Пророк родился в горной деревушке, где прирожденное поклонение музыке было крайне сильным, хотя и совершенно неформализованным. Со временем он научил свою крестьянскую аудиторию подняться до самого крайнего наслаждения и самой восхитительной печали. Затем, в конце концов, он начал, после размышлений, излагать свои мысли уже по праву великого барда. А позже он очень легко убедил людей, что музыка – та же реальность, а все остальное всего лишь иллюзия, и что живым духом вселенной является чистая музыка, и что каждое отдельное животное и человек, хотя они и имели тело, которое должно умереть и навсегда исчезнуть, имели еще и душу, которая была музыкой и была вечной. Мелодия, говорил он, есть мимолетная скоротечность вещей. Она возникает, и она прекращается. Великая тишина пожирает ее и, по-видимому, растворяет. Течение – вот сущность ее бытия. Однако если для мелодии остановиться означает умереть насильственной смертью, то сама музыка, утверждал пророк, имеет при этом вечную жизнь. После тишины она может возникнуть вновь, со всей своей бодростью и живостью. Время не может состарить ее – потому что ее дом лежит в стране вне пределов времени. И эта страна, так со всей серьезностью проповедовал молодой музыкант, является родной также для каждого мужчины и женщины, и даже более того, для всего живого, что имеет хоть какой-то музыкальный дар. Те, кто искал бессмертия, должны стремиться разбудить свои сокрушенные души для мелодии и гармонии. И согласно степени их музыкальной самобытности и искусности будет определено их место в вечной жизни.
Учение и страстная мелодичность пророка разносились словно пламя. Инструментальная и вокальная музыка доносилась с каждого пастбища и участка поля. Правительство пыталось подавить это под предлогом влияния на продуктивность сельского хозяйства, но на самом деле из-за необыкновенной значимости этого факта, находившем отражение даже в сердцах изысканных дам и угрожавшем уничтожить многовековую благообразность. Более того, и сам общественный порядок начал давать трещины. Потому что многие начали открыто заявлять о том, что важным является не аристократическое рождение, и даже не способность к освященным веками музыкальным формам (так высоко ценимыми бездельниками), а именно дар самопроизвольного эмоционального выражения в ритме и гармонии. Преследование же лишь усиливало новую веру величественной компании страдальцев, которые, как утверждалось, продолжали триумфальное пение даже в огне.
Однажды сам священный монарх, до сих пор строго придерживавшийся обычаев и традиций, заявил, отчасти искренне, отчасти из политических соображений, что и он, фактически, обращен в веру собственного народа. Бюрократия сменилась просвещенной диктатурой, монарх принял титул Высочайшей Мелодии, а весь общественный уклад был переделан, большей частью в духе крестьянства. Ловкий государь, поддерживаемый стремлением к равноправию со стороны всего народа и воспользовавшийся быстрым и повсеместным распространением этой веры, завоевал весь мир и основал всеобщую Церковь Гармонии. Сам же пророк, тем временем, испугавшийся собственного столь великого успеха, удалился в горы, чтобы совершенствовать свое искусство в условиях величайшей тишины или под музыку ветра, бури и водопада. Однако вскоре тишина была нарушена звуками воинских труб и хорами проповедников, которых, приветствуя его, послал император, чтобы препроводить того в столицу. С великим почестями, хотя и не обошлось без потасовки, он был доставлен и временно помещен в Высший Храм Музыки. Там он стал узником, получив титул Великого Божьего Гласа, и использовался правителями мира как нуждающийся в интерпретации оракул. В течение нескольких лет казенная музыка храма и встречи с делегациями со всех мест повергли его в буйное помешательство; в таком состоянии он был еще более полезен властям.
Вот так была основана Священная Империя Музыки, которая установила везде единый порядок и предоставила человеческим племенам цель на целое тысячелетие. Песнопения проповедника, интерпретируемые рядом выдающихся властителей, стали основой величайшей системы законодательства, вытеснившей постепенно все местные кодексы благодаря эффективности самой своей божественной власти. Корнями ее было безумие, но окончательным выражением становилось замысловатое чувство общности, подкрашенное пышными, но безобидными цветами безрассудства. Индивидуум повсеместно пользовался хотя и безмолвным, но уважением, как биологический организм, имеющий определенные потребности или права и определенные общественные обязанности, но язык, на котором разрабатывался и выражался этот принцип, был специфическим жаргоном, основанным на представлении, что каждое человеческое существо было мелодией, требовавшей завершения в единстве с куда более великой музыкальной темой общества.
Ближе к концу этого тысячелетия устойчивого порядка среди приверженцев веры произошел раскол. Новая и воинственно настроенная секта заявила о том, что истинный дух музыкальной религии был подавлен священнослужителями. Основатель религии проповедовал вечное блаженство посредством личного музыкального опыта, за счет эмоционального единения ее с Божественной Музыкой. Но мало-помалу, как говорили, церковь утратила эту главную истину и подменила ее пустым интересом к внешним формам и принципам мелодичности и полифонии. Вечное блаженство, с официальной точки зрения, не имело ничего общего с субъективным опытом, а достигалось лишь за счет соблюдения правил весьма сложной музыкальной техники. И что же представляла собой эта техника? Вместо того чтобы сделать социальный уклад жизни практическим выражением божественного закона музыки, священнослужители и государственные мужи неверно истолковывали эти божественные законы, чтобы удовлетворить лишь социальные выгоды, в то время как истинный дух музыки был утрачен. Тем временем, с другой стороны, имело место и противодействие его возрождению.
Такое эгоистичное и душеспасительное настроение бунтовщиков было осмеяно. Людям было предписано заботиться более о божественных и исключительно разрешенных формах музыки как таковой, чем о своем собственном эмоциональном состоянии.
Но именно благодаря протестующим случилось так, что биологический интерес расы, до сих пор придавленный субординацией, стал самим собой. Спаривание, по крайней мере среди большинства религиозно настроенных женщин, постепенно стало регулироваться желанием иметь детей, которые имели бы выдающиеся музыкальные способности. Биологические науки были весьма недоразвитыми, но общий принцип селективного отбора был уже известен. За целый век подобного подхода к улучшению породы ради музыки, или скрещивания «душ», это переросло от формы частного стиля в навязчивую идею всей расы и стало до такой степени успешным, что через некоторое время новый тип людей стал всеобщим и преуспевал и множился при одобрении и религиозном поклонении всех обычных индивидуумов. Эти новые существа, разумеется, были чрезвычайно чувствительны к музыке, настолько сильно, что пение жаворонка вызывало у них ужасные страдания своим примитивизмом, а реагируя на любую музыку человеческого существа – музыку, отвечающую их требованиям, – они неизменно впадали в транс. Под действием же музыки, не соответствующей их вкусам, они были готовы впасть в бешенство и убить исполнителей.
Нам нет необходимости специально рассматривать все стадии, по которым потерявшая рассудок раса постепенно подчиняла себя причудам этих созданий человеческого каприза, до того короткого периода, когда они стали правящей кастой тиранов, музыкальной теократией. Нет нам нужды рассматривать и то, как они принизили общество до полного хаоса и как на протяжении целого века беспорядков и убийств человечество вновь обрело рассудок, но при этом еще и столь горькое разочарование, что попытки переориентировать направление их усилий были лишены истиной решимости. Всеобщая цивилизация раскололась на куски и так и не была восстановлена, и после того раса несколько тысячелетий покоилась, будто земля под паром.
Вот так закончилось возможно самое бесперспективное заблуждение человеческой расы. Рожденное от настоящего и сильного эстетического опыта, оно до самого конца оставалось в некотором смысле в тисках безумного благородства.
Было у Третьих Людей много десятков других культур, разделенных зачастую долгими веками варварства, но их следует пропустить в этом коротком обзоре. Большинство их по своей сути были чисто биологическими. Так, в одной доминировал интерес к полетам и, поэтому, к птицам, другая обращала особое внимание на метаболизм, некоторые отличались интересом к сексуальным способностям и очень многие – к некоторым общим, но в большинстве случаев ненаучным методам евгеники. Все это мы должны пропустить, чтобы скорее перейти к рассмотрению величайшей из всех рас третьей генерации человеческих племен, с героическими усилиями преобразовавшей себя в новую форму.
3. Живое искусство
Как раз после необычно долгого периода упадка дух Третьих Людей и достиг своего наивысшего великолепия. У нас нет необходимости прослеживать все стадии того, как эта просвещенность была достигнута. Достаточно будет заметить, что результатом явилась очень удивительная цивилизация, если такое слово можно применить к укладу жизни, для которого понятие архитектуры была абсолютно неизвестно, одежда использовалась лишь тогда, когда была необходимость в тепле, а существовавшее промышленное производство было полностью подчинено сферам, не имеющим отношения к человеку.
На заре истории этой культуры потребности охоты и сельского хозяйства, а также стихийные устремления к управлению окружающей жизнью, дали толчок к развитию примитивной, но полезной и крепкой системы биологического знания. Еще до того момента, как эта культура объединила всю планету, сама биология дала начало для развития химии и физики. В то же самое время вполне удачно управляемое производство, основанное прежде всего на энергии ветра и воды, а позже на подземном тепле, позволяло расе получать все желаемые материальные блага и массу времени, свободного от дел требуемых для поддержания собственного существования. Не было бы другого, более сильного и преобладающего интереса, производство само по себе, вероятно приковало бы к себе внимание расы, даже если у нее было бы множество интересов. Но у этой расы преобладающим был интерес к живым существам, который укрепился в ней еще до развития производства. Эготизм, или самомнение, среди Третьих Людей не мог быть удовлетворен ни экономической мощью, ни одним всего лишь показным бахвальством богатством. И нельзя сказать, что раса была защищена от эготизма. Напротив, она утратила почти весь тот спонтанный альтруизм, который был достигнут Вторыми Людьми. Но в большинстве периодов лишь одна разновидность личного хвастовства, столь притягательного для Третьих Людей, была связана непосредственно с примитивным интересом к «богатству». Единственным знаком респектабельности было обладание различными уникальными зверями, независимо от того, были ли они экономически продуктивны или нет. Чернь, разумеется, удовлетворялась одним лишь количеством или, самое большее, приличным качеством известных пород. Но более рафинированные индивидуумы пользовались и похвалялись более строгими принципами эстетического совершенства в своих методах управления живыми формами.
На самом деле, как только раса обрела способность к биологическим изменениям, она создала весьма удивительное новое искусство, которое мы могли бы назвать «изобразительное живое искусство». И это должно было стать главным средством выражения новой культуры. Им пользовались повсеместно и с религиозной страстью, потому что оно было очень близко связано с верой в божественность жизни. Каноны этого искусства и заповеди этой религии менялись из века в век, но в целом известные базовые принципы сохранялись. Или, правильнее сказать, хотя и было почти универсальное соглашение, что высшая цель практики «живого искусства» не должна осуществляться в духе прагматизма, имелись две группы конфликтующих принципов, которых придерживались противостоящие друг другу секты. Одно из направлений живого искусства подразумевало стремление пробуждать полную потенциальную возможность каждого естественного типа, как гармоничного и совершенного естества, или производить новые типы, в той же мере соответствующие гармонии. Другие гордились тем, что производили монстров: какая-нибудь единственная способность развивалась в ущерб гармоничному развитию и улучшению всего организма в целом. Так, была выведена птица, которая могла летать быстрее, чем всякая другая, но она не могла репродуцироваться и выкармливать потомство, и поэтому ее можно было воспроизводить только искусственно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Учение и страстная мелодичность пророка разносились словно пламя. Инструментальная и вокальная музыка доносилась с каждого пастбища и участка поля. Правительство пыталось подавить это под предлогом влияния на продуктивность сельского хозяйства, но на самом деле из-за необыкновенной значимости этого факта, находившем отражение даже в сердцах изысканных дам и угрожавшем уничтожить многовековую благообразность. Более того, и сам общественный порядок начал давать трещины. Потому что многие начали открыто заявлять о том, что важным является не аристократическое рождение, и даже не способность к освященным веками музыкальным формам (так высоко ценимыми бездельниками), а именно дар самопроизвольного эмоционального выражения в ритме и гармонии. Преследование же лишь усиливало новую веру величественной компании страдальцев, которые, как утверждалось, продолжали триумфальное пение даже в огне.
Однажды сам священный монарх, до сих пор строго придерживавшийся обычаев и традиций, заявил, отчасти искренне, отчасти из политических соображений, что и он, фактически, обращен в веру собственного народа. Бюрократия сменилась просвещенной диктатурой, монарх принял титул Высочайшей Мелодии, а весь общественный уклад был переделан, большей частью в духе крестьянства. Ловкий государь, поддерживаемый стремлением к равноправию со стороны всего народа и воспользовавшийся быстрым и повсеместным распространением этой веры, завоевал весь мир и основал всеобщую Церковь Гармонии. Сам же пророк, тем временем, испугавшийся собственного столь великого успеха, удалился в горы, чтобы совершенствовать свое искусство в условиях величайшей тишины или под музыку ветра, бури и водопада. Однако вскоре тишина была нарушена звуками воинских труб и хорами проповедников, которых, приветствуя его, послал император, чтобы препроводить того в столицу. С великим почестями, хотя и не обошлось без потасовки, он был доставлен и временно помещен в Высший Храм Музыки. Там он стал узником, получив титул Великого Божьего Гласа, и использовался правителями мира как нуждающийся в интерпретации оракул. В течение нескольких лет казенная музыка храма и встречи с делегациями со всех мест повергли его в буйное помешательство; в таком состоянии он был еще более полезен властям.
Вот так была основана Священная Империя Музыки, которая установила везде единый порядок и предоставила человеческим племенам цель на целое тысячелетие. Песнопения проповедника, интерпретируемые рядом выдающихся властителей, стали основой величайшей системы законодательства, вытеснившей постепенно все местные кодексы благодаря эффективности самой своей божественной власти. Корнями ее было безумие, но окончательным выражением становилось замысловатое чувство общности, подкрашенное пышными, но безобидными цветами безрассудства. Индивидуум повсеместно пользовался хотя и безмолвным, но уважением, как биологический организм, имеющий определенные потребности или права и определенные общественные обязанности, но язык, на котором разрабатывался и выражался этот принцип, был специфическим жаргоном, основанным на представлении, что каждое человеческое существо было мелодией, требовавшей завершения в единстве с куда более великой музыкальной темой общества.
Ближе к концу этого тысячелетия устойчивого порядка среди приверженцев веры произошел раскол. Новая и воинственно настроенная секта заявила о том, что истинный дух музыкальной религии был подавлен священнослужителями. Основатель религии проповедовал вечное блаженство посредством личного музыкального опыта, за счет эмоционального единения ее с Божественной Музыкой. Но мало-помалу, как говорили, церковь утратила эту главную истину и подменила ее пустым интересом к внешним формам и принципам мелодичности и полифонии. Вечное блаженство, с официальной точки зрения, не имело ничего общего с субъективным опытом, а достигалось лишь за счет соблюдения правил весьма сложной музыкальной техники. И что же представляла собой эта техника? Вместо того чтобы сделать социальный уклад жизни практическим выражением божественного закона музыки, священнослужители и государственные мужи неверно истолковывали эти божественные законы, чтобы удовлетворить лишь социальные выгоды, в то время как истинный дух музыки был утрачен. Тем временем, с другой стороны, имело место и противодействие его возрождению.
Такое эгоистичное и душеспасительное настроение бунтовщиков было осмеяно. Людям было предписано заботиться более о божественных и исключительно разрешенных формах музыки как таковой, чем о своем собственном эмоциональном состоянии.
Но именно благодаря протестующим случилось так, что биологический интерес расы, до сих пор придавленный субординацией, стал самим собой. Спаривание, по крайней мере среди большинства религиозно настроенных женщин, постепенно стало регулироваться желанием иметь детей, которые имели бы выдающиеся музыкальные способности. Биологические науки были весьма недоразвитыми, но общий принцип селективного отбора был уже известен. За целый век подобного подхода к улучшению породы ради музыки, или скрещивания «душ», это переросло от формы частного стиля в навязчивую идею всей расы и стало до такой степени успешным, что через некоторое время новый тип людей стал всеобщим и преуспевал и множился при одобрении и религиозном поклонении всех обычных индивидуумов. Эти новые существа, разумеется, были чрезвычайно чувствительны к музыке, настолько сильно, что пение жаворонка вызывало у них ужасные страдания своим примитивизмом, а реагируя на любую музыку человеческого существа – музыку, отвечающую их требованиям, – они неизменно впадали в транс. Под действием же музыки, не соответствующей их вкусам, они были готовы впасть в бешенство и убить исполнителей.
Нам нет необходимости специально рассматривать все стадии, по которым потерявшая рассудок раса постепенно подчиняла себя причудам этих созданий человеческого каприза, до того короткого периода, когда они стали правящей кастой тиранов, музыкальной теократией. Нет нам нужды рассматривать и то, как они принизили общество до полного хаоса и как на протяжении целого века беспорядков и убийств человечество вновь обрело рассудок, но при этом еще и столь горькое разочарование, что попытки переориентировать направление их усилий были лишены истиной решимости. Всеобщая цивилизация раскололась на куски и так и не была восстановлена, и после того раса несколько тысячелетий покоилась, будто земля под паром.
Вот так закончилось возможно самое бесперспективное заблуждение человеческой расы. Рожденное от настоящего и сильного эстетического опыта, оно до самого конца оставалось в некотором смысле в тисках безумного благородства.
Было у Третьих Людей много десятков других культур, разделенных зачастую долгими веками варварства, но их следует пропустить в этом коротком обзоре. Большинство их по своей сути были чисто биологическими. Так, в одной доминировал интерес к полетам и, поэтому, к птицам, другая обращала особое внимание на метаболизм, некоторые отличались интересом к сексуальным способностям и очень многие – к некоторым общим, но в большинстве случаев ненаучным методам евгеники. Все это мы должны пропустить, чтобы скорее перейти к рассмотрению величайшей из всех рас третьей генерации человеческих племен, с героическими усилиями преобразовавшей себя в новую форму.
3. Живое искусство
Как раз после необычно долгого периода упадка дух Третьих Людей и достиг своего наивысшего великолепия. У нас нет необходимости прослеживать все стадии того, как эта просвещенность была достигнута. Достаточно будет заметить, что результатом явилась очень удивительная цивилизация, если такое слово можно применить к укладу жизни, для которого понятие архитектуры была абсолютно неизвестно, одежда использовалась лишь тогда, когда была необходимость в тепле, а существовавшее промышленное производство было полностью подчинено сферам, не имеющим отношения к человеку.
На заре истории этой культуры потребности охоты и сельского хозяйства, а также стихийные устремления к управлению окружающей жизнью, дали толчок к развитию примитивной, но полезной и крепкой системы биологического знания. Еще до того момента, как эта культура объединила всю планету, сама биология дала начало для развития химии и физики. В то же самое время вполне удачно управляемое производство, основанное прежде всего на энергии ветра и воды, а позже на подземном тепле, позволяло расе получать все желаемые материальные блага и массу времени, свободного от дел требуемых для поддержания собственного существования. Не было бы другого, более сильного и преобладающего интереса, производство само по себе, вероятно приковало бы к себе внимание расы, даже если у нее было бы множество интересов. Но у этой расы преобладающим был интерес к живым существам, который укрепился в ней еще до развития производства. Эготизм, или самомнение, среди Третьих Людей не мог быть удовлетворен ни экономической мощью, ни одним всего лишь показным бахвальством богатством. И нельзя сказать, что раса была защищена от эготизма. Напротив, она утратила почти весь тот спонтанный альтруизм, который был достигнут Вторыми Людьми. Но в большинстве периодов лишь одна разновидность личного хвастовства, столь притягательного для Третьих Людей, была связана непосредственно с примитивным интересом к «богатству». Единственным знаком респектабельности было обладание различными уникальными зверями, независимо от того, были ли они экономически продуктивны или нет. Чернь, разумеется, удовлетворялась одним лишь количеством или, самое большее, приличным качеством известных пород. Но более рафинированные индивидуумы пользовались и похвалялись более строгими принципами эстетического совершенства в своих методах управления живыми формами.
На самом деле, как только раса обрела способность к биологическим изменениям, она создала весьма удивительное новое искусство, которое мы могли бы назвать «изобразительное живое искусство». И это должно было стать главным средством выражения новой культуры. Им пользовались повсеместно и с религиозной страстью, потому что оно было очень близко связано с верой в божественность жизни. Каноны этого искусства и заповеди этой религии менялись из века в век, но в целом известные базовые принципы сохранялись. Или, правильнее сказать, хотя и было почти универсальное соглашение, что высшая цель практики «живого искусства» не должна осуществляться в духе прагматизма, имелись две группы конфликтующих принципов, которых придерживались противостоящие друг другу секты. Одно из направлений живого искусства подразумевало стремление пробуждать полную потенциальную возможность каждого естественного типа, как гармоничного и совершенного естества, или производить новые типы, в той же мере соответствующие гармонии. Другие гордились тем, что производили монстров: какая-нибудь единственная способность развивалась в ущерб гармоничному развитию и улучшению всего организма в целом. Так, была выведена птица, которая могла летать быстрее, чем всякая другая, но она не могла репродуцироваться и выкармливать потомство, и поэтому ее можно было воспроизводить только искусственно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62