В накидке из овечьей шкуры ей было тепло и почти сухо.
На восходе и закате солнца она произносила слова ритуала, иногда забывая некоторые из них, словно чужой край отнимал их у нее.
На девятый день своего путешествия Оайве увидела на горе разрушенную башню и маленький поселок, прижавшийся к ней.
Зазвучал колокол. Звон его был печален, словно звал на похороны. Она намеревалась держаться подальше от жилья, но тут у подножия горы между деревьями сверкнула гладь пруда.
Она пила из него, когда увидела, как из поселка по вьющейся с горы дороге к пруду спускалась процессия людей. Мужчин в черных одеяниях она приняла за священников. Их напряженные лица замерли и побледнели, и они усердно трясли деревянными трещотками, с помощью которых, как полагали суеверные люди, можно было прогнать злых демонов.
С обеих сторон и позади процессии святых отцов шли мужчины со сворами собак на коротких кожаных поводках.
Оайве поняла, что это была необычная процессия.
Она поднялась и вышла из рощицы. На опушке жрица остановилась. Процессия остановилась тоже. Жрецы указывали в ее сторону пальцами. Залаяла одна собака, и тут же к ней присоединились остальные. Языки, как пламя, свешивались из их пастей. Она знала, что собирались сделать эти люди. Они специально не покормили животных, чтобы они были злее и разорвали ее на части. Колокол продолжал жалобно звонить
Мужчины спустили собак. Псы сразу помчались вниз по склону, прямо к ней.
Оайве прижала ладонь к губам. Она чуть не вскрикнула, но не дала воли страху и собралась с силами. Глубоко дыша, жрица сомкнула веки. «Я не могу видеть вас, поэтому вы не можете видеть меня. Вы не можете меня учуять, вы не можете меня выследить. Я — тень дерева. Меня здесь нет».
Ей с трудом удавалось поддерживать иллюзию. Лай собак грозил сдуть с нее чары, как порыв сильного ветра утренний туман. Вся свора столпилась вокруг, их тела задевали ее, холодные носы тыкались в ноги.
Желание открыть глаза почти победило ее волю, но тут собаки побежали дальше, в ту сторону, откуда она пришла. Они не учуяли ее! Колдовство подействовало!
Она не поднимала глаз. Люди на склоне кричали и ругались. Им казалось, что ведьма растаяла в воздухе. Однако она знала, что стоит ей взглянуть на них, и они ее обнаружат. Она повернулась к ним спиной.
Звон колокола и лай собак преследовали ее на протяжении многих миль. Они снились ей этой ночью и еще много последующих ночей.
Одна из ночей преобразила землю. Оайве легла спать в степи, но лучи утреннего солнца показали ей на горизонте скалистый ландшафт, напоминающий лестницу в доме великана. Устав, она не заметила вчера вздымающиеся вершины, темнеющие в черноте агатового неба.
Произнеся ритуальные слова, Оайве отправилась в путь. Час спустя она поняла, как высоко ей придется взобраться.
Это был безжалостный, беспощадный подъем. Ветер бил и хлестал ее, когда она карабкалась со скалы на скалу. Все ее тело невыносимо болело, и все же она лишь иногда позволяла себе короткую передышку. Часа через два после полудня она добралась до вершины и присела на землю, чтобы отдышаться и осмотреться.
Казалось, она находилась на крыше мира. Степь позади стала буро-зеленой тенью. Скала впереди водопадом спускалась на покрытую лесом равнину, а в глубине этой равнины как разбитое зеркало блестела вода.
На мгновенье у нее перехватило дыхание, когда ей почудилось, что она вернулась к морю. Но вскоре она заметила, как неподвижна была эта водная гладь по сравнению с морем. На много миль дальше громоздились другие вершины, похожие на ее гору над морем. Кое-где вершины соединял с озером водопад, выглядевший тонким столбом из дымчатого хрусталя.
Никогда раньше Оайве не видела ничего подобного. Свежий ветер высоты ударил ей в голову как выдержанное вино. Это продолжалось недолго, пока она вспомнила, зачем вообще оказалась здесь.
Она всмотрелась в заросшую лесом равнину с зеркальной полосой озера. Внизу ничего не двигалось, только птица с белыми крыльями кружилась над несколькими хвойными деревьями.
Оайве решительно достала из сумки крошечный лоскуток и сжала его между ладоней. Глаза ее испуганно расширились. Казалось, будто искра, поддерживающая жизнь в кусочке ткани, погасла. Он больше не передавал ни картинки, ни биения пульса, ничего.
Большая белая птица висела неподвижно, будто ее держал воздух, а потом поспешно упорхнула прочь.
Как глупо и безрассудно! Если Седой знал, что она преследовала его, он должен был знать и то, каким образом ей удавалось находить его след. Итак, в одной из деревень, жителей которых он тоже настроил против нее, Седой приобрел другую куртку, может быть, купил, обменял или тоже украл.
И когда решил, что время пришло, он просто сменил порванную куртку на новую. Одежда, которую он больше не носил, потеряла силу притяжения, и связь ткани с тканью прервалась. Она упустила его! Или нет?
Седой был внизу, на равнине. Это подсказывало ей чутье. И он приближался к озеру, собираясь пересечь его. Может быть, сейчас он даст себе возможность отдохнуть и не станет особенно осторожничать, ведь, без сомнения, он считал, что перехитрил ее…
Оайве решила спуститься вниз, к деревьям. Ее руки, израненные острыми камнями, начали кровоточить. Когда она добралась до подножия скал, солнце уже зашло. Косые тени пихт и лиственниц рассекали последнее пылание вечерней зари.
Эту ночь Оайве провела в лесу. Было относительно тепло, и маленькие звери, еще не спрятавшиеся для зимней спячки, шмыгали по редкому подлеску. Шаги лисицы на ковре из опавших листьев шелестели, как дождь на пыльной проселочной дороге.
Еще до восхода солнца жрица собралась в путь, полная решимости найти Седого или хотя бы его след. Как он перевел коня через скалы? Или он не делал этого? По эту сторону гор ей ни разу не попадался конский навоз.
Она не забыла произнести слова ритуала, однако на этот раз ей пришлось читать молитву на ходу.
Туман поднялся подобно дыму и затопил лесок. Вскоре он окутал все деревья, сделав так, что их крепкие стволы стали выглядеть бесплотными.
И вдруг сквозь туман впереди она увидела на поляне фигуру мужчины.
Оайве медлила, колебалась. Лицо мужчины было обращено к ней, но он остался неподвижен, хотя теперь должен был видеть ее. Может быть, он, как и остальные, боялся ее? Возможно, он держал наготове камень, чтобы бросить в нее, или, еще хуже, копье или нож? Девушка медленно подняла руку для приветствия, чтобы увидеть его реакцию. Когда мужчина и на этот раз не шевельнулся, она продолжила путь.
Было в этой фигуре что-то странное. И не только в его неподвижности и молчании. Что-то неестественное было в его неподвижности и молчании. Что-то неестественное было в его облике, может быть, и поза и то, как он прямо, не сгибая, держал руки…
Она подошла достаточно близко, чтобы узнать, что это была за фигура: пугало!
Две палки как ноги были воткнуты в землю, а две другие образовывали руки. Туловищем служил набитый соломой мешок, стянутый на высоте трех четвертей так, что верхняя часть выглядела головой.
В деревнях на Побережье такие пугала ставили, чтобы уберечь урожай на полях. Это пугало отличалось от всех виденных ею лицом, грубо намалеванном на том, что изображало голову: два круглых красных глаза и ухмыляющийся рот. Для Оайве это злорадно смеющееся из тумана чучело было ужасающим зрелищем: на его туловище и руках висела одежда — длинная серая куртка с разорванным левым рукавом.
Да, Седой знал. Стащив пугало с поля, надев на него свою куртку и нарисовав лицо, он поставил его здесь в качестве насмешливого послания.
Волосы у нее на голове зашевелились. Чучело испугало ее. На один короткий миг Оайве стало страшно все: то, что она сделала, что намеревалась сделать, лес, равнина за ним и весь мир за пределами Святилища.
Но туман рассеялся и унес ее сомнения. Она прошла мимо пугала, оставив позади пихты. И тут она увидела, что они от нее скрывали.
Пологий склон, весь покрытый грязными зимними полями, на расстоянии примерно полумили переходил в плоскую равнину. Она обрывалась, заканчиваясь у горизонта, где заливы озера глубоко вдавались в сушу. А в долине начинался другой лес — гигантский бор из деревянных домов и каменных башен.
Ранний солнечный луч высветил за ним гладь озера, огромного, как море. Корабли, выделявшиеся на фоне воды, казались отсюда крошечными: как рассыпанные зерна, с парусами, подобными комариным крылышкам.
Это был путь, который выбрал он, ее враг. Оайве была убеждена в этом. Он даже нашел время для потехи, поставив у нее на дороге сворованное огородное пугало.
Наверняка Седой продал свою лошадь здесь или по ту сторону горного хребта. Деньги, которые он за нее получил, несомненно, заплачены за переправу на корабле. Оайве чувствовала, что он был уже далеко и все еще впереди нее.
Но, как и прежде, он был тем, за кем охотились, а она была охотником.
Может быть, он решил, что ведьмы неспособны переправляться через воду?
КРАСНЫЙ КОРАБЛЬ
— Мой брат, — говорила Оайве настойчиво. — Вы уверены, что не видели моего брата? Вы не могли его не заметить. Волосы у него рыжие, как морковь, а плечи — такие… Посмотрите… Одно чуть выше другого. И у него веснушки…
— Нет, — нетерпеливо ответил мужчина. — Я его не видел.
— Но в городе мне сказали, что именно сюда отправился мужчина просить, чтобы его взяли на корабль. Не был ли это мой рыжий брат? Этот бездельник, который бросил на произвол судьбы нас с отцом и двор со всей работой… и который к тому же еще прихватил с собой все наши сбережения из горшка с трещиной, что мы прятали под плитой очага… О, если я его поймаю! Разве он не приходил сюда семь дней назад?
— Позавчера сюда прибыл один чужеземец и вчера вечером он отправился дальше, — неприветливо ответил мужчина. Он хотел побыстрее отвязаться от этой назойливой крестьянской девчонки. — Это был человек благородной крови, с мечом на боку.
— И рыжими, как морковь, волосами?
— Да нет же! Совсем нет!.. Его волосы были седыми! Цвет волос, необычный для такого молодого мужчины. И на спине он носил волчью шкуру. Может быть, это твой брат?
— Если вы говорите, что видели его…
— Я видел этого незнакомца. Он не захотел плыть на дешевой посудине, а нанял корабль для себя одного. Это был Красный корабль Курля. А вот там сын Курля Курль. Иди мучай вопросами его, а меня оставь в покое!
Оайве не знала, подстрекал ли Седой и здесь людей против нее. Скорее всего, нет, ведь он, наверное, вообразил, что обставил ее.
Кроме того, здесь была не уединенная крестьянская деревенька, где чужих встречают с испугом и подозрением. Да и суеверия не воспринимались тут слишком серьезно. Город жил торговлей с другими городами на противоположной стороне озера, и корабли постоянно пересекали озеро, некоторые, без сомнения, плавали и дальше, вверх по широкой реке, проложившей ущелье сквозь горы на западной оконечности озера.
И все же Оайве не хотела рисковать понапрасну. Она отправилась прямо в гавань, которую стерегла высокая башня и где вплотную стояли суда. Распахнутые глаза и широко открытый рот помогли ей произвести впечатление очень юной и наивной простушки.
Она придумала себе историю и приложила максимум усилий, чтобы надоесть здешним обитателям. Она знала характерную особенность людей отвечать только на те вопросы, которые вообще не были заданы. Если бы она прямо осведомилась о Седом, ей, возможно, не ответили бы вовсе. Но когда она настойчиво уговаривала их, жалуясь на своего несуществующего брата, люди — только потому, что очень хотели от нее отделаться — невольно выдавали ей то, что она стремилась узнать.
Курль, сын Курля, долговязый неуклюжий малый, смолил в доке днище перевернутой лодки. Неподвижно уставившись на нее, он теребил несколько волосков на подбородке, будто хотел заставить этим вырасти их до бороды.
— Да, Старина Курль сдал внаем свой Красный корабль. Корабль вышел в плавание с десятком человек на борту: Хунд по прозвищу Пес, Гиль и еще шестеро на веслах, Старина Курль за рулевого и мужчина с седыми волосами. Это все-таки маленький корабль.
— Седые волосы? — причитала Оайве. — У моего брата…
— Да, девушка, это я уже слышал. Но у чужестранца волосы седые. Только вот корабль красный.
Оайве еще больше округлила глаза.
— Это выдумка папаши, — с досадой сказал парень. — Мой отец, Старина Курль, непременно хочет всех поразить, вот и выкрасил корабль в красный цвет и поставил красный парус. Теперь он воображает себе, что все, увидев его, тут же вытаращат глаза и закричат: «Ах, это Красный корабль Курля!».
— Мой брат собирался на восток, — Оайве настаивала на своем. — Значит, корабль плывет на восток…
— Нет, он плывет на запад, к устью реки! — грубо прервал ее парень. — Тебе давно следовало искать своего брата где-нибудь в другом месте!
Оайве для вида заплакала, вытерла нос рукавом и пошла дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
На восходе и закате солнца она произносила слова ритуала, иногда забывая некоторые из них, словно чужой край отнимал их у нее.
На девятый день своего путешествия Оайве увидела на горе разрушенную башню и маленький поселок, прижавшийся к ней.
Зазвучал колокол. Звон его был печален, словно звал на похороны. Она намеревалась держаться подальше от жилья, но тут у подножия горы между деревьями сверкнула гладь пруда.
Она пила из него, когда увидела, как из поселка по вьющейся с горы дороге к пруду спускалась процессия людей. Мужчин в черных одеяниях она приняла за священников. Их напряженные лица замерли и побледнели, и они усердно трясли деревянными трещотками, с помощью которых, как полагали суеверные люди, можно было прогнать злых демонов.
С обеих сторон и позади процессии святых отцов шли мужчины со сворами собак на коротких кожаных поводках.
Оайве поняла, что это была необычная процессия.
Она поднялась и вышла из рощицы. На опушке жрица остановилась. Процессия остановилась тоже. Жрецы указывали в ее сторону пальцами. Залаяла одна собака, и тут же к ней присоединились остальные. Языки, как пламя, свешивались из их пастей. Она знала, что собирались сделать эти люди. Они специально не покормили животных, чтобы они были злее и разорвали ее на части. Колокол продолжал жалобно звонить
Мужчины спустили собак. Псы сразу помчались вниз по склону, прямо к ней.
Оайве прижала ладонь к губам. Она чуть не вскрикнула, но не дала воли страху и собралась с силами. Глубоко дыша, жрица сомкнула веки. «Я не могу видеть вас, поэтому вы не можете видеть меня. Вы не можете меня учуять, вы не можете меня выследить. Я — тень дерева. Меня здесь нет».
Ей с трудом удавалось поддерживать иллюзию. Лай собак грозил сдуть с нее чары, как порыв сильного ветра утренний туман. Вся свора столпилась вокруг, их тела задевали ее, холодные носы тыкались в ноги.
Желание открыть глаза почти победило ее волю, но тут собаки побежали дальше, в ту сторону, откуда она пришла. Они не учуяли ее! Колдовство подействовало!
Она не поднимала глаз. Люди на склоне кричали и ругались. Им казалось, что ведьма растаяла в воздухе. Однако она знала, что стоит ей взглянуть на них, и они ее обнаружат. Она повернулась к ним спиной.
Звон колокола и лай собак преследовали ее на протяжении многих миль. Они снились ей этой ночью и еще много последующих ночей.
Одна из ночей преобразила землю. Оайве легла спать в степи, но лучи утреннего солнца показали ей на горизонте скалистый ландшафт, напоминающий лестницу в доме великана. Устав, она не заметила вчера вздымающиеся вершины, темнеющие в черноте агатового неба.
Произнеся ритуальные слова, Оайве отправилась в путь. Час спустя она поняла, как высоко ей придется взобраться.
Это был безжалостный, беспощадный подъем. Ветер бил и хлестал ее, когда она карабкалась со скалы на скалу. Все ее тело невыносимо болело, и все же она лишь иногда позволяла себе короткую передышку. Часа через два после полудня она добралась до вершины и присела на землю, чтобы отдышаться и осмотреться.
Казалось, она находилась на крыше мира. Степь позади стала буро-зеленой тенью. Скала впереди водопадом спускалась на покрытую лесом равнину, а в глубине этой равнины как разбитое зеркало блестела вода.
На мгновенье у нее перехватило дыхание, когда ей почудилось, что она вернулась к морю. Но вскоре она заметила, как неподвижна была эта водная гладь по сравнению с морем. На много миль дальше громоздились другие вершины, похожие на ее гору над морем. Кое-где вершины соединял с озером водопад, выглядевший тонким столбом из дымчатого хрусталя.
Никогда раньше Оайве не видела ничего подобного. Свежий ветер высоты ударил ей в голову как выдержанное вино. Это продолжалось недолго, пока она вспомнила, зачем вообще оказалась здесь.
Она всмотрелась в заросшую лесом равнину с зеркальной полосой озера. Внизу ничего не двигалось, только птица с белыми крыльями кружилась над несколькими хвойными деревьями.
Оайве решительно достала из сумки крошечный лоскуток и сжала его между ладоней. Глаза ее испуганно расширились. Казалось, будто искра, поддерживающая жизнь в кусочке ткани, погасла. Он больше не передавал ни картинки, ни биения пульса, ничего.
Большая белая птица висела неподвижно, будто ее держал воздух, а потом поспешно упорхнула прочь.
Как глупо и безрассудно! Если Седой знал, что она преследовала его, он должен был знать и то, каким образом ей удавалось находить его след. Итак, в одной из деревень, жителей которых он тоже настроил против нее, Седой приобрел другую куртку, может быть, купил, обменял или тоже украл.
И когда решил, что время пришло, он просто сменил порванную куртку на новую. Одежда, которую он больше не носил, потеряла силу притяжения, и связь ткани с тканью прервалась. Она упустила его! Или нет?
Седой был внизу, на равнине. Это подсказывало ей чутье. И он приближался к озеру, собираясь пересечь его. Может быть, сейчас он даст себе возможность отдохнуть и не станет особенно осторожничать, ведь, без сомнения, он считал, что перехитрил ее…
Оайве решила спуститься вниз, к деревьям. Ее руки, израненные острыми камнями, начали кровоточить. Когда она добралась до подножия скал, солнце уже зашло. Косые тени пихт и лиственниц рассекали последнее пылание вечерней зари.
Эту ночь Оайве провела в лесу. Было относительно тепло, и маленькие звери, еще не спрятавшиеся для зимней спячки, шмыгали по редкому подлеску. Шаги лисицы на ковре из опавших листьев шелестели, как дождь на пыльной проселочной дороге.
Еще до восхода солнца жрица собралась в путь, полная решимости найти Седого или хотя бы его след. Как он перевел коня через скалы? Или он не делал этого? По эту сторону гор ей ни разу не попадался конский навоз.
Она не забыла произнести слова ритуала, однако на этот раз ей пришлось читать молитву на ходу.
Туман поднялся подобно дыму и затопил лесок. Вскоре он окутал все деревья, сделав так, что их крепкие стволы стали выглядеть бесплотными.
И вдруг сквозь туман впереди она увидела на поляне фигуру мужчины.
Оайве медлила, колебалась. Лицо мужчины было обращено к ней, но он остался неподвижен, хотя теперь должен был видеть ее. Может быть, он, как и остальные, боялся ее? Возможно, он держал наготове камень, чтобы бросить в нее, или, еще хуже, копье или нож? Девушка медленно подняла руку для приветствия, чтобы увидеть его реакцию. Когда мужчина и на этот раз не шевельнулся, она продолжила путь.
Было в этой фигуре что-то странное. И не только в его неподвижности и молчании. Что-то неестественное было в его неподвижности и молчании. Что-то неестественное было в его облике, может быть, и поза и то, как он прямо, не сгибая, держал руки…
Она подошла достаточно близко, чтобы узнать, что это была за фигура: пугало!
Две палки как ноги были воткнуты в землю, а две другие образовывали руки. Туловищем служил набитый соломой мешок, стянутый на высоте трех четвертей так, что верхняя часть выглядела головой.
В деревнях на Побережье такие пугала ставили, чтобы уберечь урожай на полях. Это пугало отличалось от всех виденных ею лицом, грубо намалеванном на том, что изображало голову: два круглых красных глаза и ухмыляющийся рот. Для Оайве это злорадно смеющееся из тумана чучело было ужасающим зрелищем: на его туловище и руках висела одежда — длинная серая куртка с разорванным левым рукавом.
Да, Седой знал. Стащив пугало с поля, надев на него свою куртку и нарисовав лицо, он поставил его здесь в качестве насмешливого послания.
Волосы у нее на голове зашевелились. Чучело испугало ее. На один короткий миг Оайве стало страшно все: то, что она сделала, что намеревалась сделать, лес, равнина за ним и весь мир за пределами Святилища.
Но туман рассеялся и унес ее сомнения. Она прошла мимо пугала, оставив позади пихты. И тут она увидела, что они от нее скрывали.
Пологий склон, весь покрытый грязными зимними полями, на расстоянии примерно полумили переходил в плоскую равнину. Она обрывалась, заканчиваясь у горизонта, где заливы озера глубоко вдавались в сушу. А в долине начинался другой лес — гигантский бор из деревянных домов и каменных башен.
Ранний солнечный луч высветил за ним гладь озера, огромного, как море. Корабли, выделявшиеся на фоне воды, казались отсюда крошечными: как рассыпанные зерна, с парусами, подобными комариным крылышкам.
Это был путь, который выбрал он, ее враг. Оайве была убеждена в этом. Он даже нашел время для потехи, поставив у нее на дороге сворованное огородное пугало.
Наверняка Седой продал свою лошадь здесь или по ту сторону горного хребта. Деньги, которые он за нее получил, несомненно, заплачены за переправу на корабле. Оайве чувствовала, что он был уже далеко и все еще впереди нее.
Но, как и прежде, он был тем, за кем охотились, а она была охотником.
Может быть, он решил, что ведьмы неспособны переправляться через воду?
КРАСНЫЙ КОРАБЛЬ
— Мой брат, — говорила Оайве настойчиво. — Вы уверены, что не видели моего брата? Вы не могли его не заметить. Волосы у него рыжие, как морковь, а плечи — такие… Посмотрите… Одно чуть выше другого. И у него веснушки…
— Нет, — нетерпеливо ответил мужчина. — Я его не видел.
— Но в городе мне сказали, что именно сюда отправился мужчина просить, чтобы его взяли на корабль. Не был ли это мой рыжий брат? Этот бездельник, который бросил на произвол судьбы нас с отцом и двор со всей работой… и который к тому же еще прихватил с собой все наши сбережения из горшка с трещиной, что мы прятали под плитой очага… О, если я его поймаю! Разве он не приходил сюда семь дней назад?
— Позавчера сюда прибыл один чужеземец и вчера вечером он отправился дальше, — неприветливо ответил мужчина. Он хотел побыстрее отвязаться от этой назойливой крестьянской девчонки. — Это был человек благородной крови, с мечом на боку.
— И рыжими, как морковь, волосами?
— Да нет же! Совсем нет!.. Его волосы были седыми! Цвет волос, необычный для такого молодого мужчины. И на спине он носил волчью шкуру. Может быть, это твой брат?
— Если вы говорите, что видели его…
— Я видел этого незнакомца. Он не захотел плыть на дешевой посудине, а нанял корабль для себя одного. Это был Красный корабль Курля. А вот там сын Курля Курль. Иди мучай вопросами его, а меня оставь в покое!
Оайве не знала, подстрекал ли Седой и здесь людей против нее. Скорее всего, нет, ведь он, наверное, вообразил, что обставил ее.
Кроме того, здесь была не уединенная крестьянская деревенька, где чужих встречают с испугом и подозрением. Да и суеверия не воспринимались тут слишком серьезно. Город жил торговлей с другими городами на противоположной стороне озера, и корабли постоянно пересекали озеро, некоторые, без сомнения, плавали и дальше, вверх по широкой реке, проложившей ущелье сквозь горы на западной оконечности озера.
И все же Оайве не хотела рисковать понапрасну. Она отправилась прямо в гавань, которую стерегла высокая башня и где вплотную стояли суда. Распахнутые глаза и широко открытый рот помогли ей произвести впечатление очень юной и наивной простушки.
Она придумала себе историю и приложила максимум усилий, чтобы надоесть здешним обитателям. Она знала характерную особенность людей отвечать только на те вопросы, которые вообще не были заданы. Если бы она прямо осведомилась о Седом, ей, возможно, не ответили бы вовсе. Но когда она настойчиво уговаривала их, жалуясь на своего несуществующего брата, люди — только потому, что очень хотели от нее отделаться — невольно выдавали ей то, что она стремилась узнать.
Курль, сын Курля, долговязый неуклюжий малый, смолил в доке днище перевернутой лодки. Неподвижно уставившись на нее, он теребил несколько волосков на подбородке, будто хотел заставить этим вырасти их до бороды.
— Да, Старина Курль сдал внаем свой Красный корабль. Корабль вышел в плавание с десятком человек на борту: Хунд по прозвищу Пес, Гиль и еще шестеро на веслах, Старина Курль за рулевого и мужчина с седыми волосами. Это все-таки маленький корабль.
— Седые волосы? — причитала Оайве. — У моего брата…
— Да, девушка, это я уже слышал. Но у чужестранца волосы седые. Только вот корабль красный.
Оайве еще больше округлила глаза.
— Это выдумка папаши, — с досадой сказал парень. — Мой отец, Старина Курль, непременно хочет всех поразить, вот и выкрасил корабль в красный цвет и поставил красный парус. Теперь он воображает себе, что все, увидев его, тут же вытаращат глаза и закричат: «Ах, это Красный корабль Курля!».
— Мой брат собирался на восток, — Оайве настаивала на своем. — Значит, корабль плывет на восток…
— Нет, он плывет на запад, к устью реки! — грубо прервал ее парень. — Тебе давно следовало искать своего брата где-нибудь в другом месте!
Оайве для вида заплакала, вытерла нос рукавом и пошла дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12