Но одна
из них была медсестра, и другая - врач. Элис Аласега. Им только что
доставили беременную женщину.
Доктор Аласега не иогла твлечься ни на минуту от своих прямых
обязанностей - разве что для тяжелобольного или матери с ребенком. Поэтому
я ждал около сорока минут, пока она освободится и вернется, чтобы
поговорить со мной в своем кабинете.
- Вы интересуетесь миссис Бриндль?
- Да. Что с ней случилось?
- Какое вы к ней имеете отношение?
- Я просто ее друг.
- Тогда почему бы вам не спросить об этом у ее мужа?
Я замялся.
- Конечно же, я непременно пойду потом к нему и расспрошу обо всем,
но знаете, мне бы хотелось быть уверенным... что он соображает, что
делает.
- Не понимаю.
- Вы тоже думаете, что Линда Бриндль в состтянии продолжать этот
круиз? "Лань" очень сильно потрепана. Я имею ввиду, не кажется ли вам, что
с Линды уже хватит?
Она посмотрела на меня изучающе, и я изо всех сил постарался
выглядеть искренне обеспокоенным другом. Наконец она проговорила:
- Я не психоаналитик. Я не знаю, что вам сказать. Мне показалось, что
миссис Бриндль в данный момент находится в состоянии глубочайшей
депрессии. Она почти ничего не воспринимает. Кровяное давление понижено.
Рефлексы заторможены. Насколько я понимаю, неделю назад она пыталась
покончить с собой. Вскрыла себе вены. Ее муж едва успел поймать ее и
перетянуть запястья. Сама она об этом почти ничего не помнит. Но она
уверена, что лучше всего ей сейчас именно умереть. Она твердит, что лучше
быть мертвой, чем сумасшедшей. Я ввела ей возбуждающее, рекомендуемое при
затяжной депрессии. Я велела им придти еще раз в понедельник. Кажется с
деньгами у них все в порядке. Я сказала, что ей лучше какое-то время
пожить в отеле, а не на яхте.
- Знаете, некоторые браки обнаруживают полную несовместимость
партнеров.
- Знаю. Но к данному случаю это не подходит совершенно. Даже
абсолютно постороннему человеку видно, что он безумно ее любит и очень
беспокоится за нее. А она в нем очень нуждается. Я сказала, что лучше
всего им было бы попробовать на некоторое время забыть о своих неурядицах
и просто отдохнуть на нашем острове. Это очень романтический уголок.
- Да, рекламные проспекты твердят об этом во весь голос.
- А вы находите, что это не так?
- Я нахожу, что и для них, и для меня это будет воистину незабываемое
путешествие. Но по крайней мере здесь очень спокойно и вполне живописно.
В ее глазах промелькнул огонек лукавства. Вот уж не ожидал.
- А как насчет пьянящего запаха белой глицинии лунной бархатной
ночью?
- М-ммм. Да. А также искрящикся потоки тропического ливня, стекающие
по живописным утесам и зашиворот.
- А невыразимая лазурь Тихого океана?
- Великолепна, чтобы в ней топиться.
- Это верно, мистер Мак-Ги. В понедельник я надеюсь узнать побольше
об этой паре и их путешествии, и постараюсь выяснить, насколько оно ей
повредило. И вообще, что она об этом всем думает.
- Благодарю вас, доктор.
Жадные солнечные лучи уже досуха вылизали все лужи на улицах, когда я
вернулся из больницы в отель. Я совершенно бездумно оглядел холл и
внутренний двор, и вдруг у бассейна заметил Говарда - он был уже в плавках
и с полотенцем ерез плечо и высматривал наиболее удобный спуск к воде. Он
был похож на негатив того Говарда, который год с лишним назад уезжал из
Лодердейла: кожа загорела до темно-коричнево-красного цвета, а отросшие
волосы, сейчас схваченные на затылке резинкой, выгорели почти добела.
Я перехватил его как раз в тот момент, когда он пробовал воду
пальцами ноги. Он обернулся и весь аж просиял от радости.
- Хей! Трев! Будь я проклят! Какой дьявол надоумил тебя оказаться
здесь в самое подходящее время! - Он тряс мою руку, хлопал меня по плечу и
был в совершенном восторге. - Ах ты чертов сукин сын! Черт, как же я рад
видеть наконец знакомую физиономию!
- Хорошо выглядишь, Говард.
- Еще бы, столько-то пожарившись на солнышке. Ну и добирались же мы
сюда! Почти весь путь под парусом. Ветер был шикарный. Иногда даже
чересчур. Как ты здесь окзался?
- Гуля написала мне из Гонолулу.
- Шутишь? Ты что, примчался сюда, чтобы встретить нас?
- Среди всего прочего.
- Ладно, как насет того, чтобы заказать мне пива, пока я тут немного
поплещусь?
Он кинул полотенце на край бассейна и нырнул. Нижний бар как раз
открывался. Я взял пива "Фиджи" и уселся за крайним к бассейну столиком,
где был ветерок посильнее и тень погуще. Говард явно просто наслаждался
возмоностью поплать в спокойной воде и дурачился, неуклюже загребая во все
стороны разом. Меня неприятно поразило то, что при это он плыл вперед с
довольно приличной скоростью.
Я совершенно не представлял, как мне говорить с ним. Огорошить сразу,
в расчете на шок? Сделать вид, что ничего не знаю и потихохоньку увезти
Гулю? Но тогда он не даст развода и будет преследовать ее до скончания
дней. Вскоре Говард, отфыркиваясь, вылез из бассейна и направился ко мне,
вытирая полотенцем лицо и мокрые волосы. Его карие глаза смотрели на меня
с обычным радостным дружелюбием. Он плюхнулся на стул и отпил прямо из
банки. Причмокнул, попробовал снова.
- Ммм. И не так уж плохо.
- Как Гуля?
- Не слишком хорошо, - немедленно помрачнел он. - Когда ты улетел с
Гавайев, у нас вроде бы снова стало все хорошо, она успокоилась после
твоего с ней разговора. Нет, Трев, ей стало и вправду здорово лучше после
того, как ты поговорил с ней. На какое-то время я даже поверил, что теперь
все будет так же прекрасно, как было прежде. Мне не нравилось только одно:
она постоянно твердила мне, что мы должны разойтись. Продать "Лань" прямо
там и разойтись. Как раз тогда, когда появилась надежда, что все
наладится! Но она считала, что между нами ничего нет и не может быть. А я
люблю эту маленькую гордячку, Трев. Правда люблю. Если ты знаешь, что мы
должны привести сюда "Лань", то она, наверное, сказала тебе и то что нашла
здесь покупателя на нашу яхту.
- Я собственно, поэтому и примчался. Неужели не нашлось лучшего
предложения? Сто тридцать тысяч за "Лань" - это же смешно.
- Разумеется, черт бы меня побрал! Я не позволю Гуле продавать "Лань"
за такую мизерную сумму! Я чуть с ума не сошел, пока не нашел неплохой
выход из положения. Я решил, что если у нас будет в запасе еще один
переход, я сумею за это время отговорить ее. Знаешь, я познакомился в
доках с одним парнем с Самоа и уговорил его на маленькую ложь во
спасение...
- Я уже говорил с Лютером.
- Вот это да! Но тогда ты знаешь о моей маленькой хитрости.
- Так ты говоришь, Гуля не в порядке?
- Я водилее к двум специалистам еще в Гонолулу, а сегодня утром мы
прямо с причала отправились в больницу. Ты знаешь, она же распорола себе
все вены неделю назад! Кляла меня на чем свет стоит. Кровь хлестала так,
что я уж думал, все кончено, но доктор сказала, что все прекрасно заживет.
Она сказала, что дело все в глубокой депрессии. Только она тогда
употребила еще одно слово... никак не вспомню. Ну, знаешь, когда тебя в
этом мире уже не осталось ничего, имеющего хоть какую-то ценность. Когда
все как будто во сне.
- Апатия?
- Вот-вот! Я думаю, что самое лучшее для нас сейчас - это остаться
здесь на какое-то время. Мне надо привести в порядок "Лань", ее порядком
потрепало штормом. А потом мы посмотрим, может быть, и найдется способ
привести Гулю в себя.
- Я хотел бы поговорить с ней.
- Конечно! Она обязательно захочет тебя видеть. Мы остановились здесь
же, в восьмом номере. Сейчас Гуля там, уже спит, наверное. Господи, у этих
скорлупок еще и крыши из травы, я сначала не понял, принял их за
настоящие. Но вообще здесь очень славно, как ты думаешь?
- И к тому же очень мало народ - не сезон.
- Так это просто то, что нужно.
- Я хочу обсудить с Гулей продажу "Лани". Я куплю ее сам.
- Но мы не хотим ее продавать!
- Извини, но я так понял, что Гуля как раз очень хочет. Это ее яхта,
и она вольна делать с ней, что угодно. Поэтому как только все ремонтные
работы будут закончены, я хотел бы пройти через острова Общества и
Маркизы, дойти до побережья и подняться вдоль Южной Америки, потом Канал,
Юкатанский пролив - и домой.
Он попытался обернуть дело шуткой.
- Эй, эй! А меня ты уже не хочешь спросить, что я об этом думаю? Она
не продается, Мак-Ги. Нет. Ни за какие деньги.
- И я бы очень просил тебя исполнить одну мою просьбу. У меня на
руках открытый билет до Лодердейла. Можешь вписать туда свое имя. Самолет
надежнее. А мы уж с Гулей так и быть, рискнем. Думаю, я не хуже тебя
управлюсь с "Ланью".
- Слушай, всякая шутка имеет свои пределы. Ты слышишь? Я могу и
разозлиться на подобные заявления. Ты все-таки говоришь о моей жене.
- Ну, раз ты так чувствителен, придумай что-нибудь получше. Хотя я не
понимаю, почему твои всем известная праведность и честность пострадают от
нашего с Гулей путешествия, если все предыдущие твои выходки они перенесли
прямо-таки стоически.
- Я... я отказываюсь тебя понимать!
- Ладно, игры кончились. Можешь больше не кривляться. Я за это время
кое-что о тебе узнал. Я решил выяснить, что ты есть на самом деле, Говард.
- Что я есть? Ты с ума сошел?
- Кончай, Говард, тебе не идет. Цепь и так получилась слишком длинная
и мне не хотелось бы, чтобы она заканчивалась Гулей.
- Что ты мелешь, какая цепь?
- Заткнись. Я не собираюсь расписывать тебе все как, когда и почему.
Тем более, что "почему" гораздо яснее тебе, чем мне. Но теперь я знаю
несколько новых имен, тебе, несомненно, знакомых. Микер. Рик и Молли
Бриндль. Доктор Фред Харрон. Сьюзен Фархоузер. Джой Хэрис. Может быть, мой
список неполон и в него входят еще десятки имен, но это все не имеет ни
малейшего значения. Достаточно и одного. Фред Харрон. У Тома Коллайра
хранится пленка, на которой записано твое признание в этом убийстве,
Говард. Так что подумай: может быть тебе все-таки лучше будет взять мой
билет на самолет и дома поговорить со стариной Томом?
В продолжение всего моего монолога он смотрел в землю. Только
однажды, и то лишь на мгновенье, увидел я его тяжелый взгляд, но мне
хватило этой секунды, чтобы понять, кто он такой. Потому что я уже видел
этот взгляд. Мне тогда было двенадцать лет отроду. Дядя послал меня на
озеро принести воды. Было раннее утро. Тропа к озеру была натоптана, и я
шел совершенно беззвучно. С озера тянуло ветерком. Я вышел на берег и
прямо перед собой увидел медведицу. Она и двое ее медвежат пришли напиться
и встали на самом удобном месте, где мы всегда брали воду. Медведица была
огромная, черная и старая, она с негромким рычанием развернулась ко мне,
приподнилась на дыбки, заслонив собою, как мне показалось тогда, все небо.
Мы оба замерли одновременно. Она смотрела на меня в упор. Она стояла так
близко, что я чувствовал ее густой, удушливый запах. Я не смел дышать,
сердце колотилось где-то в пятках. Минт спустя она глухо заворчала,
отвернулась, опустилась на четвереньки и ушла, подгоняя медвежат впереди
себя.
Я никогда не смогу по-настоящему описать, как это было. Я никому не
сказал тогда об этой встрече, потому что боялся, что мне скажут: но ведь
это был всего лишь медведь. Конечно, она могла убить тебя, но ведь она -
всего лишь медведь. Но это было нечто большее, чем просто медведь. Это
было одно из исчадий тьмы. Это была сама ночь. Это было само зло. Целый
год после этой встречи я время от времени вздрагивал от пережитотго ужаса.
Сама тьма блеснула тогда во взгляде Говарда Бриндля. Но он сморгнул, и она
исчезла.
Возразить, потому что он вдруг поднял глаза, глядя куда-то мне за
спину и крикнул:
- Эй, радость моя!
Мне не следовало оборачиваться, но я сделал это почти непроизвольно.
И тут он мне врезал. Как или чем - я уже отметить не успел. Наступал час
сиесты. Прежде чем ударить, он, конечно, убедился, что из тех немногих,
кто оказался рядом, никто не смотрит в нашу сторону. Мир завертелся у меня
перед глазами и слился в одно безобразное бурое пятно, я еще почувствовал
холодный камень пола, вдруг вставший дыбом и пребольно ударивший меня по
скуле. Словно из другого мира или сквозь толщу воды доносились до меня
чьи-то вскрики и голоса. Меня тормошили, хлопали по щекам, потом подняли в
воздух. "Просто покажите мне, где его номер", - сказал спокойный голос у
меня над ухом. Слова отдавались звоном в гудящей моей голове, словно она
была телевизором, у которого не настроен звук. Кто-то нес меня на руках.
Ступени. Мое колено задело за дверной косяк - значит, вошли в номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
из них была медсестра, и другая - врач. Элис Аласега. Им только что
доставили беременную женщину.
Доктор Аласега не иогла твлечься ни на минуту от своих прямых
обязанностей - разве что для тяжелобольного или матери с ребенком. Поэтому
я ждал около сорока минут, пока она освободится и вернется, чтобы
поговорить со мной в своем кабинете.
- Вы интересуетесь миссис Бриндль?
- Да. Что с ней случилось?
- Какое вы к ней имеете отношение?
- Я просто ее друг.
- Тогда почему бы вам не спросить об этом у ее мужа?
Я замялся.
- Конечно же, я непременно пойду потом к нему и расспрошу обо всем,
но знаете, мне бы хотелось быть уверенным... что он соображает, что
делает.
- Не понимаю.
- Вы тоже думаете, что Линда Бриндль в состтянии продолжать этот
круиз? "Лань" очень сильно потрепана. Я имею ввиду, не кажется ли вам, что
с Линды уже хватит?
Она посмотрела на меня изучающе, и я изо всех сил постарался
выглядеть искренне обеспокоенным другом. Наконец она проговорила:
- Я не психоаналитик. Я не знаю, что вам сказать. Мне показалось, что
миссис Бриндль в данный момент находится в состоянии глубочайшей
депрессии. Она почти ничего не воспринимает. Кровяное давление понижено.
Рефлексы заторможены. Насколько я понимаю, неделю назад она пыталась
покончить с собой. Вскрыла себе вены. Ее муж едва успел поймать ее и
перетянуть запястья. Сама она об этом почти ничего не помнит. Но она
уверена, что лучше всего ей сейчас именно умереть. Она твердит, что лучше
быть мертвой, чем сумасшедшей. Я ввела ей возбуждающее, рекомендуемое при
затяжной депрессии. Я велела им придти еще раз в понедельник. Кажется с
деньгами у них все в порядке. Я сказала, что ей лучше какое-то время
пожить в отеле, а не на яхте.
- Знаете, некоторые браки обнаруживают полную несовместимость
партнеров.
- Знаю. Но к данному случаю это не подходит совершенно. Даже
абсолютно постороннему человеку видно, что он безумно ее любит и очень
беспокоится за нее. А она в нем очень нуждается. Я сказала, что лучше
всего им было бы попробовать на некоторое время забыть о своих неурядицах
и просто отдохнуть на нашем острове. Это очень романтический уголок.
- Да, рекламные проспекты твердят об этом во весь голос.
- А вы находите, что это не так?
- Я нахожу, что и для них, и для меня это будет воистину незабываемое
путешествие. Но по крайней мере здесь очень спокойно и вполне живописно.
В ее глазах промелькнул огонек лукавства. Вот уж не ожидал.
- А как насчет пьянящего запаха белой глицинии лунной бархатной
ночью?
- М-ммм. Да. А также искрящикся потоки тропического ливня, стекающие
по живописным утесам и зашиворот.
- А невыразимая лазурь Тихого океана?
- Великолепна, чтобы в ней топиться.
- Это верно, мистер Мак-Ги. В понедельник я надеюсь узнать побольше
об этой паре и их путешествии, и постараюсь выяснить, насколько оно ей
повредило. И вообще, что она об этом всем думает.
- Благодарю вас, доктор.
Жадные солнечные лучи уже досуха вылизали все лужи на улицах, когда я
вернулся из больницы в отель. Я совершенно бездумно оглядел холл и
внутренний двор, и вдруг у бассейна заметил Говарда - он был уже в плавках
и с полотенцем ерез плечо и высматривал наиболее удобный спуск к воде. Он
был похож на негатив того Говарда, который год с лишним назад уезжал из
Лодердейла: кожа загорела до темно-коричнево-красного цвета, а отросшие
волосы, сейчас схваченные на затылке резинкой, выгорели почти добела.
Я перехватил его как раз в тот момент, когда он пробовал воду
пальцами ноги. Он обернулся и весь аж просиял от радости.
- Хей! Трев! Будь я проклят! Какой дьявол надоумил тебя оказаться
здесь в самое подходящее время! - Он тряс мою руку, хлопал меня по плечу и
был в совершенном восторге. - Ах ты чертов сукин сын! Черт, как же я рад
видеть наконец знакомую физиономию!
- Хорошо выглядишь, Говард.
- Еще бы, столько-то пожарившись на солнышке. Ну и добирались же мы
сюда! Почти весь путь под парусом. Ветер был шикарный. Иногда даже
чересчур. Как ты здесь окзался?
- Гуля написала мне из Гонолулу.
- Шутишь? Ты что, примчался сюда, чтобы встретить нас?
- Среди всего прочего.
- Ладно, как насет того, чтобы заказать мне пива, пока я тут немного
поплещусь?
Он кинул полотенце на край бассейна и нырнул. Нижний бар как раз
открывался. Я взял пива "Фиджи" и уселся за крайним к бассейну столиком,
где был ветерок посильнее и тень погуще. Говард явно просто наслаждался
возмоностью поплать в спокойной воде и дурачился, неуклюже загребая во все
стороны разом. Меня неприятно поразило то, что при это он плыл вперед с
довольно приличной скоростью.
Я совершенно не представлял, как мне говорить с ним. Огорошить сразу,
в расчете на шок? Сделать вид, что ничего не знаю и потихохоньку увезти
Гулю? Но тогда он не даст развода и будет преследовать ее до скончания
дней. Вскоре Говард, отфыркиваясь, вылез из бассейна и направился ко мне,
вытирая полотенцем лицо и мокрые волосы. Его карие глаза смотрели на меня
с обычным радостным дружелюбием. Он плюхнулся на стул и отпил прямо из
банки. Причмокнул, попробовал снова.
- Ммм. И не так уж плохо.
- Как Гуля?
- Не слишком хорошо, - немедленно помрачнел он. - Когда ты улетел с
Гавайев, у нас вроде бы снова стало все хорошо, она успокоилась после
твоего с ней разговора. Нет, Трев, ей стало и вправду здорово лучше после
того, как ты поговорил с ней. На какое-то время я даже поверил, что теперь
все будет так же прекрасно, как было прежде. Мне не нравилось только одно:
она постоянно твердила мне, что мы должны разойтись. Продать "Лань" прямо
там и разойтись. Как раз тогда, когда появилась надежда, что все
наладится! Но она считала, что между нами ничего нет и не может быть. А я
люблю эту маленькую гордячку, Трев. Правда люблю. Если ты знаешь, что мы
должны привести сюда "Лань", то она, наверное, сказала тебе и то что нашла
здесь покупателя на нашу яхту.
- Я собственно, поэтому и примчался. Неужели не нашлось лучшего
предложения? Сто тридцать тысяч за "Лань" - это же смешно.
- Разумеется, черт бы меня побрал! Я не позволю Гуле продавать "Лань"
за такую мизерную сумму! Я чуть с ума не сошел, пока не нашел неплохой
выход из положения. Я решил, что если у нас будет в запасе еще один
переход, я сумею за это время отговорить ее. Знаешь, я познакомился в
доках с одним парнем с Самоа и уговорил его на маленькую ложь во
спасение...
- Я уже говорил с Лютером.
- Вот это да! Но тогда ты знаешь о моей маленькой хитрости.
- Так ты говоришь, Гуля не в порядке?
- Я водилее к двум специалистам еще в Гонолулу, а сегодня утром мы
прямо с причала отправились в больницу. Ты знаешь, она же распорола себе
все вены неделю назад! Кляла меня на чем свет стоит. Кровь хлестала так,
что я уж думал, все кончено, но доктор сказала, что все прекрасно заживет.
Она сказала, что дело все в глубокой депрессии. Только она тогда
употребила еще одно слово... никак не вспомню. Ну, знаешь, когда тебя в
этом мире уже не осталось ничего, имеющего хоть какую-то ценность. Когда
все как будто во сне.
- Апатия?
- Вот-вот! Я думаю, что самое лучшее для нас сейчас - это остаться
здесь на какое-то время. Мне надо привести в порядок "Лань", ее порядком
потрепало штормом. А потом мы посмотрим, может быть, и найдется способ
привести Гулю в себя.
- Я хотел бы поговорить с ней.
- Конечно! Она обязательно захочет тебя видеть. Мы остановились здесь
же, в восьмом номере. Сейчас Гуля там, уже спит, наверное. Господи, у этих
скорлупок еще и крыши из травы, я сначала не понял, принял их за
настоящие. Но вообще здесь очень славно, как ты думаешь?
- И к тому же очень мало народ - не сезон.
- Так это просто то, что нужно.
- Я хочу обсудить с Гулей продажу "Лани". Я куплю ее сам.
- Но мы не хотим ее продавать!
- Извини, но я так понял, что Гуля как раз очень хочет. Это ее яхта,
и она вольна делать с ней, что угодно. Поэтому как только все ремонтные
работы будут закончены, я хотел бы пройти через острова Общества и
Маркизы, дойти до побережья и подняться вдоль Южной Америки, потом Канал,
Юкатанский пролив - и домой.
Он попытался обернуть дело шуткой.
- Эй, эй! А меня ты уже не хочешь спросить, что я об этом думаю? Она
не продается, Мак-Ги. Нет. Ни за какие деньги.
- И я бы очень просил тебя исполнить одну мою просьбу. У меня на
руках открытый билет до Лодердейла. Можешь вписать туда свое имя. Самолет
надежнее. А мы уж с Гулей так и быть, рискнем. Думаю, я не хуже тебя
управлюсь с "Ланью".
- Слушай, всякая шутка имеет свои пределы. Ты слышишь? Я могу и
разозлиться на подобные заявления. Ты все-таки говоришь о моей жене.
- Ну, раз ты так чувствителен, придумай что-нибудь получше. Хотя я не
понимаю, почему твои всем известная праведность и честность пострадают от
нашего с Гулей путешествия, если все предыдущие твои выходки они перенесли
прямо-таки стоически.
- Я... я отказываюсь тебя понимать!
- Ладно, игры кончились. Можешь больше не кривляться. Я за это время
кое-что о тебе узнал. Я решил выяснить, что ты есть на самом деле, Говард.
- Что я есть? Ты с ума сошел?
- Кончай, Говард, тебе не идет. Цепь и так получилась слишком длинная
и мне не хотелось бы, чтобы она заканчивалась Гулей.
- Что ты мелешь, какая цепь?
- Заткнись. Я не собираюсь расписывать тебе все как, когда и почему.
Тем более, что "почему" гораздо яснее тебе, чем мне. Но теперь я знаю
несколько новых имен, тебе, несомненно, знакомых. Микер. Рик и Молли
Бриндль. Доктор Фред Харрон. Сьюзен Фархоузер. Джой Хэрис. Может быть, мой
список неполон и в него входят еще десятки имен, но это все не имеет ни
малейшего значения. Достаточно и одного. Фред Харрон. У Тома Коллайра
хранится пленка, на которой записано твое признание в этом убийстве,
Говард. Так что подумай: может быть тебе все-таки лучше будет взять мой
билет на самолет и дома поговорить со стариной Томом?
В продолжение всего моего монолога он смотрел в землю. Только
однажды, и то лишь на мгновенье, увидел я его тяжелый взгляд, но мне
хватило этой секунды, чтобы понять, кто он такой. Потому что я уже видел
этот взгляд. Мне тогда было двенадцать лет отроду. Дядя послал меня на
озеро принести воды. Было раннее утро. Тропа к озеру была натоптана, и я
шел совершенно беззвучно. С озера тянуло ветерком. Я вышел на берег и
прямо перед собой увидел медведицу. Она и двое ее медвежат пришли напиться
и встали на самом удобном месте, где мы всегда брали воду. Медведица была
огромная, черная и старая, она с негромким рычанием развернулась ко мне,
приподнилась на дыбки, заслонив собою, как мне показалось тогда, все небо.
Мы оба замерли одновременно. Она смотрела на меня в упор. Она стояла так
близко, что я чувствовал ее густой, удушливый запах. Я не смел дышать,
сердце колотилось где-то в пятках. Минт спустя она глухо заворчала,
отвернулась, опустилась на четвереньки и ушла, подгоняя медвежат впереди
себя.
Я никогда не смогу по-настоящему описать, как это было. Я никому не
сказал тогда об этой встрече, потому что боялся, что мне скажут: но ведь
это был всего лишь медведь. Конечно, она могла убить тебя, но ведь она -
всего лишь медведь. Но это было нечто большее, чем просто медведь. Это
было одно из исчадий тьмы. Это была сама ночь. Это было само зло. Целый
год после этой встречи я время от времени вздрагивал от пережитотго ужаса.
Сама тьма блеснула тогда во взгляде Говарда Бриндля. Но он сморгнул, и она
исчезла.
Возразить, потому что он вдруг поднял глаза, глядя куда-то мне за
спину и крикнул:
- Эй, радость моя!
Мне не следовало оборачиваться, но я сделал это почти непроизвольно.
И тут он мне врезал. Как или чем - я уже отметить не успел. Наступал час
сиесты. Прежде чем ударить, он, конечно, убедился, что из тех немногих,
кто оказался рядом, никто не смотрит в нашу сторону. Мир завертелся у меня
перед глазами и слился в одно безобразное бурое пятно, я еще почувствовал
холодный камень пола, вдруг вставший дыбом и пребольно ударивший меня по
скуле. Словно из другого мира или сквозь толщу воды доносились до меня
чьи-то вскрики и голоса. Меня тормошили, хлопали по щекам, потом подняли в
воздух. "Просто покажите мне, где его номер", - сказал спокойный голос у
меня над ухом. Слова отдавались звоном в гудящей моей голове, словно она
была телевизором, у которого не настроен звук. Кто-то нес меня на руках.
Ступени. Мое колено задело за дверной косяк - значит, вошли в номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38