– Предлагаю выпить за успех задуманного предприятия.
– Однако, где же Нема? – спросил Рудаки.
– Уж полночь близится, а Немы нет, как нет, – сказал Штельвельд, выпил и потянулся к бутерброду, который держала наготове Ира.
– Действительно, в ожидании Годо, – Иванов выпил и стал чистить печеную картошку.
– Мальчик уже пришел, скоро и Годо надо ждать, – выпив и привычно скривившись, предположил Рудаки.
– В пьесе Годо вообще не пришел, – уточнил Иванов.
– Правда? А я уже не помню, как там, – признался Рудаки и добавил бодрым тоном. – Надеюсь, у нашей, так сказать, пьесы будет другой финал.
Все надолго замолчали. Как-то вдруг стало ясно, что уже наступила ночь. Который был час, никто не знал, и вокруг был тот же темный лес, та же черная вода, но лес стал еще мрачнее, вода казалась еще холоднее, собачий лай, вой и повизгивание, доносившиеся с той стороны озера, вроде стали слышнее и ближе.
Пить больше никому не хотелось, и ночной пикник у костра с друзьями, который заранее и давно предвкушал Рудаки, затеявший встречу с Немой отчасти из-за этого, явно не удался. Настроение ему испортили сначала «болельщики», а потом и все эти рассказы про оживших мертвецов, ну и Аборигенки, конечно. Чтобы переключиться, он спросил Штельвельда:
– А какой он, этот Гувернер-Майор?
– Несолидный какой-то, одна фамилия чего стоит, Ржевский, но красавец, ничего не скажешь, седой красавец, как говорит вот Урия, и на Окуня похож.
– На Окуня? – удивился Рудаки. – Отчего же тогда несолидный? Окунь на первый взгляд куда как солидный, только тик нарушает образ солидного и положительного человека, образ нарушает, зато шарм придает.
– Да, шарма у Окуня хоть отбавляй, – внес свою лепту Иванов, – даже когда он пьяный.
– То есть всегда, – дополнил Рудаки и спросил с ноткой зависти в голосе: – Так, выходит, вас Гувернер-Майор к себе забирает, придворными астрологами, так сказать?
– Консультантами, – поправил Штельвельд, – пока консультантами, – и ехидно добавил, – а лингвисты ему не нужны.
– Лингвисты нынче никому не нужны, гибнет культура, – Рудаки вздохнул, – но, надеюсь, товарища не забудете, перетянете в Майорат – Ива давно мечтает на Печерск перебраться. Я могу детей майора чему-нибудь учить, есть у него дети?
– Ты научишь, – заметил Иванов, – великий педагог, Ушинский и кто там еще, Песталоцци.
– Макаренко, – подхватил тему Рудаки. Разговор ему нравился, все вроде опять забыли про ужасы и начинался обычный, так им любимый застольный треп. – Макаренко ему нужен, Гувернер-Майору вашему, перевоспитывать его надо, совсем не уважает права человека – вон что с Белыми Братьями сделал: я видел, как Институт информации горел, когда сюда шел…
– Белым Братьям так и надо, они детей до самоубийства доводили, – вдруг сказала Ира, но тут же встрял Штельвельд:
– А ты откуда знаешь? У тебя есть доказательства?
– Прямо, доказательства тебе, все говорят… – обиделась Ира, а Штельвельд продолжал:
– Нормальные люди эти братья, верят там во что-то, в мессию какого-то, никому не мешают…
– Из автоматов постреливают, – вставил Иванов.
– Отстреливаются, – парировал Штельвельд, – их из танков, а они из автоматов – можно понять.
– Боюсь, не понравится это Гувернер-Майору, не возьмет он вас к себе за сочувствие к его врагам… – Рудаки явно повеселел.
– Имею право на собственное суждение! – торжественно заявил Штельвельд. – И вообще, не пора ли нам выпить?
– Пожалуй, пора, – согласился Иванов и потянулся к стоявшей возле дерева бутылке, как вдруг Урия, который все это время молча сидел, прислонившись к дереву, и казалось, дремал, вскочил и крикнул:
– Эй, ты чего там делаешь?!
Возле кустов стоял человек в рваной рубашке и целился в них из большого лука. Все вскочили на ноги, а Урия продолжал кричать:
– Я тебе стрельну! А ну брось эту хреновину!
Человек не обращал на них никакого внимания, он медленно подходил, держа на весу свое оружие. Рудаки достал пугач и неуверенно направил на пришельца, а Штельвельд подскочил и схватился за лук. Только после этого человек поднял голову, посмотрел на Штельвельда и тихо сказал:
– Отпустите, вы экранируете излучение.
Штельвельд от неожиданности отпустил лук, и человек сделал еще один шаг к костру, потом так же тихо сказал, направив лук на Рудаки:
– Здесь, здесь эпицентр пси-излучения, отойдите.
Рудаки испуганно отступил, а Штельвельд ехидно поинтересовался:
– Пси или кси?
– Пси, – еле слышно ответил незнакомец, и все увидели, что в руках он держит не лук, как казалось издали, а какое-то странное орудие, сплетенное из гибких веток. Незнакомец был худ и оборван – на нем были лишь тонкая летняя рубашка, неопределенного цвета рваные штаны и сандалии на босу ногу.
– Советую всем немедленно покинуть это место. Лучше вообще уйти из леса. Здесь страшное пси-излучение. Необходимо организованно эвакуироваться, желательно захватить с собой животных. Я видел здесь лошадей и собак. Их необходимо тоже эвакуировать. Назначаю ответственным вас, – он показал на опешившего Урию, – сообщите также соседней группе, – кивнув в сторону Аборигенов, оборванец стал неспешно удаляться, едва не наступив при этом на костер.
Первым опомнился Урия.
– Не гони лошадей, мужик, – крикнул он вслед оборванцу, – сядь, выпьем, поговорим, расскажешь, какое там у тебя излучение.
– Оставь его – он, скорее всего, сумасшедший, – сказал Рудаки, – сейчас их много развелось, бродят по ночам…
– Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой… – продекламировал Урия и спросил:
– А что это у него в руках?
– Ты что, не знаешь? – удивился Рудаки. – Это рамка из лозы. Он так называемый лозоходец – они считают, что такие рамки реагируют на разные поля. Они и раньше были, даже по телевизору, помню, один выступал. У меня Ива очень такими вещами интересовалась в мирное время.
– В мирное время… – задумчиво сказал Иванов и сел на свое прежнее место на поваленном дереве.
ХРОНИКА КАТАСТРОФЫ
БЕЗУМЦЫ
В период конца света в немыслимом прежде количестве в городе появились разного рода сумасшедшие: тихие, которые бродили по улицам, бормоча себе под нос, и буйные, наводившие страх своими криками, гримасами и прыжками. Часть из них сбежала из брошенных персоналом больниц, часть сошла с ума от происходящего в городе и в мире в этот период. Власти майоратов и патриархатов, появившихся в городе, сумасшедших не трогали, только Печерский майорат не пускал их на свою территорию. Особенно много сумасшедших было возле церквей и синагог, где их иногда подкармливали, а кое– где для них даже устраивали ночлежки.
Все вернулись на свои прежние места. Помолчав, Штельвельд сказал Иванову:
– Нет, старик, я подсчитал, энергия нужна не такая уж и большая. Если предположить, что возврат по временной координате идет не издалека, скажем, человек умер несколько минут или даже секунд назад, то можно…
– Что можно? – спросил Иванов. – Воскресить можно? А закон о необратимости энтропии? А остальные базовые законы?
– Ну, я же не говорю, что все ясно, тут надо думать, считать… – начал было Штельвельд, но Ира вдруг дернула его за рукав:
– Отстань от человека! Что ты пристал?!
– Надо ж чем-нибудь заняться, все равно ждем, – обиженно проворчал Штельвельд.
– Есть предложение, – сказал Иванов.
– Нет возражений, – подхватил Рудаки.
– Интеллигенты, – не успокаивался Штельвельд. – Нет, чтобы обсудить проблему.
– Что толку обсуждать, все равно не хватает эксперимента, – Иванов был категоричен. – Лучше выпить.
– Вам бы только выпить. Одно на уме, – заметила Ира.
– Есть и другое – закусить, – ответил ей Штельвельд и спросил Иванова: – Как там, картошка еще осталась?
– Есть еще, – сказал Иванов, – я и грибы сейчас поджарю.
Иванов слыл в компании известным умельцем, но даже для него поджарить на костре грибы, насадив их на обструганные палочки, оказалось делом далеко не простым. Все с интересом наблюдали за процессом, давали советы, только Урия, мрачно заметив, что некоторые дурью маются, уселся в сторонке и закурил в ожидании вожделенного разлива. Наконец Иванов объявил, что грибы готовы. Штельвельд открыл принесенную банку тушенки, разлил из своей фляги водку по кружкам и спросил:
– За что в этот раз пьем?
– Предлагаю за безумца, который навеет… – Рудаки держал наготове над своей кружкой веточку с грибами.
– За Нему, что ли? – уточнил Штельвельд.
– В данном случае выходит за него, – признал Рудаки, а Иванов предложил:
– Давайте лучше за то, чтобы этот Нема все-таки не оказался безумцем, и без него хватает.
– Лучше за этого… какого-нибудь, который мыслью весь мир и так далее, – сказал Рудаки и, не дожидаясь согласия, выпил.
Все последовали его примеру и стали сосредоточенно жевать экзотические бутерброды из печеной картошки, тушенки и грибов, которые приготовила для всех Ира. Только Урия отказался от бутерброда, улегся прямо на земле, завернувшись в свое пальто, и вскоре уже храпел.
– Не придет теперь уже Нема, наверно, – помолчав, сказал Рудаки. – Поздно… или рано. Скоро светать начнет. Давайте соснем немного, пока солнце не разбудит. Вон, Урия уже дрыхнет.
– Первое солнце мягкое, – возразил Штельвельд.
– Зато третье… – напомнил Иванов.
– До третьего успеем уйти, – Штельвельд оставался оптимистом при любых обстоятельствах.
– Спать, спать. – Рудаки поднялся и встряхнул спальный мешок, на котором сидел. – Мне, видите, какой Ива спальник положила, французский – ничего не весит и места чуть занимает. Мы с ней видели в Париже в таком бродяга спал, с тех пор она везде искала такой, пока вот не нашла.
– У нас тоже спальники есть, – сказала Ира.
– А я на одеяле – не люблю мешки, тесно. – Иванов достал из рюкзака одеяло и лег навзничь, закрыв лицо шляпой.
Скоро все уже спали или делали вид, что спали.
«Живучая скотинка человек», – подумал Рудаки и заснул.
7. Рудаки – мужской род, множественное число
Аврам Рудаки опять шел по тому же мосту, что и вчера вечером, но шел он теперь в обратную сторону: было утро, все вокруг выглядело веселее и даже обгоревшее здание Института информации, на верхних этажах которого еще курился белый дымок, не казалось, как вчера, зловещим символом смутного времени. А на небе так и вообще был настоящий праздник – все четыре солнца, окруженные разноцветными ореолами, висели в безмятежной голубизне, как огненные шары фейерверка, которые, казалось, вот-вот взорвутся фонтанами цветных искр.
На улице было довольно много людей, и на тротуарах шел оживленный обменный торг. Меняли все на все, и Рудаки выменял оставшуюся в рюкзаке банку шпрот на большой граненый стакан кофе и два пирожка с сомнительной, но явно мясной начинкой. Кофе оказался неожиданно вкусный – ароматный и крепкий, как в хорошей кофейне мирного времени, да и пирожки были вполне съедобные, так что Рудаки совсем повеселел, закурил и, прислонившись к перилам моста, стал смотреть на прохожих и лениво размышлять о предстоящих сегодня делах.
Кроме запланированного на сегодня общего сбора в подвале у Ивановых, пропустить который было нельзя и не хотелось, говоря откровенно, особых дел у него сегодня не было. Можно было заглянуть в университет – там собиралась их кафедра сегодня делить садовые участки и могли давать какие-нибудь продукты, но садовый участок его не интересовал и раньше, а сейчас уж совсем был ни к чему, хотя давно поговаривали о грядущем голоде и о том, что придется жить плодами своего труда. Но голода пока не было, о продуктах, как всегда, позаботится Ива, видеть «дорогих коллег» лишний раз не хотелось, и вообще не известно, придет ли кто-нибудь на кафедру – ожидание конца света, частые землетрясения и прочие сюрпризы природы, вроде африканской жары прошлой зимой, сделали людей необязательными и легкомысленными – жили даже не одним днем, а одним часом.
Можно было пойти на Подол поговорить о работе, там Раввинат открыл свой университет и, говорят, в нем даже студенты на занятия ходят и платят там наверняка лучше. Ему предлагали туда перейти, но и на Подол идти тоже не хотелось. Вообще, идти не хотелось никуда, а хотелось вот так стоять и смотреть на торжище вокруг и ни о чем не думать. Четыре солнца нагрели воздух так, что стало чуть ли не жарко. Рудаки расстегнул плащ, размотал шарф, спрятал его в рюкзак и неожиданно решил навестить свою квартиру. С тех пор как год назад после особенно сильного землетрясения они переселились в подвал к Ивановым, он был дома всего пару раз. Мешали то дела, то лень – не легко было собраться и отмахать километров пять ради того, чтобы взглянуть на родные стены.
Сейчас же случай этому благоприятствовал – от моста, на котором он сейчас стоял, надо было пройти всего каких-то кварталов пять, и он дома. Правда, идти надо вверх по Автостраде, круто поднимающейся на холм, но город был весь построен на холмах и его жители к крутым подъемам привыкли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32