал, что его шофер отвезет их в расположение, а сам он подождет, пока потушат пожар и, может быть, спасут «потерянного», хотя шансов на это немного.
Прощаясь, он сказал Кузницу, что постарается повидать его до их отлета. Кузниц вяло кивнул в том смысле, что, конечно, будет рад – не пришел он еще в себя, – и они выехали с территории тюрьмы. Скоро навстречу их джипу промчались пожарные машины. Гонта попросил высадить его у штаба, а по дороге все время молчал, и только выйдя из машины, сказал:
– Эх! Шкод? козака!
В городе было тихо и безлюдно. Видимо, объявили тревогу и все магазины и кафе в городе закрылись, по улицам ходили одни патрули. Кузниц решил поехать прямо в гостиницу, подумав, что едва ли в такой ситуации Ариель с Хосе пошли к «Счастливому Гарри», и оказался прав.
Бравые наемники Христианской коалиции сидели в номере Ариеля. Диспозиция была обычной – Ариель пил, а Хосе брезгливо наблюдал за этим занятием, и накурено было как обычно – хоть топор вешай. Посидев с ними и вяло обсудив последние события, Кузниц пошел к себе в номер и лег прямо на покрывало гостиничной кровати, не раздеваясь.
Он выключил свет и, глядя, как по потолку бегают тени от веток стоявшего под окном какого-то экзотического дерева, которое раскачивал вдруг налетевший с моря сильный ветер, думал обо всем сразу и скоро заснул с таким чувством, как будто только что закончил читать интересную книгу о какой-то другой жизни, не похожей на его собственную, захлопнул ее и смутные тени ее героев растворились в темноте сна и исчезли навсегда.
6. Lost and found
– Блин! – сказал посетитель, – эти осы, блин, – он энергично отмахнулся от упрямого насекомого, норовившего забраться ему за воротник, – октябрь ведь уже, хотя и по новому календарю, но все равно осень. Давно пора им в спячку впасть. Безобразие и анархия в природе, вы как полагаете? – спросил он Кузница.
Кузниц неопределенно хмыкнул, продолжая разглядывать посетителя. Нельзя сказать, что тот был точной копией своих известных портретов (впрочем, в этом не было ничего необычного – на официальных портретах оригинал всегда приукрашен: и выше, и черты благороднее), но сходство со знаменитым родственником, что ли? – или как их называть, клонов этих, братья? – сходство, несомненно, было. Одежда другая, современная – под курткой маечка черная с надписью по теме «Leader of the Pack» и оскаленной волчьей пастью. И грязноват был посетитель, и запашок от него легкий исходил: смесь перегара и вроде тряпок паленых, но сходство определенное – тот же крутой лоб, переходящий в намечающуюся лысину, рыжеват, маленькие глаза с прищуром.
– Вы как устроились в новой жизни? – спросил он посетителя.
– Приемщиком перебиваюсь в пункте приема вторичного сырья в ожидании пособия, – посетитель почесал шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Кузниц не сразу обратил на пятно внимание – продолжая вертеть рыцаря в руках, он рассеянно смотрел на спину капитана, но потом до него дошло и он испугался, да так, что задрожали руки и он чуть было не уронил рыцаря на стеклянную полку.
«Как же так? – думал он. – Неужели эти пятна на другую одежду переходят? Недаром он утром грустный был такой, а теперь в эту форму вырядился – думал, что не будет пятна, а оно есть, на том же месте, что и на прежней форме, инсуфоровской. А может быть, он и не знает об этом пятно-то ведь сзади».
Подошел продавец и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь.
– Спасибо. Я так, смотрю просто, – сказал Кузниц и вышел из магазина.
– Ну что, – спросил Гонта, – как явка? Удачно прошла?
– Какая явка? – изобразил удивление Кузниц, зная, что Гонта все равно не поверит. – Сувениры зашел посмотреть – место-то историческое.
– А… сувениры… ну ладно, – сказал капитан военной разведки и хитро прищурился.
«Черт с ним, – подумал Кузниц, – пусть думает, что хочет». Он ничего не ответил и специально замедлил шаг, чтобы посмотреть на спину Гонты. Пятно было на месте, и опять ему стало как-то не по себе в компании «условно убитого» капитана.
Эджби уже ждал их, сидя за тем же столиком, что и утром, хотя было еще без пяти восемь.
– Что ты так рано? – спросил Кузниц, когда они подошли к столику.
– У нас мало времени – это довольно далеко, – ответил Эджби и вопросительно посмотрел на живописную фигуру Гонты, возвышавшуюся возле столика.
– Извини, Абдул, – сказал Кузниц быстро по-английски, надеясь, что Гонта не разберет его скороговорку, – это мой сослуживец, Гонта, капитан военной разведки, но этого я не должен знать и тем более тебе говорить. В общем, извини, я проболтался про казака, а он напросился посмотреть на соотечественника. Это же не тайна, правда? Пожалел я его, он подстреленный, условно убитый сегодня ночью – пятно у него сзади на спине и на другую форму перешло. Странно как-то и жутко, правда?
– Потом поговорим, – ответил Эджби, встал, протянул Гонте руку и представился: – Эйб Эджби, Служба тыла.
– Капитан Гонта, Украинский отряд, – капитан пожал протянутую руку и тяжело уселся на хрупкий стул. Сел и Кузниц, подозвал официанта и заказал, не спрашивая, всем экспрессо.
– Fate presto, prego, – сказал он официанту, продолжая свои упражнения в итальянском; официант опять ответил на английском, но принес заказ очень быстро.
Пока пили кофе, Гонта сражался с английскими временами, объясняя Эджби свое желание поговорить с предком, слова «предок» он не знал и называл «потерянного» казака grandfather – дедушка. Эджби вежливо улыбался. Как для общевойскового училища, английский у Гонты был терпимый и достаточно понятный, и Кузниц обрадовался, что не надо будет переводить.
Допили кофе, Эджби сказал, что машина у него за углом, и скоро они уже ехали в военном джипе на окраину Валетты, в тюрьму, где, как оказалось, содержался «потерянный» казак.
– Он довольно агрессивно себя ведет, – рассказывал по дороге Эджби, – очевидно, от испуга. Ничего не понимает или делает вид, что не понимает – с ним на каких только языках не пытались говорить. По-украински тоже пытались, профессор-славист один, так казак его едва не задушил. Вот после этого случая и было решено поместить его в изолятор.
Гонта усомнился, что какой-то там иностранный профессор мог достаточно хорошо знать такой сложный язык, как украинский, и заверил Эджби, что уж он-то сумеет договориться с соотечественником, из какого бы времени тот ни был. Эджби вежливо сказал, что не сомневается в лингвистических талантах капитана, но если казак попал к нам из какого-нибудь далекого времени, язык с тех пор мог существенно измениться и понять им друг друга будет сложно.
– Украинец украинца всегда поймет, – заявил Гонта и на некоторое время замолк, но когда они уже выбрались из города и ехали по окраинам, вдруг поинтересовался, что в ведомстве Эджби думают об этом переселении во времени.
Эджби ответил, что в Управлении тыла об этом едва ли думают (Гонта при этом понимающе усмехнулся). А вот сам Эджби полагает, что никакого переселения во времени не происходит, а происходит нечто вроде клонирования: сила, вызывающая перерождение оружия, создает своего рода инкубатор, в котором чрезвычайно быстро «оживают» и развиваются клоны органических остатков, находящихся на этом месте.
Теория Эджби была довольно необычной, по крайней мере, Кузниц ничего такого прежде не слышал. Заинтересовался и Гонта и даже попросил Кузница перевести, чтобы убедиться, что он правильно понял. Кузниц перевел. И тут они как раз подъехали к воротам тюрьмы – заведения, единственного на Островах и, как оказалось, сверхсовременного: здание выглядело снаружи, как многоэтажный офис какой-нибудь большой фирмы, и ничем не напоминало тюрьму – никаких решеток, темные стекла с блестящими стальным рамами, вокруг здания – нечто вроде небольшого парка.
На пропускном пункте их держали долго, а Гонту вообще не хотели пускать. Эджби куда-то позвонил, и наконец их всех впустили, и сопровождающий в форме английских Королевских драгун повел их по длинным коридорам, стены которых, как в какой-нибудь больнице, были обшиты стерильно белыми пластмассовыми панелями.
Запорожец – а в том, что это был запорожец, не могло быть никакого сомнения – поразил Кузница. Застыл, приоткрыв от изумления рот, и капитан Гонта, только Эджби невозмутимо закурил свою неизменную сигарилью и поздоровался с пленником по-турецки. Запорожец не ответил.
«Потерянный» казак сидел на койке в углу просторной, тоже стерильно белой и чистой камеры, отделенной от коридора толстыми продольными брусьями, и молча смотрел на пришедших. Он выглядел, как точная копия скульптуры раба, подпиравшей трон Великого магистра Ордена – Кузниц видел этот трон в музее Валетты, – тот же мощный, идеально правильной формы череп, выпуклый лоб и крупный орлиный нос, то же свирепое выражение глаз, сдвинутые брови и выпяченный подбородок. Только свалявшийся жиденький оселедец нарушал общее впечатление ожившей скульптуры.
Эджби быстро заговорил с ним по-турецки. Пленник сначала молча слушал, не меняя свирепого выражения лица, потом ответил громким, слегка охрипшим голосом:
– Бильмийорум.
– Так он на все отвечает, – сказал Эджби по-английски, – на любые обращения к нему, на любом языке.
Некоторое время все молчали, Кузниц растерянно смотрел на казака, а тот, по-прежнему не говоря ни слова, продолжал сверлить их свирепым взглядом. Эджби вопросительно посмотрел на Кузница: мол, скажи что-нибудь на вашем наречии.
Пока Кузниц лихорадочно думал, что бы такое сказать, к казаку обратился Гонта. Он подошел вплотную к брусьям и ласково затараторил по-украински, называя казака «хлопче» и «бидолага», расспрашивая его о матери, о родных местах, рассказывая ему про Днепр и вспоминая «садок вишневый коло хаты». Это было так не похоже на обычное поведение и обычную речь грубоватого капитана, что Кузниц с некоторой даже завистью подумал:
«Как сильно у них чувство племени, одной крови! А я? Немец называется, а по-немецки только на уровне «Анна унд Марта баден»!».
Гонта тем временем расспрашивал казака о его жизни, о том, что он делал на островах, кому служил и за кого воевал. Вдруг запорожец, хранивший молчание на протяжении всего монолога Гонты, неуверенно произнес:
– Велика облога.
Гонта обвел присутствующих торжествующим взглядом, Кузниц в ответ показал ему большой палец, а Эджби улыбнулся своей мальчишеской улыбкой.
– Я… – начал было Гонта по-английски, но тут раздался оглушительный взрыв. Казак в своей клетке вскочил на ноги, подскочил к брусьям и, ухватившись за них, что-то закричал, но что он кричал, Кузниц не слышал – взрывом у него заложило уши. Гонта погнался за фуражкой, которую сорвала у него с головы волна горячего воздуха, пронесшаяся по коридору. Эджби присел, вытащил из-под куртки пистолет и тоже что-то крикнул. По коридору бежал сопровождавший их драгун, который, по приказу Эджби, оставил их, когда они пришли к «потерянному», он тоже что-то кричал и размахивал руками.
Эджби схватил Кузница за руку, показал куда-то в конец коридора, и они побежали в том направлении, за ними бежал Гонта, размахивая на бегу вновь обретенной фуражкой. Кузниц оглянулся и в последний раз увидел запорожца – тот продолжал трясти прутья камеры и что-то кричал им вслед.
Потом Кузниц часто видел эту картину во сне – обнаженный по пояс, бритоголовый казак трясет решетку и что-то кричит, но со временем черты «потерянного» в его снах как-то смазались и снилось Кузницу просто, что какой-то полуголый здоровяк что-то кричит ему, пытаясь вырваться из клетки, и было во сне очень важно понять, что он кричит, и иногда Кузницу казалось, что он понял, но, проснувшись, он не мог вспомнить ничего.
Но все эти сны были потом, а сейчас, как только они свернули за угол в какой-то другой коридор, сзади раздался еще один взрыв. Взрывная волна сбила их с ног, и каким-то чудесным образом Кузниц опять обрел слух. Позади уже горело, и коридоры заволакивало удушливым дымом горящей пластмассы.
Когда они наконец добрались до проходной, стало слышно, что на улице вовсю шла стрельба и, судя по тому, что на полу проходной сидел солдат, прижимая к груди окровавленную руку, стреляли не «понарошку». Все вокруг бегали и кричали, и невозможно было понять, что произошло. Наконец Эджби удалось остановить какого-то драгунского майора, и тот сказал, что в тюрьме была совершена диверсия.
Потом Кузниц станет ломать голову, почему охрану тюрьмы несли драгуны, то есть танкисты, но объяснения так и не найдет и отнесет это к остальным неразрешимым загадкам «странной войны» на Островах, которая, по-видимому, все-таки не закончилась.
Скоро стрельба прекратилась, и охранники сказали, что дорога в город свободна и они могут ехать, если хотят, но связь нарушена и что происходит в городе – неизвестно. Эджби проводил их с Гонтой до машины, но сам с ними не поехал, сказал, что его шофер отвезет их в расположение, а сам он подождет, пока потушат пожар и, может быть, спасут «потерянного», хотя шансов на это немного.
Прощаясь, он сказал Кузницу, что постарается повидать его до их отлета. Кузниц вяло кивнул в том смысле, что, конечно, будет рад – не пришел он еще в себя, – и они выехали с территории тюрьмы. Скоро навстречу их джипу промчались пожарные машины. Гонта попросил высадить его у штаба, а по дороге все время молчал, и только выйдя из машины, сказал:
– Эх! Шкод? козака!
В городе было тихо и безлюдно. Видимо, объявили тревогу и все магазины и кафе в городе закрылись, по улицам ходили одни патрули. Кузниц решил поехать прямо в гостиницу, подумав, что едва ли в такой ситуации Ариель с Хосе пошли к «Счастливому Гарри», и оказался прав.
Бравые наемники Христианской коалиции сидели в номере Ариеля. Диспозиция была обычной – Ариель пил, а Хосе брезгливо наблюдал за этим занятием, и накурено было как обычно – хоть топор вешай. Посидев с ними и вяло обсудив последние события, Кузниц пошел к себе в номер и лег прямо на покрывало гостиничной кровати, не раздеваясь.
Он выключил свет и, глядя, как по потолку бегают тени от веток стоявшего под окном какого-то экзотического дерева, которое раскачивал вдруг налетевший с моря сильный ветер, думал обо всем сразу и скоро заснул с таким чувством, как будто только что закончил читать интересную книгу о какой-то другой жизни, не похожей на его собственную, захлопнул ее и смутные тени ее героев растворились в темноте сна и исчезли навсегда.
6. Lost and found
– Блин! – сказал посетитель, – эти осы, блин, – он энергично отмахнулся от упрямого насекомого, норовившего забраться ему за воротник, – октябрь ведь уже, хотя и по новому календарю, но все равно осень. Давно пора им в спячку впасть. Безобразие и анархия в природе, вы как полагаете? – спросил он Кузница.
Кузниц неопределенно хмыкнул, продолжая разглядывать посетителя. Нельзя сказать, что тот был точной копией своих известных портретов (впрочем, в этом не было ничего необычного – на официальных портретах оригинал всегда приукрашен: и выше, и черты благороднее), но сходство со знаменитым родственником, что ли? – или как их называть, клонов этих, братья? – сходство, несомненно, было. Одежда другая, современная – под курткой маечка черная с надписью по теме «Leader of the Pack» и оскаленной волчьей пастью. И грязноват был посетитель, и запашок от него легкий исходил: смесь перегара и вроде тряпок паленых, но сходство определенное – тот же крутой лоб, переходящий в намечающуюся лысину, рыжеват, маленькие глаза с прищуром.
– Вы как устроились в новой жизни? – спросил он посетителя.
– Приемщиком перебиваюсь в пункте приема вторичного сырья в ожидании пособия, – посетитель почесал шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30