Однако все-таки не сам полет, а духовный аспект полета был кумиром этого человеческого вида. В воздухе и на земле Седьмые Люди были разными существами. Всякий раз, когда они поднимались в воздух, они испытывали удивительное изменение души. Большая же часть их времени должна была проходить на земле, поскольку большинство выполняемых работ, на которых держалась цивилизация, невозможно было производить в воздухе. Более того, жизнь в воздухе – это была жизнь при повышенной нагрузке, и она требовала некоторого времени для восстановления сил на земле. В период их «наземной» жизни Седьмые Люди представляли собой рассудительный и здравомыслящий народ, немного скучный, однако в массе своей бодрый и неунывающий, шутливо нетерпеливый к однообразию раздражающей серости земных дел. Но они всегда поддерживали себя воспоминаниями и предвкушением бурной жизни в воздухе. Как правило, они морально уставали от этой, другой, жизни, но очень редко падали духом или погружались в лень. Несомненно, в однообразном труде в сельском хозяйстве или на производстве они были трудолюбивы, как бескрылые муравьи. Однако они работали в странном состоянии внимательной рассеянности; потому что их души и сердца все еще находились в воздухе. Пока они могли совершать частые полеты в воздухе, они оставались мягкими в обхождении даже на земле. Но если по какой-либо причине, как, например, болезнь, они достаточно долгое время удерживались на земле, то начинали чахнуть, у них развивалась острая меланхолия, и затем наступала смерть. Создатели так задумали их, что под натиском очень сильной боли или муки их сердца должны были останавливаться. Таким образом, они должны были избегать сколько-нибудь серьезных бед и страданий. Но на деле этот милосердный механизм срабатывал только на земле. В воздухе они обретали совершенно другой, более героический характер, который не предвидели даже их создатели, хотя, разумеется, он был естественным развитием их изобретения.
В воздухе сердце летающего человека билось намного сильнее. Температура его тела поднималась. Ощущения становились более обостренными и более избирательными, разум более сообразительным и проницательным. Он испытывал более глубокое удовольствие или боль от всего, что происходило с ним. Было бы неверно сказать, что он становился более эмоциональным; скорее наоборот, если под эмоциональностью подразумевать порабощение эмоциями. Потому что самой замечательной особенностью периода пребывания в воздухе было то, что эта усиленная энергичность восприятия была бесстрастной. До тех пор пока индивидуум находился в воздухе, в одиночку ли борясь с бурей, или участвуя в торжественном воздушном балете вместе с теряющимися в темном небе сонмами своих собратьев; в исступленном ли любовном танце со своим сексуальным партнером или в одиночном и сосредоточенном кружении высоко над миром; было ли его предприятие удачным, или он оказался обезображен ураганом и разбился насмерть – всегда радостная и трагическая стороны его собственной судьбы принимались с одинаковым беспристрастным чувственным восторгом. Даже когда его самый дорогой напарник оказывался искалечен или уничтожен каким-то воздушным бедствием, он испытывал ликование, хотя при этом он мог отдать и собственную жизнь в надежде на его спасение. Но очень скоро после этого, вернувшись на землю, он всегда оказывался ошеломленным печалью, тщетно пытался воскресить утраченное видение и, возможно, мог умереть от сердечного приступа.
Даже когда, как временами случалось в необузданном климате Венеры, все воздушное население уничтожалось каким-то огромнейшим атмосферным взрывом, несколько покалеченных, но выживших существ, до тех пор пока они могли держаться в воздухе, ликовали и бурно радовались. И даже когда, спустя некоторое время, они изможденные опускались на землю, к несомненному разочарованию и смерти, в душе они продолжали смеяться. Однако через час после приземления их телосложение менялось, их видения прекращались. Они помнили только ужас катастрофы, и эта память убивала их.
Ничего удивительного, что Седьмые Люди с большой неохотой относились к каждому моменту пребывания на земле. Пока они находились в воздухе, несомненно, перспектива земного перерыва, или даже бесконечной земной жизни, хотя в своем роде и отвратительной, воспринималась с непоколебимой веселостью; но пока они оставались на земле, они воспринимали это с некоторой неприязнью. В самом начале жизненного пути этого вида пропорциональное соотношение часов, проведенных в воздухе и на земле, было увеличено благодаря биологическому изобретению. Было выведено небольшое питательное растение, которое проводило зиму, врастая в землю, летом парило в теплых верхних слоях воздуха, занимаясь исключительно фотосинтезом. Благодаря этому Летающие Люди были способны, подобно ласточкам, ощипывать раскинувшиеся в небе яркие пастбища. Но с течением времени материальная цивилизация становилась все более и более упрощенной. Потребности, которые нельзя было удовлетворить без труда на земле, постепенно отмирали. Промышленное производство вещей стало исключительной редкостью. Книги больше никто не писал и не читал. В них больше не было нужды, но их место, до некоторой степени, было занято словесными сообщениями и дискуссиями, проходящими прямо в воздухе. Постоянно проводилась практика и обучение искусству, музыке, стихосложению, эпическому стиху и высшему искусству крылатого танца. Все остальное просто исчезло. Многие из наук неминуемо стали частью традиции; однако истинный научный дух был сохранен в очень точной метеорологии, достаточно развитой биологии и человеческой психологии, превзойденной только вторыми и пятыми человеческими видами в эпоху своего расцвета. Ни одна из этих наук, однако, не рассматривалась достаточно серьезно, а лишь только в их практических приложениях. Например, психология объясняла экстаз полета исключительно лишь как лихорадочное и «иррациональное» блаженство. Но никто не был ни в малейшей степени смущен подобной теорией, потому что каждый, пока находился «на крыле», воспринимал это всего лишь как забавную полуправду.
Социальное устройство Седьмых Людей по своей сути не было ни утилитарным, ни гуманистическим и даже не религиозным, а скорее эстетическим. Каждый закон и каждое учреждение рассматривались прежде всего как вклад в совершенную форму общества. Даже общественный прогресс считался всего лишь тем, в чем должна быть воплощена красота, то есть, гармонией связанных ярких жизней индивидуумов. Однако не только для индивидуума, но и для самой расы (таково было твердое убеждение), «смерть на крыле» была более прекрасной, чем продолжительная жизнь на земле. Даже общее самоубийство всей расы считалось лучше, гораздо лучше, чем прозаическая серость земного бытия. Однако хотя и индивидуум и раса рассматривались всего лишь как средства достижения объективной красоты, то в этой убежденности не оставалось никакого места для религии. Седьмые Люди были совершенно лишены интереса ко всеобщему и незримому. Красота, которую они пытались создать, была недолговечной и весьма сладострастной. И они были этим вполне удовлетворены, полагая, что так и должно быть. Индивидуальное бессмертие, как сказал один умирающий мудрец, наверняка столь же утомительно и скучно, как бесконечная песня; точно так же и по отношению к расе. Восхитительная страсть, которую составляем мы все, должна умереть, сказал он, потому что без смерти она не будет соответствовать красоте.
По прошествии сотого миллиона земных лет это общество воздухоплавателей претерпело незначительные изменения. На многих островах за весь этот период все еще стоял ряд древних башен-небоскребов, хотя и перестроенных почти до неузнаваемости. В этих «гнездах» мужчины и женщины седьмого человеческого вида спали долгими ночами, сбившись большими массами, как ласточки на насесте. Днем эти же огромные башни были едва заполнены теми из людей, кто отрабатывал свою очередь на промышленных предприятиях, в то время как другие трудились на полях и на море. Но большинство находилось в воздухе. Многие из них скользили над самой поверхностью океана и бросались вниз, словно бакланы, хватая рыбу. Многие, кружась над землей или над морем, время от времени снижались, напоминая хищных птиц, над пернатой дичью, составлявшей основное питание этого вида. Другие, поднимаясь на сорок или пятьдесят футов над волнами, где даже такая плотная атмосфера, как на Венере, могла едва удерживать их, парили, планировали, кружились с широким охватом, наслаждаясь лишь чистой радостью полета. Были и такие, что в безветренной штилевой солнечной высоте зависали, почти без движений, на устойчиво восходящих воздушных потоках, для размышлений и восторга просто от способности восприятия. Немало опьяневших от любви пар соединяли свои пути в воздушных узорах, в спиралях, каскадах и восьмерках полета, чтобы тут же слиться в объятьях и падать почти десять тысяч футов в единении тел. А некоторые носились то туда, то сюда сквозь зеленый туман частиц растений, собирая их, словно «манну небесную», в свои открытые рты. Целые группы, кружащиеся вместе, обсуждали проблемы социальные или эстетические; другие вместе пели или слушали речитативы эпических стихов. Тысячи, собираясь в небе как перелетные птицы, выполняли массовые витки и спирали, напоминающие широкомасштабные праздничные демонстрации в воздухе времен Первого Всемирного Государства, но более живую и экспрессивную, чем полет любой машины. И обязательно всегда находился кто-нибудь, один или с компанией, кто или в погоне за рыбой и пернатой дичью, или за чистым весельем, выставлял свою силу и уменье против урагана, зачастую трагически, но никогда без страсти и радости в глубине души.
Может показаться до некоторой степени невероятным, что культура Седьмых Людей длилась так долго. Она непременно должна была бы разложиться через обычное однообразие и застой или продвинуться в сторону более богатого жизненного опыта. Но нет. Поколение следовало за поколением, и каждое имело слишком короткую жизнь, чтобы их молодой задор и проявление скуки могли пережить их. Более того, приспособление этих существ к их собственному миру было настолько совершенным, что даже если бы они жили и многие века, они не почувствовали бы необходимости в переменах. Полет предоставлял им сильное физическое возбуждение и физическую основу гениального и экстатического, хотя и ограниченного, духовного переживания. В этом их превосходном приобретении они радовались не только разнообразию полета как такового, но также и постигали красоты их разнообразного мира, как и, возможно больше всего, в тех тысячах лирических и эпических попыток установления человеческих взаимосвязей в этом воздушном братстве.
Конец же этого, казалось длящегося бесконечно, блаженства, как бы то ни было, таился в самой природе этого человеческого вида. Прежде всего, пока века складывались в эпохи, поколения сохраняли все меньше и меньше знаний из традиционных древних наук. Потому что это стало для них в высшей степени маловажным. Воздушное братство в этом не нуждалось. Эта потеря всего лишь простой информации не имела никакого значения до тех пор, пока их условия жизни оставались практически неизменными; но идущие своим чередом биологические изменения начали расшатывать их. Человеческий вид оказался постоянно подвержен некоторой биологической нестабильности. Часть младенцев, какая именно – зависело от обстоятельств, неизменно была изуродована, и деформации носили в основном такой характер, при котором полеты были просто невозможны. Нормальный младенец был способен летать уже на втором году. Если какая-то случайность не позволяла ему сделать этого, то он неизменно впадал в депрессию и умирал еще до конца третьего года. Но множество из деформированных детей, будучи результатом частичного поворота развития в сторону обычной пешеходной природы, были в состоянии жить неограниченное время и без полетов. Согласно кодексу милосердия, такие калеки всегда должны были уничтожаться. Но со временем, из-за постепенного истощения определенных морских солей, необходимых для поддержания природы Седьмых Людей, младенцы все чаще и чаще были скорее деформированными, нежели соответствующими истинному типу. Мировое население упало так сильно, что жизнь всего общества в воздухе, организованная согласно освященным веками эстетическим принципам, больше поддерживаться не могла. Никто не знал, как остановить увядание расы, но многие чувствовали, что сделать это не удастся без глубоких знаний в биологии. И вот была принята на вооружение политика борьбы с катастрофой. Было решено сохранять тщательно отобранную часть деформированных младенцев, особенно тех, которые, хотя и были обречены жить на земле, возможно были в состоянии развить высокий интеллект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62